- Но мы это перепишем. Столкнем лес в воду и перепишем.
Короче, директор был на своем месте.
Вечером Мигунов отправился к Шалдаеву. Предлог - предстоящая рыбалка. Цель же визита состояла в другом. Необходимо было поставить участкового в известность о начавшейся операции, обговорить ее детали. Предъявив Шалдаеву свои настоящие документы, Винокуров ввел того в обстановку и строго-настрого предупредил, чтобы на людях Николай Севастьянович к нему не подходил.
- Разве что в том будет крайняя необходимость, - убеждал старшина. - Учтите, человек, о котором мы ведем речь, внимателен, как никто другой. Обмануть его почти невозможно. Он уже не раз уходил от нас. И уходил, как правило, в самый последний момент. Формально предъявить ему какие-либо обвинения мы не можем. Паспорт, свидетельство о рождении у него в полном порядке. Одним словом, оборотень. Придется ждать, пока он чем-нибудь выдаст себя. Ну нападет на меня, что ли... Или попытается скрыться. Ваша задача, товарищ Шалдаев, подстраховать меня в решающий момент. Я дам вам знать, когда он наступит. Видели около клуба липу с обломанной верхушкой?
- Это ее молнией, - тихо сказал Шалдаев.
- Так вот, там дупло есть.
- Знаю.
- Я буду оставлять вам записки. Брать их следует незаметно, лучше ночью.
- Понятно.
"Этот не растеряется", - отметил про себя Винокуров.
В последующие дни Шалдаев и Мигунов дважды выезжали на рыбалку. Таймень, однако, не давался в руки. И если вначале Ломанский отнесся к этому спокойно, то во второй раз увязался за ними:
- Мне так и так нужно побывать на десятом лесоучастке. Там у нас бригадир молодой, неопытный. Я к нему давненько не заглядывал.
Старшина понимал, что это повод, и обрадовался: "Кажется, клюнуло!.."
И снова они втроем сидели у костра. Все было, как прежде, и все не так. Ломанский изображал из себя хлебосольного хозяина.
Придвигая ближе к Мигунову миску с ухой, толковал:
- Когда-то еще случай представится, чтобы вот так, по-простому, по-свойски посидеть.
Ломанский говорил и говорил, все более откровенно выказывая свое расположение инспектору и все больше пьянея. И наконец, чувствуя, что коснеющий язык уже слабо повинуется ему, признался:
- Кажется, я того, ребята. Извините. Спать-спать.
Мигунов, поддерживая отяжелевшего, словно налитого чугуном директора, проводил его до сарая, помог снять ботинки, раздеться. Николай Юрьевич длинно и вкусно зевнул. Старшина повернулся, чтобы выйти наружу, как вдруг Ломанский внятно, с отчетливой вопросительной интонацией произнес:
- Моя милиция меня стережет?..
Винокуров готов был поклясться, что эти слова принадлежали трезвому человеку. В мертвой тишине он медленно, сдерживая себя, обернулся и, делая вид, что не расслышал, ответил:
- Бережет, бережет, Николай Юрьевич. С таким стражем, как Шалдаев, мы с вами не пропадем. Все будет в порядке...
Старшина постоял, ожидая, что еще скажет директор. Но тот, далеко откинув за голову правую руку, лишь сладко посапывал. Минут через десять стали устраиваться на ночлег и его спутники. "Заснули" они быстро.
Лежа бок о бок на деревянных нарах, застланных овчинными полушубками, трое мужчин ритмично дышали, порой что-то бормотали "во сне". Медленно, по каплям, испытывая терпение людей, которые только делали вид, что спят как убитые, тянулась ночь.
Иногда вставал со своего ложа Шалдаев, выходил из сараюшки, прислушивался. Ему по штату положено было дремать вполглаза.
Наутро Ломанский был свеж как огурчик. Таким он оставался и в течение всего дня, когда вместе с Мигуновым объезжал места, где уже полным ходом шли работы по сталкиванию в реку застрявших на отмелях и косах бревен. Ничего не изменилось, не добавилось к тому поведению Николая Юрьевича, к которому Мигунов привык. Нервы у Ломанского, по всему видать, сотканы из прочного материала. И все-таки Винокуров все более утверждался в мысли, что фраза, вырвавшаяся у Ломанского накануне в сарае не случайна.
Значит, он что-то заподозрил.
Значит, нужно теперь быть готовым к любой провокации с его стороны. Дело шло к развязке.
Всем своим видом Ломанский как бы опровергал эти предположения Мигунова. Строго, но без нервозности отдавал распоряжения подчиненным. Энергия и мысль директора подхлестывали людей. Работа спорилась. Становилось ясно, что в ближайшее время прорыв на лесосплаве останется в прошлом. Все это было хорошо, однако выполнение задания, ради которого и прибыл сюда Винокуров, затянулось.
Ускорить ход событий, сам того не желая, помог участковый. Беспокоясь о главном, Шалдаев нарушил договоренность - не подходить к старшине при народе. Правда, для отвода глаз милиционер завел речь о рыбалке и лишь потом задал вопрос:
- Как наши дела? Где мне быть завтра?..
Спросил быстро, полушепотом, не зная, что Ломанский из глубины своего кабинета увидел их на улице. По тому, как несколько нерешительно приблизился Шалдаев к Мигунову, заподозрил неладное. Подозрение тотчас окрепло. Коротко переговорив, оба разошлись, смеясь чему-то. Но за смехом Шалдаева чувствовались виноватость и озабоченность. Не годился он, просмоленный тайгой мужик, на роль артиста. По нарочито веселым лицам "рыбаков", отчасти по движению их губ, а больше в силу трудно объяснимой и до сих пор не подводившей его интуиции Ломанский понял: речь шла о нем. Тогда почему ни один из двоих не пришел к нему тотчас?
С этой минуты Ломанский уже не сомневался: Мигунов приехал по его душу. И это означало, что над Винокуровым нависла грозная опасность.
...Инспектор укладывался спать, когда к нему в гостиницу заглянул директор леспромхоза.
- Послушайте, Тихон Васильевич, на рассвете я выезжаю на Камышовое озеро. На его берегах с наступлением зимы мы начнем заготовку леса. Хочу прикинуть, где подготовить площадки для верхних, а где для нижних складов. Вы как? Не желаете посмотреть? Да и озерцо, признаюсь вам, другого такого во всей округе не сыскать. Просматривается до самого дна. Щука царевной ходит. Так что заодно и отдохнем.
Мигунов развел руками, смущенно улыбаясь, как бы извиняясь за свою слабость, уже известную другим:
- Эх, Николай Юрьевич, зацепили вы меня за больное место. Что уж тут поделаешь. Едем! Да и познакомиться поближе с участком будущих разработок мне будет полезно. Из городского кабинета ведь не все увидишь.
- Это точно! - зорко глянул на него Ломанский, проверяя, искренне ли согласие инспектора. И повеселел. Замысел удавался.
К тому времени, когда солнце прогрело воздух, уха уже варилась. Ломанский, потянувшись всем телом так, что захрустели косточки, поднялся от костра, прошелся взад- вперед.
- Пожалуй, разомнусь-ка я до завтрака, - с этими словами он направился к челну; оставленному здесь кем-то из рыбаков.
Неторопливыми, сильными гребками погнал ходкое суденышко вдоль высокой стены камыша, маскирующего берега. В центре озера возвышался поросший ивняком, брусничником и березами островок. За ним, на противоположной от Мигунова стороне, через заросли пробивал себе дорогу широкий ручей, впадавший в реку...
Старшина, оставшись у костра, помешивал длинной деревянной ложкой в котелке и краем глаза наблюдал за Ломанским. Неспроста поехал тот сейчас: хочет убедиться, нет ли кого постороннего на озере. Успел ли Шалдаев взять из тайника записку?
Если успел - хорошо, если нет - придется рассчитывать только на себя. А в том, что противник готовится к решающей схватке, Александр Филимонович не сомневался. Лишь одно неизвестно какой способ борьбы предложит он.
- А че-е-ерт! - донеслось внезапно с озера. Вслед за тем раздался тяжелый всплеск упавшего в воду тела.
Винокуров поднял голову. Приблизительно метрах в ста от берега барахтался в воде Ломанский. Перевернувшийся и наполовину затонувший челн отдалялся от него. Выпучив глаза, директор взмахивал руками, словно искал невидимую опору в воздухе. Голова его чем-то напоминала сейчас поплавок удочки, на крючок которой села крупная рыбина. "Поплавок" рывками погружался в глубину, чтобы через некоторое время появиться на виду.
"Вот это номер, - как-то безотчетно подумалось Винокурову. - Хитрит, поди, гад. А если утонет, отвечай тогда".
Сбросив с себя ботинки и пиджак, старшина бросился в озеро. Холодная вода обожгла и тут же стянула грудь обручем. Задыхаясь от напряжения, Винокуров подплыл к Лома некому. Хотел было поддержать его за плечи, но тот вдруг перестал пускать пузыри и угрожающе-спокойно, будто находился у себя в кабинете, спросил:
- Ну что, выследил?
- Держитесь, Николай Юрьевич, - как бы не расслышав, отвечал ему запыхавшийся инспектор. - Я вам помогу!..
- Наследил, говорю, сволочь! - повысил голос Ломанский. - И кого хотел вокруг пальца обвести! - с этим возгласом он ударил старшину кулаком по темени.
Хотя вода ослабила удар, в мозгу вспыхнуло багрово- красным. Винокуров скрылся под водой. Сознания он не потерял, потому что успел отклониться в сторону. Но пусть враг ошибается на этот счет.
Секунд через десять-пятнадцать старшина вынырнул и, сделав вид, что обессилел, захлебывается, крикнул:
- Тону-у!... Помогите-е!.. То-о!..
Удар ногой на этот раз пришелся в солнечное сплетение.
Винокуров поперхнулся и опять ушел вглубь. Ощутил пятками ил, резкую ломоту в мышцах. На дне озера били ключи, вот откуда этот колодезный холод. Оттолкнувшись, помогая себе руками, устремился наверх. "Побаловались и хватит", - подумалось ему.
Первое, что увидел старшина, выбравшись на поверхность, - радужно бьющие в глаза лучи солнца и стремительной тенью пробивающуюся через них моторку. Смахнув ладонью воду с лица, всмотрелся пристальней - так и есть: за рулем Шалдаев. Не подвел надежда-участковый! Успел забрать записку. За ночь добрался до озера, схоронился в камышах, ждал своей минуты.
...Осознав, что раскрыл себя, бывший сподвижник Степана Бендеры почернел от ненависти и отчаяния. С рычанием ухватился за борт теряющей ход лодки, попытался опрокинуть ее. Но Шалдаев, не применяя силы, легонько "вразумил" его тяжелым веслом. Подоспевший Винокуров подхватил обмякшее тело, и вдвоем они отбуксировали Ломанского к берегу.
Родник
Александр Филимонович наклоняется, срезает пристроившееся на пеньке возле муравейника семейство опят, кладет в полиэтиленовый пакет. Темно- синие тучи, отороченные поверху беловатой каемкой, заволакивают небо. Не иначе, быть ливню. По тому, как мозжили простуженные ноги, он это с утра чувствовал. Прапорщик еще раз окинул взглядом небо и по знакомой тропке направился домой. Военный городок был неподалеку, в каких-нибудь пятнадцати минутах ходьбы.
Над головой, в меднолистной кроне дуба точно кто выстрелил из духового ружья: па-а-ак! Это расстались с материнской веткой созревшие желуди. С дробным топотком упали они на землю. Там им теперь лежать долго. До поры, пока не выбросят навстречу солнцу, дождю и ветру новые побеги.
"Окончание любой, даже очень большой работы, - глядя на желуди, размышляет Винокуров, - всегда означает в жизни начало новой, не менее интересной и трудной..."
Хорошо думается в прибранном золотой осенью лесу. Где-то, сразу и не разберешь где, слышен негромкий, с тонким стеклышком в тоне, звук редко падающих капель. Винокуров знает: это в глубине оврага, из-под толщи потемневшей от времени известковой плиты пробивается наружу родник. Он еще так мал, что среди собратьев своих напоминает ребенка, который учится ходить. Однако малыш упорен. В метре ниже себя он сумел уже выбить в камне просторную чашу.
До краев наполненная прозрачной влагой, с годами она становится все обширнее, глубже. Чувствуется, там, в земных недрах, отделенная от солнечного света многометровой преградой, накапливается, живет, волнуется и действует неизбывная сила воды. Недаром вокруг, по склонам оврага, поднялся густой лес. Деревья знают, где им расти. Дайте срок, и родничок-капелька, охраняемый этой зеленой чащей, станет причиной рождения еще одного голосистого ручья.
А тот, конечно, не будет сиднем сидеть. Оглядится, окрепнет в родных пределах и захочет узнать, что же там, дальше? Пустится в путь. Неугомонной молодой энергией поделится в дальней дороге с другими ручьями. Вместе они доберутся до цели. Малой толикой своею подкрепят неспешную спокойную мощь матери Волги. С тихой благодарностью примет она эту помощь. Потому что сама берет начало из родника и не забывает об этом.
АЛЕКСАНДР БОРОВКОВ. ЛИХА БЕДА - НАЧАЛО
Наталья резким движением задернула оконную штору. Она не могла больше смотреть на уныло моросящий дождь, на мутные лужи и голые, как будто ободранные неимоверных размеров граблями, деревья.
Надо сосредоточиться на деле.
Надо...
Эта тоненькая коричневая папка отталкивала: казалось, откроешь - и вырвется наружу визг свиней, отчаянный крик раненого человека.
У Натальи было такое ощущение, словно ей предстоит с головой окунуться в грязную жижу, но, преодолев в себе постыдную, как она считала, для. следователя брезгливость, откинула новенькую обложку папки. В ней было всего несколько листков.
Сообщение из больницы. В 20 ч. 47 мин. "скорой помощью" доставлены: Кедринцев Николай Михайлович, 39 лет, зоотехник, диагноз: резаная рана грудной клетки; Пастюхин Иван Митрофанович, 64 года, рабочий мясокомбината, диагноз: проникающее ножевое ранение поясничной области, алкогольное опьянение.
Госпитализированы в хирургическое отделение.
Протокол осмотра места происшествия Наталья отложила в сторону. Сейчас ее больше интересовали показания единственного свидетеля - Малинина.
"По существу заданных мне вопросов поясняю следующее: сегодня, 15 ноября, на автомашине "ГАЗ-52" выехал из колхоза и к вечеру уже был в Куйбышеве. Вместе со мной ехал зоотехник Николай Кедринцев. Мы везли для сдачи на мясокомбинат свиней. В Куйбышев приехали - время не помню, но было уже темно, мне пришлось включить подфарники. На мясокомбинате мы взвесили свиней и стали перегонять их из одного загона в другой, на верхний этаж. Ворота загонов открывал Кедринцев. В это время к Кедринцеву подошел рабочий мясокомбината и стал громко ругаться. Он кричал Николаю, чтобы тот не открывал ворота загонов. Во время их спора несколько свиней выбежали на территорию комбината. Николай пошел за ними, чтобы вернуть обратно, я стал загонять остальных на верхние этажи. Николая я не видел и вдруг услышал его крик: "Женька, меня зарезали!". Я побежал на крик и увидел, что Николай сидит на земле, а рабочий лежит рядом.
Я сразу побежал к машине, чтобы найти телефон и позвонить в "Скорую помощь". На центральной проходной я сообщил вахтеру о происшедшем. Когда вернулся на место происшествия, там было много людей.
Я точно знаю, что у Николая не было ножа. Мы по дороге обедали и хлеб ломали руками.
По характеру Кедринцев человек спокойный, не знаю, мог ли он первым напасть на другого человека.
С моих слов записано правильно, мною прочитано. Малинин".
"Какая нелепица", - подумала Наталья, откладывая протоколы в сторону. Не верилось, что поссорившись из-за пустяка, старик Пастюхин ударил другого человека ножом. Но кто же ранил самого Пастюхина? Кедринцев? Возможно, первым напал он?
Группа, выезжавшая на место, опросила всех работников комбината, но свидетелей не нашла, никто ничего не видел . и не слышал. В сложившейся ситуации истину можно было прояснить только в больнице, хотя маловероятно, ведь раненые еще в тяжелом состоянии.
Разговор с Кедринцевым начался удачно. Он был в сознании и на расспросы о самочувствии отвечал связно. Но когда Наталья назвалась, его вдруг начало трясти.
- Я все помню. Все помню! Это он...
Подписать протокол Кедринцев не смог, тряслись руки.
- Ничего страшного, - улыбнулась ему Наталья, - следующий раз подпишете, поправитесь и подпишете.
Беседа с Пастюхиным оказалась более продолжительной.
- Ох, товарищ следователь, у меня столько врагов, сколько вам и в кошмарном сне не снилось.
- Почему же, Иван Митрофанович?
- Я до пенсии в охране работал. Дело это опасное. Каждый норовит что-нибудь утащить, урвать побольше. Из-за куска мяса готовы горло человеку перегрызть.
- Значит, вы догадываетесь, кто вас ударил ножом?
- Нет. Он сзади подкрался. И саданул мне в левый бок. Упал я, как будто в яму провалился, ничего не помню.
По дороге из больницы Наталья старалась забыть хотя - бы на время о своих подозрениях и догадках, сосредоточившись на анализе услышанного.
"Обоих по-человечески жалко. Но Пастюхин, пожалуй, самую малость подыгрывает. Он очень хочет вызвать сострадание, казаться добрым и справедливым. Только с добротой его что-то не складывается: "каждый норовит кусок побольше урвать... готовы горло перегрызть" - это уже мировоззрение.
Кедринцев возмущен жестокостью происшедшего. Да, делает вид, что возмущен. А на самом деле?
И еще - Малинин.
Малинин, двадцатилетний парень, нервничал. Рассказывал о случившемся сумбурно, перескакивая с одного на другое. Наталье стоило больших трудов направить разговор в нужное русло.
- Женя, давайте вернемся к тому дню. Что вы увидели, когда прибежали на крик Кедринцева?
- Рабочий лежал на боку, а Николай - рядом, на коленях. Левой рукой он опирался на Пастюхина... Когда я вернулся с проходной, возле Кедринцева валялся нож. Кедринцев показывал на него и говорил, что рабочий несколько раз. ударил его...
- Сколько времени прошло с того момента, как вы оставили Кедринцева и Пастюхина, до крика: "Женька, меня зарезали"?
- Минут пять, не больше.
- Был ли в это время кто-нибудь посторонний на месте происшествия?
- Нет, это исключено. Там везде прожектора светили.
После допроса Наталья жирно перечеркнула в своем блокноте фамилию "Малинин".
Все допрошенные ею работники мясокомбината, сбежавшиеся на крик Кедринцева, как и Малинин, в один голос утверждали, что никого из посторонних не было. Таким образом, оставалось два действующих лица: сами пострадавшие. Но кто из них зачинщик резни?
Следующий день начался с неприятности. Утром Наталья, как и планировала, поехала в больницу. Дежурный врач недоуменно вскинул брови:
- Кого-кого вы хотите увидеть? Кедринцева? Так он же вчера умер!
Наталью бросило в жар.
- Девушка, что с вами? Выпейте, выпейте, вот вода. Нельзя все так близко к сердцу принимать. Думаете, нам не жалко? Каждого человека жалко. Зато второй ваш подопечный поправляется, скоро выпишем.
...Перед Натальей стоял старичок в белых валенках с калошами и поношенной фуфайке. Пастюхин. У него презрительный прищур глаз, плотно сжатые губы, на лице - едва уловимая усмешка.
- Нож? Ой, что вы, товарищ следователь. У меня ножей отродясь не было. Зачем он мне? А вот у моих врагов... Но я никого конкретно не подозреваю, разве всех упомнишь?
После нескольких бесплодных допросов Пастюхина Наталья уже не сомневалась: от него ничего не добьешься. Надо идти по другому пути. Но по какому?
Однажды к Стародубовой зашел судебно-медицинский эксперт Владимир Николаевич Овсянников. Наталья искренне обрадовалась, она-то знала, что Овсянников просто так не заходит.