- Оставила автограф! - И подал лейтенанту казенную тетрадь.
В книге жалоб и предложений поезда "Жигули" было обстоятельное заявление о беспорядках на железной дороге, написанное косым почерком и с грамматическими ошибками. Домашний адрес, фамилия, имя и отчество, как положено формой.
Бардышеву тогда представилось: "Бригадир из амбиции затевает возню! Если бы не жалоба, уж забыл бы конфликт - мало ли их бывает в поездах!". Если подчистка, то кто ж оставит свой адрес в поездной книге, станет рисковать своим почерком?..
- Вами другой билет изъят? - спросил он бригадира. - Он не вызвал подозрения?
- Нормальный! Мужчина ехал в командировку - билет ему нужен для отчета.
"Так и есть - обида!" - неприязненно думал Бардышев.
- Заявите ревизорам отделения дороги!.. Лучше письменно.
Бригадир забрал билет и ушел явно недовольный.
Теперь лейтенант Бардышев с повинной головой рассказывал майору Жукову о том случае. Евгений Васильевич поругивал в душе лейтенанта: "Мог оставить заявление у себя... Сырой материал выдает все-таки университет!"
- Почему теперь и вы подозреваете?
- Дело в том, товарищ майор, что позднее один ревизор мимоходом сказал: "А корешка-то билета-"двойника" в кассе не оказалось!" И снова я пропустил сигнал...
- Да-а, это уж кое-что. - Жуков припомнил давний эпизод из своей милицейской практики. Сразу после войны возникло дело о подделке железнодорожных билетов. Вышел он на чертежника одного из заводов. Подозрение пало также на некоего Дудникова. Пока Жуков копался, последний был взят по делу о краже из камер хранения. Скорый суд. Срок. Исправительный лагерь. Уехал
и чертежник. Дело с билетах осталось незаконченным...
- Тридцать лет минуло - срок давности! - Бардышев снял очки и тер их чистым платком, близоруко щурясь. - Кому сегодня захочется мелочиться?..
- Время, конечно, немалое... Дудникову было где-то за тридцать. Нога у него, помню, покалечена. И горбился, как пожилой человек. Срок получил небольшой - на свободе, вероятно. Ну а насчет мелочишки - на досуге подумайте, товарищ лейтенант...
- Виноват, товарищ майор!.. Старушка, понимаете, дышала тяжело, кахикала. Такая жалость взяла меня!.. Постойте, Евгений Васильевич!.. - Бардышев согнул спину дугой, изменил голос и, словно опираясь на палку, приохивал: - Дак у кассы... кхм-кхм... людно у оконца... А он тута. Мол, самому ехать не с руки. Чтой-то приключилось. Кхм-кхм... рубль в рубль, сколь положено взял...
Выпрямился Бардышев, надел очки, сокрушенно повторил:
- Билет-то с рук. Как не насторожило меня?! Кое-как усадил старушку в первый вагон...
- Как бы не пришлось, Владимир Львович, поднимать архив. Вот что. Звоните в Сызрань. Обрисуйте старушку. Попросите ребят встретить ее. По билету все данные. А лучше - фотокопию. У кого купила? Адресок ее. Да чтобы поаккуратнее - ведь пока одно озарение! Не так ли, Владимир Львович?..
- Так, товарищ майор! - Бардышев взялся за телефон. - А не лучше ли из Чапаевска? Под видом контролеров. До Сызрани управятся. Годится, Евгений Васильевич?
- Евгений-то Васильевич годится, да из-за вас гореть мне пламенем перед внуком. - Жуков сокрушенно смотрел на часы,
- Не из-за меня, Евгений Васильевич, из-за старушки, - усмехнулся Бардышев.
Нужные слова были сказаны и Чапаевску и Сызрани - результата можно было ждать с оказией в понедельник.
- Что ж, Владимир Львович, по домам или как? - Евгений Васильевич смотрел в окно. На площади горели электрические фонари. Над железнодорожными путями густые сумерки размывали верхушки решетчатых мачт.
- Полагаю, или как... - Бардышев оторвал клочок бумаги и начал катать его пальцами. - Исправляться пора - за двадцать пять перевалило.
- Вам же пока никто не поручал дело о билетах...
- Дождусь звонка из Сызрани. Честно, зацепило меня!..
Евгений Васильевич похлопал лейтенанта по сутуловатой спине:
- Не сомневайтесь! Ребята у нас проворные: на ходу подметки ваши заменят и не почувствуете!.. Вы же собирались по грибы в Шелехметь.
- Возьму заявление бригадира. Будут данные старушки, наведаюсь в архив...
- Архив беру на себя, Владимир Львович... Тьфу ты-и!.. Ну, товарищ лейтенант втянул в историю!.. - Евгений Васильевич сел на диван и вновь напомнил: - Грибы, говорю, не зачервивеют?..
- Какие грибы!.. - Бардышев досадливо махнул рукой, набирая номер телефона резерва проводников вагона. Ему ответили, что бригадир "Жигулей" в Душанбе и вернется лишь в понедельник. Потом был звонок, и Бардышев подал трубку Жукову.
- Товарищ внук, прости! Пока ложись спать, завтра рано разбужу. На первый клев попасть! Ясна задача? Ну, спокойной ночи, дружок! - Вернув трубку Бардышеву, он по-деловому закончил: - Начальства нет, Владимир Львович. Дело затевается вязкое. Советую подаваться в Шелехметь. Со свежей головой легче начинать. Айда!..
Находясь на перроне, лейтенант Бардышев не приметил стройную девушку в мятых узких джинсовых брючках и красной кофточке. Она медленно прохаживалась по платформе, наблюдая за пассажирами скорого поезда.
- Дочка! - Женщина опустила водяной шланг, из него сочилась вода.
- Чего тебе? - Девушка поджала крашеные губы, раздраженно стряхивая капли воды, попавшие на джинсы со шланга, стыдливо озиралась.
- Как живешь, доченька? Не заходишь почему, а? - Мать отерла руки о полу затасканной тужурки, присмыкнула застиранную косынку на седоватых волосах.
- Живу... Сама-то ничего? - Девушка отыскала глазами среди суетившихся пассажиров старушку с узлами через плечо. Та семенила вдоль вагонов, заглядывая на номера, что-то спрашивала.
- Какой ничего! - Женщина бросила руки на поясницу. - Ломит до обморока...
- Как-нибудь... - Дочка прилепилась к переплетам осветительной мачты. К старушке с узлами подошел лейтенант в милицейской форме. Проводник что-то говорил им. Тонкий очкастый лейтенант размахивал руками, вертел билет под носом проводника. Потом увел пассажирку к первому вагону.
- Прибыл электропоезд со станции Сызрань! - объявили по радиосвязи.
Девушка стремительно нырнула в толпу и скрылась в тоннеле. Вскоре ее красная кофточка мелькнула на троллейбусной остановке.
Утром того же дня - солнце еще только коснулось верхушек домов - возле общежития завода железобетонных изделий на скамейке под тополями сидел Семен Гераськин. На него поглядывали с интересом. Спортивный костюм в светлую полоску, кепчонка с коротким козырьком, ботинки на высоком каблуке... А ребята выходили в брезентовых робах, крепких сапогах, с касками, в подшлемниках. Семен же расценивал любопытство как признак своей известности: ударник из модного в городе ВИА! И кафе "Чайка", где он играет в этом вокально- инструментальном ансамбле, считается особо престижным - артистическое!.. Воспоминание о "Чайке" всегда вызывает у Семена усмешку: построено оно на месте киоска, где они с Фимкой засыпались!
Солуянова он едва признал. Травяного цвета роба, тяжелые ботинки. Косолапил, как медведь, среди рабочих. Он отозвал его. Пошли рядом.
- Живется-можется? - спросил Семен. Щелкнул зажигалкой и прикурил тонкую сигарету.
- Обхождение - по первому классу. И все такое прочее. Удружил!..
- Цени! Ну а на хлеб-масло дают?
- Лопатить надо. Перекурим, тачки смажем, трап наладим - и домой! Слыхал про такое? Не работа - принудиловка! Совесть во мне кипит!
- А тебя, Фимка, перековали! - удивленно протянул Семен. - На побочный заработок не тянет? Тут - на хлеб, там - на масло.
- И окно в клетку! Здравствуй, параша!.. Эх ты, Чабан!..
- Ну, лады. Будь святым, Фимка. Помоги в одном деле. Друг собрался в Ташкент. Прямых не оказалось, взял билет до Москвы, а оттуда - самолетом. Бог полагает, черт располагает. Телеграмма: мать в деревне при смерти!.. Загони билет, будь молотком! Мне на сыгровку - никак не могу сам.
- Велико дело! - Фимка цвиркнул слюну сквозь редкие зубы, положил билет в карман. - За расчетом сам придешь? Давай! До встречи, Сень!..
"Чего в такую даль перся? - запоздало удивился Фимка. - У Томки же вокзал под боком!". Собрался спросить, но Семен уж скрылся за домами.
Они шли по улице Льва Толстого. Жилистый, заметно сутулившийся, длинноногий Бардышев и медлительный, со зрелой тучностью - Жуков. Погода располагала к неторопливости: прохладный ветерок от Волги, шелест под ногами опавших листьев, редкие прохожие, одиночные автомашины...
- Нравится служба, Владимир Львович? - Жуков присматривался к Бардышеву не первый год и все не мог утвердиться во мнении. Грамотный, имеет чутье на розыск, а срывы и промахи до обидного часты.
- Познаю, Евгений Васильевич... Сличаю со своим принципом... И поражаюсь!..
- Чем же, если не секрет?..
- Нравственной стороной. Вот билеты. Допустим, что тут не оплошность, а умысел. Кто-то обманул старушку. Сумма, подделка, мошенничество - для меня все это второе дело, если хотите. - Бардышев увлекся рассуждениями, опережал Жукова, останавливался, жестикулировал вольно, подергивал очки на переносице. - Обманули человека! Она думает теперь обо всех - верить нельзя!.. Вот вред наипервейший! Под корень наш кодекс: человек человеку друг и брат!..
- Ты сколько в милиции?.. Три года? А я - двадцать пять!.. Ты заметил темноту в обществе. В смысле гадкого больше, чем нам хотелось бы... Много дерьма - тут ты прав. Но я верующий, Владимир Львович. Чистых людей больше - в том моя вера!.. Тут важно уберечь глаз. В дерьме глаз привыкает к темноте - вот закавыка. Ох как опасно это в нашей службе, Володя!..
- Размышляю, товарищ майор... Уже почти все наши люди рождены при Советской власти, откуда что вылезает?.. Откуда обман? Откуда бандит? Откуда жулик? Откуда вор и хапуга?..
- Накипь все это, Володя. Котел работает, пока нет накипи. Потом перестает греть - чистить надобно! Отец у меня всю жизнь в котельщиках проходил. В здешнем паровозном депо.
- Надо ж!.. А у меня - механиком на пароходе. Так они антинакипин применяли. - Бардышев заразительно рассмеялся. - Как-то напился из котла - штанишки не успевал сдергивать! Мать черникой едва утихомирила живот мой...
Они расстались у ворот стадиона "Динамо". Жуков - на Арцыбушевскую, а Владимир Львович - на троллейбус, к речному вокзалу.
Стоял Фимка у земляного холмика. Крест с краю. Под сырыми пластами покоилась давшая ему жизнь. Тишина вокруг. Созревшие гроздья рябины оттянули тонкие ветки вниз, красными комками виделись на дереве. Солнце заходное пригревало спину. Склонив голову и всхлипывая, рядом шептала что-то соседка по прежней квартире, седая женщина в темном платке. "В сухом месте положили маму, - думал Фимка. - Попрошу ребят, чтобы из арматурного прутка сварили оградку. Крест покрасить. Скамейку вкопать. Чтобы по-хорошему, как у людей...".
- Спасибо, соседка, хорошее место выбрали мамке... - Он принялся подправлять углы холмика, обтоптанные неуклюжей ногой.
- В жизни ей не фартило... - Женщина вытерла слезы и повернула на место бумажный венок, скосившийся на могиле. Раскрошила яйцо. Хлебный мякиш рассыпала...
Фимке стало так одиноко - никого на свете родных!.. Тишина давила на сердце. Замокрело в носу, и он шмыгнул, как в детстве.
Из-за Самарки он вернулся в общежитие под вечер. Вахтерша встретила неожиданными словами:
- Тебя сестренка спрашивала. Просила обождать. Опять будет.
"Какая сестренка? Нет у меня никого!" - хотел крикнуть Фимка, но вдруг подумал: "Может, Оля из интерната?" И на душе потеплело.
- Ладно.
Когда его вызвала вахтерша, он увидел Томку, знакомую Семена. И почему-то рассердился, обманутый в своем ожидании. Где уж Оле найти его в этом закутке!..
- Приветик!
Тамара опиралась о косяк двери. Загорелая. Платье со складками. Босоножки на пробке. Ему было неловко перед ней. Старый тренировочный костюм ссудил ему парень, сосед по комнате. Фимка никак не мог поверить, что она ради него явилась.
- Семен прислал? - спросил Фимка.
Она капризно надула крашеные губы.
- Сама надумала... Выходи, кавалер!..
- Ты погоди маленько. - Фимка поднялся на второй этаж, переоделся. Без особой охоты шел к девушке. Она студентка. Вон какая ладная, броская - ребята глаза и рты разинули, увидя такую кралю. Какой ей интерес якшаться с бывшим "зэком"?.. И настроение после кладбища не для гулянки.
- Между прочим, настоящие мужчины не так встречают девушек! Уловил, Фимка?..
Они медленно шли к Московскому шоссе по асфальтовой дорожке. Трава по обочинам уже припыленная, помятая, истоптанная. Фимке представилось почему-то, что и Томка такая же. И надтреснутый голос. И яркие губы. И заметно обвислые груди под тонким платьем. И обзелененные вкруг глаза.
- Не темни, Томка! - грубо сказал он. - Хахаль послал?..
Она смело взяла его под руку, прижалась.
- Дурачок!.. Такой ты мне нравишься... Да, Сеня интересовался: "Как, мол, там наш знакомый?".
Фимка выдернул свою руку...
- Не получается у нас с тобой прогулка, Фимка. - Она придержала его возле остановки на улице Потапова. - Зальемся в "Чайку"?.. Пусть Семен раскошеливается!..
Муторно было на душе у Фимки - согласился. Ему неприятно было смотреть на спутницу. Слова у нее ласковые, обходительные, а глаза холодные, отчужденные.
- Ты, Томка, знай: у него жена Клава есть. На врачиху метишь, а сама в чужую жизнь встреваешь. Не по совести поступаешь.
- Младенчик ты, лопух!
- Мы таким, как ты, в интернате темную. Неверные которые!
В тягостном молчании оказались у закрытых дверей "Чайки". Фимка прочитал: "Мест нет!" Томка постучала по стеклу. Швейцар в галунах узнал ее. Пропустил в зал, где гремела музыка. Фимка остался у входа, а Тамара прошла к эстраде. В углу под искусственной пальмой был свободный столик. Табличка: "Заказан". Она поманила Фимку, сама убрала со стола запретный знак. Семен заметил их, покивал головой, приветливо улыбнулся. Она заказала бутылку сухого вина, сыр и пачку сигарет.
На край эстрады вышел певец, мелкие черты лица, волосы до плеч, пудра на щеках. Томно закатил глаза:
"Утомленное солнце нежно с морем прощалось......
В зале погасили большой свет. Полумрак. Красные блики на музыкантах. Выше всех - Чабан, барабанщик, ударник... Фимка видел, как за соседним столом черные люди рвали зубами куски жареного мяса. Позади кто-то чавкал. Звенело стекло, ряженое под хрусталь. Взвизгнула женщина за столбом, подпиравшим потолок.
- Блеск! - Тамара слегка охмелела. Глаза ее расширились, посверкивали в красном свете. Она раскачивалась на стуле, притопывала в такт барабану.
- Сколько же нужно зарабатывать, чтобы тут кутить? - вслух подумал Фимка. Легкая волна опьянения окатила его.
- Лопух, люди по косой в день гребут!.. Сплавил одну машину - десять косых! - Она положила руку ему на плечо. - Поехать бы на море!..
Фимка вспомнил, как она ходила по вагону, собирая использованные билеты. Она ответила, что до института работала в конструкторском бюро, на командировки гроши выдавали, вот и выгадывала...
- Один мужик мне говорил: "Обсевки мы на поле социализма!" - Фимка обвел рукой притемненный зал. - Разве же это обсевки?.. Нашим парням нужно вкалывать в две смены, чтобы заработать на один такой вечер... Вот ты врачом станешь. На свою зарплату потянет сюда?..
Тамара не ответила. Лощеный, в светлой тенниске позвал ее танцевать. Фимка облокотился на стол. Вино все больше входило в кровь. Он опять вспомнил свою маму: "Могла ли она даже мечтать о таком ресторане?". С удивлением смотрел он, как за столиком девушка лет шестнадцати взгромоздилась на колени лысого усатого мужчины. Пьяно кривляясь, они обнимались и целовались. Ноги ее оголились выше колен... Фимка поймал себя на мысли, что подобное он видел в кино о годах нэпа. Случайные люди со случайными деньгами - на свои, заработанные пети-мети не расшикуешься. И ему стало не по себе: ведь гуляют по-купечески! Как же так? Вот советская студентка Тамара непристойно жмется к партнеру, изгибается змеей. Он лапает ее без стеснения. Перед глазами встала мятая, затоптанная трава на обочине. Почему же Семен водится с такой?.. Фимка потрогал карман - там деньги, вырученные за билет. Не забыть бы вернуть их Чабану...
Стучали вилки. Звенело стекло. Зал полнился гулом голосов.
- Как, дети, живете-можете? - подходя, наигранно весело спросил Семен.
Тамара притихла, мяла в кулаке бумажную салфетку.
. - Что мы можем?.. В прошлом году в Сочи я встречала солнце в веселой компании. Пили, танцевали, пели...
Фимка пощипывал свою бороду, нетвердо держась на стуле.
- Ты ж, Чабан, прославиться хотел! А? Помнишь, в интернате?.. Чтоб весь мир сымал шляпу перед тобой. Помнишь?..
- Всему свое время, Фимка!.. Оно наш бог, время. Вон, видишь, мужик с трубой?.. Лауреат!.. Ему надо было завтра ехать в Одессу на конкурс исполнителей. А его не отпустили. Расстроен мужик в доску! - Семен вынул из внутреннего кармана билет. - Помоги, Фимка, мужику. Продай на вокзале. Сдавать в кассу - одна морока. Пока начальство найдешь, пока резолюция, очередь...
Фимка плохо понимал тягучие слова "кореша". Он сунул билет в карман. Смутно припомнил, как продавал уже билет старушке, вынул вырученные деньги, отдал их Семену.
- Велико дело!.. Ты для меня добро... Сто раз я тебе... Послушай, Чабан... Как же Клава?.. Ну-ну, молчу!..
Очнулся он на рассвете. Долго соображал, где лежит. На стене различил девушку в пляжном костюме и оранжевое море под голубым небом. Горы и ледник. Другую девушку с лыжами на плече... Тихонько оделся. На цыпочках вышел в сени. Вязко и горько было во рту. ВыЛил ковшик холодной воды. Так же бесшумно отворил калитку. Утренний свежак тянул с реки. В редком тумане на воде в лодках сидели рыбаки. Он вспоминал вчерашнее и ругательски ругал себя...
Утром хозяйка выговаривала Тамаре Пигалевой за ночных постояльцев. Предложила освободить комнату. У Тамары болела голова. Она ответила с раздражением:
- Деньги плачу - остальное мое дело!
- Через милицию выселю! - осердилась хозяйка.
Тамара вскипела, наступая на хозяйку:
- Грозить?! А ты не видела такое... Стоял домик и - как свеча! Была хозяйка - и ногами вперед на Рубежку!..
Хозяйка безвольно опустилась на сундук:
- О господи! Спаси мя грешную!
Жуков растворил окно настежь. Явственнее слышались короткие пересвисты маневрового паровоза. Лязг сцепок. Дохнуло вечерним холодком. Он прислонился к стенке, облизнул толстые губы. Кулаками потер глаза. В памяти еще не стихали разговоры с руководством. Обвинили его в медленном розыске. Напомнили и о фальшивых билетах. Выдумали, мол, с Бардышевым дело, а теперь сами тянете резину, повесили на отдел "самодеятельную заботу"!.. Полковник сначала прозрачно намекнул: не пора ли на пенсию?.. Евгений Васильевич сперва не придал значения его "наводке", но когда тот распаленно сказал: "Возрастное это!", - обидно стало до слез. Конечно, Бардышев мог, наверное, оперативнее вести дело, но его повседневно отрывали. И сам мог, вероятно, активнее помогать молодому помощнику... И дело тут совсем-совсем не в возрасте - вязкое расследование, кончик зацепить не удается.
- Заходите, Владимир Львович с материалами по билетам, - сказал Жуков по телефону Бардышеву.