Савелия Павловича Попова я знал давно. Общаться приходилось два-три раза в месяц, а иногда и чаще. Это был неприветливый и очень молчаливый полковник лет пятидесяти. На лице у него застыло выражение мрачной озабоченности. И, надо сказать, я его понимаю. Быть начальником одного из крупнейших следственных изоляторов - такого врагу не пожелаешь.
Пришел? - буркнул он себе под нос, когда мы с дежурным вошли в его кабинет. Потом он издал губами звук типа свиста, и дежурный исчез прямо на глазах.
Здравствуйте, Савелий Павлович. Как здоровьечко?
Шалит.
Н-ну-у, - покачал головой я, - небось ревматизм одолевает?
Попов обожал разговоры на медицинские темы. Только они могли заставить его произносить более одного слова подряд. Ну, скажем, два или даже три.
Одолевает, сволочь! - схватился Попов за поясницу. - Ничего не помогает.
Сыро у вас тут, - сказал я, поеживаясь.
Действительно, даже в кабинете начальника, самом, наверное, благоустроенном помещении в "Матросской тишине", было жутко неуютно.
Тюрьма, - развел руками Попов.
Зачем звали, Савелий Павлович?
Умер, - опять вернулся к своей обычной манере изъясняться Попов.
Кто умер?
"Кто", "кто"... Дед Пихто. Островский твой умер.
Как?! - закричал я.
...к верху, - грубо ответил Попов.
Когда?
Ночью.
Как?! - ошарашенно повторил я.
Тьфу, блин, мать твою... - разразился неожиданно длинной тирадой Попов, - заладил. "Как" да "как"! Нет твоего подследственного - и все тут. Уголовники порешили.
Я же просил, Савелий Павлович, моих подследственных в приличную камеру...
У меня все камеры приличные, - загрохотал Попов и от возмущения даже встал за своим столом, - что мне его, в своем кабинете держать? На стульчик посадить? У меня две тысячи зеков! И каждый есть просит, пить просит, спать просит, срать просит... Вы там в своей прокуратуре...
Дальше воспроизводить не могу. Из чувства врожденной деликатности. Скажу только, что на моей памяти еще ни разу Попов не произносил столько слов подряд.
Не нервничайте, Савелий Петрович. Вам вредно, - спокойно сказал я.
Попов открыл рот, чтобы произнести очередное ругательство, но потом раздумал, захлопнул рот и снова сел за стол.
Каждый день мрут, - пробурчал он.
Кто убил, известно?
Попов покачал головой:
Сто пятьдесят человек в камере.
Я могу осмотреть труп?
Попов свистнул, и в дверях появился лейтенант в неопрятном кителе.
Санчасть. Морг, - сказал Попов и кивнул в мою сторону...
Труп Сократа лежал на высоком столе морга. Его белое, холеное тело резко диссонировало с остальными трупами. Я бегло осмотрел тело. Никаких следов насилия или побоев не было. Только за ухом чернело небольшое отверстие.
Чем это его? - спросил я у своего сопровождающего.
Черенком алюминиевой ложки.
Он даже показал мне орудие убийства. Конечно, не то самое, которым убили Сократа, но такое же. Кусок алюминия был аккуратно заточен и изогнут.
Чтобы так убить, это постараться надо, - заметил я.
Да, - согласился тот, - это оружие не для драки. Это или во сне, или надо за руки за ноги держать, чтобы не вырвался.
И часто такое происходит у вас?
Тот только махнул рукой...
14 часов 30 минут
Подмосковный поселок Раздоры
Вот этого Турецкий бы не одобрил. Проникать в чужой дом, без приглашения, без ордера, да еще через заднюю калитку... Это было слишком опасно. Опасно и непрофессионально. А ведь Александр Борисович любил повторять: "Главное, Мишин, действовать так, чтобы потом не стыдно было и в детективном романе описать. Чтобы красиво. Тютелька в тютельку. Одним словом, профессионально".
Женя, конечно, помнил наставления Турецкого. Но... приоткрытая калитка выглядела так заманчиво. К тому же все способы добраться до Назаренко, на его взгляд, были исчерпаны. Женя звонил в калитку, разговаривал с охранниками через привинченное у ворот переговорное устройство (надо сказать, охранники Назаренко были на редкость немногословны), даже открывал перед объективом маленькой телекамеры свое удостоверение. Нет, в ответ он слышал только "его нет". И все тут. Не мог же он отказаться от выполнения задания!
А тем не менее примерно час назад он своими глазами видел въезжающую в ворота машину с правительственным номером. И в кабине на заднем сиденье сидел человек, очень похожий на Назаренко (Турецкий снабдил своего практиканта фотографией). Женя бросился наперерез, но машина юркнула внутрь, а ворота быстро захлопнулись.
Так что Женя голову готов был дать на отсечение, что Назаренко в доме. Но охрана твердила свое: его нет.
И кроме того, десять минут назад из ворот выехали две машины, в которых, судя по всему, находились все обитатели дома Назаренко. Кроме самого хозяина.
Ну не армия же у него там, в самом деле! Если ему удастся пробраться к Назаренко и поговорить с ним, это можно считать большой удачей. Почему- то Женя был уверен, что стоит ему предъявить свою корочку Прокуратуры РФ, как Назаренко войдет в его положение и согласится явиться в следственную часть прокуратуры и дать нужные показания. Не ему, Мишину, разумеется. Но после того, как он передаст повестку из рук в руки, отнекиваться будет гораздо труднее.
Мишин не стал закрывать калитку, чтобы оставить себе путь к отступлению.
"На всякий случай", - решил он.
Попав на задний двор, он огляделся. С тыла дом Назаренко выглядел не так роскошно, как с фасада. Грязненький дворик, потемневший от дождей бревенчатый сарай с малюсеньким пыльным окошком. Всякий хлам по периметру ограды - старые покрышки, разные железяки, заброшенная собачья конура...
Мишин сделал два шага по направлению к дому. Вроде тихо. Он еще раз для верности осмотрелся и пошел дальше.
"Хорошо, что здесь нет собак, - подумал Женя, - они бы уже давно подняли шум. А вот этого-то как раз мне и не нужно".
Вот и задняя дверь. Мишин взялся за ручку. Заперто!
Это было обидно. Придется идти через главный вход.
Вдоль дома шла узенькая дорожка из цементных плит.
Вообще-то идти прямо под окнами было нежелательно. Но совсем недавно прошел дождь, и Жене не хотелось пачкать в размокшей глине свои ботинки. Поэтому он двинулся по цементным плитам.
Было тихо. В домах по соседству, видимо, тоже собак не держали. Обитатели роскошных домов больше надеялись на стволы своих охранников и высокие заборы с кругами блестящей "стежки" наверху.
Мишин уже обогнул небольшую веранду с правой стороны дома, когда в одном из окон еле видно дернулась занавеска...
Женя поднялся по мраморным ступенькам, мельком глянул на двух дурацких фарфоровых собак, стоящих по обеим сторонам крыльца, и взялся за ручку. Потом, подумав, потянулся к белому пластмассовому щитку с кнопкой звонка. Нажал на него два раза. В глубине дома раздалась знакомая мелодия.
Никакого ответа. Женя позвонил еще раз, потом нажал на ручку. Парадная дверь тоже была заперта...
Но Назаренко должен быть в доме! Конечно, если только он не уехал, пока Мишин пробирался через задний двор. А в том, что он не сидел в этих двух машинах, Женя мог бы поклясться. Тем не менее на его настойчивые звонки никто не откликался.
Женя вздохнул и поплелся в обратный путь. Все его надежды рухнули. Можно считать, задание Турецкого не выполнено. Единственным ключиком к разгадке был Назаренко, но он оказался слишком недосягаемым. Для него, Жени Мишина, во всяком случае.
Он уже сошел с цементной дорожки и сделал несколько шагов по направлению к калитке, когда заметил, что она закрыта. И не просто закрыта - на тяжелом железном засове висел большой замок.
Он подошел к калитке и подергал замок. Он был большой и, по-видимому, очень крепкий.
"Как же я отсюда выберусь?" - подумал Женя.
А выбираться было надо. Потому что, как ни крути, проник он на территорию частных владений. И проник незаконно.
Женя оглянулся по сторонам. Никого. Тогда он поднял с земли кусок арматуры и вставил его в петлю.
"Выломаю и уберусь отсюда. И никто не узнает".
Эй, ты, подонок! - вдруг раздался голос сзади.
Мишин остановился и уронил арматуру. До него
только что дошло, какую глупость он совершил.
Женя попытался обернуться. И тотчас почувствовал прикосновение к позвоночнику чего-то твердого.
Стоять, - раздался негромкий голос из-за спины, - не двигаться.
Послушайте, - сказал Женя, - я работник прокурату...
Молчать!
Дуло пистолета еще плотнее прижалось к позвонкам. Ловкая рука похлопала по бокам и остановилась, нащупав кобуру под мышкой. Ни слова не говоря, незнакомец вытащил "Макаров", которым его на всякий случай снабдил Турецкий.
Я пришел к Дмитрию Алексеевичу, - как можно спокойнее проговорил Женя, - у меня к нему дело.
Какое дело?
Опустите пистолет.
В ответ рука снова полезла в карман Мишина.
Там мои документы. Посмотрите удостоверение. И скажите, пожалуйста, Назаренко, что я хочу с ним поговорить. И передать ему повестку.
В ответ только хихикнули. И вдруг Женя увидел свое удостоверение. Человек, стоящий за спиной, швырнул его на землю. Красная книжечка шлепнулась в маленькую грязную лужу."Надо было упаковать его в целлофан", - промелькнула в голове у Мишина дурацкая и совершенно неуместная мысль.
Я работник прокуратуры! - твердым голосом повторил Женя.
Молчать!! - заорали из-за спины. Видимо, основой лексикона охранников Назаренко (это наверняка был один из них) были глаголы в повелительном наклонении.
Только сейчас Мишин понял, какую он глупость совершил, войдя в эту калитку. Он обязан был догадаться, что в доме все равно кто-то должен оставаться. И что для Назаренко, а тем более для его охраны, его корочка не значит ничего. Буквально ни-че-го.Вдруг дуло пистолета ушло куда-то вбок. Женя вспомнил уроки самообороны. У него сейчас были все шансы сбить незнакомца с катушек. Быстро упасть на землю - раз. Резкий выпад с колена назад - два. Прыжок, руку на его запястье, другой взяться за пистолет - три. Все это можно проделать в одно мгновение. Но той доли секунды, пока он медлил, оказалось достаточно, чтобы опоздать.Женя почувствовал сильный удар под правую коленку. Нога вмиг сложилась вдвое, и он оказался на земле. Вслед за этим, в соответствии со всеми правилами рукопашного боя, последовал страшный удар рукоятью пистолета по голове. Женя упал и уткнулся носом прямо в свою новенькую красную корочку...
Все остальное он помнил плохо. Его куда-то волокли, потом бросили в темной комнате. Через некоторое время дверь открылась, вошли двое и снова ударили его по голове. После этого все окончательно провалилось в темную пустоту...
Когда Мишин открыл глаза, уже начинало смеркаться. Он лежал в мокрой траве, причем чья-то заботливая рука подстелила под него несколько старых полиэтиленовых пакетов. Жутко болела голова. Женя ощупал ее и обнаружил, что в двух местах наклеен пластырь.
Надо же, какие заботливые! - вслух удивился Мишин.
Где-то совсем рядом то и дело раздавался звук проезжающих машин. Женя осмотрел одежду. Конечно, и брюки и куртка залеплены комьями грязи. Но крови вроде не было.
Кое-как поднявшись, он побрел к дороге.
Как ни странно, все документы и даже пистолет оказались на месте. Женя встал на обочине и поднял руку. Вскоре рядом с ним притормозил старый, расхристанный "жигуленок".
На Фрунзенскую набережную, - пробормотал Мишин, тяжело опускаясь на заднее сиденье. Он решил ехать прямо к Турецкому - сил искать телефонный автомат не было...
Дежурная озадаченно посмотрела на него из своей кабинки, когда Женя вошел в подъезд. Вид у Мишина, наверное, был еще тот.
Турецкого дома не оказалось. Женя трезвонил минут пятнадцать, прежде чем бессильно опустился на пол у еще одной запертой двери.
15 часов
Москва,
Генеральная прокуратура РФ
Несолоно хлебавши я вернулся в прокуратуру. И сразу пошел к Меркулову.
Костя сидел мрачнее тучи.
Сократа убили! - воскликнул я с порога.
Меркулов только махнул рукой.
Кто убил?
Уголовники в тюрьме.
Ясно. Ну что ж, этого следовало ожидать.
Почему?
Потому. Ты знаешь, кто приходил сегодня на прием к Генеральному?
Нет, - искренне ответил я.
Назаренко.
Что?! - видимо, сегодня мне суждено объясняться исключительно при помощи этой частицы.
Что слышал.
Я сел на стул.
Значит, Мишину удалось-таки вручить повестку.
Ничего подобного. Он пришел не по повестке, а сам по себе. По своей инициативе.
Как это? - изумился я.
А вот так! Он же курирует спортивную сферу. Значит, каким-то боком эти преступления касаются и его - формально, конечно. То есть он, разумеется, по секрету сообщил, что Президент чрезвычайно озабочен преступлениями в спортивной сфере, но разве это проверишь? Так что он пришел сам.
И что он хотел?
Интересовался ходом расследования дел об убийствах Сереброва, Старевича и Стрижа, нападения на хоккейную команду "Нью-Йорк вингз" и так далее.
А ты?
Генеральный сразу меня вызвал к себе как куратора следствия по этим делам. Ну я и доложил, конечно,все, что сделано.
А о том, что мы самого Назаренко подозреваем, ты не сказал?
Меркулов посмотрел на меня, как на сумасшедшего.
Не сказал, конечно. И то, что, по нашим сведениям, "Просперити" контролируется самим Назаренко, тоже не сказал. Зато сообщил все остальное - о Сократе, о Норде, о показаниях Бородина. Вот только о том, что Сократа ночью убили, я еще не знал.
А он?
А он, Саша, просто расцвел. Обрадовался, одним словом. И сказал, что, по его мнению, дело практически раскрыто. Осталось только арестовать Норда, который несомненно является организатором этих убийств.
Та же песня... - задумчиво сказал я.
Вот-вот, - раздраженно поддакнул Меркулов, - Назаренко сказал, что несомненно к послезавтрашнему отчету будет что показать Президенту и что он лично доложит ему о том, что преступление практически раскрыто. Ясно тебе, Турецкий! Лично доложит!
Меркулов со злости стукнул кулаком по столу. Я сидел, как в рот воды набрал. Когда Костя буйствует, лучше помолчать в тряпочку.
-- Ив конце он произнес прочувствованную речь о своем восхищении мужественными и ответетвен- ными работниками прокуратуры, которые, не жалея сил, трудятся с целью укрепления правопорядка в нашей стране.
Ну а Генеральный?
А что Генеральный? Во-первых, он о наших подозрениях ничего не знает, во-вторых, у него перед отчетом тоже голова болит не переставая. Он пожал руку Назаренко и поблагодарил за всемерную поддержку. Вот и все. А потом дал указание как можно скорее арестовать Патрика Норда.
Ну и дела! - только и сказал я.
Так что в этой обстановке смерть Сократа не только ожидаема, но и прогнозируема.
Значит, ты допускаешь...
Я допускаю все. Все. Но это уже не имеет никакого значения.
Как это? - не понял я.
Очень просто. Недавно звонил Грязнов. Денису удалось выследить Норда. Он действительно оказался в Москве. Берем его, и все. Допрашиваем, хотя этого можно теперь и не делать. Все равно будет объявлено, что в кои-то веки пойман заказчик громкого убийства.
Но весьма возможно и даже очевидно, что именно Норд заказывал...
Меркулов снова стукнул кулаком по столу.
Турецкий, "возможно" и "очевидно" - категории отвлеченные. Пока у меня на столе, вот тут, - он несколько раз ткнул указательным пальцем в полировку, - не будут лежать доказательства, я не могу считать никого виновным. А где эти доказательства? Где, я тебя спрашиваю?!
Он так разнервничался, что даже попытался сломать шариковую ручку. Однако, видимо, ее разработчики предусмотрели такие случаи. Ручка только гнулась, а потом снова распрямлялась. В конце концов Меркулов оставил свои попытки и бросил ее на стол.
Спокойно, - скомандовал он сам себе, - давай еще раз взвесим и оценим, что у нас есть.
Против Норда?
Не только.
Прежде всего показания Бородина.
Шантаж. Просто шантаж. Это единственное, в чем можно обвинить Норда, исходя из этих показаний.
А то, что он рассказывал по поводу Сократа?
Сократа уже нет, - напомнил мне Костя.
Пули, которыми были убиты Шаламов и Коняев.
Стрелял сын Стрижа, который если имеет к кому-нибудь отношение, то только к самому Стрижу, который тоже убит.
Брат Стрижа.
Где он, брат этот? Когда мы его найдем и найдем ли вообще, неизвестно. Дальше.
Я почесал в затылке:
Кроме фотографии, на которой "Три С" изображены вместе с Нордом и Назаренко, - больше ничего.
Вот именно. Ничего. А знаешь почему?
Почему?
Потому, что только мы находим человека, который что-то может рассказать, как его убивают. Так было, начиная с жены Старевича и кончая Сократом. И если бы нам не удалось спасти Бородина, у нас вообще ничего бы не было. В буквальном смысле.
И что из этого следует?
Ничего. Просто у меня такое ощущение, что нами пытаются манипулировать. И делают это довольно успешно. И мы, черт побери, ничего не можем поделать. Ни-че-го.
Он замолчал. Молчал и я. Действительно, что можно сказать в этой ситуации?
Врио начальника Московского уголовного розыска Грязнову В. И.
от начальника 2-го отдела МУРа подполковника милиции Яковлева В. М.
РАПОРТ
2 октября 1997 года
г. Москва
Сообщаю о нижеследующем.
В соответствии с вашим распоряжением о проведении оперативных мероприятий, а именно - отслеживание перемещений гр. Патрика Норда, я приступил к работе сегодня, 2 октября 1997 года в 9. 00. Объект всю ночь находился в гостинице "Метрополь" в номере 467. В 9. 14 произвел несколько телефонных звонков по номерам 277-56-65, 277- 43-80, 277-90-00 (телефоны фирмы "Норд и братья"). Ни по одному из номеров дозвониться не удалось - абоненты не отвечали. Затем объект позвонил в ресторан и заказал завтрак в номер.
Переодетая официанткой сотрудник 2-го отдела МУРа ст. лейтенант Погодина исполнила заказ. По возвращении она доложила, что объект, по всей видимости, собирается уходить - он был одет в костюм и туфли. В связи с этим я отдал приказ подготовиться группе наружного наблюдения.
В 10. 07 он позвонил по телефону 707-65-87 (телефон агентства "Просперити") и попросил соединить его с Островским. Ему ответили, что тот находится в командировке. Затем он позвонил администратору "Метрополя" и попросил предоставить ему машину с шофером. Что и было сделано.
В 10. 20 объект спустился на лифте вниз и вышел на улицу. Там его уже ждал автомобиль "воль- во" из гаража гостиницы. Вместо шофера был посажен лейтенант Малахов.
Несколько минут спустя объект поехал по направлению к Лубянской площади и свернул на ул. Большая Лубянка. За объектом следили две машины сопровождения.