Дорогин тем временем обыскал Толяна. Больше оружия у того не было. Заглянул в машину, вынул из багажника капроновый буксировочный трос и связал им бандитов. Толян так еще и не пришел в себя, а второй, со вспоротым животом, и не помышлял о бегстве.
- Врача… врача… - просил он.
- Ты здесь сдохнешь, урод! - произнес Дорогин, помогая женщине подняться.
Он понимал, главное сейчас увести ее отсюда, иначе она может сойти с ума. Придерживая под локоть, он вел ее по просеке.
Метров через сто женщина посмотрела на него широко открытыми глазами, словно бы впервые его увидела.
- Они хотят, чтобы он вернул им деньги, а их у него нет больше. Он не может вернуть проценты!
- Успокойтесь. Я выведу вас на шоссе.
- Они выследили меня, подкараулили на заправке… Когда я вернулась с колонки, они уже были в машине. Уроды! - и женщина топнула ногой, обутой в туфельку, на остром каблуке.
- Я нашел вашу пачку сигарет, на которой вы написали помадой.
- Он так сильно ударил меня, но не заметил… Дорогин и женщина оказались на шоссе. Только сейчас спутница Сергея сообразила, что одежда на ней изорвана. Она запахнула блузку, придержала ладонью разрезанную ножом юбку. Вдалеке показалась машина и тут же исчезла в ложбине между двух горок. Сергей успел заметить, что это милицейский автомобиль: блеснул пластик мигалки на крыше.
- Они ублюдки! - шептала женщина. - Он получил свое! Насильники…
Уже слышалось ровное гудение двигателя небыстро едущего автомобиля.
- Милиция! Видите, это милиция! - радостно закричала женщина, махая рукой, хотя милицейский автомобиль и так уже сбавлял скорость, вид красивой женщины в изорванном платье не оставил бы равнодушным никого.И тут она спохватилась, огляделась. Ее спаситель исчез самым таинственным образом, словно растворился в воздухе. Женщина даже подумала, не пригрезился ли он ей.
Скрипнули тормоза. Милиционеры подбежали к ней. - А Дорогин уже пробирался через лес.
"Она сама все расскажет им. Я сделал свое дело, помог, - а затем усмехнулся: - Тамаре я не расскажу об этом случае, есть вещи, о которых женщине лучше не знать."
Примерно так думал Дорогин, бывший каскадер, бывший зек по кличке Муму, возвращаясь по шоссе к загородному дому, принадлежавшему когда‑то покойному доктору Рычагову. Теперь же его хозяйкой была Тамара Солодкина, женщина, которую он любил, которая любила его.
К воротам Сергей подошел, когда уже совсем, стемнело и в небе зажглись первые звезды, по–весеннему яркие, большие. Их свет был таким же прозрачным и чистым, как воздух полей, как сама ночь, когда лай беспокойного пса слышен за многие километры.
Уже издалека Дорогин заприметил ярко освещенный прямоугольник окна, чуть зеленоватый. Так могла гореть только люстра в гостиной, Тамара специально не задергивала шторы, не поворачивала жалюзи, чтобы Сергей мог видеть этот свет издалека, чтобы он напомнил ему, что здесь его ждут, помнят о нем.
Тамара даже не вышла в коридор, когда Дорогин появился в доме.
Он крикнул:
- Это я!
- Я поняла, - прозвучало в ответ. Женщина сидела за массивным столом под ярко
горящей люстрой и читала книгу. Пес улегся у ее ног и лениво шевелил кончиком хвоста. Взгляд Лютера показался Сергею довольно грустным. -- Извини, что не предупредил.
- О чем?
- Я бродил по лесу, гулял по шоссе. Наверное, нам стоило бы прогуляться вместе. Если хочешь, пойдем сейчас? Я не устал.
- Нет, - Тамара закрыла книгу и только сейчас взглянула на Дорогина. - Я понимаю, тебе есть о чем подумать.
-- Я мог бы думать, гуляя с тобой. Мы умеем молчать вдвоем.
- Нет, - покачала головой женщина, - есть вещи, о которых можно подумать лишь наедине с самим собой.
- У меня нет от тебя секретов.
- Ой ли, - рассмеялась Тамара, - Ты сам один большой секрет.
- Для других, но не для тебя.
- Твоя беда, Сергей, в том, что ты задаешь слишком много вопросов и пытаешься найти на них ответы. А есть вопросы, ответов на которые нет.
- Мне кажется… - Сергей осторожно отодвинул стул и сел на самый краешек - так, как это сделал бы человек, не слишком уверенный в том, что его появлению в доме очень рады.
- И что же тебе кажется?
- Ты слишком много времени уделяешь мне.
- Мне это приятно.
- Приятно сейчас. Но кто знает, как будет потом?
- Вот потом и подумаем.
Женщина улыбалась немного грустной улыбкой. -- Ты странный человек. Думаешь о том, что было, и о том, что будет. А настоящая жизнь - она существует только в настоящем - теперешнем времени. Прошлое уже ушло, будущего еще нет.
- Я стараюсь жить по–другому, но не получается.
- Наверное, ты хочешь есть. Я сейчас принесу ужин, - Тамара поднялась и сделала шаг в сторону двери.
Длинный халат, доходящий почти до самого пола, на мгновение раскрылся. Мелькнула стройная нога, белая полоска белья. Тамара придержала полу и потуже затянула пояс.
- Тебя что‑то смутило? - кокетливо склонив голову, поинтересовалась она.
- Иногда мне начинает казаться, что прошлого не было вообще.
- Сейчас тебя тоже посетило такое чувство?
- Мне хочется прикоснуться к тебе.
- Так в чем дело?
- Ты не поверишь, но я боюсь, что ты возмутишься, скажешь, мол, кто мне позволил.
- Есть вещи, о которых не спрашивают. Они или получаются сами собой, или же не получаются вовсе.
Тамара стояла к Дорогину боком, чуть повернув голову, чтобы лучше видеть его.
- Никогда нельзя спрашивать женщину: "Можно, я поцелую тебя?".
- Почему?
- Это один из тех вопросов, на которые не существует ответа.
- Ты уверена?
- Конечно. До первого поцелуя целовать было нельзя, а после него уже глупо спрашивать.
Дорогин встал, ступая по мягкому ковру, приблизился к Тамаре.
- И все же, можно, я поцелую тебя?
- Ты. неисправим. - Какой есть.
- Нельзя.
Дорогин наклонился и коснулся губ женщины, но целовать не спешил, будто сомневался, имеет ли он на это право. А Тамара словно окаменела, ни взглядом, ни жестом не давая Сергею никакого намека.
- Я не перестаю удивляться тебе, - проговорил Дорогин.
Женщина смотрела на него наивно и в то же время настороженно.
- С тобой было куда легче, когда ты был Муму, глухонемым. Тогда ты не рассуждал вслух. Не задавал глупых вопросов. Ты был идеальным мужчиной: ни одного слова - только действие.
Дорогин запрокинул голову и засмеялся.
- Зато мне было сложно. Я же не мог сказать, что люблю тебя.
- А хотелось?
- Ты даже не можешь представить себе, как сильно хотелось.
- Захотел бы, сказал.
- Ложь - страшная штука, - Дорогин продолжал смотреть в потолок. - Один раз соврешь, а потом нет дороги назад. Одна ложь порождает другую, начинаешь забывать, где правда, а где вранье, и потом обязательно попадешься.
- Я же говорю, - улыбнулась Тамара, - ты нравился мне глухонемым. Глухонемой не может соврать сам, не может услышать чужую ложь.
Дорогин обнял Солодкину и бережно прижал к себе.
- Мне немного не хватает роста, - сказала женщина.
-- Для чего?
- Чтобы ты мог, не нагибаясь, целовать меня.
- Может, это у меня рост выше нужного?
- Влюбленные, если у них нет детей, говорят глупости друг другу.
- Не надо об этом.
- Почему?
- Ты сам знаешь.
- Теперь ты стала выше меня.
Дорогин подхватил Тамару на руки. Женщина игриво застучала кулаками по его плечам, приговаривая:
- Отпусти, пойду сама.
- Нет уж, сам понесу,
- Мне так странно было смотреть с высоты на знакомые вещи, когда ты нес меня. - Неужели ты всегда видишь мир таким?
- К этому привыкаешь.
Мужчина и женщина говорили, делая вид, будто не замечают, что раздевают друг друга.
- Погоди. Ну почему ты такой нетерпеливый? Тамаре самой пришлось освободиться от халата,
поскольку Дорогин никак не мог совладать с узлом на поясе, дергал, но лишь сильнее его затягивал.
- Почему ты не завязываешь его на бант? Тамара пожала плечами..
- Мне бы хотелось чувствовать то же, что было в первый раз, но это невозможно.
- Почему? - спросил Дорогин.
- Не знаю…
- Тамара, ты ошибаешься, мы чувствуем то же самое, но…
- Что "но"? - остановила его женщина, приложив ладонь к его губам.
Дорогин поцеловал один за другим ее пальцы, задержался на мизинце. Затем прижал женскую ладонь к своей щеке.
- Мы привыкаем к любви, к близости, как привыкаем к теплу, к солнцу. Лишь ночью мы замечаем, что солнце зашло, а в холод тоскуем о тепле.
- Я не думала, что ты такой сентиментальный.
- Я и сам не подозревал.
--Снова говорим глупости, - засмеялась женщина.
- И мало того, что говорим, мы их еще и слушаем.
- Наверное, это неправильно, - сказала Тамара, - но мне нравится, когда ты немного небрит.
- Прошлый раз ты выговаривала мне за щетину на щеках.
- Это было в прошлый раз.
-- Молчи, - Дорогин, мягко придерживая женщину, положил ее на кровать.
- Я не кукла, чтобы ты меня укладывал.
- Я же сказал тебе, молчи, я все равно не слышу тебя.
- Если ты не слышишь, то не должен и говорить.
Дорогин жадно смотрел на Тамару, а женщина, наоборот, принимала поцелуи и объятия, плотно закрыв глаза. И мужчине казалось, что она щурится от яркого солнца, хотя в спальне царил полумрак.
Они не закрыли дверь в комнату, и, когда Тамаре показалось, что уже не замечает ничего вокруг себя, она почувствовала, как ей в бедро ткнулся холодный и мокрый нос Лютера. А затем пес, положив передние лапы на край кроватри, лизнул ее слегка влажное колено.
Она глубоко вздохнула и открыла глаза.
-Пошел вон отсюда!
- Он тебе мешает?
- Я не могу, когда с нами кто‑то третий, пусть даже это бессловесный пес.
--Лютер, ты слышал, что сказала тебе Тамара?
- Он глухонемой..,
Пес сделал вид, будто абсолютно не понимает, чего от него хотят люди, хотя Дорогин был уверен: Лютер прекрасно знает, почему им недовольны.
- Он понимает, что ты сейчас не сможешь оторваться от меня, - улыбнулась Тамара. - Но когда на меня смотрят, я не могу расслабиться…
- Я знаю, поэтому у нас в спальне и нет зеркала.
- Прогони его.
Лютер отошел на безопасное расстояние, на такое, что до него невозможно было дотянуться рукой, сел и, высунув из пасти язык, смотрел на мужчину и женщину умными глазами.
- Это невыносимо! - Тамара схватила одну из подушек и запустила ею в Лютера. Лишь после этого пес недовольно удалился.
Дорогин подбежал к двери, захлопнул ее.
- Лютер, если захочет, надавит лапами на дверную ручку.
- Такую минуту испортил!
- Что ты хочешь, животное, настоящее животное. Ему просто завидно.
Теперь, когда в комнате стало совсем темно, Тамара вела себя уже несколько смелее. Это было как в танце, когда женщина, увлекшись, начинает вести партнера, а тот ей подыгрывает.
Они ощутили облегчение почти одновременно. На несколько секунд замерли. А затем Дорогин все еще страстно поцеловал Тамару. Поцелуй был таким долгим, что когда они разомкнули губы,от страсти осталась одна нежность. Дорогин лег рядом с Томой. До этого им казалось, что в комнате совершенно темно, теперь же, то ли луна выглядывала из‑за леса, то ли страсть, туманившая головы, отошла на второй план, тень оконной рамы крестом лежала на кровати, но именно этот зловещий черный крест и не замечали счастливые мужчина и женщина.
А луна освещала в эту ночь не только город Клин, но и городок Браслав, и деревеньку, в которой искал покоя Самусев. Ее мерцающий неровный свет одинаково тревожил сон преступников, бизнесменов, их будущих жертв и журналистов, падких до сенсаций.
Глава 6
В Браславе, небольшом городке, расположенном. почти на самом стыке трех государств - Латвии, Беларуси и России, - Андрея Кирилловича Саванюка знали многие. Раньше, в советские времена, он особо не интересовался перипетиями местной жиз–ни.К этому его располагала военная служба. Когда, живя в небольшом городке, носишь форму с тремя средних размеров звездами на погонах, а на голове каракулевую папаху, то поневоле чувствуешь себя этаким сверхчеловеком, которому дозволено не только знать, но и делать больше, чем другим.
Военный городок, где служил полковник Сава–нюк, располагался километрах в десяти от Брасла–ва на большом болотном острове с красноречивым названием Волчьи Ямы. Базировалась бы на нем какая‑нибудь инженерная часть или полк связи, стоять бы городку в самом Браславе. Но поскольку солдаты, обитавшие там, обслуживали тактические ядерные ракеты, то и городок заперли к черту на кулички, подальше от людских глаз, в места, где до ближайшей деревни было не меньше пяти километров.
Ясное дело, местные жители знали о том, какая техника хранится в замаскированных ангарах–пещерах на территории Волчьих Ям. Каждую ночь огромные восьмиосные тягачи выезжали из ворот и по узкой дамбе, проложенной среди болот, разъезжались по окрестностям, занимая позиции для боевого дежурства.
Часть пусковых площадок находилась в окрестных лесах, еще несколько запасных - на территории Латвии и три самые удаленные - в России.Но тогда это мало кого волновало. Единая страна, единая армия… о том, что пересекаешь границу между республиками, свидетельствовали лишь дорожные указатели на шоссе.
Когда Советский Союз начал разваливаться на части, полковник Саванюк не сразу поверил в это. По телевизору показывали одно, а в реальности он ощущал, что жизнь ничуть не изменилась. Все так же поступало довольствие на склады, завозилось новое оборудование, пришла из "учебки" новая смена солдат. Но вот, когда стали сворачиваться военные гарнизоны в бывшей ГДР, в Польше, в Венгрии, в Чехословакии, Саванюк почувствовал неладное, почва стала уходить из‑под ног.
Его начальники, до этого заверявшие подчиненных в том, что никаких изменений не предвидится, как оказалось, давно подыскали себе новые места службы. И не успел Андрей Кириллович как следует сориентироваться, а Верховный Совет Беларуси принял декларацию о безъядерном статусе республики. Все ракетные базы подлежали ликвидации.
Командир части и его заместители тут же отбыли в Россию, и полковник Саванюк, занимавший пятое место в иерархии военного городка, внезапно оказался его хозяином. Все самое ценное - машины, аппаратуру, продовольствие - уже потихоньку, предвидя скорый конец военного городка, командование вывезло в Россию. Оставались лишь по–военному добротные, но малоприглядные с виду здания, ангары, командный пункт, склады, забитые старым обмундированием и просроченными боеприпасами. Саванюк же плохо соображал, что происходит.
За какой‑то месяц у него на глазах все, что представляло хоть какую‑то ценность, было вывезено. Окна из домов выдирали прямо с коробками, выламывали двери, взрывали полы, шифер листами снимали с крыш. И бороться с этим у Саванюка уже не было ни желания, ни сил. Зачем, если все равно войска оставляют городок навсегда?
Еще полгода в распоряжении полковника оставались десять солдат, которые якобы охраняли оставленное имущество. На самом же деле они просто распродавали то, о чем впопыхах забыли их командиры. Где сарай на доски разберут, где трубу железобетонную из земли выкопают. Стоило Саванюку на ночь уехать домой в Браслав, как к утру оказывалось, что половина железобетонных плит с ремонтной площадки куда‑то исчезла. Можно было поездить по окрестным деревням и отыскать их под соломой в одном из дворов, но зачем? Где возьмешь кран, чтобы вернуть их на место, где закажешь трейлер? - Пусть уж человек построит себе гараж, раз они оказались никому не нужны.
Затем и этим десяти солдатам вышел приказ на демобилизацию. Саванюку для приличия предложили пару мест в российской глубинке, куда ни один здравомыслящий человек даже из любопытства не поедет. Он подумал, подумал - да и написал рапорт, решив остаться в Беларуси.
Чем будет заниматься в дальнейшем, Саванюк обдумать не успел. С голоду умирать не собирался, получил солидную, по местным меркам, российскую военную пенсию. Ему казалось, что налаженная жизнь не может резко испортиться, да и возможностей новых открывалась масса. Многие тогда умудрялись брать кредиты, привозить товар, быстро продавать его и вновь пускать деньги в оборот. Пробовал заняться этим и Саванюк, но ничего не получалось. Не мог он переломить себя, стать к прилавку на базаре, улыбаться покупателям. Привык полковник только командовать и совсем не привык, когда ему что‑нибудь говорили наперекор.
За последние полгода, проведенные в военном городке, Саванюк оборудовал себе великолепный кабинет, но не в зоне, где располагалось командование части (тот дом тоже разнесли по частям на окна, двери, доски и шиферные листы), а в подземном бункере, в резервном командном пункте. Здесь имелось все, что может понадобиться для жизни: и автономная артезианская скважина, и своя дизельная электростанция, печки, которые топились соляркой, мебель и даже радиостанция. Имелась тут и отличная комната для отдыха с большой кроватью и душевой кабинкой, на полах водились ковровые дорожки. А главное, практически никто не знал о существовании этого небольшого подземелья, оставшегося нетронутым после ухода российских войск.
Мебель сюда стаскивали солдаты, они же сносили сюда и продовольствие, заливали в цистерны солярку, а затем ушли на дембель, разъехавшись по всей России. Сперва это место Саванюк придерживал на всякий случай. Не поведешь же проститутку к себе домой? А в подземный бункер - вполне можно.
Дорога, ведущая через болото к военной части, хоть и зарастала понемногу травой, однако, асфальт оставался довольно ровным, ровнее, чем в городе. Саванюк загонял свои вишневые "Жигули" в один из полуразрушенных ангаров, в Котором мог спрятаться огромный тягач с тактической ракетой, и затем, засунув руки в карманы, медленно брел по территории некогда цветущего военного городка, глядя на мерзость запустения, которая воцарилась здесь.
В резервный командный пункт вел теперь один единственный ход - из‑за невысокого бетонного надолба, прикрывавшего собой шахту с металлической лестницей. Амбразуру размером метр на метр Саванюк прикрыл самолично изготовленной решеткой. Выглядела она так, словно ее усердно курочили пару дней, но так и не сумели разломать. А снималась замысловатым способом. Сперва ее следовало подать вверх, а затем влево, после немного опустить, и уж потом, подав от себя, резко поднимать вверх.
Последовательность нехитрая, но только в случае если ты сам ее придумал. Для надежности три года тому назад Саванюк посадил возле бетонного надолба быстро растущие кусты, и теперь возле входа разрослись настоящие джунгли, сквозь которые мог пробраться один лишь полковник.
Если раньше это место грело самолюбие Саванюка и в минуты, когда ему было плохо, он приезжал сюда и воображал себя настоящим военным, думал, что все тут, как прежде, одно прикосновение пальцев к пульту управления - и тактические ракеты, оснащенные ядерным зарядом, взмоют в небо, то теперь Саванюк готов был смеяться над собой прежним.