* * *
Прибытие в порт - пусть даже чужой - всегда праздник для моряка. А команда "Советской Латвии" вынуждена вот уже несколько часов отсиживаться на внешнем рейде на якоре. Настроение у всех упало. Опершись "спиной на поручень, моторист вытягивает из баяна заунывную песню. Моряки расселись кто где, томятся от скуки и угрюмо молчат.
- Хватит тоску нагонять! - сердито говорит немолодой электрик.
- По обстановке и песня, - отвечает баянист.
- Вот же народ, - сетует матрос Чайкин.
- На кой ляд строить порт у черта за пазухой? Строили бы на побережье!
- Что и говорить - нашли местечко. - Баянист во всю растянул баян.
- На побережье? - подхватывает кто-то из матросов. - А ты не видишь, какие тут скалы?
И вновь нудное молчание. Чайкин с отвращением отпивает глоток.
- До чего ж ехидное питье этот чай! Цвет как у пива, а вкуса нет. Штурман не говорил - как там, в Криспорте, с этим делом?
- Пиво везде хорошее… если до него доберешься, - поддразнивает Чайкина электрик.
- Поди знай, сколько еще дожидаться лоцмана, - говорит баянист.
- А там еще по реке шесть часов ходу, - морщится Чайкин. - За это время все забегаловки позакрывают.
- А сами не пройдем? - думает вслух баянист. - В Риге ведь обходимся без лоцмана.
- "В Риге"!.. - передразнивает электрик. - Не понять - всамделишный ты дурак или только прикидываешься? Точно не знает, какой здесь фарватер. Один из самых трудных во всей Европе. Это по плечу только лоцману, который знает реку как свои пять пальцев…
- Наш Тайминь тоже смог бы, - задумчиво говорит Чайкин. - Он тут служил в лоцманах.
Почти одновременно эта идея осеняет и капитана. Посоветовавшись с Дубовым, он отправляется вниз, к Тайминю. Бросив небрежный взгляд на фотокарточку Элеоноры Крелле, прикнопленную к стенке каюты, капитан Акмен тормошит за плечо второго штурмана.
Как и положено моряку, Тайминь спит чутко. Он мигом срывается с койки и, протирая глаза, спрашивает:
- Что случилось?
- Сможете провести судно в Криспорт?
Сон мигом как рукой сняло. И все же Тайминь колеблется.
- Не знаю… Столько лет прошло… Попробую…
Никогда еще капитан Акмен в штурманской будке не чувствовал себя таким лишним, как сейчас. Дубов, так тот может хоть свои трубки прочищать. Он старается не мешать колдующему над картой Тайминю. Наконец терпение у Дубова лопается.
- Ну как?
- Да вот вспоминаю вход… Пожалуй, можно будет…
- Так чего же еще ждать?! - встает Дубов.
- Нет, вы действительно беретесь за проводку? - не без волнения спрашивает капитан. - Все взвесили?
Тайминь после минутного раздумья говорит:
- Философствовать не люблю. Если прикажут, судно в Криспорт проведу!
Капитан выбегает на мостик:
- Поднять якоря!
* * *
Излюбленный уголок Фрексы в его просторном особняке - комната в башне, откуда открывается вид на гавань. Обычно Фрексе доставляет удовольствие смотреть на окутанные дымкой корпуса пароходов со стройными мачтами, по вечерам любоваться сигнальными огнями, слышать гудки приплывающих или уходящих кораблей. Однако сегодня консул держится от окна подальше - чего ради растравлять себя? И без того настроение дурное. Консул весьма недоволен собой. С забастовкой были связаны большие надежды, так сказать частного порядка, но для этого она должна была длиться ровно столько, сколько это было выгодно консулу. Теперь же, когда выяснилось, что доктор Борк занят подкупом депутатов, которым предстоит голосовать против торгового соглашения с Советским Союзом, забастовка может затянуться и причинить убытки судоходной компании Фрексы. Сейчас можно было весьма недурно заработать на транспортировании продовольствия в Бергхолъм. Фрекса наливает себе рюмку виски, которое, в общем, недолюбливает, и, морщась, выпивает.
Стук в дверь. Это может быть только слуга, и консул бросает, не поворачивая головы:
- Ну что там еще?
- Какой-то господин желает вас видеть.
- Разве я не сказал вам, что никого больше не приму?
- Виноват, но он приходит уже третий раз… Говорит, вопрос жизни и смерти… Потому я и осмелился вас потревожить.
Консул хмурит брови. Но раньше чем он успевает что-либо решить, в дверь нервно и торопливо даже не входит, а вбегает человечек в визитке, черном котелке и черных перчатках.
- Третий раз прихожу к вам сегодня, консул Фрекса! - кричит он обиженным, визгливым голосом. - Третий раз! А вы себе попиваете виски! Пьете, когда все висит на волоске.
- Может, зайдете в другой раз, господин Швик, - говорит консул. - Сейчас я занят.
В осуждающем жесте рука Швика протягивается по направлению к бокалу.
- Чем?! Вы пьете, а в это время погибают жители Бергхольма!
Консул кивает лакею, тот угрожающе движется на Швика. В этот момент в комнату входит Дикрозис. Манеры его непринужденны и самоуверенны. Он себе позволяет даже некоторую вольность в одежде - вместо галстука на шее повязана красно-бело-красная ленточка.
- Сенсационное сообщение, консул! - громко возвещает он. - В Криспорт идет судно! Оно уже миновало первый маяк.
- Быть того не может… - шепчет Швик. - Неужели и впрямь господь бог услышал мои молитвы? Почему же сразу не сказали, - обращается он к Фрексе, - о том, что пришли к соглашению с лоцманами? Вы перепугали меня до смерти.
- Ошибаетесь, - смеется Дикрозис. - Лоцманы бастуют. Я, как редактор "Курьера Криспорта", должно быть, знаю об этом лучше…
- Редактор? О-о! - Швик приподымает котелок. - Разрешите представиться: Швик, хороним оптом и в розницу. Всегда к вашим услугам!
- Умирать не намерен, - трясет головой Дикрозис.
- Но есть же люди и помимо вас! Ваш долг - думать о других. В Бергхольме ежедневно мрут десятки. Вашей газете следовало бы встать на борьбу с этой безумной забастовкой!
- Попрошу повременить со своими претензиями, господин Швик, - высокомерно перебивает его консул. - Что еще за судно? - Фрекса поворачивается к Дикрозису: - А может, это одна из ваших уток?
- Мне о нем сообщили из управления порта, не трудно проверить…
- Правильно! - подхватывает Швик. - Проверить и прекратить забастовку! Она же парализует всю деловую жизнь! Если забастовка будет продолжаться, весь Криспорт превратится в кладбище!.. Не говоря уж о злосчастном Бергхольме! Десять тысяч христиан во власти водной стихии. Голод! Эпидемии! Исключительные возможности! А из-за забастовки они не могут быть преданы земле по христианским обычаям.
- Да какое мне дело до ваших гробов?! - взрывается консул. - У меня есть заботы и поважней… Немедленно узнайте, что это за судно, - отдает он распоряжение Дикрозису.
- А мне какое дело до того, что ваши лоцманы бастуют? - Швик задет за живое. - Может, правда на их стороне?
- Я только что получил эту информацию, - тоном оправдания говорит Дикрозис. - Сию же минуту выйду навстречу кораблю. Через полчаса вы будете знать все доподлинно. - Дикрозис быстро идет к двери.
- Постойте, и я с вами! - кидается за ним вдогонку Швик. - Я тоже!
Оставшись один, Фрекса допивает рюмку и после минутного раздумья спускается вниз. Беспокойно ходит взад-вперед по просторной гостиной. Взгляд его рассеянно останавливается то на тяжелой мебели, доставшейся в наследство от отца, то на картинах, большая часть которых увековечила представителей династии судовладельцев Фрекса или принадлежащие им корабли. Но где бы его взгляд ни блуждал, он все чаще возвращается к телефону. И вот звонок. Позабыв о солидности, консул чуть ли не вприпрыжку бросается к аппарату. Сообщение Дикрозиса столь ошеломляюще, что умеющий владеть собой консул нервно вскакивает. Бросив трубку, он делает несколько шагов по комнате, затем останавливается как вкопанный. Идея! Фрекса заказывает срочный разговор со столицей. Сообщение о том, что в Криспорт входит советское судно, преодолевшее без помощи лоцмана сложнейший фарватер, производит сногсшибательное впечатление и на Борка тоже. Пауза. Можно почти физически ощутить напряжение, с которым работает мысль доктора. Затем консул слышит, как Борк бросает секретарю:
- Приготовьте мой саквояж!
2
Кнут, гостиничный мальчик на побегушках, спит и видит себя лоцманом. Правда, его дед и отец тоже были служащими гостиниц, и на скопленные ими деньги Кнуту - если только он овладеет всеми "тонкостями" ремесла - предстоит когда-нибудь открыть свой собственный небольшой пансионат. Зато дядя у Кнута лоцман, и мальчишка мечтает о том времени, когда в промасленном плаще, широко расставив ноги, встанет к штурвалу и поведет корабли меж скалистых берегов Кристы. Всякий раз, когда пареньку случается бывать близ гавани, он, размечтавшись, забывает, что под ногами у него булыжная мостовая, а не омытая морской пеной зыбкая палуба. Но сегодня ему некогда предаваться мечтам. На древнем каменном мосту, украшенном старинными фонарями, он оглядывается. Часы на городской ратуше показывают двенадцать. Надо спешить. Еще немного попетлять по узким кривым уличкам, куда не заглядывает солнце, пройти несколько кварталов высоких, давно утративших свой первоначальный цвет кирпичных зданий с пыльными окнами и скрипучими флюгерами, и он будет у цели своего пути.
Ступени ведут вниз. Над сводчатым входом в кабачок покачивается большой спасательный круг с изображением краснощекого морячка. Свитые из каната буквы образуют название трактира "Спасение моряка".
Кнут открывает дверь. В нос ударяет пивной и винный дух. Под сводами закопченного потолка висит модель старинного парусника. На стенах - спасательные круги и изображения кораблей. Почерневшие от времени непокрытые столы, такие же темные, до блеска отполированные посетителями скамьи. В другой раз Кнут задержался бы здесь немного дольше, чтобы досыта наглядеться на имеющуюся тут всякую всячину из морского обихода. Нынче же он без задержки направляется в заднюю комнату, где за большим круглым столом сидят лоцманы - члены забастовочного комитета. Истым морским волком выглядит старый Хеллер. У него седые бакенбарды, фуражка с золотым якорем. Грузную фигуру, свидетельствующую о чрезмерной страсти к пиву, обтягивает вязаная кофта. Синяя тужурка с золотыми пуговицами брошена на спинку стула. Перед ним стоит массивная пивная кружка. С противоположной стороны за столом сидит Эрик Берлинг, пожилой человек с коротко остриженными волосами, задубелым на солнце и ветру, энергичным и жестким лицом. Его крупные, узловатые руки, словно отдыхая после нелегкого, только что завершенного труда, недвижно дремлют на столе. Подле окна стоит Густав, самый молодой лоцман в Криспорте - голубоглазый юноша в свитере цвета морской волны.
Видно, что принятое решение начать забастовку потребовало от них тяжелой внутренней борьбы. Что ни говори, забастовка в какой-то мере парализует жизнь города. От этого решения зависит судьба многих людей, и все же оно было принято. Безрассудному упрямству судовладельцев была противопоставлена железная воля Берлинга и подкрепленная расчетами вера в скорую победу.
Кнут неловко мнется у двери, стараясь привлечь к себе внимание Берлинга.
- Говори смелее, малый, - подбадривает Берлинг. - Не видишь разве, здесь собрались все свои.
- Дядю нигде не могу найти, - сам не знаю почему, оправдывается мальчуган. - Только, думаю, вам это тоже будет интересно. Консул только что заказал номер для доктора Борка. Самый шикарный. Он приезжает через несколько часов.
- Ну, что ж, - Берлинг старается говорить невозмутимо, - это большая честь для нас.
Густав согласно кивает.
- Большая неприятность, товарищ Берлинг! - озабоченно качает головой Хеллер. - И давай не делай вид, будто не понимаешь, чем пахнет приезд такого человека. К тому же теперь, когда у него в парламенте дел невпроворот.
- Знаю, - кивает Берлинг. - Потому и утверждаю - большая честь! Наша забастовка только началась, а противник уже бросает в бой артиллерию главного калибра.
- Боюсь, хватит одного выстрела, - мрачно пророчествует Хеллер. - Наши позиции не так крепки, как надо бы.
- Никак, душа ушла в пятки? - трунит Густав.
- Я сколотил наш профсоюз, когда тебя еще на свете не было, молокосос ты эдакий! И с Борком я уже имел дело. - Хеллер выпивает залпом свое пиво. - Он проглотит нас всех, как я - это сусло, и даже не поперхнется… Говорят, Борка со дня на день должны ввести в правительство…
- Не стоит продолжать, - улыбается Берлинг. - Все зависит от того, через какие очки глядеть. Тебе кажется, что приезд Борка - доказательство силы судовладельцев, а на мой взгляд - слабости. Консул не стал бы вызывать его, будь он уверен в своих силах.
- А ты в своих уверен? - резко спрашивает Хеллер. Берлинг не успевает ответить, так как дверь кабачка распахивается, и, одним прыжком преодолев всю лесенку, влетает его дочь Нора - блондиночка лет восемнадцати; на лице ее тревога.
Задыхаясь, она с разбегу бухается на скамью и, нимало не стесняясь, отпивает несколько глотков пива из кружки, которую Хеллер успел уже наполнить.
- Ну и манеры у твоей дочки! Сущий извозчик! - возмущается Хеллер.
- Что стряслось, кузнечик? - с трудом подавляет улыбку Берлинг.
- Да ну вас с вашими манерами! - восклицает Нора. - Только что слышала потрясающую новость! В устье реки вошел торговый пароход. Через несколько часов он будет в Криспорте.
- Вот-вот! - трахает кулаком по столу Хеллер. - Получай! Борк еще не успел явиться, а забастовка уже срывается! Этот стервец найдет штрейкбрехеров!
- Весь город только и говорит об этом, - торопливо поддакивает Кнут. - А есть, которые болтают, будто это русские.
- Чего суешь нос не в свое дело, - вскидывается на него Нора, не желающая уступать первенства. - Пароход называется "Советская Латвия"!
- Советская?! Тем хуже! Видали, даже ваши Советы используют штрейкбрехеров! Узнаю руку Борка. - И пораженный Хеллер продолжает: - Одновременно два удара. В нокауте сразу и забастовка и наши левые, которые готовы костьми лечь за эти Советы… Ну, Берлинг, что ты теперь скажешь про свою красную помощь?
- Скажу, что тебе давно пора бы снять черные очки, - спокойно отвечает ему Берлинг. - Если ты допускаешь, что советское судно пошло на сделку с Борком и союзом судовладельцев, то с тем же успехом можешь допустить, что Борк будет голосовать за торговый договор с Россией.
- А откуда у них лоцман? - спрашивает Густав. - Из наших никто не выходил на рейд.
- Да, здесь какая-то загадка, - вынужден согласиться Хеллер.
- Как, ты сказала, называется этот пароход? "Советская Латвия"? - переспрашивает у дочери Берлинг. - Чудеса, да и только…
- Что-то не верится, чтобы эту "Советскую Латвию" провел покровитель мореплавателей святой Николай, - язвит Хеллер. - Красные, они ведь безбожники.
- Неужели это название ничего тебе не говорит, дочка? - Берлинг радостно возбужден.
- Мне?! - Нора порывисто вскакивает со скамьи. - Ну конечно, папа, как это я сразу не сообразила. Это же наверняка наш Аугуст!
- Аугуст Тайминь. - И Берлинг убежденно продолжает: - Только он более или менее знает местный фарватер, чтобы пойти на такой риск. Моя школа! Не зря два года таскал его матросом на своем катере…
- Какой Аугуст? - недоумевает Густав.
- Моряк-латыш. Бежал из оккупированной Риги в Швецию, а шторм прибил его лодку к нам…
- Он убил эсэсовца, который напал на его девушку, - перебив отца, принялась рассказывать Нора. - Он ее очень любил. Она, можно сказать, была ему женой, через две недели они поженились бы… Я же рассказывала тебе, Густав, - напоминает Нора. - Когда Аугуста выбросило на наш берег, мы еще раздобыли ему документы на твое имя.
- Вот будет номер, когда встретятся два Густа! Он ушел до того, как ты вернулся из Англии. Подался навстречу советскому десанту, высадившемуся в Бергхольме.
- Тогда почему он ни разу не написал нам?.. - раздумывает вслух Нора. - Когда уезжал, подарил мне эту чаечку на память, - ласково прикасается она к миниатюрной янтарной чайке, приколотой к платью, - а потом как в воду канул.
- Наверно, ревнивая жена запретила переписываться с заграничными зазнобами, - поддевает дочь Берлинг.
- Интересно, встретил он свою Элеонору или нет… - мечтательно произносит Нора.
* * *
Казалось бы, что тут трудного - вести судно по фарватеру, который обозначен на навигационной карте? Когда отмечены на ней буями и вехами каждая мель и подводный камень, когда створные знаки на берегах направляют судно от поворота к повороту? Тем не менее всякий опытный моряк знает, что тут требуется умение не только разобраться в путанице всевозможных сигналов. Самое главное - это знать опасности, о которых нельзя предупредить штурмана, которые не оградить знаками: зависящие от времени года и суток течения, блуждающие отмели и прочие неожиданные препятствия, угрожающие безопасности плавания.
Тайминь напряженно вспоминает все, что знал о причудах коварной реки, пока корабль плывет по сравнительно широкому и глубокому руслу устья. Знакомый пейзаж напоминает о прошлом, напоминает про Элеонору, от которой он сейчас так же далек, как и десять лет тому назад. И не так же, а неизмеримо дальше. Тогда хоть была надежда, что скоро кончится война и он вернется к своей милой. Потому-то он и не желал терять ни часа и, пренебрегая советами друзей, отправился через оккупированную территорию навстречу Красной Армии. Однако в Риге встретиться с Норой ему не довелось. Одна из ее однокурсниц рассказала, что Нора уехала из Риги на поиски его, Аугуста. Так что упрекнуть девушку было не в чем. По-видимому, единственное письмо из Криспорта и надоумило Нору пойти вместе с немцами. Вот и все, что он знал об участи Норы. Слишком мало, чтобы на протяжении десяти лет поддерживать огонек надежды.
И все же Тайминь даже в минуты самых мрачных раздумий не допускал мысли о том, что Норы больше нет в живых. Всегда казалось, стоит лишь по-настоящему взяться за поиски, и он обязательно разыщет ее. К сожалению, до сих пор не представлялось такой возможности. Даже с дипломом штурмана дальнего плавания Тайминь плавал только на каботажных судах; визу на заграничные рейсы ему не давали.
Слава богу, времена меняются. Месяц назад его вызвал к себе начальник пароходства и высказал сожаление, что такой опытный моряк ходит только в рейсы малого каботажа, после чего сообщил, что на Тайминя получена иностранная виза. Предложили должность, о которой можно было только мечтать, - старшего штурмана на новейшее судно в пароходстве "Ян Рудзутак", направлявшееся в Шанхай. Однако, узнав, что на "Советской Латвии" есть вакансия второго штурмана, Тайминь изъявил желание занять ее. "Советская Латвия" шла в Криспорт, а там можно было повидаться со старыми друзьями военного времени. Тайминем руководила смутная надежда что-либо узнать об Элеоноре Крелле, о ее судьбе. Не исключено, что по окончании войны девушка разыскивала его в Криспорте, поскольку пришло письмо оттуда.