О личной жизни Ивана Никифоровича никто из сотрудников банка практически ничего не знал. Да, в общем-то и не хотел знать, слишком серой, малоинтересной личностью был начальник управления кадров банка.
Однако жизнь его была далеко не такой уж и серой, как могло показаться со стороны. Кроме серого пальто с каракулевым воротником и такой же шапки серого цвета, был только его "шестисотый" "Мерседес", на котором он ездил на дачу и в некоторые другие места. Остальные атрибуты его жизни были достаточно яркими и красочными.
На даче теперь круглый год жила его мать Матрена Ильинична. Впрочем, тот дом, где она жила, можно было назвать дачей с большой оговоркой.
Это был трехэтажный особняк из голицынского кирпича. В особняке было восемнадцать комнат, одна краше другой. Все отделано лучшими европейскими материалами. В доме были сауна, бассейн, солярий, тренажерный зал. Десять человек прислуги. В одной из самых уютных комнат дома на втором этаже с огромной лоджией во всю стену жила Матрена Никитична. В ее спальне стояла чудовищных размеров кровать под балдахином. На кровати лежала мягкая перина. На противоположной стене спальни висел огромный портрет Сталина, изображенного вполоборота, в кителе, раскуривающим трубку.
При доме была конюшня с пятью лошадьми. Была коляска, на которой Матрена Никитична ездила на прогулку. А сам Иван Никифорович в свободное время баловался верховой ездой на любимом сером в яблоках жеребце Ратмире.
В доме был замечательный повар, которого все величали просто Матвеич. Он умел готовить чудесные супы - уху из стерляди с вязигой, солянки мясную и рыбную, борщи и вторые блюда - пожарские котлеты, жаркое, молочных поросят. А вот по части пирогов он уступал пальму первенства толстой тете Шуре, этих пирогов с мясом, с капустой, с рыбой и со всем, чем угодно, любой мог съесть немереное количество - до того они были вкусны, буквально таяли во рту. И только за одно блюдо бралась сама Матрена Ильинична - это были ее фирменные сибирские пельмени, этого она не доверяла никому.
Обедали поздно, очень сытно. Под обед Иван Никифорович позволял себе рюмочку водочки либо смородиновой или вишневой наливочки. Не отказывалась от горячительных напитков и мать. Но, к сожалению, режим работы у Фефилова был таков, что частенько Матрене Ильиничне приходилось обедать без сына. Но она не отчаивалась, у нее уже были две приживалки из дальних родственниц, безропотные старушки лет семидесяти, которых она постоянно поучала уму-разуму.
- Все, что здесь есть, нажито тяжелым трудом моего сына, - говорила она одни и те же слова раскрывшим от обожания рты приживалкам. - Он ни сна, ни отдыха не знает. Вот вы тут щи да пироги трескаете за обе щеки, а он на работе одним чаем обходится. Некогда ему. Он не из нынешних. На таких, как он, вся Россия держится. Если бы все были такими, как он, не развалился бы Советский Союз.
И никому, разумеется, не приходило в голову возразить ей, что, если бы не развалился Советский Союз, не был бы Иван Никифорович Фефилов начальником управления кадров банка "Роскапиталинвест", а был бы полковником КГБ в отставке и жили бы они в трехкомнатной квартире блочного дома неподалеку от метро "Щелковская", а не в трехэтажном особняке, скрытом от посторонних глаз за трехметровым забором в ближнем тихом Подмосковье, ездил бы он не на "шестисотом" "Мерседесе", а на метро или в лучшем случае на такси и кушали бы они не уху из стерляди, приготовленную искусным поваром Матвеичем, а неизвестно из чего сделанные сосиски в целлофановой оболочке, которыми они и питались долгое время после того, как Иван Никифорович развелся с женой.
А то, что видели люди в особняке Фефилова, поневоле вызывало чувство трепета и осознания собственного ничтожества. Но надо сказать, что мало кто это все видел. Иван Никифорович не любил пускать пыль в глаза, он не хотел казаться, а хотел быть на самом деле.
У Ивана Никифоровича тем временем рос сын Илья. И на сей момент ему было уже около двадцати пяти лет. Но в особняк сын не допускался. Фефилов был человеком мстительным, и свою ненависть к неверной супруге перенес и на ни в чем не повинного сына, которому при разводе не было и семи лет. Поначалу Иван Никифорович платил ему алименты, как положено, а после того, как стал ворочать сотнями тысяч долларов, старался вообще ничего не платить. К его великому сожалению, иногда поневоле приходилось.
Как-то несколько лет назад ему позвонила бывшая жена и попросила помочь устроить Илью в институт. На что получила от Ивана Никифоровича резонный и справедливый отказ.
- Пойми, Валентина, - спокойным нравоучительным тоном произнес Фефилов. - Ценность человека определяется тем, чего он добьется своими силами и способностями, а не какой-то там протекцией. Я вот, например, никогда ни на кого не рассчитывал. Служил в армии, вступил там в ряды КПСС, до одури зубрил немецкий, после демобилизации поступил в иняз. Потом работал на ответственных должностях, выполнял свой долг, честно служил Родине. И служу поныне. Так что пусть Илья растет честным и порядочным человеком, таким же, как его отец и дед, и не посрамит славную фамилию потомственных чекистов Фефиловых.
Впоследствии Фефилов узнал, что сын в институт не поступил и пошел в армию. Там был жестоко избит "дедами" и отправлен с сотрясением мозга в госпиталь. Но, однако, впоследствии отслужил свой положенный срок и благополучно вернулся домой. Но тут Ивана Никифоровича ждала гораздо более серьезная неприятность, на которую ему поневоле пришлось отреагировать.
Сын вернулся из армии как раз в самый период развала Союза и установления так называемых "рыночных отношений". Он тоже захотел приобщиться к "рыночным отношениям" и занялся откровенным мошенничеством, понаделал долгов, а в конце концов угодил за решетку. И именно в это время Фефилов переходил с одной работы на другую, в банк "Роскапиталинвест". Судимость сына, пусть даже и не живущего с ним, могла сильно помешать ему в его карьере. И это был первый и последний случай, когда Иван Никифорович помог сыну. Узнав о случившемся от Валентины, Фефилов отправился к старому товарищу, занимавшему ответственный пост в прокуратуре.
Они долго беседовали в служебном кабинете. Результатом беседы было полное прекращение уголовного дела против гражданина Фефилова Ильи Ивановича. Илья был выпущен на свободу.
- Погань, - сказал через несколько дней после его освобождения Иван Никифорович, глядя в круглые наглые глаза сына, сидящего рядом с ним на скамейке в Александровском саду, где он назначил ему встречу. - Ты просто погань. Жулик и проходимец…
- А что делать? - пожал плечами сын, гнусно улыбаясь прокуренными зубами. Иван Никифорович вынужден был с неудовольствием признать, что сын очень похож на него внешне - и огромными ушами, и крупным бугристым носом, и тонкими, в ниточку, губами. Просто настоящий урод. Неужели он со стороны выглядит так же? - Жить-то как-то надо. Мама не работает, газету их давно закрыли за ненадобностью, у меня никакого образования… В дворники, что ли, идти? Тебе-то не западло будет, батя?
За эти слова и наглую улыбочку Иван Никифорович стер бы недоумка в порошок или в лучшем случае сбил бы его с ног ударом могучего стального кулака, но… никак нельзя было. Пришлось кулачищи сжать, но воздержаться.
Сыну была выделена энная сумма, и вскоре он поступил на экономический факультет какого-то из многочисленных коммерческих заведений, возникавших в Москве как грибы после дождя. Давая деньги, Иван Никифорович поставил одно условие - встречаться не чаще раза в год для передачи денег на обучение и мелкие расходы. И обязательно на нейтральной территории.
Сын слово сдержал, более не тревожил отца. И понятия не имел, где и как отец живет.
А жил Иван Никифорович из года в год все лучше и лучше. Он активно занимался спортом, накачивал свои и без того стальные мышцы на тренажерах, плавал в собственном голубом бассейне, летом отдыхал на Канарских и других островах, а в свободное от работы время посещал всевозможные увеселительные заведения, где предавался пороку и разврату с восемнадцатилетними девочками, но по вечерам все так же чинно восседал во главе обильно накрытого стола в огромной семидесятиметровой столовой своего шикарного особняка, где восторженными глазами на него глядели ортодоксальная мамаша и убогие шутихи-приживалки.
В спальне Ивана Никифоровича висел портрет его отца, сделанный с единственной уцелевшей маленькой фотографии - в застегнутом кителе, на котором красовался орден Красного Знамени. А в его рабочем кабинете портрет недавно избранного Президента России.
Вот в этот небольшой по площади и по-спартански обставленный кабинет, где за столом, заваленном бумагами, в своих роговых очках сидел на вращающемся кресле Иван Никифорович, в один прекрасный день позвонил Вадим Филиппович Павленко.
- Иван Никифорович, зайдите ко мне. Есть важный разговор, - произнес Павленко своим красивым баритоном.
Уже через три минуты Фефилов сидел напротив Павленко, готовый слушать своего шефа и беспрекословно исполнять все, что он скажет. Между ними давно уже установились четко выработанные отношения. Павленко говорит, что ему нужно, а Фефилов вырабатывает только методы действия. И никаких лишних вопросов, никаких корректив в планы Павленко.
- Слушаю вас, Вадим Филиппович, - пригнулся Фефилов, словно желая лучше расслышать указания шефа. Даже мох на его огромных ушах словно встал дыбом.
- Хмельницкий, - произнес фамилию Павленко, пристально глядя на Фефилова.
Тот только кивнул головой. Никогда бы он не посмел сказать, что с первого дня нисколько не доверял Хмельницкому, которого привел в банк Павленко. Фефилов прекрасно понял, зачем его сюда привели, из него хотели сделать подставную фигуру, стрелочника, козла отпущения, это и ежу понятно, но вот в том, что это получится, он очень сомневался. А точнее сказать, нисколько не сомневался, что ничего не получится. Фефилов умел проникать в суть человека, глядя в его глаза. А глаза Хмельницкого, большие, добрые, ему очень не нравились. Вернее, то, что они добрые, это было хорошо, у лоха и должны быть добрые глаза. Но он углядел в них то, чего не заметил такой опытный человек, как Павленко. Он заметил в этих якобы наивных добрых глазах некую внутреннюю силу, и вообще что-то такое - явно чуждое и даже враждебное здоровому духу их славной конторы. Такие же глаза были у ныне покойного водителя Валерия Осипова. Но за всеми сотрудниками не уследишь, на Осипова он только тогда обратил внимание, когда нужно стало для дела, а вот Хмельницкий… Нет, явно маху дал Вадим Филиппович. Но… Фефилов никогда не отступал от своего правила - приказы начальства не обсуждаются, а только выполняются. И как можно профессиональней.
Услышав фамилию, Фефилов навострился, нахмурил густые брови, готовясь слушать дальше указания шефа.
- Только тебе скажу, Никифорыч, - убирая с губ свою дежурную улыбочку и переходя на развязный партийный тон начальника с подчиненным, хотя тот и старше его лет на десять, сказал Павленко. - Ну не предупреждаю, чтобы ты молчал, знаю тебя…
В бесцветных глазах Фефилова, скрытых за роговыми очками, мелькнуло нечто вроде обиды - если не предупреждаете, так зачем вообще это говорите? Значит, предупреждаете все-таки. А я вроде бы этого не заслужил.
- Дело больно серьезное, - произнес нечто вроде извинения за предупреждение Павленко. - Олег Михайлович отказался выполнить мое устное указание о предоставлении крупного кредита одной очень уважаемой организации для очень благородных целей.
Ни один мускул не дрогнул на лице Фефилова. Он не мигая глядел в глаза шефу.
- Ну, короче, он в курсе того, чего не должен знать. Ты понял меня? Павленко решил объяснить суть дела подоходчивее.
Фефилов молча кивнул своей крупной лысеющей головой.
- Что делать, знаешь?
- Поставим на прослушивание квартиру, машину, телефоны, будем следить за каждым шагом. Так… Конышева сменим…
- Зачем? - не понял Павленко.
- Олег Михайлович не дурак. Он только пытался казаться таким, произнес Фефилов и тут же осекся. В его словах Павленко мог почувствовать упрек в свой адрес в отсутствии бдительности и прозорливости, а этого Иван Никифорович уж никак не хотел, он лишь излагал шефу свои планы на ближайшее будущее, и то только потому что тот потребовал этого. Если бы речь шла не о Хмельницком, а о ком-нибудь пониже, типа водителя Валерия Осипова, об этом бы речь не заходила. Просто выполнялось и докладывалось. А руководство одобряло. И вознаграждало.
- Полагаешь, он его подозревает?
- Полагаю, да.
Иван Никифорович был в курсе шашней Конышева с женой Хмельницкого, но об этом предпочел не докладывать шефу. Он не обязан был этого знать, пока не обязан, ведь Хмельницкий до этой минуты должен был быть вне подозрений, а значит, и не обязан Фефилов докладывать об этом Павленко. Он подержит эту карту в запасе. Конышев этот жук еще тот, глазенки хитренькие… И очень было бы неплохо его подставить, когда надо будет. Ведь Иван Никифорович прекрасно понял задание шефа, а все, что говорилось обоими вслух, это была лишь оболочка, за которой таилась главная цель. Хмельницкий знает то, чего не должен знать. Значит, все, Павленко этими словами подписал Хмельницкому смертный приговор, дал команду на его физическое уничтожение. А уж какими средствами это сделать, это дело Ивана Никифоровича, его работа. И он сделает все, как надо. Он никогда не подводил. А сделав это дело, надо, очевидно, будет разыграть карту Конышева. Хотя его жалко - незаменимый в некоторых вопросах человек. Как он все сделал с Осиповым, просто высший пилотаж, да и только! Но всему свое время… Человеком надо вовремя воспользоваться, а потом так же вовремя его убрать. Свидетели никому не нужны.
- Ладно, так и поступим, - согласился Павленко. Он вглядывался в суровое лицо Фефилова, словно желая уловить на нем хоть какие-то эмоции. Но лицо было совершенно непроницаемо. Он только ждал дальнейших указаний. Тогда у меня все, Иван Никифорович. Вопросов нет?
- Нет, Вадим Филиппович.
У него никогда не было вопросов. Только одни ответы. На все, что угодно.
И горе было тому, за кого брался Иван Никифорович Фефилов, потомственный чекист.
13
На встречу с Аллой в Сокольники Олег Хмельницкий решил поехать на метро. Он отпустил своего нового водителя Романа и в восемь часов вечера вышел из здания банка.
В том, что за ним уже следят, у него сомнений не было. Серьезность ситуации постепенно стала доходить до него, хотя он постоянно тешил себя надеждой, что это лишь недоразумение и вскоре все образуется и встанет на свои места. Умом же понимал, что надо быть предельно осторожным.
Олег прошел пешком переулками до станции "Лубянка" и вошел в метро. Шел девятый час вечера, народу было уже довольно мало, час пик закончился. Олегу, помимо всего прочего, было просто интересно увидеть человека, который за ним следит. Это продолжало казаться ему чем-то вроде игры, хоть и опасной, но все же игры. А ведь кто-то следил непременно. Следил от самого здания банка, находящегося в одном из уютных тихих московских переулков. Но пока Олег не мог обнаружить поблизости никого подозрительного. Но ведь он и откровенно оглядываться не мог, ни в коем случае не нужно было раскрывать того, что он чувствует за собой слежку. Считали же его в банке долгое время за лоха, пусть считают и теперь, так оно будет лучше и спокойнее.
На перроне он стал расхаживать туда-сюда, пытаясь понять, кто из стоящих здесь людей следит за ним. Вспомнил свое школьное прозвище профессора Плейшнера и невольно стал подражать герою фильма, то размахивая руками, то закладывая их за спину. На губах у Олега играла наивная улыбка, большие голубые глаза с добротой и доверчивостью глядели на окружающих.
На платформе стояло немало красивых девушек, и Олег непроизвольно стал их рассматривать. Но о предполагаемом "хвосте" он не забывал ни на секунду. Хотя понять, кто именно за ним следит, он пока не мог. Обычные пассажиры. Совершенно никого вызывающего подозрение.
Подошел поезд. Олег зашел в вагон, сел на сиденье. Если за ним кто-то следит, то он обязательно должен быть здесь. Хотя, может быть, и в соседнем вагоне, только в поле зрения. Не этот ли, суровый, в плаще? Нет, этот слишком пристально и строго на него смотрит, "хвост" так смотреть не станет. А может быть, вот эта женщина могучего сложения лет сорока? Кто сказал, что следить за ним обязательно должен мужчина? Нет, тоже не похоже… Она, наоборот, с таким вниманием читает книжку в пестрой обложке и даже не бросает взгляд в его сторону. А вот сидит невзрачно одетый мужчина в стоптанных ботинках и неглаженных брюках. Он мутными глазами поглядывает на Олега, похоже, выпивший. Не этот ли? Нет, тоже вряд ли. Слишком уж у него затрапезный вид…
Времени в запасе было еще немало, и Олег решил на всякий случай не выходить на станции "Сокольники" и проехать одну остановку. Мужчина в плаще и могучая женщина вышли на "Преображенской". Олег вышел на "Черкизовской". Мужчина в стоптанных ботинках, пошатываясь и не глядя в его сторону, вышел тоже.
Поезд умчался в тоннель, мужчина стоял и глядел куда-то поверх его головы с блуждающей улыбкой на губах. Похоже, что именно он!
В это время с противоположной стороны, со станции "Улица Подбельского", прибыл поезд. И тут Олег, словно спохватившись, сделал отчаянный рывок в сторону этого поезда. Когда двери закрывались, он успел вскочить в вагон. "Пьяный" тоже рванулся вслед ему, но сесть в поезд не успел. Он, точно он!
А получилось-то как здорово, просто блеск! Такой прыти от толстого и внешне неповоротливого Олега "хвост" ожидать не мог. Олег даже улыбался от гордости за самого себя…
На встречу с Аллой у парка Сокольники он приехал вовремя. Около метро купил пять красивых чайных роз.
А вот и она, уже ждет его. В кремовом брючном костюме, с распущенными темно-каштановыми волосами. Нервничает, волнуется.
Красивая женщина, на нее обращают внимание мужчины.
- Добрый вечер, - подходя к ней, произнес Олег.
- Привет, - улыбнулась Алла.
- Хорошо доехала?
- Нормально, пробки уже рассосались.
- А я вот вообще без пробок, на метро.
Алла промолчала, внимательно поглядела на него своими карими глазами.
- Что-то случилось, Олег? - наконец произнесла она.
- Пойдем в парк, там и поговорим.
Они вошли в парк "Сокольники", медленно зашагали по его цветущим аллеям.
- Аллочка, дело серьезное, очень серьезное, - произнес Олег. - И пожалуй, ты можешь мне помочь в одном вопросе. Только учти… Это небезопасно.
- Я все сделаю для тебя, - тихо сказала она, и у него в этот момент дрогнуло сердце.
- Спасибо.
- Пока не за что. Что я должна сделать?
- Понимаешь… Я знаю, за мной уже следят, я только что это видел. В метро. Возможно, следят и за тобой.
- Даже так?
- Запросто. Я встречался с очень хорошими людьми, с высокими профессионалами своего дела. И они помогут мне. А пока вот что. Я только не знаю, имею ли я право просить тебя об этом. Но мне больше некого…