На досмотре Гребанюк после короткого собеседования установил у бомжа Коляны Финика сразу несколько ходовых дефектов: олигофрен, рак прямой кишки, завшивленность и алкоголизм в последней стадии. Вывод был однозначный: усыпление. Доставившие бомжа санитары (спецгруппа отсеивания) не возражали, хотя транспортировка бракованного товара грозила им штрафными санкциями; зато случившийся в кабинете Клепало-Слободской ехидно полюбопытствовал:
- С чего ты взял, господин хороший, что он олигофрен? Воши есть, очевидно. Насчет рака тоже не спорю. И водярой действительно разит, как от каждого нормального россиянина. Но олигофрен - извольте усомниться. Так ты, Гребанюша, весь сырец спишешь к долбаной матушке. Похвалят ли тебя за это?
Мгновенно побагровевший Гребанюк холодно осведомился:
- На каком основании вы суетесь не в свое дело, милейший? Где у вас вообще допуск на комиссию?
Допуск у писателя был. Подписанный самим Хохряковым-Щупом. С красной стрелкой поперек черного поля, упирающейся в американский флажок. Авторитетная карточка, обязывающая любого человека в Зоне, включая охрану, подчиняться беспрекословно. Впрочем, у Гребенюка была точно такая же.
- Отлично, - Гребанюк, увидя пластиковый допуск, поостыл. - Тогда, может быть, объясните, почему он не олигофрен?
- Потому, что справился с тестами. Только что. Я присутствовал.
Коляна Финик, избитый, с окровавленной мордой, с заплывшим оком, испуганно озирался, сидя враскорячку на железном табурете.
- Это животное, - возразил Гребанюк, - вообще неспособно к умственному процессу. Разве не видите?
- Но он справился. Я слышал собственными ушами.
- Вам почудилось, Фома Кимович. Я давно заметил, у вас бывают галлюцинации. Видимо, сказывается возраст.
- Ах, почудилось! - Писатель обернулся к поникшему бомжу. - А ну-ка, ответь, скотина, что такое брокер?
Бомж встрепенулся, утерся рукавом и вдруг бодро отрапортовал:
- У которого деньжищ куча. С черными бровями. На Новокузнецкой в переходе сидит.
- А что такое акция?
- Длинно объяснять, товарищ. Устанете слушать.
- Я тебе не товарищ, - взорвался Фома Кимович. - Отвечай, когда спрашивают.
- Ну как угодно… Акция - это… как бы поприличней… Допустим, есть какой-то завод и у него есть какая-то цена. Вот эту цену делят на части и выписывают бумажки. Допустим, на бумажке написано: одна акция - сто тысяч. Бумажки продают, кто купит. Потом по этим бумажкам делят прибыль, - бомж оживился. - Но все это, конечно, туфта. Точно как с ваучерами. Это те же самые акции. Поделили вроде страну и каждому сунули пай. И что вышло? Разбогател один Чубайс да его сученята. Я-то ваучер вовремя пропил, теперь бы на него стакана не купить. Такая дележка. Ото всей страны получил сраную бутылку. Спасибо и на том. Могли вовсе ничего не дать. Власть ваша. Наше дело - каюк.
Фома Кимович победно глянул на Гребанюка.
- Ну что?! Это, по-твоему, олигофрен?
- Хуже, - буркнул главный чистильщик Зоны. - Красножопая харя. Не усыплять надо, давить, как клопов.
- Другого материала, увы, у нас пока нету. Короче, благодаря заступничеству писателя, Коляна Финик уцелел и за полгода достиг таких высот, которые другому и не снились. Сперва, как водится, его с месяц обтесывали в "пещерном отсеке", вправили мозги, затем перевели в крепостную эпоху. Метаморфозы с ним произошли поразительные. Ничего не осталось от прежнего совка-дегенерата. Теперь это был опрятный, покладистый благонравный мужик с умным взглядом и вставной пластмассовой челюстью. Ничего лишнего, никаких закидонов. Органическое совпадение с ролью вечного служки. Хоть завтра выставляй на торги. Мустафа не случайно приблизил его к банному уставу. Первые впечатления, которые получал гость, отправляясь на увеселительную прогулку по Зоне, предполагалось, должны были ввести его в состояние душевного покоя и расслабленности. Банный парок и общение с веселым, ухватистым, доброжелательным мужиком как нельзя лучше этому способствовали. Россиянин Коляна Финик, сумевший вернуться из совкового небытия в нормальное рабское состояние, будто и родился для такого настроя, что Мустафа уже не раз испытал на самом себе. От прикосновения сильных мягких лап Коляны каждая жилочка блаженно трепетала и душа воспаряла ввысь.
Мсье Дюбуа, утомленно постанывая, выполз в предбанник, повалился на скамью. Коляна Финик еле поспел подложить ему под спину бархатный валик. С поклоном поднес жбан прохладной, густой медовухи.
- Отведайте, барин! Печенку освежит.
Француз хлебнул зелья, пролив часть на себя, заухал, заперхал. Из глаз сыпанули слезы. Коляна бережно промокнул ему грудь махровым полотном.
Стол был накрыт тоже в соответствии со ступенькой века: соленья, копченья, множество пирогов и закусок - все строго по старинным рецептам. Верно обронил недавно президент: талантами обильна российская земля. Откуда что берется. Великолепный дымный курник, водруженный в центре стола, состряпала младшая повариха, щебетунья Маруся, правда, находясь под впечатлением от странной судьбы самовлюбленной тетки Пелагеи, бывшей шефини ресторана "Балчуг".
Донат Сергеевич самолично разлил по хрустальным рюмкам настоянный на луковой кожуре, желтоватый чистейший первач. Сначала крякнул, потом выпил. Француз последовал его примеру. Задохнулся, запил лютую жидкость мягкой медовухой. Коляна Финик предупредительно нанизал на стальную вилку малосольный рыжик. Каждым движением, умильными взглядами он выражал такую безукоризненную, искреннюю угодливость, что сердце Мустафы привычно оттаяло.
- Как тебе наш Финик? - обратился к Дюбуа.
- Хороший человек, - отозвался француз. У нас таких нету. Загадочный русский душа. Я читал у Тургенева.
- Именно так, - подтвердил Мустафа. - Загадочная душа. У нас они все загадочные в опытных руках. Ты бы на него поглядел полгода назад - полный был чурек.
Вторично идти на полок мсье Дюбуа не пожелал, сослался на усталость с дороги. Мустафа уведомил гостя о дальнейшей программе. Два-три часа сна, потом деревенский бал с фейерверком и про чудесами. Француз уже начал клевать носом, и Коля Финик проводил его в опочивальню, почти донес на руках.
На широкой деревянной кровати под стеганым одеялом француза ждал приятный сюрприз - тугомясая голая девка со стыдливым, испуганным взглядом. Эскортница Эльвира из фирмы "Ночные пряники". Это был ее дебют в Зоне, а девица была перспективная. Из тех, кто ради лишнего доллара скормит матушку воронью. Мустафа предполагал впоследствии пустить ее на племенной выпас.
В соседней комнате он приник к смотровому глазку.
Мсье Дюбуа, увидя в кровати голую девку, видимо, решил, что сервис немного навязчив.
- Мадмуазель не ошиблась комнатой, нет?
Эльвира спрыгнула с кровати, прижалась к стене, целомудренно прикрыв груди ладошками. Сквозь пальцы игриво торчали коричневые соски.
- Не гневайтесь, барин! Не нами заведено.
- Что заведено?
- Постельку угреть. Для высокого гостя.
- А-а, - догадался француз. - Ты - грелка. Ну ступай вон. Как говорится, лети с приветом, вернись с ответом.
Эльвира хихикнула, выронила одну грудь, чтобы роток прикрыть. Спохватилась, запылала от смущения, аж заискрилась. Пугливая дикарка, истекающая женским соком. Актриса, ничего не скажешь. На воле брала за визит до трехсот баксов, и похоже, умела их отработать. Васька Щуп, снявший с нее пенки, уверял, что такая кобылка поднимет и жмурика.
Жмурика, возможно, но на мсье Дюбуа первобытные чары не подействовали.
- Мадмуазель свободна, - для убедительности он ткнул пальцем в дверь. - До скорого свиданьица.
- Барину больше ничего не угодно? - Умоляюще-страстный, хрипловатый голос, безумный взгляд.
- Убирайся. Барин желает бай-бай!
Опустя глаза, скользнула мимо, издав тяжкий стон разочарования, и француз не стерпел, смачно приложился ладонью к тугим ягодицам. Эльвира восхищенно ойкнула. Маленькая, но победа.
В смежной комнате ее встретил суровый Мустафа.
- Так работают, да? - спросил безразлично.
Эльвира до смерти перепугалась, бухнулась на коле ни, хотела поцеловать хозяину руку, но не успела. Два мощных удара - ногой в пах и кулаком в лоб - отбросили ее к стене. Эльвира придушенно заскулила.
- Так работают, сучка? - спокойно повторил Большаков.
- Мужчина с дороги, - взмолилась девушка. - Дайте часок, босс! Возьму тепленького, мамой клянусь!
- Умничаешь?
В отчаянии, в ожидании увечья прохрипела:
- Да он же педрило, разве не видите?!
Донат Сергеевич благосклонно кивнул. Он вовсе не собирался ее калечить. Зачем? Первосортн женская утроба - без души и в покорстве. С тем ж Фиником спарить - выблядки пойдут отменные.
Донат Сергеевич жалел только об одном: что не увидит Зону через двадцать-тридцать лет, в пору ее полного расцвета, с границами от моря и до моря, заселенную не выродками, а тщательно, по науке селекционированным потомством. Но уже сейчас Зона дала ему все, о чем может мечтать гражданин. Она была его детищем, праздником, его реквиемом, завещанием потомкам, драгоценным подарком отечеству. О, если бы знали думские коллеги, вся эта красноречивая сволочь, если бы знал убогий спившийся харизматик о его воплощенной, выстроенной идее…
Мечтательно ткнул носком в бок затрепетавшую упругую телку.
- Через час, говоришь, курва?
- Не извольте сомневаться, босс!
- Возьмешь, говоришь?
- С живого не слезу, мамой клянусь!
Глава 8
Гурко прихватили на выходе из метро. Он подошел к пожилой грустной даме - купить сигарет, он часто покупал сигареты у метро - дешевле и душевнее, и когда протягивал деньги, по выражению лица дамы догадался, что она, как генерал Самуилов, разглядела у него за спиной черта. Это его озадачило. Хвоста он скинул на частной автостоянке, откуда ушел через будку сторожа, через песий лаз в заборе, и метро выбрал наугад - станция "Щукинская", и на эскалаторе поднимался беззаботно, ниоткуда не дуло - и вот на тебе! Едва успел тронуть маячок на лацкане куртки.
Брали хлестко, внаглую. Двое сжали с боков, третий шепнул сзади в ухо: "Не суетись, чувачок! Живо в машину".
Удивило и это - "чувачок", из сленга 60-х годов. Ровесник "стиляги".
Повели, как понесли. До "Мазды", притулившейся у ближайшего бордюра, шагов пятнадцать. Конечно, Гурко мог рыпнуться, трое - не десятеро, но в его планы это не входило. Его план был как раз - увязнуть. Нанизаться на шампур. Не одному Сереге безумствовать, пора и ему понюхать паленого.
На заднее сиденье впихнули, как шар в лузу, и первыми его словами было:
- Братцы, вы не могли обознаться? Ответили ему уже на ходу. Ответил мужчина с переднего сиденья, основательный, со скошенным, как положено, затылком, в профиль похожий на замороженного минтая.
- Пасть зря не открывай. Целее будешь.
- А закурить можно?
- Можно, но не нужно. Потерпи до остановки. Молчуны с боков плотно давили локтями под ребра. Успели обшарить наспех. Оружия у него не было.
Выехали на Волоколамское шоссе, но едва допилили до ближайшего леса, туда и свернули.
- Выходи, - распорядился "минтай". Только тут, в затишке под березами Гурко как следует разглядел похитителей. Двое - обыкновенные бычары, но с какими-то не то чтобы бессмысленными, а мутноватыми глазами, точно оба грезили наяву. Главарь - мужчина лет тридцати пяти, худощавый, с острым подбородком, по манерам косящий под делового, нар, похоже, и близко не нюхал. Водила остался в машине, но дверцу на всякий случай распахнул. В общем, колода известная: боевики, костоломы и с ними вожачок, который где-то когда-то научился связывать слова в длинное предложение. Масть не козырная, но по всей Москве играет на повышение.
- Раздевайся! - приказал вожачок.
- То есть? - обиделся Гурко.
- То и есть. Сымай все до трусов.
Из кабины в его сторону торчал автоматный ствол. Вероятно, это был последний момент, когда Гурко имел возможность рвануть, оторваться, и пожалуй, при небольшом везении он бы эту боевую четверку завалил, но ему и в голову не пришло оказать сопротивление. Так только, потешил самолюбие мужественным помыслом. Изображая испуг, пробурчал:
- Вы что-то, братцы, нехорошее затеяли, да? Может, вам деньги нужны? У меня есть немного, но дома.
- Не тяни, - поторопил вожачок. - Или помочь?
Не спеша он разделся - замшевая куртка с маячком, рубашка, брюки.
- Можешь покурить, - дозволил вожачок и протянул ему портсигар. Дорогая вещь, золотая. И сигареты толстые, с голубыми ободками, незнакомой марки. Чем, интересно, набиты? Не зря же сует.
- Чего-то расхотелось, - Гурко зябко поежился.
- Кури, валенок!
Щелкнул зажигалкой, поднес огоньку. Пока Олег дымил, один из бычар открыл багажник, достал канистру с бензином, облил его одежду и поджег.
- Вы какие-то совсем чумовые, ребята, - не выдержал Гурко. - За куртчонку-то я четыре сотни отвалил.
Стоящий рядом бычара небрежно махнул ногой. Целил в пах, но попал в бедро. Все равно было больно. Накачанный малец. Два-три раза всего Гурко затянулся дымом, но башка поплыла. Доверительно склонились березы к глазам - зеленые сестры. Воздух уплотнился, набух. Гурко не противился погружению в тину наркотика. Еле ворочая огрузневшим ртом, улыбнулся вожачку:
- Хочешь, тоже курни.
Дальше время разделилось на два коротких интервала: в одном дюжий бычара аккуратно затаптывал остатки костерка, в другом - Гурко ткнулся носом в каучуковый коврик. Последняя мысль была такая: что же это за яд, которым его напичкали? Сокрушительно подавляющий рефлексы, быстродействующий…
…Светелка с высоким окном, заделанным ажурной металлической решеткой. Шкаф, стол, три стула с гнутыми спинками. Зеленоватые обои. Обнаружил себя на кровати, левая рука прищелкнута браслетом к стойке. К вискам прилеплены датчики, тянущиеся к незнакомому, похожему на осциллограф, прибору. Голый, но трусы, слава Богу, целы. Без трусов в неизвестном месте как-то неловко. В затылке ломота, но терпимо, как с легкого похмелья.
Сделал пару дыхательных упражнений для прочистки мозгов. Подергал руку - браслетка с шипами, при резком движении впивается в кисть. Мечта отечественных ментов. Но пока ими снабжены лишь частные фирмы для самых респектабельных.
Понятно одно: он в надежных руках. Датчики, прилепленные к вискам, послали импульс куда-то на дежурный пульт, оповестили: пациент в контакте. Дверь отворилась, вошел седовласый, средних лет мужчина с умным, худым лицом. Молча уселся за стол, разложил перед собой бумаги и только затем обратился к Гурко:
- Как самочувствие?
- Нормален. Где я?
- Это не ко мне. Давайте заполним анкету. Имя, фамилия, род занятий - и все прочее. Обыкновенная сопроводиловка.
- Документы в куртке. Там все сказано.
- Начнем с чистой страницы. Это важно, вы потом поймете. Ничего не придумывайте. Все будет тщательным образом проверено… Итак, имя?
- Пошел ты на х… - бодро сказал Гурко. Мужчина поднял удивленный взгляд, и в ту же секунду Гурко ощутил, как через датчики в мозжечок вонзилась раскаленная игла. Завопил от боли.
- Забыл предупредить, - посетовал мужчина. - Прибор реагирует на неадекватную эмоцию. На ложь, агрессию. Действие многоступенчатое. С каждым разом интенсивность воздействия увеличивается.
- Хороший прибор.
- Да, неплохой. Последнее достижение вычислительной техники. Однако каждый приборчик влетает, знаете ли, в копеечку, - по сумрачной физиономии господина скользнула тень улыбки. - Итак? Имя, род занятий?
Гурко быстро ответил на пятнадцать-двадцать вопросов и не получил ни одного удара в мозжечок. Примерно в половине случаев он бессовестно лгал. Прибор, действительно, был классный, но обмануть его ничего не стоило. Просто следовало держать психику в стабильном состоянии. Фирме "Фудзи" предстояло попотеть над его окончательной доводкой. Когда на вопрос о родителях Гурко ответил, что он круглый сирота, мужчина все же заподозрил неладное, подошел к прибору, подергал какие-то рычажки и даже постучал костяшками пальцев по изумрудной панели.
- Что такое? - встрепенулся Гурко. - Сломался, что ли?
- Да вроде нет, - мужчина вернулся за стол, достал сигареты и закурил. Гурко попросил и себе сигарету, на что седовласый смущенно сообщил, что подобный контакт выше его полномочий.
- А пожрать дадут?
- Обязательно. Как же без этого?
- Когда?
- Этого не могу знать.
- Но вы хоть знаете, как вас самого зовут?
- Разумеется. Называйте меня Ивановым.
Судя по тону, он и не думал шутить. Среди следующих вопросов было несколько любопытных. Какую пищу Гурко предпочитает, мясную или растительную? (Всякую.) Какого возраста женщин предпочитает? (Всех возрастов.) Занимался ли когда-либо педерастией или скотоложеством? (Эпизодически.) Как просчитать логарифмическую кривую? (Представления не имею.) Каков нынешний статус Чечни? (Империя.) Сколько братьев было у Иосифа Прекрасного? (Откуда мне знать, я же не турок.) Существует ли в природе вечный двигатель? (Безусловно.)
Закончив опрос, гражданин Иванов аккуратно сложил бумаги в папку, вежливо поклонился:
- Всего вам наилучшего.
- Взаимно, - ответил Гурко. - Передайте там, кому положено, что я голоден.
Не успел соскучиться, явился новый посетитель: невзрачный молодой человек в сером комбинезоне, и точно такой же комбинезон он нес в руках. На Гурко не глядя, сложил комбинезон на стул и повернулся уходить.
- Это мне? - спросил Гурко. Парень был, видимо, глухонемой, потому что даже не оглянулся.
Следом наведались двое бычар, одетые обыкновенно: джинсы, клетчатые рубашки. И физиономии у бычар были такие же, как у сотни тысяч их собратьев по Москве - тупые и веселые. Один отомкнул браслетку, буркнул:
- Давай одевайся!
Гурко послушно влез в комбинезон, который пришелся впору. Удобная одежда - молния на груди, крепкие пуговицы, нигде не жмет.
- Закурить бы, хлопцы, - попросил он. Хлопцы переглянулись, дружно гоготнули, как два жеребца, но не ответили.
По длинному коридору отвели его в помещение с бетонированными стенами, с цементным полом и с тремя душевыми кабинками. Босиком тут стоять было холодновато. В одной из кабинок висело вафельное полотенце и на полочке лежал кусок черного хозяйственного мыла.
- Давай под душ, - распорядился бычара, - смой грязюку.
Гурко разделся и встал под душ. На черное мыло косился с подозрением, но все же взял его в руки. Не успел намылиться, бычары налетели с пожарным брандспойтом. Откуда его приволокли, он и не заметил. Началась богатырская забава. Тугая пенная струя из шланга, если попадала прямой наводкой, чуть не валила с ног. Ощущение было такое, как если бы насаживали на кол. Один раз, оскользнувшись, словил струю в морду и с той же секунды ослеп и оглох. Сперва метался по кабинке, как подранок, после уселся в уголок и притих. Зато хлопцы веселились, как дети в цирке на клоунаде. От их гогота дрожали кабины. Наконец угомонились, обессиленные ржачкой, опустились на корточки отдохнуть.