Она вытерла платком навернувшиеся на глаза слезы.
- Успокойтесь, - сказал я, понимая, что должен помочь ей выйти из состояния, в котором она пребывала так долго. - Вас постигло большое горе, но я убежден, что многое у вас еще впереди. Вы молоды. Случившееся не поправишь, но жить только горем нельзя. Я знал одну женщину, на глазах у которой под колесами самосвала погибла дочь. Она родила вторую…
- У нее был муж, а у меня мужа нет, - грустно ответила Лариса Николаевна.
В тот вечер мы вместе пошли к станции метро. Скрипели, раскачиваясь на ветру, лампы уличных фонарей, в лица нам летели хлопья мокрого снега. Я продолжал убеждать ее:
- Вы живете в замкнутом кругу: дом - работа - дом. В нем все напоминает вам о дочери. Почему бы не попробовать хоть на время выйти из этого круга, не съездить, к примеру, на Кавказ, не походить в группе туристов по горным тропам, не посидеть у костра? Вы - медицинская сестра, и ваши знания могут там пригодиться. А сколько интересных людей вы встретите!
Но Лариса Николаевна молчала. Только когда подошел ее трамвай, она спросила:
- Вы еще вызовете меня?
- Бесспорно, и очень скоро. Я ничего не стану скрывать от вас. Мы будем работать вместе.
Утром, по пути на службу, я заскочил в отделение милиции, которое занималось установлением убийцы. Начальник уголовного розыска Сизов оказался, к счастью, на месте. Закончив пятиминутку и отпустив подчиненных, он спросил:
- Чем могу быть полезен?
- Нужно посмотреть розыскные материалы по делу об убийстве девочки, Тани.
- А что? Опять мать написала куда-нибудь? Кляузная особа. У меня есть сведения, что она собирается отказаться от участия в предстоящих выборах…
- Не знаю. Я беседовал с ней два вечера подряд. У меня сложилось мнение, что это порядочная женщина, но глубоко несчастная и к тому же обиженная.
- Мы сделали все, что было в наших силах. Ума не приложу, что можно придумать еще… - Сизов вынул из сейфа и подал мне две толстые папки. - В течение года мы неоднократно делали поквартирные обходы домов, беседовали с жильцами, ориентировали на выявление убийцы актив, дружинников, дворников, организовывали патрулирование, проверили на причастность к преступлению пьяниц, трудновоспитуемых подростков, а результатов - никаких!
Он говорил правду. Работа была проведена большая, но все справки и рапорты, которыми были туго набиты папки, кончались стереотипной фразой: "Каких-либо данных о преступнике добыть не удалось".
Попросив Сизова направить в прокуратуру подробный отчет о розыске, я сказал ему о своем намерении побывать в парадной, где погибла Таня.
- Тут недалеко, охотно провожу вас, - предложил он.
Через десять минут мы пришли на место происшествия. Дом, в котором жила Таня, был послевоенной постройки. С улицы его украшала массивная, в два человеческих роста, дубовая двустворчатая дверь. За ней, примерно в двух метрах, имелась вторая такая же дверь. Дальше, налево, - лестница в несколько ступенек и площадка перед шахтой лифта. Еще дальше - такая же лесенка вправО| и слева от нее - выход во двор через тамбур, аналогичный пройденному, с двумя тяжелыми двустворчатыми дверями, левые створки которых открывались наружу.
- Вот здесь, в этом тамбуре, и нашли Таню. Потом ее перенесли на площадку перед лифтом, - пояснил Сизов.
Я обратил внимание на то, что филенки дверей, когда-то застекленные, были наглухо забиты фанерой, электропроводка в самом тамбуре отсутствовала, а со двора над дверью торчал только кусок электрического провода. Единственный подслеповатый источник света находился у шахты лифта: там, под потолком, слабо горела лампочка, но ее лучи тамбура не достигали.
- Попрошу вас, - обратился я к Сизову, - выяснить как можно быстрее следующее: имелось ли в дверях на момент происшествия хоть одно стекло? Горел ли свет над дверью со стороны двора? Когда в тот вечер наступила полная темнота? Во сколько взошла и зашла луна? И скажите, нет ли у вас с собой складного метра или рулетки?
Сизов подал мне рулетку. Я натянул ленту и измерил расстояние от пола у стыка створок двери до заглушки на батарее парового отопления. Оно превышало рост Тани, но ненамного.
Мы провели в парадной около получаса. За это время мимо нас с улицы во двор прошло несколько, в основном пожилых мужчин и женщин. Все они с трудом открывали двери. Мешала их масса и прибитые сверху пружины. "А что, если заглянуть сюда вечером, часиков в семь? - подумал я. - Тогда можно будет увидеть реальную обстановку, в которой погибла Таня". Эта идея показалась мне поначалу заманчивой, но, поразмыслив, я отказался от нее: она, возможно, была неплоха для уточнения некоторых обстоятельств гибели девочки, но нисколько не приближала к установлению и разоблачению убийцы. Здесь в моем распоряжении оставалось только одно средство - очная ставка между Ларисой Николаевной и Тыриной, которая не проводилась, по всей видимости, из-за недоверия к показаниям матери Тани.
Я начал подготовку к очной ставке: предупредил о ней Ларису Николаевну, и не только предупредил, но и посоветовал собраться с мыслями, чтобы она могла четко и убедительно изложить свои показания; послал повестку Тыриной. Оказалось, однако, что Тырина, уволившись из школы, переменила место жительства, оформилась на работу в трест железнодорожных ресторанов и уехала в длительный рейс. Очную ставку пришлось отложить.
В один из дней, которые казались мне потерянными, позвонил Сизов.
- Ваше поручение выполнено, - сказал он. - В тот вечер, когда погибла Таня, полная темнота на улице наступила в девятнадцать часов. Об этом сообщило бюро погоды. Кроме того, допросами установлено, что лампочка над дверью со стороны двора не горела, в филенках двери не было ни одного стекла. Их давно разбили, а отверстия, чтобы сохранить тепло, заделали фанерой.
- Пришлите мне эти документы, - попросил я.
- Хорошо, - ответил Сизов и добавил: - Если еще потребуется помощь, звоните инспектору Бухарову. Он в курсе.
Когда Тырина вернулась из рейса, я снова вызвал ее на очную ставку. Слушая Ларису Николаевну, она то и дело прижимала руки к груди: "Боже мой… Боже мой… Надо же так… надо же!.." Но Лариса Николаевна не обращала на это ни малейшего внимания и, закончив рассказ, твердо заявила, что убийство Тани - дело рук Ты-риной, которая совершила преступление с помощью Кошкиной или подобных ей "алкашей".
Затем я дал слово рвавшейся в бой Тыриной. Глядя в упор на Ларису Николаевну, чуть не рыдая от возмущения, она заговорила скороговоркой:
- Как вам совесть позволяет, как у вас язык поворачивается?! У меня самой двое детей, как же я могу убить чужого ребенка?! Ну, были у нас стычки и что из этого? Пусть даже грозила я вам, о ребенке напоминала. А чем грозила? Убийством? Глупость. Из-за бабских склок ребенка убивать! Говорите, что собирались на меня в ОБХСС сообщить и поэтому я?.. А на самом-то деле сообщили?
Лариса Николаевна сидела, опустив глаза, и молчала.
- Ответьте на этот вопрос, - обратился я к ней.
- Нет, не сообщила… - смущенно ответила она.
- Почему?
- Так… Не захотела связываться…
- Вот видите - не сообщили! - продолжала Тырина. - Так за что же я мстить вам собиралась, а? Вы же ничего плохого мне не сделали… Только попугали… Или вы думаете, что я такая, что и за это могу убить ребенка?! Эх вы! Когда я узнала о смерти вашей дочери, мне стало жаль вас. А вы в это время на стенах моего дома писали, что я убийца! У вас нет и не может быть доказательств, слышите?! Нет и не может быть!!! Что касается Кошкиной, то, насколько я знаю, Конюховой она предъявлялась, но опознана не была. Конюхова сказала, что на могиле Тани видела другую женщину.
Я взял дело, перелистал его и наткнулся на протокол опознания, который раньше почему-то пропустил. Тырина правильно излагала его суть. Потом посмотрел на Ларису Николаевну. Она, прикусив губу, по-прежнему молчала. Только когда Тырина ушла, она задумчиво сказала:
- Может, зря я на нее так, может, она действительно ни при чем… А о том, что Конюхова не опознала Кошкину, я понятия не имела…
- Кто же мог оплакивать Таню?
- Не знаю… На кладбище иногда приходят просто выпить… Если женщина выпила и увидела могилку ребенка, то этого, наверное, было достаточно…
Итогами очной ставки Лариса Николаевна была явно подавлена. Неутешительными оказались они и для меня: план работы шел на убыль, таял, а вместе с ним таяла и надежда добраться до истины.
Мне ничего не оставалось, как заняться более детальным ознакомлением с обстоятельствами гибели Тани.
Три вечера подряд я вместе с Бухаровым и Ларисой Николаевной затратил на то, чтобы получить представление об интенсивности движения в проходной парадной. Мы выяснили, что в течение часа через нее проходило не менее 80 человек. Они с силой толкали двери тамбура, в котором мы стояли, и в темноте не замечали нас.
- Однажды меня и Таню, - неожиданно вспомнила Лариса Николаевна, - чуть не сбили здесь с ног. Я советовала ей потом быть очень осторожной и, перед тем как браться за ручку, послушать, не идет ли кто-нибудь навстречу.
Еще один вечер я потратил на то, чтобы выяснить, могла ли Таня, находясь в тамбуре, слышать шаги за дверью. Девочка, которую вместе с отцом пригласил для этого Бухаров, надевала шапку Тани и должна была сразу, как только услышит шаги, говорить нам об этом. Прошел один человек, второй, третий, а девочка все молчала.
- Ты что же молчишь? Задание тебе понятно? - спросил я.
- Я молчу, потому что ничего не слышу, - ответила девочка.
- А как бы ты поступила, услышав шаги? - поинтересовался я, и она, недолго думая, отступила к батарее парового отопления, за ту створку, которая не открывалась.
Я попросил девочку взяться за ручку двери и открыть ее. Она потянула дверь, наклонилась при этом вперед, едва не ударившись об нее головой, но задание выполнить не смогла. Стесняясь своей неловкости, девочка попробовала открыть дверь другим способом - уперлась ногами в пол и стала оттягивать ее на себя. Дверь приоткрылась, наткнулась на ноги и дальше не пошла, а до головы оставалось еще расстояние, равное длине рук. "Нет, если Таня погибла, пытаясь открыть дверь, то делала она это не так", - подумал я.
В завершение экспериментов я предложил девочке вновь надеть Танину шапку, встать лицом к двери и имитировать падение на спину. Поддерживая сзади, я осторожно опускал ее в сторону батареи, пока открытой частью затылка она не коснулась заглушки…
- По-видимому, Таню сшибли дверью, - вырвалось в это время у Ларисы Николаевны.
Для меня же слова "по-видимому" уже не существовало. Механизм происшествия был установлен четко.
Если бы знать еще, кто совершил преступление! Если бы… Ведь то, что неизвестный, сбив Таню, не заметил ее, не освобождает его от ответственности. С силой толкая от себя тяжелую дверь, он должен был понимать, что за ней может кто-нибудь находиться, а понимая это, он обязан был проявить осторожность. Даже неосторожность Тани не делала его невиновным.
- "Не поговорить ли с Козыревой? - подумал я. - Она первая обнаружила Таню, но не спрошена о том, что предшествовало этому". Да, беседа с ней была последним шансом на установление истины.
Козырева оказалась предельно пунктуальной. Увидев ее, я подумал, что перед тем, как постучаться ко мне в кабинет, она посмотрела на часы. На мои вопросы она отвечала быстро и непринужденно, как будто то, о чем ей приходилось вспоминать, произошло не далее как вчера.
- Вас интересует, не попадался ли кто-нибудь мне навстречу? Нет, не попадался, а вот когда я уже была на площадке, меня обогнали двое молодых людей. Могу ли я описать их внешность? Нет, не могу. Они пробежали мимо меня очень быстро, видела я их считанные секунды и только в спины. Хотя подождите… Припоминаю, что в руках каждого из них было по пакету молока и по батону. По-видимому, это были рабочие, спешившие в общежитие. Да, именно рабочие. Я слышала, как один из них крикнул другому: "Ты завтра опять в утро идешь?"
- А сколько раз за ними хлопали двери? - спросил я, чтобы узнать, не задержались ли они в тамбуре.
- Один раз, - неожиданно ответила Козырева.
- Как один? Ведь двери-то две…
- Всего один раз, - повторила она. - И могу сказать, что хлопнула только вторая дверь.
- Это почему же?
- Потому что только на ней имелась пружина. На первой она была сорвана и болталась.
"Вот это деталь! - мелькнуло у меня в голове. - Ее не было раньше в деле". Размышляя о ее значении, я вскоре понял, что она может привести к совершенно непредвиденному результату. Во-первых, становилось предельно ясно, почему Тане была причинена столь обширная и тяжелая травма головы. Во-вторых, если пружина была оборвана незадолго до происшествия, и об этом человек, нанесший травму, не знал, то вина его в смерти Тани полностью исключалась. Речь могла идти при этих обстоятельствах только о несчастном случае.
Я принялся записывать показания Козыревой.
- Припоминаю еще один момент, - вдруг заявила она. - Может быть, он тоже заинтересует вас? Когда девочку перенесли из тамбура на площадку, туда со двора пришла ее подружка по имени, кажется, Нонна. Она сказала, что погибшая собиралась навестить свою одноклассницу, живущую в той парадной, где я обнаружила ее.
Покопавшись в сумочке, Козырева протянула мне бумажку.
- Здесь фамилия этой подружки, ее домашний адрес и школа.
Я развернул листок, увидел фамилию Страховой и понял, что отпал еще один очень важный вопрос.
Когда Козырева ушла от меня, я позвонил Бухарову:
- Дорогой, брось все и беги в тот дом, где жила Таня. Немедленно! Надо проверить, была ли оборвана пружина на внутренней двери тамбура к моменту гибели Тани, и установить, когда произошел обрыв.
Не прошло и двух часов, как Бухаров сообщил мне:
- Переговорил с дворником, техником-смотрителем и жильцами первого этажа. Пружина утром была целой. Обрыв обнаружили около семнадцати часов. Новую пружину поставили после гибели Тани.
При следующей встрече с Ларисой Николаевной я вместе с ней проанализировал полученные в результате доследования материалы и объявил, что на этот раз следствие будет не приостановлено, а прекращено с одновременным прекращением розыска "преступника".
- Человек, который ударил Таню дверью, не предполагал и не мог предполагать, что для того, чтобы открыть ее, больших усилий не нужно. Поэтому он толкнул ее, как толкал тогда, когда на ней была пружина, сбил Таню с ног и, не заметив, как она падает, проскочил дальше. Вот почему все усилия милиции по его розыску оказались безрезультатными. Иначе и быть не могло.
Лариса Николаевна приняла это сообщение спокойно.
- Поймите меня, - сказала она, - мне не давала покоя мысль, что Таня убита, а убийца гуляет на свободе… Как же быть теперь с Тыриной?
- Попросите у нее прощения, - посоветовал я. - И как можно быстрее…
Нинель
Наталья Петровна Булгакова, наш старейший и уважаемый следователь, целый год добивалась перевода в прокуратуру района, в котором жила: поближе к дому. Наконец ее просьбу удовлетворили. Мы тепло попрощались с ней, а на следующий день прокурор распределил между нами незаконченные ею дела. Меня он почему-то пожалел и дал только одно - об оставлении в беспомощном состоянии двухмесячного ребенка.
Раньше мне таких дел держать в руках не приходилось. Любопытства ради я открыл обложку и на первом листе увидел большую фотокарточку, с которой на меня смотрели два темных, широко раскрытых глаза. Взгляд их был не по-детски осмысленным, удивленным, тревожным, зовущим, и если бы над этими глазами я не заметил вышитый чепчик, а под ними - соску-пустышку с кольцом, то никогда бы не подумал, что на фотографии запечатлен младенец. Дело заинтересовало меня, я стал читать его и вскоре узнал, что год тому назад, 12 августа, в шесть часов утра, этого младенца нашла Прасковья Сергеевна Кашина, пенсионерка, бывшая подсобница с фабрики "Скороход", вдова.
Вот что рассказала тогда Прасковья Сергеевна следователю: "Я живу на Лиговке, недалеко от Обводного канала, занимаю комнату в коммунальной квартире на третьем этаже. В то утро я вышла на лестничную площадку, чтобы выбросить мусор, и услышала плач ребенка. Стала спускаться и вижу - ребеночек этот лежит, завернутый в одеяльце, на подоконнике, между третьим и вторым этажами, а поблизости никого нет. Я подумала, что мать куда-то отлучилась, сейчас придет. Стою пять минут, десять, пятнадцать… Ребенок все плачет, надрывно так. Потом чихать стал. Я развернула его, потрогала - весь мокрый. Заглянула в пакеты из целлофана, что рядом лежали, а там рожки с прикормом и много пеленок. Зачем? Не по себе мне стало. Что, думаю, делать? Закутала я ребенка, спустилась на второй этаж и позвонила Наташе Лозинской. У нее трое своих, мал мала меньше. Она как увидела меня в дверях, так и остолбенела, слова вымолвить не может. Я ей говорю: так, мол, и так, кто-то ребенка оставил. Мокрый, плачет, чихает. Наташа схватила его - и в комнату, а я за пакетами поднялась. Вернулась - дите на столе, голенькое, ручками-ножками сучит… Девочка. Подмыли ее, перепеленали, дали рожок с молоком. Она поела и уснула. А мы задумались: кто бы мог быть ее матерью? Всех женщин нашего дома перебрали, каждую минуту на лестницу выглядывали: может, кто вернулся за ребенком? Там никого не было. Стали рассматривать пакеты. Двадцать восемь пеленок, пододеяльник, распашонка, чепчик, косынка. Это помимо того, что на ребенке. И еще четыре рожка с прикормом, один с чаем. Решили вызвать милицию. Спустилась я к автомату, позвонила. Они приехали быстро, составили акт, забрали ребенка и сказали, что отвезут его в детскую больницу. А я пошла к себе, написала объявление, на случай, если кто-нибудь придет за ним, и приколола к подоконнику. Только никто так и не появился".
Булгакова в поисках лица, оставившего ребенка (а им могла быть не только мать), запросила детскую больницу, милицию, "скорую помощь". Из больницы ей ответили, что девочка, судя по росту, весу и метке от введения противотуберкулезной вакцины, родилась два месяца назад в родильном доме; уголовный розыск сообщил, что заявлений о пропаже грудных детей в органы милиции ни до, ни после 12 августа не поступало; "скорая помощь" выдала справку о том, что выездов, связанных с гибелью женщин на улицах и в общественных местах города, в тот день не было.
Она допросила многих жильцов дома, осмотрела и направила на исследование белье и одежду девочки, надеясь получить хоть какие-нибудь сведения о лице, оставившем ребенка, или о его матери, и все впустую. Предусмотренный законом срок следствия был ею исчерпан, дело пришлось приостановить.
Теперь, заканчивая его чтение, я все более и более осознавал, что не смогу ограничиться направлением в милицию шаблонного письма с требованием активизировать розыскную работу и должен найти новые средства для того, чтобы отыскать мать девочки. Новые… А какие? Можно запросить из родильных домов списки девочек, появившихся на свет в июне, а лучше в мае - июле, с учетом возможной ошибки при определении возраста той, которая интересует меня, и навести справки о них. Но в Ленинграде около двадцати родильных домов. Есть еще Институт акушерства и гинекологии, Клиническая больница Педиатрического института, где тоже принимают роды… Огромная работа! Даст ли она результат?