4
Ирина Аркадьевна Полторацкая, маленькая, высохшая, уже начавшая седеть, не первый год живет на одних нервах. Нынче все учителя живут на нервах, и она уже сжилась с постоянным чувством тревоги настолько, что предчувствует беду за день до того, как она случится. Класс у нее действительно тяжелый, но сейчас у всех учителей тяжелые классы. Но у нее есть группа ребят, а в девятом классе, хочешь не хочешь, они уже парни, совершенно неуправляемые. Всюду есть ученики неблагополучные, и этим никого не удивишь. Но ее группа всегда на грани срыва и справиться с ними Ирина Аркадьевна уже не в состоянии. Это Алик Алферов, это Алеша Трухин, Олег Космынин и с ними вяжется Нуритдин Кабулов. А верховодит у них, конечно, Алик Алферов. И прозвище-то у него угрожающее - Алик-Клыч.
Еще в шестом классе Алик доставлял ей немало огорчений, были у него и приводы в милицию, и кражи, были жестокие избиения ребят из других классов, а что могла она сделать? Говоришь им хорошие, правильные слова, даже умоляешь, а они смотрят тебе в глаза к ухмыляются, словно им дано знать такое, что тебе, учителю, и на ум не придет, будто тебя за дуру несмышленную держат.
Она часто думала о природе лидерства в детских коллективах. На чем может держаться лидерство Алика-Клыча? Он и комплекцией мельче своих дружков, вертлявый, с черными курчавыми волосами и демоническим лицом. Лживый и трусливый мальчишка, он жесток в своих выходках, а его дружки восхищаются им, и он именно благодаря жестокости стал кумиром этих ребят. И чем изощреннее его выходки, тем привлекательнее он выглядит в их глазах.
Причем, несколько дней он может ходить смирным, сговорчивым, но потом его движения, жесты становятся все более порывистыми, непредсказуемыми, дергаными, и злая энергия накапливается в нем с каждым днем, пока не вырвется наружу. Ирина Аркадьевна в таких случаях говорит, что на Алика уже находит. И сегодня у него как раз тот пик напряжения, за которым неизбежно последует взрыв. И это будет не какая-то там элементарная грубость учителю, очередная двойка, к этому уже привыкли, а будет что-то изощренное, жестокое. Именно в таком состоянии он становится неуправляемым.
Черта лысого в ней, в этой психологии, да и в остальных премудростях педагогической науки, если ты чувствуешь, знаешь, просто убеждена, что Алик уже созрел и очередная беда вот-вот грянет, а предупредить, остановить не можешь. Попробуй подойти и начать его в чем-то убеждать, он сделает честные глаза и удивится: "Да что вы, Ирина Аркадьевна?"
Сегодня с утра он в школе появился, как все. Но уже по тому, как он вошел своей взвинченной походкой, как он диковато и зло оглядывал вестибюль, по нервному подергиванию его плеч Ирина Аркадьевна поняла, что он готов. Вполне возможно, что он еще и сам не знает, что отмочит, но его злая соля должна обязательно выплеснуться наружу. На первом уроке он еще сидел. Ирина Аркадьевна сама проверила, но вот уже на втором и третьем его в школе не было. Потом вдруг опять появился на следующих уроках, но вел себя ужасно, громко разговаривал, дерзил и совсем не занимался.
Ирина Аркадьевна тут же проверила, на месте ли Зоя Айшина из седьмого класса, его подружка. И Зоя тоже исчезала со второго и третьего уроков. Значит, опять были вместе, а чем это кончится, никто предсказать не может. Эта пара способна на все. Пронеси Бог, чтобы эта Зоя ребенка школе не принесла, но и без этого они могут натворить что угодно. Зоя-то ровесница Алику, но по глупости учителя ее оставляли на второй год, и только теперь поняли, что они наделали. Хорошо о ней сказал классный руководитель при подведении четвертных оценок: "А поведение ей надо записать "легкое", и это еще мягко сказано. Девочка испорчена насквозь, и что с ней делать, ума не приложу".
Ирина Аркадьевна в который раз уже решается идти к директору школы. Они давние подруги, вместе работали в старой школе, вместе перешли сюда. Алевтина Ивановна, собственно, убедила подругу перейти на "новостройку", все же новое здание.
И исполненная тревоги и предчувствий она открыла дверь кабинета директора школы.
В кабинете у директора сидел Вячеслав Семенович Кучеров, учитель литературы старших классов, мужчина прочный, всегда знающий, чего он хочет. Блестящий эрудит, великолепно знающий не предмет, а именно литературу во всех ее тонкостях, очень воспитанны!! и сдержанный человек, он только своим присутствием одних приподнимал, а других заставлял ощущать свою неполноценность, за что его многие недолюбливали. Небольшого роста, но очень ладно скроенный, всегда аккуратно, с иголочки одетый, он не допускал себе вольности даже в выборе галстука. Немного седеющий на висках, он выглядел респектабельно, что крайне редко увидишь в современных учителях.
- Ира, ты послушай, что говорит этот человек! - встретила подругу Алевтина. - Ты только послушай!
Вячеслав Семенович встал и поздоровался. Он всегда вставил, когда входила женщина.
- Нет, ты представляешь! Он швырнул мне заявление об уходе!
Алевтина Ивановна, крупная, решительная женщина, выражается всегда резко, хотя по натуре она человек добрый и за школу переживает.
- Алевтина Ивановна, - поморщился Вячеслав Семенович, - я могу швырнуть перчатку за оскорбление, и только мужчине, равному себе. Заявление я подал. Как в старину подавали прошение на высочайшее имя.
Есть в Вячеславе Семеновиче что-то аристократическое, хотя Ирине Аркадьевне доподлинно известно, что корни его что ни на есть самые крестьянские, он интеллигент во втором поколении. Отец его получил образование и воспитание в подпольных кружках, после революции учился в школе партактива, а потом был расстрелян. Вячеслав Семенович из тех, кто сам сделал себя. Закончил два вуза, правда, ученую степень выбивать не захотел именно потому, что ее нужно было выбивать. Многое казалось странным в этом человеке, близко знающие его люди поговаривали, что он может и запить, хотя пьяным его никто не видел. Вообще о нем любили поговорить.
Впрочем, он сам давал повод судачить о собр. Этот человек закрыт наглухо для всех. О себе, о своей семье он никогда ничего не рассказывает, к себе в гости никого не приглашает и даже никто толком не зияет, где он живет, а это еще больше разжигает сплетни. Кто-то мельком видел его с женой и уверял, что она у него красавица, но вполне можно допустить, что видели его и не с женой. Вообще, он отлично подходил для домыслов и пересудов.
- Подал, подал, - возмущается Алевтина. - Так и говорите, что вас поманили высоким заработком. В вуз, наверное, уходите? Так бы и сказали.
- Алевтина Ивановна, - скучным голосом поясняет Вячеслав Семенович, - в вузе мне заплатят сто пять рэ, потому что не остепенен. За такую цену свои мозги даже на вес не продают, с голоду помрешь.
- Ну значит в кооператив! - кипит Алевтина.
- Побойтесь Бога, Алевтина Ивановна, - театрально развел руками Вячеслав Семенович, - какому кооперативу нужны Пушкин или Ахматова? Бог с вами.
- Тогда я вас не понимаю.
- И понимать нечего. Я не привык работать с глухонемыми. Хотя нет, с ними работать, наверное, все-таки можно. Я бьюсь о глухую стену непонимания, неприятия, работаю без малейшей отдачи. Я выворачиваюсь наизнанку, а в их глазах пустота! В вашем классе, Ирина Аркадьевна, я спросил, какие они журналы знают. Не читают, я уж об этом и не мечтаю, а хотя бы знают. И ваш Алферов…
При упоминании имени Алферова Ирина Аркадьевна нервно постучала рукой по столу, но пока смолчала.
- … Ваш Алферов тянет руку.
- Он любит высовываться, даже если не знает ни уха, ни рыла, - не удержалась Ирина Аркадьевна.
- …и говорит мне: "Литературная газета". Что я должен ему объяснять, девятикласснику? Что в самом названии уже стоит слово "газета" и, значит, это не журнал? Вы меня увольте, такого контингента я еще не видел, уважаемая Алевтина Ивановна. Это дремучий лес.
- Алевтина! - нашла паузу, чтобы вступить Ирина Аркадьевна. - Умоляю тебя, переведи ты Алферова в другую школу! Он же не нашего микрорайона, я не могу уже с ним. Ты представь себе, каждый день в жутком напряжении: вот-вот что-нибудь отмочит. У меня от него постоянные головные боли. Это же какое-то исчадие!..
Что может она сказать о своих тревогах, о постоянном ожидании беды, о том ужасе, который постоянно висит над твоей головой?
- У тебя все, Ира? - ласково спросила Алевтина.
Она встала из-за стола, прошлась по кабинету, снова села и сказала в упор:
- Ну так слушайте сюда, мои дорогие педагоги. Что такое Алферов, я не хуже вас знаю. Но даже его я вам не отдам, - она положила перед собой ладони так, словно что-то хотела придавить, - Вы что, спятили? У меня минимальная наполняемость в этом классе. Убери я сейчас хоть одного человека и роно закроет класс, вы это знаете не хуже меня. Остальные должны будут искать другие школы. А учителя? У них и так нагрузки нет, а тут снимут целый класс. Нет, вы будто сегодня на свет родились, милые!
- Ну да, - согласился Вячеслав Семенович, - он-то школе нужен, хоть этот Клыч. Весь вопрос, нужна ли школа ему самому. Да вы напрасно волнуетесь, Ирина Аркадьевна, он уже по городу на автомобиле раскатывает, этакий преуспевающий "джентльмен"…
- На каком автомобиле? - только и спросила Ирина Аркадьевна, хватаясь за сердце.
Вячеслав Семенович, обычно такой предупредительный, ничего не заметил.
- Я не знаю, на каком, в марках не разбираюсь. Я шел сюда, в школу, как раз с мыслями о заявлении, а меня пугнули сигналом на переходе. Оборачиваюсь - и пожалуйста, аттракцион. Летит на меня автомобиль, а за рулем ваш Алферов. Да что с вами, Ирина Аркадьевна?
- Вот оно. Я же чувствовала…
Дурные предчувствия, не в пример добрым намерениям, имеют обыкновение сбываться.
- Папаша, наверное, купил ему, - продолжал Вячеслав Семенович, - у таких обычно папаши деловые.
- Какой папаша! Какой вам папаша! - вскинулась, наконец, и Алевтина Ивановна. - У него нет отца и нет машины! Там одна нищета, Вячеслав Семенович!
- Вот оно, - беспомощно уронила голову Ирина Аркадьевна. - Началось.
Она медленно подняла руку к сердцу.
Что делать? Что в таких случаях делать?
Ирина Аркадьевна прекрасно знала, в какой бедности живет Алик Алферов, она ведь была у них дома. В педагогике это называется "посетить на дому". Она видела ту степень бедности, которая даже не осознает свою бедность. Убогая обстановка, голые стены, на которых наклеена полуобнаженная натура, это как вызов. Почти пусто, но чисто и светло, потому что даже занавесок на окнах нет. Откуда быть автомобилю у такой бедности? Тут едва сводят концы с концами, живут одним днем.
Ведь знала, знала Ирина Аркадьевна, чем живет Люба! Ходит к ней мужчины, приносят с собой выпивку и закуску, а вот на содержание ее никто не берет. Одноразовая женщина, кому она нужна с таким непутевым сыном? И хотелось бы Ирине Аркадьевне высказать Любе свое мнение о таком образе жизни, но что скажешь человеку, живущему на восемьдесят рублей зарплаты и двадцать рублей пособия на сына? Можно только сесть с нею рядом и поплакаться над ее судьбой. А ведь кто-то определял такую нищенскую зарплату, сытый, глухой ко всему на свете, посчитавший, что нормальному человеку можно прожить на эти деньги. Недрогнувшей рукой подписав эти документы, он заранее обрекал Любу и подобных ей на такое оскорбительное, убогое существование. А ведь Люба даже не ужасалась своей жизни, с живучестью кошки она цеплялась за каждую возможность выжить, не пропасть и не удавиться, хотя поступалась и самолюбием, и честью. Но откуда у нищего и голодного человека самолюбие и честь?
И как можно осуждать ее за такую жизнь? Может, и хорошо, что она и не задумывается ни о чем, потому что задумайся - останется один путь, в петлю. И из-за сына она даже скандалит, когда ей говорят, что у него злая душа. Со злыми слезами на глазах доказывает, что он хороший, добрый и ласковый, что он не хуже других детей
Сколько же их, таких вот жалких, опустившихся женщин, мыкается, едва сводит концы с концами, приспосабливается, чтобы удержаться на поверхности! Женщина, женщина! Женщина без достоинства, без самолюбия, без уверенности в завтрашнем дне. Жалко, недостойно то общество, в котором такие женщины появляются и в котором оставлены один на один со своей бедностью…
Когда Вячеслав Семенович сказал об автомобиле, первым побуждением Ирины Аркадьевны было сейчас же ехать к Любе Алферовой на работу. Но Ирина Аркадьевна уже предвидела, что Люба встретит в штыки такое сообщение, будет убеждать всех, и более всего себя, что учитель просто ошибся или оговорил ее сына.
- Надо идти в милицию, - уже поднялась было Ирина Аркадьевна, но директор ее остановила.
- Ира, не горячись. Еще неизвестно, что за машина и кто был за рулем. А ты подумала, что скажут нам в районо? "Еще одно ЧП в 302-й школе!" И будут нас чесать на каждой конференции.
Вячеслав Семенович слушал директора все пристальнее.
- Ира, у тебя просто сдали нервы, - продолжала директор - и шум раньше времени поднимать не советую. Только на себя беду накличем, вот и все. Ну даже если это и Алик? Пусть милиция там, ГАИ разбираются, и если это он, то нам сообщат.
При этих словах неожиданно для директора и для коллеги обычно флегматичный, оберегающий себя от лишних раздражителей Вячеслав Семенович решительно поднялся со стула:
- Я провожу вас в милицию, Ирина Аркадьевна. Пусть все мы сто раз ошибаемся, но если случится беда, мы себе никогда этого не простим. Идемте, я не оставлю вас одну.
Алевтина Ивановна прикусила губу. Досадно, что такую реакцию со стороны Вячеслава Семеновича она просто не предвидела. Но даже очень запрограммированные люди порой непредсказуемы.
- Конечно, идите, - тряхнула головой директор.
Вячеслав Семенович Кучеров был непробиваемым скептиком, он принципиально ни во что не верил, никаким лозунгам, оставался "человеком в себе". Круг его интересов был раз и навсегда очерчен: жена, ну еще телевизор, и этот мир был непроницаемым для всех посторонних. Таких людей называли черными котами. Они мудры, опасно умны, все видят и все знают, но никогда ни во что не вмешиваются. На его столе дома лежит толстенная рукопись работы, которая никогда не будет закончена. Никому не дано понять его мысли, они все остались при нем, этим он и был опасен для Алевтины Ивановны.
Получил образование он в офицерском училище, отсюда его определенные принципы и устои. Потом был Московский университет. Но его диплом выпускника философского факультета оказался никому не нужен, и он остался учителем. В армии его карьера не сложилась, потому что там не любят "шибко умных", а здесь, потому, что нигде философы в штатах не предусмотрены. Жену свою он обожал, прощал ее недалекость, примитивность ума, но ее чисто женские качества ценил выше женского ума, и это его устраивало. Любовь для него никогда не была пустым звуком. Внутренний мир его для других непостижим, именно поэтому неожиданностью было его желание идти вместе с Ириной Аркадьевной в милицию. Он милиции не верил, но в силу своих принципов не мог оставить женщину в таких обстоятельствах. Он поступил так в полном соответствии со своими убеждениями и воспитанием. Но этого никто не понял, даже Ирина Аркадьевна.
До милиции было недалеко, но Вячеслав Семенович, не меняя холодного выражения лица, остановил такси: он не любил общественный транспорт. Вообще же снобизм Вячеслава Семеновича уже раздражал Ирину Аркадьевну: учителя на такси не ездят. И от возникшего отчуждения до отделения милиции они доехали молча.
Около милиции Вячеслав Семенович сказал:
- Если мы встретим казенного дурака, наше дело обречено. Ваши предощущения здесь могут просто не понять. Они же не лягут в рамки опроса свидетеля. Эмоции не факт, но все же попробуем!
Кучеров имел вполне сложившееся мнение о милиции и поэтому обращался к ее услугам только в самых крайних случаях. Мальчишкой ему пришлось бегать от милиции, когда скитался в поездах, оставшись в войну без матери. Потом, найдя мать, он так и сохранил в душе на долгие годы враждебное отношение к их синей форме.
Одним словом, эти люди уважения у Вячеслава Семеновича не вызывали, и говорил он сейчас с дежурным с той долей отчуждения, которую считал единственно правильной в этой ситуации.
- У нас сложный случай и нам нужен человек, который сможет внимательно выслушать и понять.
Капитан Досметов мог бы ответить, что здесь не место для бесед, но уже вымотанный суточным дежурством, коротко спросил:
- Что у вас, граждане?
- Наш ученик ехал за рулем автомобиля, - заспешила Ирина Аркадьевна.
- Мы думаем, что наш ученик ехал за рулем автомобиля по городу, а это не та семья, где есть автомобиль. Мы, учителя… - солидно дополнил ее Вячеслав Семенович.
Вряд ли капитан Досметов усмотрел связь между заявлением четы об угоне машины и приходом учителей, он просто констатировал:
- Угон?…
- Мы этого окончательно утверждать не можем…
Досметов поморщился про себя. Не нравятся ему такие люди. Много говорят, трещат, как бедана. И чтобы быстрее решить дело, он отправил их тоже к Салакаеву.
Через две минуты учителя уже сидели в его кабинете. Володя порадовался, что отправил Потанина в комнату группы захвата пить чай, а то бы он сейчас только мешал своим волнением. Капитан слушал предельно внимательно. Интуиция подсказывала, что "здесь что-то есть", и хотя ему не терпелось выехать на трассу, но он еще чего-то ждал, а главное, хотел понять, что его самого тревожит.
- Расскажите, откуда и куда вы направлялись? И вообще все подробно. В каком направлении шла машина?
Манера говорить, думая при этом, сразу понравилась Салакаеву, и пока рассказывал Вячеслав Семенович, он между делом успел подумать, что при иных обстоятельствах хорошо бы посидеть с этим человеком за чаем да поговорить. Но гораздо интереснее оказалось другое: и время, и приметы машины, и направление движения совпадали с показаниями Потанина. Салакаев поблагодарил учителей и поспешил с ними распрощаться. В комнате группы захвата прозвенел сигнал "всем на выход". По телефону-рации он передал ГАИ приметы Алика Алферова и его спутницы Зои Айшиной и поднялся из-за стола.
- Сергей Сергеевич, вы можете ехать с нами!
Через двадцать минут два вертолета ГАИ уже патрулировали над городом для опознания "москвича-412", белого цвета, госзнак С 50–85 ТН. За рулем должен быть мальчик пятнадцати лет, с ним девочка четырнадцати лет. Возможно, едет один. При обнаружении предписывалось задержать любыми средствами: в салоне может находиться грудной ребенок.