Глава 7
Милявская остановила такси, захлопнула дверцу и пошла по тротуару Большого проспекта Васильевского острова, удивляясь качеству недавно положенного асфальта. К счастью, инфекционная больница, где работала медсестрой нужная ей гражданка, находилась здесь, а не на Среднем или Малом. Там сегодня, под снежным дождиком и в гололёд, можно было запросто поломать ноги.
Здесь Милявскую всё устраивало, огорчала лишь собственная оплошность - боясь пробок и прочих дорожных происшествий, Галина Семёновна вызвала такси на семь утра, хотя могла бы полчаса подождать. Теперь же придётся зябнуть в темноте, в прозрачном павильончике на автобусной остановке, рядом с круглосуточным ларьком.
Милявская знала, что именно сюда обязательно придёт вычисленная ею за эти дни дальняя родственница Сергея и Михаила Горюновых, которая должна что-то знать. У Алевтины Панкратьевны Рыжовой с минуты на минуту заканчивалось дежурство, а жила она на Полтавской улице и на троллейбус садилась здесь.
Галина Семёновна, подвернув подол "дутого" пальто, уселась на холодную скамейку - с утра очень болели ноги, скорее всего, из-за мозглой погоды. Нужно будет после возвращения домой сразу же принять душ, пропарить ступни в горчице и надеть шерстяные носки. Очень плохо получится, если Рыжова по какой-то причине не явится - например, тоже заболеет. Или не удастся её узнать - ведь Милявская имела только словесное описание женщины, а такие портреты не всегда получаются точными.
Худенькая невысокая тётенька в синем пальтишке с норковым воротником, закрыв промокший зонтик, зашла под навес и присела рядом с Галиной Семёновной, стараясь занять как можно меньше места. Милявская, сделав вид, что заметила на дороге свой автобус, встала, шагнула вперёд и резко обернулась к соседке по скамье. Та почему-то вскинулась, подняла измождённое худое лицо, и Милявская даже при неверном освещении заметила, что по щекам женщины текут слёзы. Впрочем, это мог быть и растаявший снег. Автобус постоял, высадил двух девушек, принял трёх других пассажиров и уехал по Большому проспекту к центру.
- Почему вы плачете? - спросила Милявская, возвращаясь к женщине. Та отвернулась, намертво стиснув зонтик, и в её глазах застыл ужас. - Алевтина Панкратьевна, вы можете мне доверять. Вот моё удостоверение.
Услышав своё имя, Рыжова вскочила, хотела убежать, но всё-таки не сделала этого. Наоборот, протянула руку и взяла книжечку, нашарила в кармане очки. Милявская проворно нырнула в свою сумку, достала фонарик, включила его и поднесла к документу. Рыжова благодарно кивнула и принялась внимательно читать немногие слова - отпечатанные и вписанные от руки. Галине Семёновне показалось, что она шевелит губами, как малограмотная. Впрочем, дело так могло и обстоять - Алевтина родилась с глухой деревне и только чудом зацепилась за ленинградскую коммуналку.
- Вы меня специально здесь ждали? - Рыжова вернула удостоверение и перевела дух. Милявская кивнула. - Но зачем? Разве я могу помочь?
- Можете. Иначе для чего я приехала сюда так рано? - Галина Семёновна уселась поудобнее. - Я знаю, что вы проживаете в коммунальной квартире, поэтому и не прислала повестку. Соседи всегда готовы поставить это в вину, не так ли? По той же причине не явилась в больницу - зачем лишние пересуды на службе? Учитывая, что вопросов будет мало, и лично вы ничего противозаконного не совершили, я выбрала такой вот способ встретиться. Просто посидим, вместе подождём автобус или троллейбус. И посудачим, как две старые кумушки, которым охота скоротать время…
- Спасибо вам. - Женщина вытерла слёзы пальцами. - Спрашивайте.
- Вы и есть Рыжова Алевтина Панкратьевна, тридцать пятого года рождения, из Великолукского района Псковской области? Ваши точные данные у меня имеются, поэтому я не прошу предъявить паспорт. Вы работаете в третьей детской больнице. Вдова с 1991 года, сын с семьёй проживает отдельно. В Петербурге имеете родственников, их фамилия - Горюновы. Вот они-то меня и интересуют. Те, которые проживают на проспекте Пятилеток, Сергей и Людмила. А также псковские - Михаил, Любовь и их дети. Пожалуйста, расскажите всё, что знаете о них. Давно вы виделись с кем-то из Горюновых в последний раз? Ничего не бойтесь, не стесняйтесь - говорите. Я не стану перебивать.
- Я не знаю, где они сейчас…
Рыжова прищурилась на огни автомобильных фар и поморщилась, будто каждое слово давалось ей с огромным трудом.
- После Рождества Серёжа с Людой уехали в деревню, под Псков. Исчезли, а мне ничего не сказали. Мишка с детишками и Любиными стариками тоже там, в избе, жил. Сама Любашка третьего ребёнка ждала - он должен был в конце декабря подоспеть. А я их всех десятого декабря видела, в свой день рождения. Любаша весёлая была - я удивилась даже. Ведь раньше она на жизнь всё жаловалась, не знала, как детей будет поднимать. А после, вроде, всё у них устроилось. Я ж работаю много, девчонок молоденьких в больнице подменяю. Им - жить, а мне лишь бы из квартиры своей убраться. С Горюновыми-то раньше чаще виделись, когда на праздники собирались, на дни рождения. А сейчас не особенно-то разгуляешься, но я всё же пирог-то испекла, когда минуло мне шестьдесят четыре годочка. В последний раз обе семьи и навестили меня. А теперь про то, что с ними на днях случилось, я только от соседей и знаю.
- Что случилось? - испугалась Милявская.
Понимая, что нужно подбодрить Рыжову, она нашарила трясущуюся от волнения руку медсестры и сжала её холодные шершавые пальцы.
- Вы говорите, все Горюновы жили в деревне. Откуда вам известно, где они были? Вы ездили к ним туда, под Псков?
- Недавно, на выходные, решила поехать. Деньги-то я должна была Серёге, да всё никак не могла отдать. Первый раз пришла в середине января и долго в дверь звонила. Могли ведь предупредить, что уезжают, - раньше-то всегда так делали. Я топчусь на коврике у двери, ничего не понимаю. Люда-то хворала, последнее время редко из дома выходила. А если и спускалась в магазин, то ненадолго. Думала, дождусь, а их всё нет и нет. Я запаниковала, заподозрила, не случилось ли чего, раз не открывают. Бросилась к соседке ихней, Вале Гнедовской, - мы с ней знакомые. А Валя и говорит - сегодня, рано утром, они с младенцем уехали. Наверное, говорит, на дачу или на Псковщину к родне. С каким, говорю, младенцем? А Валя отвечает, что сама точно не знает. Но видела, что Серёга кулёчек носил, а Люда на лоджии сидела, гуляла с маленьким. Скорее всего, Любашкин младенец, только она-то сама где? Потом я узнала, что и в деревне её не было. А так там все собрались, и ребёночка соседи деревенские видели, и старших Любашиных детишек. Старики-родители в избе жили, а с ними Серёга, Люда, Мишка, дети. Все, кроме Любаши.
- Понятно, - кивнула Милявская, мысленно сопоставляя свои данные с показаниями Рыжовой. - В январе деверь Любы и его жена спешно выехали из Петербурга в деревню на Псковщину с грудным ребёнком, матерью которого предположительно является Любовь Горюнова. Сама она исчезла. Когда вы видели её в последний раз, она была непривычно весёлой и, против обыкновения, не жаловалась на жизнь. Своими планами Люба с вами не делилась? И родственники ничего не рассказывали?
- Да уж не знаю, какие у них там планы были, а только если это - Любашкин ребёнок, почему она сама-то пропала? И Людмила с Сергеем от людей таились, каждого шороха боялись. Я в деревню-то приехала, решила спросить, в чём дело, почему они ведут себя так странно. И долг висел на совести, как гиря.
Рыжова пропускала уже третий автобус, но даже не делала попытки закончить беседу. Наоборот, ей с каждой минутой всё больше нравилась Милявская, и очень хотелось пооткровенничать. У медсестры затеплилась трепетная надежда на то, что эта пожилая интеллигентная дама поможет ей понять, что же произошло в семье родственников.
- Еле добралась, пришлось в кузове грузовика тридцать километров ехать. Являюсь, а у Горюновых вместо дома - пепелище! Что вам сейчас говорю, от соседей узнала…
- Их дом сгорел? - перебила Милявская. - Когда это было?
- Я двенадцатого там была, а сгорело-то всё в среду, девятого. Ни с кем из родных я и поговорить не смогла - кто в больнице, а кого уже на кладбище свезли. Соседи объяснили, как дело-то было…
Алевтина Панкратьевна тоненько завыла, потом внезапно замолчала и всхлипнула.
- Теперь-то понимаю, что прятались они, и потому весточек не слали. Не хотели меня впутывать. А тем утром соседка Горюновых свою корову проведать вышла. Та вскоре отелиться должна была. Из хлева уже высунулась, вдруг видит - две машины подъезжают. Одна легковая, а другая, такая, знаете… Вроде той! - Рыжова указала на проносящийся мимо джип. - Соседка затаилась - всё же интересно поглядеть, что дальше будет. Горюновы и в деревне вдруг стали людей сторониться. Детей на улицу не выпускали и сами очень редко выходили. Ребёнка никому не показывали, гостей на крестины не звали. Соседи даже не знают, как нарекли мальчика-то. Но дня за два до того, как машины прибыли, Сергей вроде бы ребёнка куда-то увёз. Так что в то утро грудничка в избе не было. И не нашли его…
- Интересно.
Милявская пожалела, что не может прямо здесь писать протокол. Придётся всё же пригласить Рыжову в прокуратуру, потому что её показания могут очень пригодиться Тураеву.
- Что ещё говорили соседи в деревне?
- Та коровница видела, как человек пять или шесть мужиков вошли на двор к Горюновым, постучали. Те не открывали, но дверь быстро вышибли. Потом начали в избе кричать, звон разбитого стекла послышался, материться начали. Вроде бы случилась драка. А телефона ни у кого нет, милиции своей тоже. Да деревенские рот разинуть боятся, лишь бы самим уцелеть. По занавескам тени мечутся, вещи падают, вроде бы ищут чего-то в доме и во дворе. Во все сараи заглянули! Соседка со страху дышать перестала, молится только, чтоб её не заметили. Вдруг эти шестеро выбегают, несутся к машинам и срываются с места. А горюновская изба уже горит, дым через крышу, пламя из окон. И кричат внутри дома дети, а выбраться не могут. Как-то умудрились Любашкиных старших вытащить и Михаила, а старики уже мёртвые были. Мишку сильно избили. Девочка онемела, и до сих пор ни слова сказать не может. У парнишки лицо обгорело, а Мишке, отцу его, ногу будут отнимать. Он тоже весь в ожогах. А где Сергей с Людмилой и грудным - не знаю. Я вчера, когда на проспект Пятилеток-то позвонила, Гнедовским, они сказали, что Сергей появлялся ненадолго. Сказал про пожар в деревне под Псковом и про то, что их дачу в области спалили тоже. Так же на двух машинах приехали - на следующий день, десятого февраля. А потом снова пропал. Уехал, не сказавши адреса. Запуган он очень, Галина Семёновна, на себя не похож. Постарел мужик лет на двадцать, заикается, глаза у него прыгают в орбитах. Про Любашку Валя его спрашивала, так Сергей только головой мотает. Взял кое-какие вещички и пропал. Я боюсь, как бы квартиру ихнюю не подожгли - единственное ведь жильё осталось. Не знаю, где они сейчас ютятся, но как без городского-то жилья? Вся в ужасе хожу, на работе только об этом и думаю. Самое главное, Любашка где? Хоть бы весточку получить, прояснить, что с ними приключилось. Вы-то сами ничего не узнали?
Милявская понимала, что трагической вестью окончательно добьёт Рыжову, но, в то же время, осознавала свой долг. Кому-то всё равно придётся сообщить Алевтине Панкратьевне об ужасной кончине Любови Горюновой, и Галина Семёновна решила взять тяжкую миссию на себя.
- Вы готовы услышать горестную весть, Алевтина Панкратьевна? - Милявская взяла Рыжову за руки, и та, ещё ни о чём не узнав, зарыдала. - Люба погибла в ночь на четвёртое февраля в Москве. Кто её убил и за что, пока не ясно. Судя по всему, третьего своего ребёнка она родила в столице, а после скрывалась вместе с ним от кого-то. И, вероятно, этот кто-то нагрянул несколько дней спустя в избу Любиных родителей и на дачу Сергея Горюнова. Я предполагаю, что и том, и там искали ребёнка. Не найдя его, решили отомстить вот таким образом…
- Да зачем им Любашин мальчонка?! - еле вымолвила Рыжова.
Милявская решила проводить её до дома, потому что после ночного дежурства, трудного, неожиданного разговора на остановке услышать такое и не сорваться очень трудно. По крайней мере, Алевтина держалась уже из последних сил.
- В комнате, которую Люба снимала в Москве, были обнаружены дорогие вещи. Вы говорите, да и мы располагаем сведениями, что материальное положение семьи Горюновых было не блестящим. Значит, Любе где-то удалось получить большую сумму денег. Скажите, она способна, например, украсть?..
- Что вы! - Рыжова замотала головой. - Она честная такая, каких мало сейчас. В крепкой православной семье росла. Скорее руку бы себе отрубила!
- На работу она вряд ли могла устроиться, будучи беременной и сразу после родов. К тому же, честным трудом таких денег не заработаешь за короткое время. Они не продавали ни квартиру, ни машину?
- Я не знаю… Вроде, нет. Что могли, давно уже загнали. И не стала бы Любашка в Москве на эти денежки красиво жить! - Сухонькое тело Алевтины Панкратьевны содрогалось от рыданий. - Чем она не угодила-то им, скажите! Для чего пацанёнка искали? Вы ведь знаете что-то, я чувствую. После того, что услышала сегодня, всё смогу выдержать. Раз не померла и говорю с вами, силы ещё не кончились.
- Я не знаю наверняка, а только предполагаю, - осторожно начала Галина Семёновна, прекрасно понимая, что поступает не по закону, нарушает тайну следствия и выкладывает непроверенные факты. Но она надеялась таким образом разбудить память Рыжовой и извлечь из её тайников сведения, на данный момент забытые. - Вы можете воспринять эту версию как оскорбительную, совершенно невероятную, но я обязана её высказать. Итак, Люба забеременела третьим ребёнком, а семья и без того влачила жалкое существование. Аборт по каким-то причинам она не сделала. Деверь с женой материально помочь тоже не в состоянии. Странным образом Люба оказывается в Москве, где до этого ни разу не бывала. - Милявская заметила, что Рыжова кивает, подтверждая правоту следователя. - Люба родила сына тридцатого декабря. Седьмого января она сняла комнату в одной из московских квартир, и ночь провела там. С ней был новорождённый сын. Утром следующего дня она отдала ребёнка Сергею и Людмиле Горюновым, а сама осталась в Москве. Родственники увезли малыша в Питер. Молодая мать на улицу не выходила, платила большие деньги хозяину, чтобы тот обеспечивал её продуктами и прочими необходимыми вещами. Часто звонила в Псков мужу и детям - тогда они ещё не уехали в деревню. Покупала, как я уже говорила, совершенно неподъёмные для их бюджета вещи. Например, норковую шубу или дорогие детские игрушки. Третьего февраля она была обнаружена преследователями в своём убежище. Судя по всему, перед смертью Любу зверски пытали. Труп был изуродован так, что лучше вам об этом не знать. Скорее всего, несчастная и назвала те адреса, где родственники могут спрятать мальчика. Квартиры в Питере и в Пскове проверили, но трогать не стали. А вот деревенские постройки, принадлежавшие именно Горюновым и никому больше, уничтожили. Я думаю, что Любин сын находится в таком месте, о котором она не знала. А искали ребёнка потому, что был уговор на его продажу.
- Господь с вами!.. - пробормотала Алевтина Панкратьевна и вдруг застыла, как поражённая столбняком.
Милявская хотела попросить её покопаться в памяти, ещё раз прокрутить последний разговор, состоявшийся около двух месяцев назад, за двадцать дней до рождения ребёнка. Но, неожиданно для себя, она произнесла совершенно другие слова.
- Люба совершила то, что на блатном жаргоне называется "кидняк". Она взяла деньги, а ребёнка не отдала. Подменила его младенцем, купленным у бомжихи на вокзале, а своего отправила с деверем и его женой в Петербург. Обман раскрылся, и Люба была зверски убита. Лично мне очень жаль молодую женщину, но она должна была понимать, с кем связывается и на что обрекает себя. По крайней мере, следовало вернуть деньги. Ведь те, кто хотел приобрести ребёнка, платили не только за роды в элитной столичной клинике. В течение какого-то времени они опекали беременную, подкармливали её, давали возможность отдыхать…
- Вспомнила! - Рыжова закричала так, что стоявшие рядом люди повернули головы, и тон пришлось сбавить. - Вспомнила! - повторила она уже шёпотом. - Действительно, Дюбашка ко мне на день рождения приехала из санатория, из Калининградской области. Я ещё удивилась, на какие деньги она здоровьице поправляет. Она отвечает: "Нашёлся добрый человек", Но потом, когда они с Мишкой уходили, она заявила: "Если завтра не приду к Розалии, Иннокентий меня убьёт". Я у Мишки спрашиваю: "А кто этот Иннокентий? Откуда?" Никогда такого не знала". А Михаил аж лицо скривил: "Да тот самый доброжелатель!" Я-то решила, что Любка хахаля завела, а потом думаю - да как же? У неё же пузо нас нос лезет! А чем другим она богатому платить может, не догадалась. Значит, решила младенца продать, а после передумала? Вот почему его прятали всё время, перевозили с места на место! Галина Семёновна, милая вы моя, у меня как пелена с глаз упала!.. Я когда узнала, что Любка залетела, спросила: "На аборт пойдёшь? Вы же и с двумя скоро ноги протянете!" А она: "Это не по-божески - убивать дитя в чреве". Я чуть на пол не села. "А куда денешь, в роддоме оставишь? Или подкинешь к чужому порогу?" Она улыбается: "Если Бог даёт младенца, даст и возможность его вырастить". Я потом перестала думать об этом - ихнее дело. А сейчас догадалась. Людмила, Серёгина жена, рассказывала, что есть такая фирма, где устраивают знакомства бездетным парам и тем, кто носит нежеланного ребёнка. И деньгу гребут огромную - как посредники. Многие неимущие таким образом поправили материальное положение. "Нашей Любке бы так!" - сказала Людмила. Я только рукой махнула - своих забот по горло. Думала, что девки дурачатся, болтают всякую чепуху. А оказалось - правда?..
- Я не могу утверждать наверняка, но этой версии отдаю предпочтение. Значит, вы под протокол можете сообщить, что Любовь Горюнова вела подобные разговоры и называла имена - Розалия, Иннокентий? Что она отдыхала на непонятно где добытые средства в санатории, не испытывала больше беспокойства за судьбу будущего ребёнка? Как я поняла, Михаил был в курсе?
- Да они все, наверное, знали, - немного погодя предположила Рыжова. - Иначе как бы Любашка объяснила, откуда деньги взялись? И почему парнишку нужно всё время прятать, тоже непонятно. Мишка с детьми то в Пскове жил, то в деревню выбирался. Когда на городской квартире был, Люба ему из Москвы звонила. Видно, чувствовала, что на неё выходят, и в последнем разговоре попросила перепрятать дитё. Мишка приехал к тестю с тёщей, передал старшему брату наказ. Они сорвались и исчезли, а вскоре те машины приехали. Я вот и не представляю, знает ли Мишка, что вдовцом остался? Смогли найти его в Пскове, в больнице, или нет? Старики-то точно ждали Любашку в гости, а теперь вот на том свете встретились с ней…
- Нет, никто ещё не знает. Из Москвы хотели сообщить, но по месту прописки погибшей никого так и не застали. Вот, я известила вас, и это - удача. Очень прошу, если найдутся Сергей с Людмилой, позвонить мне.