Без права на покой [Рассказы о милиции] - Эдуард Кондратов 8 стр.

2

Разрезая фарами темноту ненастной ноябрь­ской ночи, закрытая милицейская машина мчалась в город. Уткнувшись взглядом в решетку, которой было заделано оконце машины, Виктор Ковалев снова и снова спрашивал себя: где он промахнулся, в чем просчитался? Спрашивал, не подозревая, что более тридцати лет назад такой же точно вопрос задавал себе его учитель Курасов. Но если тот действительно сделал тогда по недостаточной еще воровской опытности какие-то промашки, то Ковалев избежал их полностью. И тем не менее ошибку, единственную, зато свойственную для всех преступников, он совершил, а именно: оценив весьма высоко свои воровские способности, он одновременно принизил способности тех, кто стоит на страже правопорядка и законности. В данном случае ими были сотрудники милиции подполковник Иван Михайлович Садкин, капитан Александр Николаевич Алексеев,- старшие лейтенанты Борис Константинович Переславцев, Александр Юрьевич Попов и их товарищи по трудной, сложной, нередко смертельно опасной, но такой почетной, а главное, нужной людям службе.

Быть может, иной критически настроенный читатель скажет: так-то оно так, однако сколько сейфов очистили жулики, сколько времени орудовали безнаказанно, разве нельзя было поймать их раньше? Да, действительно, шайка Курасова оставалась неуловимой в течение долгих двух лет. Но, к сожалению, правда и то, что не всякое преступление раскрывается сразу, иногда бывает так, что требуются годы и годы. История, о которой здесь повеству­ется, относится как раз к подобным случаям. И если она вобрала в себя два года, а не больше, то это несомненная заслуга работников Куйбышевского уголовного розыска, результат того, что действовали они на пределе человече­ских сил и возможностей, проявив завидную сметку, проницательность, изобретательность.

Редкий день проходил, чтобы руководитель опера­тивно-следственной группы Алексеев не встретился с на­чальником отдела розыска Садкиным, не доложил ему подробно и обстоятельно, какие предпринимаются меры для поимки взломщиков сейфов. Накопленный по делу материал ими. скрупулезно анализировался, сопоставлял­ся, уточнялся. Позже, и в камере предварительного заключения, и на вопрос у следователя, Курасов пытался доказать, что крах произошел целиком и полностью по вине Ковалева. Истерично кричал:

- Дерьмо, молокосос! Ежели бы не он!..

И проклинал себя за то, что в ту ненастную осеннюю ночь не утопил в Волге "этого ублюдка" вместе с его братом.

Что Ж, утопить он Ковалевых мог, но уйти от возмездия, спасти себя ценой их жизни - нет. Гораздо раньше, чем обостренный нюх Курасова стал бить тревогу, Алексеев вместе со своими товарищами вышел на след; каждый шаг настороженной "рыси" был уже под неусыпным наблюдением. Даже когда "отпочковавшийся" Ковалев вместе со своей собственной шайкой отправился на поезде в Калиновку, совершенно не подозревая, что в одном с ними вагоне едет инспектор уголовного розыска Переславцев, даже и тогда с Курасова не спускали глаз. Тот финал, к которому он пришел, был неизбежен.

3

Курасова брали на десятый день после задержания шайки Ковалева. К тому времени изрядно затянувшаяся осень наконец-то отступила перед первыми морозами. Грязь подсохла, лужи затянуло ледком, земля покрылась пышным девственно чистым одеялом, и все вокруг просветлело, стало празднично-нарядным.

На завод, где трудился Курасов, опергруппа прибыла перед сумерками. Чтобы не будоражить людей, не отвлекать их от производственных забот и хлопот, в цех было решено не ходить. Алексеев предъявил начальнику отдела кадров свои документы, попросил:

- Пригласите, пожалуйста, к себе дежурного слесаря- сантехника Курасова.

- Василь Васильича? - на всякий случай уточнил кадровик. Он был явно озадачен: чем мог заинтересовать милицию во всех отношениях примерный, положительный работник. - Его?

- Его.

Кадровик снял телефонную трубку, набрал нужный номер...

Алексеев был твердо уверен, что преступнику не ускользнуть, ибо все возможные пути для побега перекрыты, а все же волновался. Остановился у окна, прижался разгоряченным лицом к холодному стеклу, впился глазами в дорожку, что тянулась от седьмого цеха к зданиюотдела кадров. Вскоре на ней показалась плот­ная, крепко сбитая фигура рабочего в спецовке. Это и был Курасов.

Сначала он шел с видом человека, которому нечего бояться, некого опасаться - спокойно, уверенно, с хрустом приминая пушистый, еще не слежавшийся снег. Но потом, видимо, заподозрив неладное, шаги замедлил, затем остановился совсем, вынул из кармана пачку сигарет, прикурил от зажигалки, глубоко затянулся и вдруг стремительной тенью метнулся с дорожки к забору.

Алексеев так стиснул подоконник пальцами, что они мгновенно онемели. Разжал лишь после того, как увидел, что от стены какой-то небольшой каменной постройки, уже завуалированной вечерними сумерками, навстречу Кура­сову с пистолетом в руке шагнул Попов.

- Стой, стрелять буду!

Их отделяли друг от друга шесть-семь метров - расстояние, вполне достаточное для того, чтобы Курасов, оборвав бег, не налетел на Попова; Попов же, в свою очередь, мог успеть выпустить в Курасова не одну пулю. Ничего этого они не сделали. Один решил любою ценой пробиться за спасительный забор, другой должен был взять преступника только живым.

Короткая, яростная схватка завершилась тем, что сбитый с ног Курасов беспомощно распластался на снегу.

"Молодец, Саша! Отлично сработал!" - похвалил про себя сослуживца Алексеев.

Он попрощался с кадровиком и поспешил к своим товарищам. Они, вся опергруппа, были уже в сборе, образовав довольно широкий круг, брезгливо наблю­дали, как внутри этого круга, выкрикивая непередавае­мое на бумаге, Курасов конвульсивно бьется на земле.

- Паясничает.

- Пусть потешится, подождем. Выдохнется, пере­станет.

Ждать пришлось порядочно, силы было у Курасова - хватило бы на четверых. Но все-таки иссякла и она. Притих.

- Все? - осведомился Алексеев. - Артист из вас, прямо скажу, неважнецкий. Во всяком случае, гораздо хуже, чем я ожидал.

- Еще дождетесь, - тяжело дыша, зловещим тоном пообещал Курасов, - дождетесь, ответите за все! И за применение физической силы, и за словесные оскорбления.

Это был его конек - грозить. А еще - отрицать все и вся. И на первом, и на последующих допросах у следова­теля то с подчеркнутой сдержанностью, то впадая в истерику, твердил:

- Ничего не знаю. Ни в чем не виноват.

Утопающий хватается за соломинку. Курасов лгал и изворачивался, чтобы хоть на день, на час отдалить ту страшную минуту, когда, леденя в нем кровь, сурово, неумолимо прозвучит: "Именем РСФСР...".

Следствие затягивалось. Только напрасно думал Курасов, что это результат его умственных ухищрений. Затягивал следствие Ковалев. Пока он находился на свободе, пока грабежи заканчивались благополучным дележом добычи с последующей обильной выпивкой, он мог хорохориться, мог даже дерзить своему лидеру - все-таки они были свои люди, из одной шайки. Теперь, оказавшись за решеткой, не находил себе места, затравленно метался по камере. Из всех ее углов мерещи­лись немигающие зеленоватые глаза, наяву и во сне слышал леденящий душу голос: "Спалиться - умри, а держи язык за зубами. Расколешься - из-под земли достану".

"Нет, - скрюченными пальцами сдавливал себе горло Ковалев, - нет, нет!".

Ему так хотелось жить! И брал на себя вину за все кражи, даже за те, в которых не принимал участия. Лишь бы выгородить Курасова, лишь бы не попасть под дуло его обреза. Но если шила в мешке не утаишь, то и от оче­видных фактов без конца отнекиваться не станешь. Тем более пусть и с опозданием, однако до сознания Ковалева дошло: о каждом из "специалистов" по сейфам работники милиции имеют обширные сведения. Заметно поубавил ему твердость духа и обыск. Как надеялся Виктор на его благополучный исход, ведь награбленные деньги спрятал вроде бы надежнее некуда. А нашли! Забрались на голубятню, извлекли из ящика засыпанные кормом для беспородных сизарей и благородного турмана две трехлит­ровые стеклянные банки. На одной банке по красочной этикетке "Томатный сок" химическим карандашом было выведено "моя", на другой - "Венькина". В обеих - тугие пачки трешек, пятерок, десяток.

- Прогресс! - невесело пошутил Переславцев, пере­давая герметически закупоренные банки Алексееву. - При царе горохе монеты в глиняной кубышке держали...

Деньги пересчитали, оказалось: в "моей" - восемь тысяч семьдесят пять рублей, в "Венькиной" - семь тысяч тридцать.

"А сколько же у Курасова и, главное, где они?" - в который раз задавал себе безответный вопрос Алексеев.

То, что у Курасова должны быть немалые деньги, сомнения не вызывало. Он не пропивал их, как это делал его родной братец, не тратил на случайных женщин, как Гайданов, не разбазаривал на разные радиопогремушки, как Ковалевы, в то же время при дележе брал себе за "старшинство" значительно больше. А брать было из чего. В составленном несколько месяцев спустя "Обвинитель­ном заключении по обвинению Курасова В. В. и других" говорилось: "Общая сумма материального ущерба, нане­сенного государственным организациям и отдельным гражданам, составляет 100 048 руб. 38 коп". Однако обыск следовал за обыском, а обнаружить награбленные деньги не удавалось. В конце концов было решено проверить каждый метр приусадебного участка. Двинулись с мино­искателем и сразу же сигнал: есть! Копнули лопатой подталивую почву и извлекли... изъеденный ржавчиной лемех от допотопного плуга. Потом пошли пустые банки из-под консервов, кусок рельса, моток проволоки, зубья сломанной бороны - все что угодно, кроме денег. Верну­лись снова в дом, в сарай, в амбар - результат прежний: пусто.

Курасов ехидничал:

- Ищите, ищите, до второго пришествия Христа, кхе- хе-хе, еще далеко.

- Да нет, - парировал Алексеев, - управимся раньше.

Наверное, в десятый раз вошли в слесарку, где при первом же обыске изъяли обрез с патронами и орудия грабежа: "фомку", ножовки, ножницы по металлу, мешки... В углу громоздились железные заготовки, похожие на круглые пеналы толщиной с руку взрослого человека. Их тоже до этого неоднократно осматривали, ощупывали - ничего, можно бы оставить и в покое. Но Попов не оставил.

- Понянчусь-ка еще...

Стал сосредоточенно, не спеша перекладывать заго­товки с руки на руку и насторожился: одна оказалась вроде бы легче, хотя по размеру не отличалась от остальных. Почудилось или в самом деле? Принес железяку из затененного угла к верстаку, на который бил через окно прямой свет. Здесь и лупа не потребовалась, было видно невооруженным глазом, что поперечная риска с волосок разделяет заготовку на две неравные части. Попов, затаив дыхание, ту часть, что короче, осторожно- осторожно повернул против часовой стрелки. "Пенал" открылся. В высверленной в нем полости лежали сверну­тые в трубочку сторублевые бумажки.

- Ну вот, гражданин Курасов, - укоризненно пока­чал головой инспектор, - а вы говорили: до второго пришествия.

Курасов намеревался что-то ответить, но что - осталось неизвестным. Он, как рыба, выброшенная штормом на сушу, лишь беззвучно разевал рот и жадно- жадно ловил воздух. Рушилось все, рушились усилия всей его преступной и омерзительной жизни.

Впрочем, одновременно ожесточенно и отрешенно подумал Курасов, была ли она у него, жизнь-то? Подобно дикому зверю, избегал дневного света, из дома выходил на промысел крадучись, по ночам. Выворачивая чужие карманы, очищая чужие квартиры, оставлял после себя людям горе, слезы, а порою и кровь. Делал вид, что никого не боится, однако постоянно дрожал: вот сейчас подойдут, вот щелкнут наручники. Не знал успокоения даже во сне, вскакивал с кровати в обильном поту, рыча, метался по комнате. Но если это и есть жизнь, то будь она трижды проклята, будь проклята! Только что же тогда получается, тогда зачем он родился на белый свет? Тогда, выходит, была права та подольская старушка следователь, которая пыталась все наставить его "на путь истинный"? У вас, говорила, молодой человек, вся жизнь впереди, сделайте ее осмысленной, нужной людям. Одуматься, говорила, исправиться никогда не поздно.

Чушь! И жизни не было, и впереди ничего нет! На Уголовном кодексе зубы съел, не хуже юристов знает, получит теперь ни больше ни меньше - на всю катушку . А ему не двадцать первый, как было в сорок восьмом. Так что если бы и захотел одуматься, поздно. Уже поздно... Выйдет на свободу под семьдесят. Дотянет ли?

А вообще та божья старушка была занятная, разными там изречениями мудрецов была напичкана, сыпала ими без запинки. Особенно любила цитировать этого, как его, ну, такая коротенькая фамилия...

Курасов охватил лицо широкими ладонями, покачива­ясь взад-вперед, стал вспоминать. И вспомнил Гёте:

Без пользы жить - безвременная смерть...

"Смерть?"

Ему хотелось выть волком. Но недаром, видно, сказано, что привычка - вторая натура. Он лгал даже себе, лгал, пытаясь убедить себя, что никакой разницы нет, живет ли человек с пользой или без нее. Все равно ведь умрут и те и другие. Какая же разница?

А такая. Люди, подобные Курасову, исчезают бесслед­но. Были - и нет. У других жизнь продолжается и после них. В построенном доме. Во вспаханном поле. В тропинке, проторенной к роднику...

Вечный бой

Вместо эпилога

Весна 1979 года на Средней Волге выдалась необыкновенно дружной. Она враз взломала лед и вместе с ним клокочущие вешние воды унесли накопившийся за зиму строительный мусор, разный хлам, слизнув все это с освобожденных берегов. f Оставляя за собою пенистый след, по бездонной и неоглядной глади богатырской реки двинулись величественные многопалубные электроходы, обгоняя чаек, помчались торпедообразные "Ракеты" и "Метеоры", трудяги-буксиры потянули баржи. Со стороны Жигулей, подернутых синеватой дымкой, ветер- хлопотун нес в город настоенный на цветах и разнотравье неповторимой сладости запах, в зеленых рощах само­забвенно пели иволги, из зачарованных кустов сирени рассыпалась соловьиная трель.

В один из вечеров этой благодатной поры обновления лика земли, закончив очередной трудовой день, Иван Михайлович Садкин и Александр Николаевич Алексеев спустились по Пионерской улице к набережной. Час назад в областном суде Курасову с его сообщниками был вынесен приговор, дело закончено, и теперь можно было позволить себе хоть немножко расслабиться душой и телом, ни о чем не думать, не тревожиться, словом, отдыхать. Однако не думать и не тревожиться Садкин с Алексеевым просто-напросто не могли, не имели права - такая уж выпала на их долю профессия. Еще перед началом суда им стало известно, что из зверохозяйства Куйбышевского облпотребсоюза начали исчезать песцы- щенки. По предварительным сведениям, их похищает шайка из трех-четырех человек. А это значит - новое дело...

Новое и, к несчастью, не последнее. Еще не перевелись воры и аферисты, насильники и убийцы, еще бродят по городам и селам под покровом ночи человеческие отбросы. Конечно, придет время, и с ними будет покончено, а пока приходится охранять, защищать от них все то, что составляет счастье, радость, благополучие честных людей, в том числе, случается, и самою жизнь.

Чудесный ли вечер был тому виною - настраивал на лирический лад, или по какой иной причине, как бы там ни было, а, втягивая в себя полной грудью набальзамиро­ванный речной воздух и не отрывая глаз от убегающих к горизонту заволжских далей, Иван Михайлович и Алек­сандр Николаевич почти одновременно вспомнили люби­мые стихи любимого поэта.

И вечный бой! Покой нам только снится Сквозь кровь и пыль...

Стихи поэт написал в другое время, по другому поводу, но они были так созвучны душевному настрою этих двух сравнительно уже немолодых бойцов уголовного розыска.

ГАЛИНА СОКОЛЬНИКОВА. УДАР НА СЕБЯ

Можно ли предугадать, как поведет себя человек в критические минуты?

У каждого своя дорога в жизни и от него самого зависит, ведет ли она к полнокровному, радостному ощущению каждого дня или просто к отсчету времени, к тоскливому подведению итогов прожитого.

Щедры и притягательны мужество, доброта, бескоры­стное товарищество. Не они ли основа основ и нрав­ственного жизненного кодекса, и взлета человеческого духа в "звездный час" судьбы? Да, они! - твердо и убежденно отвечают те, кто хорошо знал и навсегда запомнил старшину милиции Чуракова.

Командир дивизиона дорожно-патрульной службы майор милиции П. Записов:

- К нам Валентин Чураков пришел сразу после увольнения из армии. Еще тогда мы заметили в его характере чувство особой ответственности за все то, что ему поруча­лось. И на втором году службы в дивизионе избрали секретарем комсомольской органи­зации. Потом он семь лет подряд бессменно был им. Ибо на редкость зорко разглядывал Чураков в каждом человеке все лучшее и на этом лучшем поднимал человека.

Песни любил разные, а больше всего про сотню юных бойцов из буденновских войск. С его легкой руки она стала вроде гимна у всех ребят. Готовят ли, бывало, машины на линию или занимаются каким другим де­лом - напевают, серьезно так, даже торже­ственно.

Но и спрос был у Валентина с комсомоль­цев за дисциплину, за соблюдение порядка и законности строгий. Порой мягко, тактично напоминал, что еще гуманисты прошлого века считали величайшую твердость величай­шим милосердием. И на его требовательность не обижались, более того, избрали председа­телем товарищеского суда. Словом, душа и совесть нашего коллектива - вот кто был Валентин Чураков. Сломается машина у то­варища, он поможет отыскать неисправность, поделится запчастями. Забуксует на дороге автомобиль - не проедет мимо, даже если у него давно закончился рабочий день, поспешит на выручку.

Спортом занимался...

Инспектор дорнадзора лейтенант мили­ции В. Мордовии:

- Не просто занимался, был классным спортсменом. На зональных соревнованиях в Краснодаре старшина милиции Чураков к нашей радости и гордости занял третье место среди лучших милицейских много­борцев России. Он вошел в сборную РСФСР, и ему присвоили звание кандидата в мастера спорта по автомотоспорту. Ребята рассказы­вали: всегда старался там на номер впереди идти. На себе проверит трассу, потом подска­зывает, как легче и быстрее ее преодолеть. Улыбается, а у самого руки от напряжения дрожат. Спрячет их за спину и успокаивает:

- Вперед, мужики! Проскочите как по маслу...

Крепкий был парень, сильный, а сердце доброе, распахнутое...

Инспектор дорнадзора сержант В. Демидович:

- Помню, в командировке в отдаленном районе, на уборочной дело было, ближе к осени. Спали на полевом стане. Ночью уже холодно. С механизаторов одеяла сползают, но сон крепкий после работы, дрогнут, а не просыпаются. Так Валентин всю ночь на них одеяла поправлял.

Лейтенант милиции В. Мордовии: