* * *
- … И вот, получаеццы, что камера с пидерами оказалась как раз через стенку с бабской. Ну, стенка - эта тока так говорится. Не стенка. Стенища! Короче, Бог знает что…
- Не поминай всуе, падла!
- Ага, хорошо… Короче, пес знает что. Толщины в ней было полметру, не меньше. - Где это было, гришь?
- Да где-то в Сибири.
- Вот бля-а-а…
- Дык слушайте дале. Когда-то труба там была, в этой стенище. Потом трубу вынули, а дыру заложили известкой. И вот пидеры, значит, про это пронюхали и ну эту дыру колупать. К бабам, короче. Проколупали…
- Чё, шмонов там не было?
- Не кажин же день… Дык вот, проколупали дырочку узеньку, стакан еле пролазит. Бабы на той стороне рады, дурехи, конечно. Да тока базарят: "Чё проку? Через таку нору хрен чё получиццы". А пидары им: "Нет, - грят, - мы придумали". И начали оне вот такой херней занимаццы. Сперва какой-нибудь пидар руку в эту дыру сует, а с другой стороны одна из баб ему подставляеццы, и вот он ее ну нахерачивать! Пока тая не кончит. Опосля поменяюццы, и уже баба ему дрочит.
- Ништя-а-ак!!!
- Потомока так же другая пара. И так круглые сутки, как на конвейере.
- А мусора?
- А чё мусорам? Чё оне могут увидеть? Hу лежит кто-то там на нарах, да и лежит. А куды рука евона идет, и не поймешь.
- Ага-а…
- И, значицца, все это так продолжалыся несколько суток. Пока такая херня не случилыся. Был там толстый один такой.
- Жопастый!
- …И вот пришла евоная очередь, сунул он руку. Не впервой уже, ране скока совал, и все ништяк. А тута то ли кирпич он какой в глубине зацепил, и тот опустился, то ли еще чего. Но тока застрял пидарас. Ни туда, ни сюда.
- Как Винни-Пух.
- Лежит он, значицца, жопою дергает, руку вытаскиват. И никак. Лежит час, лежит два. Ссать давно захотел. И ника-а-ак! А другие пидары злые - тако дупло заткнул ератическо. Злые, бля буду! Готовы убить! "Ты, - грят, - толстопятый, отлипай, как хошь, от кормушки, или сами отлепим". А он бы и рад. Да ника-а-ак!!! И берут оне его в несколько рук и ну тянуть на себя. Он верещит, аки кабанчик, а не лезет. Оне того сильнее его!.. И тута легавые…
- Конечно, кады же без них.
- Вбегают, значиццы, в камеру и ну всех херачить. "А ну выйти, - орут, - на поверку! А ты, толстожопый, чё развалился?" Пинают его, он орет, а все лежит. Легавые: "Чё, значит, такое? Ты совсем охренел? Нас не боишься?" Он: "Да застрял я. Не вылезти". Тут мусора все просекли. И обалдели аж. И пидару этому: "Ах, ты ж пес похотливый! Жаль, что руку, - грят, - а не фуй ты туда засунул"…
Целыми днями я выслушивал эти истории. В ушах от них уже образовались мозоли, но кроме этого никаких других способов времяпрепровождения здесь просто не было. Разве что пересчитывать трещины на потолке. Несколько газет и журналов, которые нашлись в нашей и в соседних палатах, я давно прочитал, так же как и парочку дешевых засаленных книжек с низкопробными детективами. В карты я не играл. Впрочем, как и другие - здесь любое движение было под строгим контролем цириков и медсестер. Так что оставалось лишь выслушивать всю бодягу, которую гнали круглые сутки зеки.
Шли десятые сутки моего пребывания в больничке, и мне уже, явно поспешив, сняли швы. И, похоже, уже собирались выписывать, но когда точно, я не ведал - не знал. Врач молчал. И даже Оля, которую я попросил произвести разведку, вернулась ни с чем.
- Ты же сам знаешь, Костя, - виновато сказала она, присев на краешек моей кровати, - что здесь за порядки. Похуже, чем в дурке. Может, тебя продержат еще до следующей моей смены?
- Нет. Это точно.
- Я попробую подмениться, - вздохнула она. - Послезавтра выйду. Вдруг еще застану тебя.
- Зачем? - задал я дурацкий вопрос.
Она молча пожала узким плечиком, улыбнусь и томно закатила глаза.
- У тебя могут быть неприятности, - заметил я.
- Да ты что?! - притворно ужаснулась вполголоса Оля. - Мне завотделением говорил то же самое. Я ответила, что пусть хоть увольняют, и он отвязался. Сначала найдите кого-нибудь на мое место, а потом качайте права, - ехидно хмыкнула она. - Ой, я пошла, Костик. У меня там две капельницы. Будет время, сразу зайду.
И она убежала, а я остался слушать очередную ботву про вора, который, чтобы выйти на три дня на свободу, за огромные деньги поменялся с похожим на него вертухаем одеждой и ушел погулять. И вернулся в срок, как обещал, но вертухая, сидевшего все это время за вора в камере, братва уже опустила.
Как меня все это достало! Единственный просвет - это Оля. И то ее скоро у меня отберут… Вернее, меня отберут у нее… У нас осталось так мало времени на то, чтобы быть вместе! И возможно, поэтому между нами все происходит, как в известной легенде про самолет, который вдруг начал падать, и все пассажиры, поняв, что через минуту погибнут, стремительно скинули всю одежду и начали заниматься сексом. У этой истории счастливый конец - пилотам удалось выровнять самолет у самой земли. Нам же, в отличие от тех пассажиров, предстоит разбиться уже в ближайшее время. И никакое чудо нас не спасет. Уже завтра в девять утра Оля сдаст смену, и мы распрощаемся навсегда.
Я не мог разобраться, что же такое произошло между нами. Почему так вдруг?! Понимаю, я - зек, отделенный от мира толстыми стенами и злыми охранниками и обреченный на долгое гражданское безбрачие. Готовый сейчас побежать за любой мало-мальски нарядной юбкой. Но эта красавица что нашла во мне, непутевом? Именно во мне, тогда, как на воле полным-полно нормальных, ничем не запятнанных свободных парней? Накануне у меня в голове даже мелькнула мысль: "А не происки ли это со стороны Мухи, Живицкого и компании? Вдруг, это они за каким-то ладаном подсовывают мне эту девицу, и когда я пойму, за каким, будет поздно?"
А стоило ли вообще ломать себе голову? Надо было просто ловить момент. Брать, что дают, и радоваться жизни. Когда-то я это здорово умел - жил по принципу батьки Махно: "Если встретил корову, ее надо доить, если встретил дывчину, ее надо…" Ну, и так далее. Последнее время все почему-то стало не так. Теперь мне надо сперва "разобраться". Каким-то я стал…
"А ну его к черту! - сегодня ночью твердо решил я. - В сторону все эти ненужные думки. Почему бы этой девчонке просто так, ни с того, ни с сего, не повестись на меня - такого героя с разрезанным пузом? Вспомнить хотя бы историю со знаменитым Червонцем , которая произошла в этих же стенах. Там все было куда круче и зашло куда дальше. Так что не буду забивать себе голову ненужным балластом. Изопью до дна бокал с терпким напитком "Любовь", быть может, последний раз в жизни… Скорее всего, последний раз в жизни"…
- Это снова я. На минутку. - Ко мне на кровать приземлилась Ольга, взяла меня за руку. - Просто совершенно вылетело из головы. Я же принесла твои вещи. Ух, трудно же было их отстирать. Столько кровищи! И все равно пятна остались, правда, совсем незаметные. Ну ничего, вот выйдешь, купим тебе другой спортивный костюм.
- Я не выйду.
- Да брось ты! И вот еще что. - Оля смущенно улыбнулась и даже чуть-чуть покраснела. - Сегодня охрана хорошая. Я договорилась. Тебе разрешат ночью посидеть у нас в сестринской. Может, это и правда последние наши часы, - грустно сказала она. И подскочила с кровати. - Ну, я побежала.
А я ощутил, как у меня приятно заныло в паху. Дождался, когда Оля выйдет из палаты, обвел победным взором доходяг, притаившихся у себя на кроватях, и громко гаркнул:
- Эй вы, пододеяльники! - Издал губами протяжный чмокающий звук и одновременно согнул в локтях обе руки - так, будто натягивал вожжи. -
Вот так вот я вас!
Ко мне сразу подскочил Ворсистый, бесцеремонно уселся ко мне на кровать, наклонился и зашептал - Ну, чего, Коста? Чё сказала? Даст сегодня, ага? Даст?
- Мишаня, отвянь, - добродушно произнес я. - Принеси-ка мне лучше сочку.
Сегодня утром я заметил, что Миха конфисковал чуть ли не полпередачи, которую получил один из больных. И в числе прочей добычи был пакет с яблочным соком.
- Ага, ща. - Ворсистый скрипнул кроватью, оперся рукой мне на грудь и вскочил на ноги. - Слышь, Коста. Я те сочку, а ты мне завтра расскажешь, как было? Лады? Ты ее в душе собрался?
- Иди ты, - ухмыльнулся я. - Ничего все равно не расскажу. И не проси. Захочешь, сам все придумаешь. Давай тащи сок.
И откинувшись на подушку, начал высчитывать, сколько еще ждать до отбоя.
* * *
Нет, это произошло не в душе, как предполагай Миха, а в сестринской, опрятной и чистенькой, как медицинский стерилизатор.
Оля зашла за мной уже после отбоя, и два вертухая, дежурившие на отделении, проводили нас недобрыми взглядами, но не сказали ни слова, когда мы, рука за руку, пересекали коридор.
- Итак, чем займемся? - несколько развязно спросил я, стоило нам оказаться в светлой просторной сестринской. Я окинул комнату стремительным взглядом и сразу непроизвольно отметил, что возле окна, убранного густыми решетками, стоит длинный диван. - Оль, будем гонять чай? - Пока она возилась с непослушным замком, запирая дверь изнутри, я прижался к ней сзади, положил обе ладони на тонкую талию и осторожно коснулся губами ее ушка, еле пробившись сквозь густой заслон из черных волос. От них пахло хорошим шампунем. Или это у нее такие духи? - Правда, мне кажется, мы пришли сюда не за этим?
- И откуда ты догадался? - немного смущенно хихикнула она и, наконец разобравшись с непослушным замком, обернулась и сразу крепко прильнула ко мне всем своим тоненьким телом. - Поцелуй меня. А?
Два раза просить меня о подобном было не надо. Я наклонился, потерся щекой о ее лицо - как хорошо, что сегодня побрился! Потом отодвинул в сторону тяжелую прядь волос и поласкал аккуратное ушко с маленькой золотой сережкой. Жарко дыхнул в мягкую гладкую щечку, поросшую чуть заметным светлым пушком…
Когда я нашел ее пухлые губы; когда ее горячий язык глубоко проник ко мне в рот, то первым, что я ощутил - была легкая, почти незаметная боль в месте еще не до конца зажившего шва. Но сразу ее вытеснило обалденное ощущение слабости в паху. А Оля уже застонала - негромко, так, чтобы не было слышно за дверью, - и ее начала бить мелкая дрожь. Ольга плотно - так плотно, насколько у нее хватало силенок, - прижалась лобком ко мне и начала судорожно дергать бедрами. Такое впечатление, что она стремилась мне кое-что раздавить. Всмятку!
- Оля. Оленька, милая… - Я осторожно отстранил ее от себя. Совсем чуть-чуть - так, чтобы, не дай Бог, ничего не подумала. - Оленька, успокойся. Успокойся, любимая. На минутку. На одну только минутку…
Она широко распахнула глаза и вперила в меня пустой - даже в какой-то мере безумный - взор.
- Вот и отличненько. Извини… но ты на меня так с ходу набросилась, что я аж испугался. Аж растерялся.
Она улыбнулась.
- Эх ты, герой! А я-то дурёха… Ты разве не хочешь меня?
- Очень… Очень хочу! - Я опять крепко прижал Олю к себе и жадно помял ладонями ее круглую попку. У Оли начало сбиваться дыхание.
- Продолжай. - с трудом пробормотала она.
- Разве такое?.. Мы не знаем друг друга. Я уголовник, а ты… Разве бывает такое?.. - удивленно прошептал я.
На этот раз она отстранилась от меня сама. Крепко вцепившись ладошками в мою больничную курточку, стройным станом изогнулась назад и широко улыбнулась. А потом вздохнула.
- Эх, уголовник… Ты, наверное, Бог весть что думаешь про меня. Что я такая-рассякая, нимфоманка, распутница, стремлюсь затянуть на себя любого мало-мальски нормального мужика.
- Оля!..
- Так вот, мой милым герой. Если тебе так нужно, чтобы я достаточно знала тебя… так поверь хотя бы мне на слово - знаю. Ведь это порой приходит сразу, с первого взгляда. Чтобы мне верить, тебе не хватило разве тех смен, когда я постоянно, в любую мало-мальски свободную минутку старалась посидеть рядом с тобой? Ловила каждый момент, переругалась из-за этого с завом. С огромным трудом договорилась с охраной. И вот мы здесь. И у нас только сорок минут. Потом вернется Мария Степановна. У нас только сорок минут. Костя, милый… Даже уже не сорок. Уже тридцать пять. - И она снова плотно вжалась в меня. И опять застонала. Но вдруг на секунду опомнилась и нашла в себе силы прошептать: - Любимый, если я вдруг заору, не дай мне этого делать. Пошли на диван.
Она сбросила прямо на пол свой розовенький халатик и осталась в тонкой футболочке и нарядных беленьких трусиках. И пока я неуклюже возился трясущимися руками с пуговицами на своей куртке, уже юркнула на диван и с такой силой дернула меня на себя, что я на секунду испугался за свой свежий шрам. Но все было нормально - никаких неприятных ощущений в пораненном животе. Или я их просто не замечал, так же как не обращал внимания на легкую приятную боль когда Ольга в экстазе кусала меня за губы.
Я чуть сдвинулся в сторону, и моя рука скользнула ей под футболку. Груди у нее оказались небольшими и крепкими, как у десятиклассницы, а соски набухли настолько, что приобрели размер спелых вишен. Я неловко повернулся, чуть не свергнулся со слишком узкого дивана, но, несмотря на это, сумел сдернуть с Ольги футболку. И тут же жадно припал губами к левому темно-бордовому сосочку - спелой вишенке, не сравнимой по вкусу ни с одной самой изысканной ягодкой. Нежно обхватил ладонью правую грудку.
Ольга застонала чуть громче. Ее руки судорожно боролись с бинтом, которым были подвязаны мои больничные штаны. И ничего-то у нее не получалось.
- Са-а-ам… - с трудом выдавила она из себя.
Я на секунду отвлекся, выдернул наружу длинный конец бинта, сильно потянул за него, и тугой узел распустился сам собой. Ольга в этот момент пыталась одной рукой сдернуть с себя трусы. Точнее, она их просто рвала. И рисковала растерзать свое дорогое белье на клочки.
- Я помогу, - нежно прошептал я, и Ольга тут же забыв про трусы, сильно укусила меня за плечо и занялась тем, что пыталась проникнуть ко мне в штаны. Как ни странно, рука у нее оказалась довольно холодной. А может быть, у меня все, до чего эта тонкая ручка наконец добралась, было горячим (настолько горячим, что просто было готово свариться). Все познается в сравнении.
Я положил ладонь на Олин живот, и он показался мне просто каменным - настолько был напряжен пресс. Несколько раз провел пальцами вокруг впалого пупка и, сдвинув руку чуть вниз, добрался до верхней кромки трусов. Чуть оттянул и снова отпустил резинку. И оторвал взгляд от ее живота, скосил глаза влево.
Похоже, что до того момента, когда она действительно заорет, оставались считанные мгновения. Свободная рука судорожно вцепилась в потертую обивку дивана, голова запрокинута назад, лицо исказила гримаса, которая может быть и при истерике, и при огромнейшем наслаждении.
Я продвинул пальцы под резинку трусов и ощутил мягкий пушок лобковых волос. Ольга выдавила из себя натужный стон и настолько, насколько широко можно сделать это на подобном диване, постаралась раздвинуть в стороны ноги. Нечто подобное ей удалось. Я нагнул голову, слегка куснул ее за сосок и продвинул руку немного вперед - так, чтобы пальцы достали до клитора.
Вот где была настоящая печка! Вот где было просто болото! Зато, как я сразу отметил, в отличие от лобка, волосы на губах были начисто сбриты. Неужели сегодня, перед тем, как отправляться на смену, эта красавица подготовилась к подобной встрече со мной? "Что же, приятно. Очень приятно!" - успел подумать я…
…прежде чем ее тело изогнуло дугой, как это бывает у эпилептиков. Та рука, которая до этого терзала диван, ударила меня в бок, и в мое плечо мертвой хваткой вцепились тонкие пальчики. Казалось, они сейчас выдерут у меня клок кожи с мясом в придачу. Ледяная ладошка - та, что блудила у меня в штанах, - судорожно сжала мой член, и я ужасом представил, как его сейчас сплющит, словно тюбик зубной пасты. И тут же Ольга завыла - надрывно и громко. Охранники в коридоре, наверное, вздрогнули. И, в лучшем случае, расхохотались, в худшем - собрались выламывать дверь.
- Оля! Оленька!!! Успокойся!!! - Я извернулся, как кошка, вжал ее своим телом в угол дивана и сумел отодрать ее ладонь от плеча. И подумал, а не дать ли ей пощечину, чтобы пришла в себя. - Спокойно!
Орать она перестала мгновенно. Через пару секунд открыла глаза. Еще через мгновение улыбнулась и у нее из глаза выкатилась слезинка.
- О Боже, как хорошо! Я буянила, Костик? Да? Я буянила?
Я улыбнулся, удивленно выпучил глаза и покачал головой - мол, такого еще не видел!
- Я уж было подумал, что до суда не доживу. - Извини, милый! - Ольга неуклюже ткнулась губами мне в область ключицы. - Я дура такая! Впрочем, сам виноват, нечего так раздрачивать. О, как же ты меня раздрочил! Никогда в жизни… Еще никогда в жизни не было так… Ничего не помню, вообще ничего.
- Все нормально. Все хорошо.
- Костька, какой же ты! Как я влюбилась в тебя! С первого взгляда. - Она дотянулась до моего лица, и ее ловкий жадный язычок скользнул мне в рот. И опять всю ее сразу стало трясти. Но вот она оторвалась от моих губ и прошептала: - Войди в меня, милый… Войди… Глубже… Сильнее… Жестче…
Она продолжала объяснять мне, как надо с ней это делать, все время, пока я стягивал с нее трусики. Хотя какое там "время"?! Так, пара секунд…
…Все мысли о том, как же мне в кайф. И как бы не опозориться и, будто семиклассник, не кончить уже через пару качков. И, естественно, я позорюсь. И извергаюсь в Ольгу почти мгновенно. Но эрекция не исчезает. Могучая - могучейшая! - эрекция, она даже и не думает ослабевать. И бешеное желание остается все тем же бешеным, сумасшедшим желанием. И я продолжаю трудиться, лишь немного сбрасываю темп. Жадно тиская небольшие девичьи груди. Нежно покусывая налитые сладкой истомой настолько, что готовы взорваться, соски. Приподнявшись на одном локте, пропускаю руку между Олиных ног и тереблю скользкий, набухший от крови клитор.