Он был прав. Я быстро вставил обойму и передернул затвор. Любитель острых ощущений тем временем прошел примерно половину пути. И тут я увидел вереницу мигающих огней. Она опускалась со стороны города. Президент, как всегда, спешил. Лицо у меня горело. Перед глазами мельтешили ноги в кроссовках. В таких условиях нельзя стрелять – только спугнешь раньше времени. Противник поднимется выше, и его не будет видно. Мелькают кроссовки. Хоть бы они остановились или замедлили бег.
Машины приближались. Я повел прицелом левее: мостовой пролет здесь заканчивался, упираясь в бетонную опору. Еще чуть ниже – легкая дюралевая лодка бьется бортом о бык. В лодке – человек, говорит по телефону, а может, по рации. Бег наверху замедлился, перешел в шаг. Наконец кроссовки остановились. Пора. Я перестал дышать. Палец плавно выбрал слабину спускового крючка и почувствовал едва заметную упругость. Перекрестье уперлось в лодыжку. Время. Винтовка дернулась. В прицел было видно, как по светлой обуви растеклось красное пятно. Вторая пуля угодила чуть выше, и почти сразу же "тюлень" сорвался вниз и скрылся под водой. Еще через минуту в том месте над водой поднялся широкий столб воды. Затем донесся ослабленный, словно выдох, взрыв.
Человек в лодке поспешно выбросил в воду телефон и принялся быстро выбирать из воды веревку. Взрывом его едва не опрокинуло. Однако непредвиденное обстоятельство не лишило его рассудка. Он понимал: чем быстрее и дальше он будет от моста, тем лучше для его здоровья. У него уже загудел в руках мотор, но он опоздал, потому что пуля вошла ему в ухо. Возможно, она вышла через другое. Человек взмахнул руками и выпал за борт. Лодка тут же сбавила ход, продолжая медленно кружиться на одном месте. Пуля, выпущенная в ее сторону, довершила дело, вдребезги разбив один из цилиндров. Мотор больше не работал, лодка не кружилась. Она плыла вниз по течению. Где-нибудь внизу ее обязательно поймают.
Наверху, к краю моста, приблизилось сразу несколько человек и свесили головы. Люди посмотрели вниз и вновь отошли. Вереница сигнальных огней подошла к мосту и спряталась за его очертаниями. Наверняка президент разрежет сейчас ленту и что-нибудь скажет. Пусть говорит. И пусть режет. Под мостом, сколько бы я ни смотрел, было пусто.
Стоя на коленях, я поднял мешковину и повесил ее на один из кустов. Грузин все это время не сводил с нас глаз. Вскоре дребезжащая посудина ткнулась носом в косу.
– Чо с лодкой-то делать будем? – спросил он, указывая в сторону проплывающей мимо лодки. Но Иванов остудил его пыл.
– Ничего, – сказал он. – Мы к ней не имеем никакого отношения, так что пусть себе плывет по течению.
Мы осмотрели место наблюдения, сели в катер и направились в обратную сторону, вниз, мимо Северного. Шлюзовые ворота у берега оказались открытыми. Оттуда вышел "Коршун", плавно развернулся и тоже направился вниз.
– Куда это он разбежался? – подумал я.
Иванов косился в сторону теплохода.
– Надо бы посмотреть, куда он пойдет, – продолжил я.
Мы закурили, глядя, как удаляется от нас, отставая, маневровый теплоход "Коршун". По берегам тянулись все те же ели, пихты, редкие кедры. Местами выглядывал сухостой. Прибрежная полоса была полностью затянута мощным кустарником вперемешку с рухнувшими деревьями. В воде мокли их вершины. Пешком вдоль рек здесь не ходят – угаснешь от изнеможения на первом же километре. Западно-сибирская низменность, бывшее дно океана. Бескрайнее море тайги, бесчисленные ручьи и протоки.
– В Иштан! – крикнул Иванов Грузину.
Вскоре из-за речного изгиба показалась на глиняной горе все та же, ободранная чуть не до маковок, церковь с нелепым желтым крестом, торчащим из косогора. Мы вошли в расширенное русло ручья и остановились.
– Сбегай, Коля, – сказал Иванов, доставая из кармана банкноту.
– Я сам схожу, – остановил я Иванова и выпрыгнул на берег. – Заодно спрошу, как здоровье Марфы Степановны.
Продавщица была в добром здравии. Ее словно не брало время. Она по-прежнему не узнала меня. Возвратившись из магазина с пакетом, я сел на скамью у ручья.
– Налей мне стакан, – попросил я Грузина. Не отрываясь, я выпил водку, отломил кусок колбасы и принялся есть. Полковник не станет больше пить. Он будет есть. Он выпил за здоровье президента. Справившись с бутербродом и колбасой, я лег на скамью и уставился в небо. Вверху необычайно чисто. Лишь редкое белое облако набежит и тут же уходит своей дорогой. Иванов, стоя со стаканом в руке, рассуждал вслух, доказывая какую-то правду. Грузин не соглашался с доводами товарища.
– Ты это, выпей давай, – говорил он, – а то держишь, как микрофон. Потом будешь доказывать…
Друзья наливали, закусывали и снова наливали. Они мне нравились. Я им верил, но пить больше не хотел. Я был сыт, а на сытый желудок пьют лишь особо одаренные. По моим подсчетам "Коршун" должен был скоро подойти. У ручья, на столбе, висел железный щит с предупреждающей надписью: "Маломерным судам в акваторию не входить. Собственность администрации области. За нарушение – штраф в размере ста минимальных размеров оплаты труда". Но мы все равно сюда вошли, потому что мы милиция, и таежный ручей не может принадлежать исполнительной власти. Еще вчера здесь не было этого корявого столба вместе с дурацким предупреждением.
Со стороны реки послышалось характерное урчание тяжелого дизеля, и в проеме между кустов показались широкие скулы "Коршуна". Теплоход, вздрагивая нутром, тихо приближался, едва умещаясь в ручье. Вода быстро поднималась.
Глава 17
Безгодов трепетал. Больше всего он боялся подметных писем – информации, которую могли здесь передать президенту с рук на руки. Это могло совершить местное "движение сопротивления", любители подковерных манипуляций. Эти господа ударить могут в любой момент. Гость может живо распорядиться – тогда прощай бизнес, о котором так долго мечталось, прощай политическое долгожитие. Кажется, у Первого вместо глаз рентгеновский аппарат – давно и насквозь все видит. Но отступать некуда: а вдруг все опасения – лишь результат воспаленной психики, подорванной долгим ожиданием счастья. Сегодняшний визит – явление знаковое в губернаторской жизни. Если нынешний день пройдет успешно, значит, это всего лишь собственные страхи и предположения. Значит, прямо с завтрашнего дня можно будет работать в полную нагрузку.
Голова была так занята, что Безгодов даже не обратил внимания на тяжелый и низкий звук, донесшийся откуда-то из-под моста. Звук был похож на одинокий кашель астматика. Мероприятие не заняло много времени. Каждая президентская минута была заранее расписана и согласована со службой его охраны. Президент в окружении телохранителей подошел к ленте, перегородившей мост ровно посередине. Безгодов, двигаясь словно в летаргическом сне, помогал держать эту ленту. Ножницы щелкнули. Заветная ленточка улеглась вместе с режущим инструментом на тарелку. Мост открыт. Толпа строителей и праздношатающихся ликовала.
– Поздравляю уважаемых строителей и всех горожан со сдачей в эксплуатацию столь значительного и, я бы сказал, насущного объекта, как этот мост! – произнес президент, скользя глазами по толпе. – Мне рассказали, что это второй мост такого же значения в вашем городе. Поэтому сегодняшнее событие является, безусловно, не рядовым. Это успех ваших строителей. Это успех экономики вашего региона, поскольку, благодаря использованию в полной мере ресурсов экономики именно вашей области, удалось в кратчайшие сроки поднять такое грандиозное сооружение. Поверьте, мне известно много и мне есть с чем сравнивать. Например, мост в районе Ульяновска, на Волге, заложенный еще при Брежневе, из-за недостатков финансирования строят до сих пор. Еще раз поздравляю с этим очевидным успехом! Чувствуется, в вашем регионе, и в городе в особенности, есть чему поучиться. Особого внимания заслуживает ваше коммунальное хозяйство, успехами которого мы заинтересовались. Мы намерены распространить этот опыт, где это возможно, на всю страну…
Президент кивнул толпе, окруженной цепью ОМОНа, и возвратился к автомобилю. Еще один полупоклон, сдержанная и усталая улыбка, приветствие рукой. Охрана профессионально щупала толпу глазами.
Наконец он опускается на сиденье. Бронированная дверь беззвучно закрывается, и вереница автомашин трогается с места. Не разворачиваясь, она минует мост и движется по заречной набережной. Достигнув старого моста, она въезжает на него и оказывается в старом городе. Улицы и переулки перекрыты усиленными нарядами милиции, рядом с которыми серыми тенями находятся люди в штатском. У них озабоченный и усталый вид. Они тоже несут службу.
Дорога вскоре переходит в тенистую аллею и упирается в контрольно-пропускной пункт с двумя кирпичными строениями по бокам, тяжелым шлагбаумом и торчащими из земли стальными конусообразными шипами. Шипы густо усеяли дорогу около КПП. Сталь блестела на солнце, словно её только что точили наждаком. Вереница остановилась. Шипы нехотя утонули в асфальте, шлагбаум занял вертикальное положение. Только после этого колонна вошла в ворота. Добро пожаловать, господин президент. Город Северный рад встретить дорогого гостя, тем более по такому важному случаю, как ознакомление с опытом… коммунального хозяйства.
Вереница машин медленно вошла в узкий проход и вновь набрала скорость. Президенту показали, что режимный объект защищен надлежащим образом – в особенности его ворота. Муха не пролетит, не говоря о тяжелом тягаче на резиновых, естественно, колесах. Не сработают шипы – поможет перепад уровней, когда участок дороги вдруг опускается вниз, образуя подобие бассейна без воды. Танк не пройдет, а того пуще – какой-то там внедорожник.
Вереница автомашин, вновь набрав скорость, полетела в сторону объекта. Многочисленные дымовые трубы и градирни вдали были холодны. Дым и пар не шел из их широких горловин. Лишь из одной трубы тянулся дым да над градирней рядом вился слабый парок. Есть о чем задуматься президентской команде, потому что не для того тратились после войны народные деньги, чтобы так вот стоять трубам над окружающей средой и не дымить. Дымится лишь труба электростанции, отапливая огромный город, имя которому Северный. Расположили его впритык к областному центру. Фактически это один город, разделенный колючей проволокой. Так и должно быть. По-другому нельзя при известной людской безалаберности. Собственно говоря, президент для того и ехал в эти края, чтобы лично убедиться и, как говорят, вдохнуть жизнь в мертвые железяки.
А вот и сам комбинат. Гигантские ворота открылись, впустили в себя автомашины и вновь замкнулись, словно проглотив президента вместе со всем окружением.
Глава администрации закрытого города, директор государственного унитарного предприятия, остальное начальство, включая охрану, одетые в белые халаты, столпились над объектом, имеющим круглую форму и полностью утопленным в землю.
– Раньше нами производилось на этой установке огромное количество материала. Теперь объект заглушен – нет средств. Нам не хватает средств даже на поддержание его жизнедеятельности в нормальном режиме, а также на контроль и охрану. Вы понимаете, в какой мы сейчас находимся ситуации? Нефть и ее продукты рано или поздно все равно закончатся, природные запасы иссякнут, а это останется…
Директор смело глядел в глаза президенту. Он много жил, много видел, теперь ему нечего терять.
– Понимаю вас. Продолжайте, – сказал президент.
– Нужны, как минимум, две операции, – продолжил директор. – Обеспечить быстрое и достаточное финансирование, а во-вторых, запретить доступ гостей на режимные объекты. От них толку как от козла молока. Они нам палки суют в колеса на разном уровне. Пусть командуют у себя за океаном.
– Согласен, – тихо произнес президент. И добавил: – Это недостатки прошлого состава…
Визит к объекту занимал не более десяти минут. Гораздо больше занял радиационный контроль, обошедшийся, однако, без обычного и долгого мытья в душевых кабинах – объект не работал. Таких объектов на сибирском химическом комбинате не один. И каждый требует к себе внимания. На очереди стояли и другие не менее важные социальные вопросы: обеспечение работой большого количества людей, борьба с пьянством и наркоманией, строительство жилья. Президента ждали по этому случаю в огромном дворце с весьма скромным названием – Дом культуры "Авангард". Президент в окружении сотрудников собственного аппарата, руководителей комбината, с участием губернатора и мэра вышли на сцену и расселись за длинным столам. Народ молча наблюдал за рассаживанием руководства.
Президент попросил мэра рассказать о ситуации в городе, повысив голос на слове "преступность" и "право". Кому как не мэру знать об этом. Не губернатора же Безгодова спрашивать, который имеет к Северному весьма далекое отношение.
Мэр встал и отправился к трибуне.
– Начали перестраивать, да не с того края, – принялся ругать выступающий "отца перестройки". – И как результат – повсюду развал, особенно в экономике. И если мы хромаем на эту ногу, то поневоле начинаем припадать и на вторую, называемую социальные отношения. – Мэра понесло. – Вопрос: кто во всем виноват? Кто виновен в росте преступности? Я не виновен. Откуда в областном центре стало расти число наркозависимых, а у нас, слава богу, еще нет?
Безгодов сжался. Мэр словно указал на него пальцем. Хотя, с другой стороны, это могли быть всего лишь рассуждения, а на воре, известно, всегда шапка горит.
– Считаю, – продолжал мэр, – что беда областного центра в том, что… Не в том, что там правит, скажем, Иванов, Петров или Сидоров, а в том, что это по-прежнему открытый город! Студенческий город! Промышленный! Состоящий чуть на половину из студенческой братии. Не зря его называют "Сибирские Афины". Мы имеем старейший в Сибири университет, а также педагогический, технический, нефтяной и много, много других учебных заведений высшего и среднего звена. Отсюда город буквально наводнен выходцами из совершенно других регионов. Это носители другого менталитета…
– Что же, нам следует закрыть все учебные заведения? – перебил его президент. – И вообще, каков процент, например, зависимых от наркотиков среди студенчества?
– Процент довольно низкий, я полагаю, – замялся мэр. – Конечно, хотелось лишь сказать, что, поскольку областной центр открыт, отсюда и рост преступности.
– Понятно, – произнес президент. – Мы думали отменить у вас режим закрытого объекта, но, оказывается, мы ошибались. Ошибались, если за колючей проволокой все намного проще и лучше…
По залу прокатился смешок.
Президент продолжал:
– Что, действительно у вас всё так благополучно? Что скажет по этому поводу начальник УВД?
Тюменцев, сидевший в зале на первом ряду, встал и вытянулся, глядя снизу вверх. Конечно, они делали в УВД сравнительный анализ для себя в целом, то есть по области, для города, а также и для местного органа, то есть для Северного. Ситуацию подтверждают.
Президент движением руки усадил Тюменцева на прежнее место и произнес:
– Что же, действительно придется, наверно, и областной центр опоясать колючей проволокой…
Зал захохотал.
Президент поднял руку, прося слова. Зал затих.
– Думаю, надо поблагодарить выборную администрацию за то хорошее, что она для вас делает. В том, что у вас низкая преступность, есть и доля ее заслуг. Но я должен вам сказать главное, с целью экономии времени, поскольку меня вечером уже ожидают в Красноярске. Я понимаю, что вас интересует в большей степени то, что завтра будет на вашем столе, какой станет ваша зарплата и вообще каковы перспективы на будущее. Двумя словами скажу: деньги будут.
Зал рукоплескал. Дождавшись, пока стихнет шум, президент продолжил:
– Сегодня с борта самолета я дам телеграмму председателю правительства, чтобы там немедленно приступили к изучению вашего вопроса. А также к изысканию средств на возобновление производственного цикла. Был на одном из ваших объектов. Убежден, так больше не должно быть…
Дом культуры ликовал. Официальное напыщенное мероприятие приобрело неожиданно дружеский характер. Заготовленные речи пошли насмарку. Президенту задавали с мест вопросы. Он отвечал, не пользуясь записями. Было видно, он ориентирован во многом, если не во всем. Время, отведенное для встречи, быстро истекло. Президент под звуки рукоплесканий покинул зал.
Народ медленно тянулся к вешалке, а президентский кортеж уже летел к аэродрому.
Был президент только что – и вновь нет его. Не скоро он вновь надумает сюда приехать! Безгодов от радости был теперь на седьмом небе. Рядом стоял скромный директор комбината в окружении своих работников. Эти сядут сейчас по машинам, и вновь Безгодов останется в регионе один себе, посаженный народом на княжение. Фармацевт знает свое дело тонко. Без фирмы он никто.
Директор не подошел к губернатору и не подал на прощание руки: его судьба никогда не зависела от местной элиты. Он подчинялся напрямую центру даже по вопросам экологии. Губернатору директор тоже был нужен как собаке пятая нога. Поэтому через минуту после того, как самолет ушел в небо, привокзальная площадь опустела. Затем она вновь наполнилась машинами и народом. Аэропорт принялся работать в прежнем режиме.
Губернатор навострил лыжи к себе в офис, в кабинет с видом на дали. Туда же подъехал банкир. Остальные подтянулись позднее. С любопытством смотрели Безгодову в глаза. С расспросами не торопились. Тот победоносно оглядывал присутствующих. Тянул время, растягивал удовольствие.
– Как я вам и говорил, – наконец произнес он радостным голосом и надолго замолчал, сверля взглядом стекла в окнах.
– Васильич, как там? – попытался вывести губернатора из оцепенения Рябоконь. Однако столбняк, овладевший Безгодовым, имел стойкий характер. Губернатор продолжал многозначительно молчать. Он прибыл с важной встречи и, возможно, знал теперь то, что обыкновенным другим знать не положено.
– Что у нас там происходит? – вдруг спросил он, указывая пальцем за реку
Самым осведомленным оказался опять Рябоконь.
– Дорога сломалась, ремонтируют, – сообщил он, потирая вспотевшие ладони. К таким ладоням хорошо деньги липли.
– Как говорится, нет тех вершин, которых не достигнет осел, груженый золотом, – глубокомысленно произнес губернатор.
У Коня Рыжего отвисла челюсть.
– Как я вам и говорил, – продолжил Безгодов, – первые лица приезжают и уезжают, а вторые по-прежнему остаются. Спасибо нашей конституции. Жните плоды демократии. Нас выберут еще раз.
Он обвел присутствующих орлиным взглядом.
– Вот именно. А куда они денутся. Далее нам местный устав не позволит выставить кандидатуру…
– Одного не позволит – другого выберем, – тихо, но внятно сказал Сухофрукт. – Так что не надо переживать.
– А никто и не переживает, ребята. Вы не так поныли… У нас имеется теперь время. Как говорится, административный ресурс. До сегодняшнего дня я все еще сильно сомневался, но теперь абсолютно уверен. Мы будем здесь работать не покладая рук.
– Зря трясся… – пустил Сухофрукт.