- У тебя, говорят, занятный старичок есть? - начал он без каких-либо предисловий. - Обстоятельства дела знаю. Выкладывай, что имеешь против него.
- Мало, очень мало. Знаю, уверена, он убийца, а доказать не могу. Почему уверена? Во-первых, Кедринцев еще в больнице сказал мне, что его ударил Пастюхин. То же самое он говорил сбежавшимся на крики людям. Во- вторых, пришел ответ на мой запрос. Оказывается, Пастюхин дважды судим, но скрывал это. Наконец, последние дни я находилась на мясокомбинате, выяснила, что у Пастюхина был нож. Правда, он не признается...
Овсянников снял очки, провел ладонью по лицу.
- Если Пастюхин врет... Завтра приду на допрос, познакомлюсь с ним поближе. А ты езжай домой, отдохни, вид у тебя усталый.
На улице шел снег. Первый снег.
...Прокурор, ознакомившись с материалами дела, вынес постановление об аресте Пастюхина. Поэтому последние допросы обвиняемого Наталья проводила в следственном изоляторе. В новой обстановке Пастюхин повел себя по-другому. Наталье сначала даже показалось, что к ней по ошибке привели другого человека. Тихий, измученный недугами старичок превратился в наглого уголовника.
- Ничего ты не докажешь, следователь, мокрухи не пришьешь. Не виноват я.
Только когда на допросы приходил Овсянников, Пастюхин притихал. Он, наверное, побаивался этого спокойного человека, его пристального, изучающего взгляда сквозь толстые стекла очков. Особенно живо Владимир Николаевич интересовался самочувствием Пастюхина.
- Вы говорите, что сразу после удара потеряли сознание?
- Точно, аж сердце замерло. Как мертвый упал. Даже обернуться не смог.
- А на какой бок вы упали?
- На левый.
В комнате установилась тишина. Потом ее оборвал неожиданно резкий голос эксперта:
- Врете, сознания вы не теряли и все прекрасно помните.
- Ничего не помню, упал, никого не видел, - вяло, как фразу из заученной роли, повторил побледневший Пастюхин.
Овсянников продолжал:
- Получив ранение, для вас неожиданное, вы должны были отреагировать чисто инстинктивно: повернуться к наносившему вам удар, постараться отразить возможности повторного удара. Но в том-то и дело, что напали вы сами. Как? А так: левой рукой вы схватили Кедринцева за пальто, а правой, в которой был нож, нанесли четыре удара. У Кедринцева все- таки хватило силы вырвать нож, ткнуть им вас в поясницу...
Пастюхин сидел с невозмутимым выражением лица, он уже справился с собой, лишь голос его был по-прежнему уставшим, надломленным.
- В моем возрасте садиться в тюрьму страшно. Думал, хоть умру спокойно. Но не надейтесь, признаваться не буду...
Наталья знала, что убеждать этого человека бессмысленно. Он жил со злобой, с ненавистью к людям, она испепелила его душу, вела от одного преступления к другому.
...В этот вечер Наталья долго не уходила с работы, ждала звонка Овсянникова из суда. И вот наконец-то в телефонной трубке его славный голос:
- Поздравляю тебя, Наташа, суд признал Пастюхина виновным.
Этот рассказ - об одном из первых дел старшего следователя Советского РОВД города Куйбышева лейтенанта милиции Натальи Леонидовны Стародубовой. Теперь на ее счету не один десяток успешно расследованных преступлений.
МИХАИЛ ТОЛКАЧ. ЧЕРНАЯ НАКИПЬ
Фимка спустился медленно по ступеням вагона на перрон. Огляделся. Два года минуло, как увозили его отсюда, а тут вроде ничего не изменилось. Обмызганные киоски с пакетиками конфет на витринах. Облупленное, с темными потеками здание вокзала. Зеленые светящиеся буквы на его фронтоне. И запах угольно-мазутный... А душа пела: "Здесь мой причал!".
Никто не обращал внимания на его потертый чемоданчик, на серую куртку, на большие, не по ноге, ботинки из юфты, на серую же из поддельной смушки шапку, едва удерживающуюся на копне его жестких волос. А ему хотелось крикнуть на весь перрон: "Земляки, вернулся Ефим Сидорович Солуянов!".
Люди шли по перрону с чемоданами, толкались в спешке, размахивали портфелями, раскачивались по- утиному, нагруженные до предела авоськами, узлами, тюками. Несла живая волна и Фимку к тоннелю. Ему торопиться некуда и не к кому. Пока тонкая нитка времени ткалась, мать его преставилась. В минуту унынья Фимка упрекал себя: "Умерла она из-за меня. Нервы истрепал ей. Сначала в школе. Потом слонялся без дела. А мать - переживай!". Другой голос останавливал его: "Пить ей нужно было поменьше! Валялась в канаве на морозе - простудилась...". Никого из близких у него не осталось. Отца он не знал. Были ребята из интерната, куда его сбагрила мамаша на три года. Кому из них дело до него, Фимки! Кто он им, брат, сват, племянник?..
На привокзальной площади в вечерней полутьме он различил три высотных здания. Светились окна. В лоджиях белели пеленки. "Люди живут!" - вздохнул он и тоскливо решал: куда податься?.. Теплилась надежда: материна комната! Возле костела. На Куйбышевской. На втором этаже. Письмо о смерти матери он получил в колонии три месяца назад. Может, опечатали комнату до его приезда?..
Комнату заселили без него.
Соседка по коммунальной квартире, написавшая Фимке о похоронах матери, поеживалась под теплой шалью в коридоре.
- Айда ко мне. Мои-от в деревню за мясом умотали...
У соседки было тепло. Куртку он бросил у порога. На
нее - прокорболенную шапку. Пятерней разровнял густые волосы. Хозяйка засуетилась у стола.
Пили чай с вареньем. Похрустывали сушками.
- Как тебя засудили, матушка с горя... Без перерыва. Выселить надумали. Лечить собирались. От горячки слегла...
- Где ж вещички? Моя одежда где? - Фимка скосил темный глаз на соседку.
Она смахнула со лба седые волосы, подперла кулаками голову.
- А где ж им быть?.. Все спустила матушка. Срам был, когда обряжать хватились... Ну, какое-никакое барахлишко осталось, так на склад домоуправления свезли...
- Охломоны небось уже растащили!
- Чего там тащить! - Хозяйка потрогала его щеку. Тепло ее пальцев током прошло до сердца. - Шрам-то откуда, Фимка?
- Там... - Голос сорвался на всхлип.
Допили чай в молчании. Хозяйка прислушивалась, оглядываясь на дверь.
- Фимка, прости заради бога, - молвила она, сложив руки на груди. - Не дай бог, мои застанут тебя... Помнишь, какие они? Мне хоть живой тогда ложись в гроб...
У Фимки был в городе должник. О нем помнилось на суде, в исправительной колонии.
- Понял вас, соседка!.. Спасибо за чай и приют. Мне б пиджак. А?.. Верну часа через два-три. Гадом буду! И пальтуган или плащ...
Хозяйка понятливо кивала головой, глядя на лагерное одеяние Ефима.
В кафе "Чайка" он занял место напротив эстрады. Музыканты играли что-то бесшабашное. "Узнает или не узнает?" - ломал он голову, пощипывая редкую бородку. Два года назад ее не было. И шрама на щеке. И руки были белые, ровные. Теперь - потрескавшиеся, в мозолях и отметинах. Потягивая пиво, Фимка припоминал летнюю ночь. Набережная Волги. Киоск на Полевом спуске.
Старик сторож, брыкавшийся на земле. Скрип дверец... Вдвоем заталкивали блузки и косынки в рюкзак. И вдруг свистки, топот. Крик: "Стой!". Ему подставили ногу - упал с мешком. Семен увернулся за кустами. На первый вопрос в комнате дежурного по отделу милиции: "Кто был с тобой?" - словно отрубил для себя: "Пусть Сенька живет на воле. Женился недавно. А мне что - один как перст!". Упорствовал на следствии. Не признался в суде. И "кореш" избежал кары...
Фимка видел Семена. За ударными инструментами. Выше остальных оркестрантов. Ловко махал палочками. Мелодично позванивали медные тарелки. В свете неона "кореш" выглядел худощавым. Лицо вытянутое. Глаза веселые. Повеселел и Фима: "Не пропаду!" Ему. было приятно в притемненном зале. Вдыхать запахи жареного мяса, кисловатого пива, дыма сигарет. Музыка оглушала, рождала воспоминания. В интернате их койки были рядом. Семена спровадила туда мамашка, певичка филармонии. Отец бросил их. Он был чуть художником, чуть актером, чуть музыкантом - мотался по городам и весям. И Семен пошел в родителя: рисовал, пел, барабанил... Мечтал о больших деньгах и всенародной славе. Девочки липли к нему. Он рассказывал им об известных артистах, модных писателях и художниках - все, как догадывался Фимка, со слов родителей, падких до сплетен...
Музыканты умолкли. Тишина разом оглушила Фимку. Он допил пиво. Поискал глазами Семена. "Эх, Чабан!" Он протолкался к "корешу". В школе-интернате учительница русского языка как-то бросила сердито: "Гераськин, в чабаны пойдешь, если возьмут при твоих знаниях!" Так и прилепилось прозвище.
- Чабан!
Семен резко оборотился, округлил маленькие глазки:
- Ты?! Откуда?
- По чистой! Досрочно... - Фимка увлек Семена в вестибюль, облапил, дотянувшись лишь до плеча. Волна тепла захлестнула его. Невольно уткнул кудлатую голову "корешу" в грудь. Вал за валом на мгновенной скорости прошлое ударяло по сердцу: драки, тяжелый топор на лесоповале, мороз до костей...
Семен нервно перекидывал папироску из угла в угол губ.
- Борода у тебя - не узнать.
- А? Чего ты? - встрепенулся Фимка. Оглядел "кореша". Костюм в полоску. Галстук с искрой. Волосы - завитками на вороте. Брюки в меру мятые, как модой продиктовано. Ботинки на высоком каблуке. "Пижон ты, Сенька! В болота бы тебя, пни корчевать да гати гатить!" - раздражение суживало коричневые глаза Фимки.
- Сень, переночевать пустишь?
Выплюнул Семен окурок. Опустил прибранную голову.
- У нас угол... Хозяйка, как змея! В поселке Шмидта...
- Та-ак... Змея, значит. А киоск не забыл?. По приметам ищут. Мне что: свое отдал. А ты?.. Висит твой должок!
Семен плаксивым голосом:
- Не вороши, Фимка!.. Ночлег будет. Завтра пойдем к моему дружку на завод. Общежитие у них - блеск!
- Бле-еск! Помнишь, вязали сторожа? Лапа твоя на стекле. Пальчики твои в уголовном деле, Сень!.. Ума не приложу, почему тебя не замели?..
- Я должник - факт! - Семен крепко пожал руку Ефиму. - Век не забуду! Айда!
- Сперва сменю шкуру. - Фимка увел "кореша" к костелу, оставил во дворе. Вернулся быстро в прежнем одеянии с чемоданчиком в руке.
На троллейбусе добрались до вокзала. Перешли мостик через железную дорогу. В темноте побрели на Неверовскую.
В воскресенье утром хозяйка небольшого домика на берегу Самарки, набросив на плечи мужнин полушубок, постучалась к соседям. Уединившись на кухне с соседкой, уронила слезу. После смерти мужа, рабочего кирпичного завода, чтобы не коротать дни в одиночестве, пустила на квартиру студентку медицинского института Тамару Пигалеву. Среднего роста. Смуглявая, расторопная. Полы помыть, состирнуть, грядку вскопать, воды наносить из уличной колонки - все у нее ладно выходило. Аккуратно расплачивалась за постой. Приходила с занятий засветло. И одна. Иногда, правда, предупреждала, что заночует у подружки в общежитии. Дело молодое - танцы, киношка... В первую же неделю купила колоду карт. Вечерами часто дулись в подкидного дурака. Играла азартно, спорила и не любила проигрывать. И еще одна причуда: комнатку обклеила картинками с видами на море. Прошлым летом вернулась с каникул черная от загара. Рассказов про море, про пароходы - вагон и маленькая тележка!.. И карты на время отошли на второй план. Слушать ее было интересно - хозяйка домика никогда не видела моря и белых океанских пароходов. Только в кино да по телевизору. А тут - живой свидетель!..
- А ноне среди ночи парни пришли. Шептались долго. Высокий навроде раньше бывал у Томки. А с бородкой - в первый раз вижу. Заночевал...
Соседка посочувствовала:
- Молодые теперь - не то. Стыда не стало! Да кто он такой?
- Мол, дальний сродственник, будто из Красного Яру... А вот сердце саднит: не воровской ли человек? Чемоданишко. Одежка серая, воняет корболовкой. Не знаю, как мне быть...
- Откажи квартирантке - и делов-то! - Соседка прислушивалась к храпу за перегородкой: муж вернулся на взводе вечером, скоро потребует завтрак. - Картошки пожарить, что ль... Да огурцов соленых... Сатан мой-от проснется!
Тем временем Фимка, приведенный сюда Семеном, был уже на ногах. Он слышал как шлепала босиком хозяйка, как скрипнула калитка. Он умылся в сенях, расчесал у зеркала непокорные волосы. Сидел на крыльце, грея спину на солнце. Должен был прийти Семен...
- Приветик, мальчик!
Фимка вздрогнул от неожиданности. Позевывая и потягиваясь, рядом стояла девушка в спортивных брюках. Стрижка под мальчика. Черные тонкие брови - полудужьями. Мелкие ровные зубы. Ямочка на левой щеке. Босые открытые до колен ноги - в загаре. А ногти накрашены.
- Здравствуйте! - Фимка оробел. В своей лагерной одежде он выглядел здесь инопланетянином. И самое загадочное, сразившее его наповал: он узнал девушку!.. Она прошла по вагону, заглядывала в купе. Поясняла: часто бывает в командировках, приходится ездить в общих, а ей по должности положены купейные места. Если кому-то не нужны билеты для отчета, то она просит отдать их ей. Д какой Фимке отчет?.. Он взял у проводника свой билет и вручил этой солнечной девушке. Он тогда поразился: "Где живет такая красотка!". И вот, как в сказке, она - рядом. Мазнула усмешливыми глазами.
- Загляни ко мне!
В своей комнатке-коморке, обклеенной проспектами туристического бюро, она протянула ему руку:
- Тамара! Студентка. Вот так-то, Ефим Сидорович Солуянов...
И снова Фимка удивился: откуда она знает?.. Семен ночью не называл его. Просто сказал: "Дружка приютить нужно!". И цапнул себя за карман: на месте ли документы?.. Она заразительно рассмеялась.
- Лопух!.. Приодеться тебе нужно, товарищ Солуянов...
Он сам знал об этом. В милицию за паспортом нужно прийти вольным по форме. И в отделе кадров требуется быть при параде. Зачем рекламировать свое недавнее прошлое?..
- Заработаешь, вернешь! - Тамара подала ему пачку красных десяток. - В воскресенье работает универмаг "Самара"... Понял, Ефим Сидорович?..
Фимка не стал дожидаться "корешка". Ошеломленный встречей, он заспешил от Самарки на ту сторону железной дороги. Думал с признательностью о Семене: не бросил, денег оставил, на ночь пристроил... И еще занимало его будущее: поступить на завод, получить место в общаге - общежитии, научиться слесарить, как мастер, преподававший труд в школе-интернате, как старшина в путейской роте железнодорожного батальона, где служил срочную Фимка. В это солнечное утро сентября хотелось думать только о хорошем. Познакомиться б с девушкой... Где капризуля Оля?.. Как расстались в интернате - молчок! И тут мысли вернулись его к Томке. Почему Семен привел его именно к ней? Кто она ему?.. Ведь Семен был женат на Клаве, билетном кассире. И почему так запросто эти деньги? Фимка похрустел десятками в кармане. Отмел сомнения: Семен всегда был ветреным! Вероятно, очередная интрижка втайне от Клавы. А деньги... Да разве же сам Фимка не выручил бы "кореша", попади тот в переплет?.. О чем речь! А у Семена губа не дура! Где уж нам до такой! Фимка подергал пальцами свою бородку, похмыкал: сбрить или не сбрить?.. И засвистел в порыве чувства свободы...
Обычный конец рабочего дня.
Евгений Васильевич Жуков сложил бумаги в папку, смежил веки: глаза устали от чтения. "Сменить бы стекла очков". И усмехнулся иронически: "В стеклах ли загвоздка?" Помнилась сценка в трамвае. Жуков ехал в гражданском, чтобы не распугать милицейской формой братию-шатию возле зоомагазина. Из-под полы торговали там опарышем, мормышками, червяками, прикормом - всем, чего нет на прилавке и без чего ты не рыбак!.. И вдруг парень поднялся с переднего места вагона: "Пожалуйста, папаша!". Как старику!..
Развел руки, разминая крутые плечи, положил очки в футляр. Угадывались скрытые радость и нетерпение, освобождение от службы - впереди два выходных дня! Запереть сейф, опечатать его - вся недолга... Звонок телефона оторвал Жукова от размышлений. В трубке голос внука:
- Дед, ты скоро домой?
- Как положено службой, товарищ внук! - Евгений Васильевич пристукивал мизинцем по столу, улыбался во весь рот.
- А как положено службой, деда?
- Передай бабушке: явлюсь ангелом с небес.
- Каким ангелом, деда?
- Выясни у бабушки. Это по ее ведомству.
- Лады, спрошу. - В трубке долгое сопение. - А рыбалка как?..
- По плану. Слово - олово, товарищ внук! Проверь свой мешок - не забыл ли чего?
Отворилась дверь - на пороге лейтенант Бардышев.
- Разрешите?
- До скорой встречи, внука! - Жуков положил трубку. - Пожалуйста, Владимир Львович.
Евгений Васильевич вышел из-за стола. Поскрипывали новые нерастоптанные сапоги, и он досадливо кривил толстые губы. Он уже отрешился от дневных забот, мысленно был рядом с пятилетним внуком. Собрались с ночевкой за Волгу. Палатка уложена. Снасти подобраны. Жена заготовила еду. Два дня порыбалить, побродить по золотистым перелескам, посидеть у костра с ухой... Жуков опустился на диван с дерматиновым покрытием, хлопнул широкой ладонью по валику-подлокотнику:
- Посидим, Владимир Львович?
- Бывает, понимаете, товарищ майор, ситуация. -
Бардышев прохаживался у стола. - Весь день удачен. Настроение небесное. И - ложка дегтю! У вас такое бывает?
- Сколько угодно - се ля ви, как теперь можно выразиться по-французски... А что за деготь, если не секрет?
- Иду по перрону. Прибыл "Южный Урал". Старушка с билетом: "Какой вагон, милок?" - "Третий, бабуся!". Но проводник загородил двери: "Мест нет!" - "У меня билет, сердешный, куплен...". Старушенция растерянно топталась - поклажа через плечо гнула к земле. Билет у нее действительно был в третий вагон. Бардышев о чем-то задумался, потирая острый подбородок, бросил бумажный катышек в корзину с бумагами. - Не переношу беспомощности таких стариков. Свою маманю вспоминаю...
- Ну, отправили ее?
- Да!.. Товарищ майор! - Бардышев воскликнул, что-то вспомнив, и опустился на стул. - А если это повторение истории с "двойником"? Как же я сразу на платформе не сообразил?
Жуков вернулся за стол, погладил свои редковатые волосы.
- Выкладывайте без загадок, товарищ лейтенант!
С месяц назад, в летний пик пассажирских перевозок,
у купейного вагона фирменного поезда "Жигули" возник скандал: на 21-е место претендовали два пассажира. Девушка с миловидным лицом, в модной красной кофточке, обвиняла железнодорожников в нерадении, в издевательстве над людьми. Бригадир поезда держал в руке два билета. Число, время, вагон, компостер - все совпадало. "Ну недотепы!" - мысленно осуждал он билетных кассиров. Модная пассажирка грозила жалобой и не собиралась уступать право ехать на нижней полке. Ее соперник, пожилой человек с отечным лицом и толстым портфелем под мышкой, соглашался миролюбиво: "Поместите меня, куда вы считаете возможным". - "У меня есть незанятое место",- выручила проводница из седьмого вагона. Бригадир облегченно вздохнул...
Вернувшись из рейса, бригадир "Жигулей" зашел в линейный отдел милиции. Принял его лейтенант Бардышев.
- Знаете, товарищ лейтенант, "двойник" не выходит из головы. Запал в ум... - Он положил перед Бардышевым мятый билет. В сомнении развел руками: - Исправлено, что ль... Как мне показалось, подчистка имеется...
Лейтенант под лупой сличил бланки билета. Особых отклонений не установил. Версия бригадира представилась ему надуманной.
- Пассажирка вам известна? Это ее билет?
Бригадир сердито молвил: