По этим мостовым гуляли патриции, своими одеждами они касались вот этих стен. В этом доме рабы пекли для них хлеб, в этом – делали вино. Вот здесь городские бани, а дальше – театр, храм, публичный дом. Варвара смотрела на все это, но воспринимала очень отстранено. Она думала совсем о другом…
Звонок в Вену был из Москвы. И, как сказал портье, ему сразу был назван их гостиничный номер. А ключи, она это точно помнит, раздавались из имевшихся в тот момент. В Москве об этом не могли знать заранее. Значит сообщил все это кто-то из группы. Он же и письмо подбросил… Варя осмотрела группу, послушно семенящую за местным гидом. Тридцать человек и каждый из них мог сделать это. И по внешнему виду ничего не определить. Нужно придумать ловушку, оперативную комбинацию.
Группа старалась не отстать от гида, боясь потеряться в каменных лабиринтах. И слушать его было любопытно. Говорил он мало и на не очень хорошем русском. Но все время старался шутить. "Эта прямая широкая дорога ведет к храму. Посмотрите на мостовую – она почти новая. А налево улочка, где вся мостовая истерта. Там публичный дом… Еще в те времена большинство мужчин предпочитало бегать налево… А теперь все идем в помпейские бани. Я очень внимательно слежу за этой фразой. Однажды я послал всю группу в баню, а они обиделись…"
Автобус возвращался в гостиницу под неапольские песни. Варвара полностью отвлеклась от своих раздумий и перестала разглядывать своих попутчиков в поисках злоумышленника. Она уже решила для себя, что будет делать в ближайшие часы. Уверенности, конечно, не было. Но она же и не арест собирается провести, в конце концов…
Решение пришло в последние минуты, когда надо было прощаться с Неаполем. Автобус притормозил на узкой улочке в верхней части города. Отсюда открывался чудесный вид на залив, на крыши сотен маленьких дворцов, прилепившихся к скалам. Где-то вдали – Сорренто, остров Капри…
Люба попросила не выходить из автобуса, а сама бросилась к повозке с разнообразным виноградом, необыкновенно крупными яблоками и прочими дарами местных садов. Одинокий усатый фермер уже не надеялся на удачную торговлю. Люба сказала ему несколько фраз и он кивнул. Варя только потом поняла смысл ее предложения. Это было примерно так: "Уважаемый, я могу вывести к вам свою группу и они много накупят. Но тогда десятая часть – мне. Договорились или мы поехали дальше".
Когда договор состоялся, Люба вбежала в автобус и провела краткую рекламную компанию: "Так, стоим здесь десять минут. Справа будет дом, где живет Робертино, а слева, обратите внимание, продавец местных фруктов. Надо всем купить и как можно больше. Есть такая примета, кто попробует неаполитанские плоды…"
В автобус Люба вошла последней. Она еле несла сумку с увесистой добычей. Именно тогда Варя подумала: "Не очень красиво, но лихо. На всем свой бизнес делает. Такая за деньги готова на все, то угодно…"
После этого все сразу встало на свои места… Даже если московские злодеи проследили за Игорем Гридиным и вышли на тур бюро, не успевали они кого-нибудь из туристов склонить на свою сторону. А Люба перед поездкой была в своем офисе, готовилась. Бери ее и вербуй, покупай. Тем более, что она с первых фраз как на ладони…
Ворвавшись в свой номер, Варвара вывалили на кровать содержимое своей сумочки. Она точно знала, что ей нужно, но не знала, есть ли это у них. Марина, тем временем, рылась в чемоданах и доставала пакетики, косметички, коробочки – все, где могли находиться очень нужные сейчас мелочи… К ужину они успели. Реквизит был готов…
Трапеза всегда завершилась бокалом местного вина. Так, для колорита.
Их стол был восьмиместный и Варе с трудом удалось сесть так, чтоб Люба была ее соседкой справа. Когда последние капли красной, терпкой, кислой жидкости исчезли из бокалом, и все приготовились вставить из-за стола, Варвара попросила минуту внимания и начала выкладывать на стол предметы, которые, якобы, мешали ей найти что-то нужное. Это был вчерашний конверт с явственным отпечатком большого пальца в центре, маленькая красная книжечка с гербом и грозным словом: "Удостоверение", мягкая косметическая кисть и коробочка с серым порошком.
– Посмотрите, очень любопытно. Это я сама придумала, когда нас криминалистике учили. Оригинальный сувенир получается. Я для себя из каждой поездки такой привожу… Давайте, Люба, ваш бокал. Пару взмахов кистью… Пожалуй, вот этот лучше всего. Его только закрепить надо, на пленочку перенести. И будет такой же яркий, как и на этом конверте. Будете в Москве всем показывать. А мы все будем свидетелями, что это ваш, подлинный…
Пока Люба не пришла в себя, Варя, прихватив бокал, конверт со своим отпечатком, красную корочку с московским проездным билетом, и, подмигнув Марине, выпорхнула из-за стола.
В номере они сели напротив входной двери… Ждать пришлось недолго. Через три минуты к ним влетела Люба – с горящими, бегающими глазами и почему-то растрепанная.
– Почему вы решили, что это я вам конверт подбросила?!
– По отпечатку.
– Он там случайно остался. Я это письмо случайно нашла. У вас возле двери, в коридоре. Взяла в руки, а потом вам под дверь просунула.
– Допустим… А как же звонок из Вены? У нас и свидетели есть.
– Не может быть у вас свидетелей. Я из номера звонила… Я одна была…
– А портье? Там все телефоны через его пульт… Сколько вы за это получили?
– Двести…
– Двести долларов?! Всего-то? Вас, Люба, за такую мелочь под уголовное дело подвели. Пять лет вам светит! Кому был звонок?
– Оксане… Он, тот, который деньги мне давал, сказал, что Оксана его жена, а они хотят над ней подшутить.
– Очень опасные шутки, Люба. Сколько было писем?
– Три.
– Где остальные?
– У меня. Я быстренько и их сейчас принесу. И Оксанин номер…
В этот момент раздался телефонный звонок. Непонятный, неожиданный и потому пугающий. Марина была ближе, но она ждала пока Варвара обойдет кровать и возьмет трубку.
– Слушаю… О, Игорь Михайлович, не ожидали!.. Понятно. Только вы с этой информацией опоздали на пять минут. Люба эта здесь, напротив меня сидит. Покаялась. Сейчас все письма принесет и телефончик некой Оксаны… Как не надо? Вы и это уже знаете? А какой мужчина ей деньги давал?.. Понятно. Будем ждать… Нет, эта Люба совсем не страшная. Она просто глупая и жадная.
Не дослушав разговор, Люба выскочила из комнаты с обиженным видом. Она была к тому же еще и гордая…
Марина покорно ждала пересказа разговора с Москвой. Но не дождалась.
– Варя, там все в порядке?
– В порядке… В Париже нас Олег Крылов встретит. Савенков считает, что нас подстраховать надо.
– А Оксана – это кто?
– Это все другое. И звонок в Вену, и письма эти – все это ерунда. Тут другие люди есть. Вот они-то могут нас в Париже искать… Хорошо еще, что мы через Марсель не поедем.
– Варя, а письма-то кто писал?
– Кто писал, кто писал… Муж твой писал… Второй муж. И, как мне кажется, тоже уже бывший.
Глава 5
Они разместились в самом дальнем ряду "Боинга – 737", в хвостовой части, рядом с туалетами. Самолет был заполнен не более, чем на две трети. Можно было спокойно найти себе места в центре. Но здесь, несмотря на косые взгляды снующих мимо стюардесс, можно было курить. И, главное, здесь можно было спокойно разговаривать о деле – перед ними было два ряда пустых кресел.
Еще в Шереметьево они договорились – в самолете не пить. И это мешало им больше всего. Отвлекало… Разговор же им предстоял серьезный.
За эти несколько дней, пока свободный от эфира Борзенко обеспечивал им визы, билеты, деньги, они сделали очень много. Но при этом ни разу не говорили о своих предстоящих действиях в Париже. План у них был, но без деталей, без подробностей. Очевидны были четыре основных пункта: найти Марину Гридину, через нее разыскать ее первого мужа, отобрать у него тот хитрый прибор и доставить его в Москву. Прибор доставить. Самого Валентина Маркова можно оставить на берегах Сены. Пусть живет. Если, конечно, объяснит, как той штуковиной пользоваться.
Они не очень рассчитывали, что вчерашний налет на Гридина что-нибудь им даст. Но они должны были это сделать. Они должны были проверить эту, пусть очень маленькую, но вполне реальную вероятность, которая яснее всего выражалась всемогущим словом "вдруг"… Вдруг Марина ухитрилась тогда ввезти прибор в Москву. Вместе с духами, шмотками и коробками с кухонной утварью. Тогда все это еще везли из дальних стран, а не покупали в магазинчиках у метро… Или вдруг этот оживший Марков бывал в Москве. Когда-нибудь. Два, три, четыре года назад. Приехал и оставил прибор на даче у бывшей жены. А вдруг!
Вчерашнюю добычу они просто не успели внимательно изучить. Так, просмотрели – пролистали. В тетрадках и документах Маркова просто не могло быть ничего важного или любопытного. Они были из тех времен, когда граница была на замке и секреты хранили в рабочих сейфах, а не в блокнотах в клеточку.
Записные книжки – это другое дело. Здесь было больше сотни связей Валентина Маркова. И по всем правилам каждую надо было отработать: установить, проверить, изучить. Допросить, наконец. Выпотрошить… На это нужно было много времени. Но его не было, как и настроения заниматься этим сейчас. Потом – да! когда исчезнет надежда найти все это в Париже, у самого Маркова, где-нибудь в домике на склоне Монмартра, в квартирке у этого шального изобретателя.
Лету до Парижа было часа три. Они вполне могли бы что-нибудь спланировать. Но все испортил этот проклятый "дьюти фри". Невозможно устоять, когда, не вставая с кресла, ты можешь купить пластиковую бутылку виски беспошлинно, а значит по дешевке.
После дегустации стало не до планов, хотя тема разговора не изменилась.
– Скажи мне, Юрий. Мы действительно ищем то, что ты так красиво описал этому Борзенко. Ты ему лапшу не вешал? Может быть весь этот прибор… один пшик? Может это телевизор какой-нибудь? Или… амперметр?
– Нет, Максим. Все точно. И знаю об этом только я. Я и ты… Там тогда такая секретность была. Ужас! Каждый знал только свой участок… А я всю информацию собрал – получилась картинка… К примеру – последние переговоры в Марселе. Миллионное дело. Завод нам французы должны были строить… То___________ неделю с ними бодались. Чтоб подешевле вышло. Наши им – сто тридцать, а те – сто тридцать пять. Постепенно начали на середине сходиться. Когда весь договор кроме цены был согласован, приехал Марков… В последний день торгпред по нашей наводке как ляпнет: "Согласны". И подписали! Ты суть улавливаешь?
– Улавливаю… Только после этого нет никакого желания отдавать эту штуку Борзенко. Он политикан продажный. А мы бы все в мирных целях… Представляешь, приходим мы в Москве в банк: "Нам кредит. И побольше. И без процентов, и без отдачи". А главный банкир, как те французы: "Согласен. Вам фунты или марки?" что ты об этом думаешь, Юрий Антонович?
– Шкура…
– Кто? Я!?
– Нет. Ты – дурак. А шкура – это от неубитого медведя. Не будем пока делить… Мне другое представляется. Вот иду я по Москве, а навстречу красавица. Не панельная, а… просто так. Я кнопку нажал – пойдем, мол, со мной. И она покорно так – тук-тук-тук каблучками.
– Нет, Антоныч, мой вариант не хуже. Если у тебя чемодан денег – любая побежит.
– Эта не побежит… Любовь, Максим, не продается.
– Покупать ты ее не хочешь, а прибором по башке огреть – это можно?
Они продолжали спорить и спускаясь по трапу, и в очереди у паспортного контроля, и на площади перед аэропортом.
– Посмотри, Максим. Вот тот блондин, что в нашем самолете летел… Будь у меня прибор, я бы из этого парня террориста сделал. Нормально – бомбу и беги, куда я сказал. Как?
– Этого парня и делать не надо. Он и так бандит. Посмотри, какие плечи широченные. Культурист он солнцевский. И один. Все туристы группами, а он… И трезвый.
– Ну мы тоже трезвые, но мы вдвоем. А этот бандит сейчас один сядет в такси и укатит…
Так и случилось. Олег Крылов один сел в такси и укатил к центру Парижа – там на узкой улочке рядом с магазином "Тати" должна быть гостиница, куда через день приедет Варвара, Марина и вся их группа.
* * *
Странно, но Рим запомнился больше всего мотоциклистами и карабинерами. Нет, конечно, Ватикан, Колизей, развалины у Капитолийского холма, фонтаны, мосты через Тибр – все это было. Но было, как и должно было быть, знакомое по множеству фильмов, плакатов и блеклых картинок в школьных учебниках. Удивляли не столько сами здания или монументы, а чувство, что ты находишься здесь, в том самом месте, о котором знал с детства и где начиналось многое, что есть сейчас в нашей жизни. Все это безумно интересно, но… ожидаемо.
Но мотоциклисты действительно поражали. Они были не в коже с заклепками – в костюмчиках и при галстуке. И их была тьма, пчелиный рой. Они ревели, рычали, грохотали. В пробках они юрко протискивались между машинами вперед и, когда освобождался путь, срывались с места как на самых отчаянных гонках.
Мотоциклетный вой и скрежет перекрывали только сирены карабинеров. В Москве такой вой и блеск мигалок можно видеть только при пожаре, взрыве или проезде президента. Поэтому в первый момент москвичу кажется, что в Риме все горит, взрывается или что в нем сотня президентов, которые постоянно мечутся по городу в сопровождении мигающих и завывающих карабинеров.
Очевидно, это было самое яркое впечатление от Вечного города. И Марина и Варя заявили об этом в один голос, когда обсуждали вопрос: "Что мы расскажем о Риме в первую очередь?" При этом они почти одновременно вспомнили маршаковский перевод английского детского стишка:
Где ты была сегодня киска?
У королевы у английской.
Что ты видала при дворе?
Видала мышку на ковре.
Италия осталась позади. Вслед за Римом промелькнула маленькая печальная Пиза с башней, которую очень хотелось подтолкнуть и поставить в нормальное вертикальное положение.
Потом была веселая, яркая Флоренция с ее огромным Давидом, потрясающим разноцветным собором, стаями голубей и спокойными парами карабинеров обоего пола – на лошадях и, естественно, без воя сирен и мигалок.
Последний этап – многолюдная и трагическая Верона. Что бы еще ни сделал этот город, всех и всегда здесь будет волновать лишь эта шекспировская придумка, ставшая самым ярким символом любви. И все и всегда будут рваться в этот дворик, где под балконом стоит доступная для всех Джульетта. Сотни тысяч уже сфотографировались с ней, обнимая ее и полируя до блеска ее медные плечи и груди.
В очередной раз перевалив через Альпы, автобус остановился у охотничьего домика в пригороде австрийского Зальцбурга.
Снаружи трудно было представить, что за небольшим фасадом из основательного серого камня и почерневшего резного дерева скрывается более двадцати современных номеров.
Как и положено в таких заведениях, ресторан был "украшен" охотничьими трофеями: просто рога, головы со стеклянными глазами и целые чучела.
Варя не помнила, чтоб в детстве, бывая в музеях она с такой жалостью смотрела на эти фигуры. Египетские мумии – это да. это вызывало ужас, трепет, страх… Но с какого-то момента жизни ей стало неприятно, больно смотреть на эти звериные останки – гордость "мужественных" охотников. А мумии перестали так волновать. Делали-то их в стародавние варварские времена, когда человечество толком и не осознало себя. Да и умерли они своей смертью.
А это беззащитное зверье? Каждого из них убили. Из засады, гнусно, подло вырвали их из природы. И не в борьбе за существование. Не собственными руками или каменным топором, а снайперским прицелом.
Потом с них, еще теплых, срезали вот эти шкуры или рубили им голову чтоб разместить их на ресторанной стене, вставив в глазницы злые, мертвые стекляшки.
Варе особенно странно было видеть эти чучела здесь, в благопристойной, доброй Австрии, где домашних собак уважают не меньше хозяина. Странно! Не варвары же, не чеченцы, в конце концов. Почему бы им не поставить охотников в один ряд с палачом, ловцами бездомных собак, мясниками с бойни…
Рядом с рестораном в экзотической тирольской пивнушке веселилась небольшая группа мужчин в куцых шляпках с фазаньими перьями. Они не очень громко пели что-то бравурное, раскачиваясь в такт и выплескивая пиво из полных кружек. Трудно было разобрать кто это – местные ли крестьяне или бюргеры из Мюнхена, до которого всего час езды…
Вечер был достаточно теплый. После почти суточного автобусного сидения очень не хотелось оставаться в номере.
Вокруг гостиницы все напоминало об атмосфере добротного крестьянского быта. Стиль "кантри" – телега с хворостом, метровые мельничные жерновы, прудик с утятами и глубокий ручей с бутафорской водяной вертушкой и настоящими столетними вербами над этим ________.
Варя была уверена, что так аккуратно, любовно, красиво сделано все вокруг. Везде, и за пять, и за двадцать километров от дороги.
Вспоминались наши деревеньки под Коломной или поселки за Волгой. Все через пень и колоду… Одновременно возникала дикая, предательская мысль:
"Не слишком ли у нас много земли? Не заставляет ли это опустить руки – все равно все не переделаешь? Вот представить, что два крепких хозяина получают новые квартиры с недоделками. Но один – трехкомнатную, а другой – стокомнатную. Что будет через пять лет?.. В маленькой квартирке тепло, уют, ковры, мебель с гнутыми ножками. А на гигантских просторах – где паркет коробился, где газеты вместо обоев, где лампочка на голом проводе и – философствующий хозяин в колченогом кресле… А если сдать часть излишков в аренду, а в остальных комнатах устроить богатую жизнь. Но при этом их ремонтировать придется. Очень много работы, а уже не хочется…"
Варя с Мариной расположились у пруда. Площадка под навесом была сделана здесь, очевидно, с одной целью – любование утиной семьей.
После звонка Савенкова и "разборки" с Любой они договорились просто отдыхать и не обсуждать больше неведомых угрожателей.
Марина помнила об этом и завела разговор на другую тему. Другую, но очень близкую:
– Варя, а давно ты у этого Савенкова работаешь?
– Два года.
– Не очень он похож.
– На кого?
– На сыщика. И не Холмс, и не Пуаро…
– И уж точно не Мисс Марпл… Они же, Марина, все разные. И потом – это книжные сыщики, а наш шеф – настоящий. И он – самый лучший.
– Он женат?
– Да… Ты, Марина, зря так ехидно улыбаешься. Думаешь, раз я одинокая женщина, так и глаз на него положила… Хотела бы, но не могу.
– Что, жена у него строгих правил?
– Не в этом дело… Просто у них любовь. Я такой нигде не видела. И в книжках не читала.
– Ты, Варвара, не принижай мировую литературу. В ней обо всем есть.
– Есть? Назови… Вот мы сегодня утром медную Джульетту видели. Это у нее была любовь? Так – большая подростковая страсть… Отелло – тот вообще от любви жену задушил…
– А Анна Каренина?
– Спасибо тебе, Маринка, за такую любовь, из-за которой бросив двоих детей надо под паровоз бросаться… Или Татьяна – любит Онегина, а остается со старым генералом.
– Это Гремин старый? Он, Варвара, тебе ровесник. Ему, когда Татьяна в малиновом берете ходила, около сорока было… Вот тебе пример – Наташа Ростова. Живет себе с Пьером долго и счастливо.