Между тем к 57–у дому по Невскому проспекту постепенно стекался чиновный люд, призванный обеспечивать правопорядок в столице и потому вынужденный посещать места совершения преступлений в силу служебной необходимости. Прибыли старший помощник пристава 1–го участка Московской части Дронов, а потом сам пристав этого участка Рейзин - немолодой, сосредоточенный и малоразговорчивый субъект. Появился представитель прокуратуры, призванный своими глазами удостовериться в происшедшем. Это был еще не следователь - следователя только предстояло назначить после возбуждения уголовного дела. Явившиеся в эту минуту не интересовались конкретными результатами осмотра места преступления, они занимались решением куда более брутальных проблем: назначением сменной охраны ссудной кассы, розыском и оповещением хозяина, организацией вывоза тела погибшей девочки. Тело было решено отправить в морг детской больницы принца Ольденбургского, расположенной сравнительно недалеко - на Лиговском проспекте, в доме N8, но сделать это не представлялось возможным без предварительного осмотра трупа полицейским врачом. Подобный осмотр на месте совершения преступления (в "интерьере убийства") был совершенно необходим, но откладывался из - за задержки медика.
Неожиданно подъехал штаб - ротмистр из канцелярии градоначальника и всем сразу стало ясно, что сообщение о случившемся в кассе Мироновича попадет в ежедневный полуденный доклад Государю Императору о происшествиях в столице. Впрочем, ничего особенно удивительного в этом не было: жесткое убийство девочки в самом сердце города, в его так сказать, деловой части и впрямь было событием экстраординарным.
Больше из любопытства, нежели из служебной необходимости все приезжавшие лица ходили разглядывать тело погибшей, все еще лежавшее с широко раздвинутыми ногамив кресле. Общее мнение было однозначным - либо девочку изнасиловали, либо пытались это с нею сделать. Поднятое выше колен платье и раздвинутые ноги по единодушному мнению зрителей свидетельствовали о том, что похоть была одним из мотивов (либо вообще единственным мотивом) свершившегося преступления.
Сколь - нибудь осмысленные и последовательные следственные действия начались с появлением двух сотрудников Управления сыскной полиции - Гаевского и Иванова. Тандем этот был примечателен несхожестью своих членов: первый был поляком, рафинированным и экспансивным, второй - разночинцем из скобарей, коренных жителей псковской губернии, казался человеком простым и даже простоватым. Они постоянно спорили друг с другом, порой весьма едко и иронично, и казались полны непримиримого антагонизма, но это было всего лишь невинное развлечение, игра на публику; на самом же деле Гаевский и Иванов были очень дружны и каждый не раз с риском для жизни спасал другого из опасных передряг.
Разумеется, полицейскими были тщательно осмотрены остальные помещения кассы. В кухне, на плите, почитай, на самом видном месте, лежал обломок газовой трубы, напоминавший палку с неровными, острыми краями. Назначение этого странного в таком месте предмета и время его появления здесь требовали, очевидно, уточнения. Обратила на себя внимание и стоявшая подле керосиновая лампа, почти полностью заправленная керосином и должным образом затушеная. Казалось очевидным, что ею пользовалась накануне погибшая девочка, поскольку в темной квартире она не могла передвигаться на ощупь. Но керосин в лампе не выгорел, а значит, лампа была кем - то затушена. Но кем и в какой момент? И главное - с какой целью? Из трех смежных комнат по правую сторону от прихожей открыта была только первая. Дверь, ведущая в две другие, оказалась заперта на ключ. В этой первой незапертой комнате царил порядок, не было найдено никаких следов постороннего присутствия, во всяком случае таковые следы не обратили на себя внимание полицейских.
Затем полицейские перешли в главную комнату кассы. Шкафы и стеклянная витрина были заперты, замки на них нетронуты. На полу валялись разбросанные в беспорядке десять просроченных квитанций на заложенные в ссудной кассе И. И. Мироновича вещи.
Во время осмотра помещения кассы в полутемной прихожей раздались голоса - один взволнованный, требовательный, другой - примирительно - официальный. Потом дверь в комнату приотворилась и в щель просунулась голова полицейского:
- Ваше благородие, тут хозяин кассы пришел. Прикажите пустить?
Непонятно было к кому он обращался, но поскольку пристав был единственным человеком в полицейской форме, то он и ответил:
- Давай его сюда. Пусть заходит.
В комнату буквально ворвался крепкий, лет 50–ти мужчина, с седеющей курчавой шевелюрой, с нафабренными седыми усами. Невысокого роста, с прекрасным персиковым цветом лица и полными красными губами, он был одет в добротную брючную пару из качественной темно - серой шотландки. Черный велюровый жилет выражал претензию хозяина на элегантность, а толстая золотая цепь от часов недвусмысленно свидетельствовала о его зажиточности. Он производил впечатление человека, который своего не упустит. Отличная осанка и уверенная манера держаться выдавали в нем отставного военного, впрочем, как и усы, которые согласно традициям того времени могли иметь лица, обладающие правом ношения мундира. Иван Иванович Миронович выглядел взволнованным и возмущенным. Ему еще во дворе рассказали о случившемся и он прямиком, не делая попыток взглянуть на труп девочки, бросился к своим шкафам.
- Взгляните, все ли ключи и вещи на месте, не пропало ли чего, - после взаимного представления обратился к нему Черняк.
Миронович подошел к отгораживающему угол шкафу, запустил руку глубоко в щель и выудил связку ключей, которая, по всей видимости, висела на гвозде, вбитом в заднюю стенку шкафа. Взяв связку в руки, он внимательно осмотрел ее, убеждаясь, что все на месте. Потом проверил замки на шкафах и витрине - все было заперто. Двигался Миронович быстро, резко, шумно дыша и не переставая рассказывать, как ему только что внизу, во дворе, рассказали и про убийство, и про дверь, стоявшую всю ночь открытой, и про полицию… Выглядел он по - настоящему взволнованным, если не сказать, напуганным.
Пристав Рейзин, наблюдавший за ним безмолвно, вдруг произнес:
- Не желаете ли взглянуть на труп, господин Миронович? Там, в маленькой комнате…
Хозяин кассы не ответил. Он подошел к витрине и внимательно всматривался в предметы, помещенные за стеклом.
- Так и есть! - воскликнул он, - Я же чувствую, что меньше стало! Не хватает! Не все вещи на месте! Пропали часы, да не одни, медальон… еще брошка, портсигар, портмоне для серебряных монет… - принялся он перечислять.
- Это были самые ценные вещи в витрине? - спросил Гаевский.
- Да нет же, нет!! То - то и странно, сам не пойму! Вот же, почти рядом - очень дорогая табакерка, финифть, белое золото, посмотрите, ее почему - то не взяли… Странно как - то.
- А замок - то нетронут, - многозначительно проговорил Черняк. Он, вооружившись лупой, рассматривал замочную скважину на крышке витрины. На ней не было ни царапинки, ни щелочки вокруг, замок плотно сидел в своем гнезде.
- Может, вынуть и разобрать? - предложил Гаевский.
- Ну - ка, Викентий Александрович, дайте - ка я попробую, - сказал сыщик Иванов, опускаясь перед витриной на корточки и извлекая из кармана собственную 10–кратную складную лупу.
Пока сыскари - каждый со своей лупой - рассматривали крышку витрины, пристав обратился к хозяину кассы:
- Вам, полагаю, следует составить список пропавших вещей и бумаг. Но с этим можно повременить… Не хотите ли, все - таки, посмотреть на девочку? Как - никак, она была вашей помощницей.
- Да, она была… смышленая, - рассеянно кивнул Миронович, - Да что уж теперь… Нет, на труп смотреть не хочу, увольте… потом…
- Какое страшное преступление - убийство с изнасилованием! - с нажимом произнес Рейзин, глядя на хозяина кассы неприязненно и цепко.
- То есть как?! - взвился при этих словах Миронович, - Какое тут изнасилование, тут изнасилования нет, тут не может быть изнасилования! - громко и неожиданно возбужденно заговорил он.
Крайне озадаченный такой реакцией, Рейзин ответил ему:
- Почему же вы можете знать, что тут нет изнасилования, когда отказываетесь даже взглянуть на убитую?
Миронович, выдвигавший в это время попеременно один за другим ящики стола, отвлекся от своего занятия, строго глянул на пристава и весомо проговорил:
- Полноте, господин пристав, не ловите меня на слове. Оставьте свои детские приемы для голытьбы с Сенной. Я отработал в полиции 12 лет и толк в полицейской работе знаю. Какое тут может быть изнасилование, скажите мне? Зачем грабителям девочку изнасиловать - то?
- Известно зачем: удовольствия ради! - парировал пристав.
- Бандит идет на убийство, рискует угодить в каторгу и на всю оставшуюся жизнь остаться прикованным к пятипудовой тачке! Зачем ему терять время на девчонку? Да он за одни золотые часы, взятые из этой витрины, возьмет лучшую шлюху с Лиговки. А тут - возня, шум, гам. Вы посмотрите какой двор - колодец: здесь в окно крикнешь и весь дом услышит, что на первом этаже насилуют. Да, вот и векселей недостает! Хорошие векселя были, на предъявителя, на большие суммы, просроченные, хоть сейчас к взысканию предъявляй. Да их с руками и ногами оторвут в любой закладной кассе!
Черняк, внимательно выслушавший речь Мироновича, протянул ему несколько бумажек, найденных на полу, попросил посмотреть. Хозяин кассы стал их перебирать, тихо бормоча фамилии закладчиков.
- А векселя Грязнова нет ни в столе, ни здесь. На 50 рублей был вексель. А других вы не нашли?
- Нет, это все, - ответил Черняк.
- Скажите, Иван Иванович, а как вы провели вчерашний вечер? - спросил хозяина кассы Гаевский.
- Да очень просто провел, обыкновенно. Часов до девяти вечера был в кассе, потом поехал домой, на Болотную, дом 4 - там у меня квартира. Да, еще по пути, на Невском, попалась мне старинная знакомая, с ней перекинулся двумя словцами.
- Кто такая? - тут же поинтересовался Черняк, извлекая из жилета маленький блокнотик и такой же маленький остро отточенный карандаш. Он приготовился записать ответ Мироновича.
- Анна Филиппова, мещанка, живет рядом, на Невском, дом 51.
- А позже? - продолжал расспрашивать Гаевский.
- Да как всегда - дома переоделся к ужину. Сели поужинать с семьей. Потом все разошлись, а я еще остался за столом, пил чай. Потом лег спать.
- Прекрасно, - кивнул Гаевский, - И в котором часу вы приехали к себе на квартиру?
- Да я на часы и не смотрел. Наверное, в 11–м. Вы что же, алиби мое выясняете? Так все мои домочадцы могут подтвердить, что вечером я был дома.
Он держался уверенно, абсолютно спокойно, глаз не прятал, но только все равно было в нем что - то подозрительное - уж больно многословен и активен он был в такой неподобающий момент. Ведь совсем рядом еще лежал труп хорошо знакомой ему девочки. И особенно подозрительным казалось то, с какой аккуратностью и самообладанием преступник действовал в кассе - он не разбил витрину, не сломал замки, лампу керосиновую затушил. Уж не для того ли, чтобы ненароком не устроить пожар? Неужели преступник - жестокосердный убийца! - заботился о сохранности имущества ростовщика - мироеда? Странно это было как - то…
Присутствовавшие в комнате обратили внимание на то, что неожиданно за окном все потемнело. Налетел порыв ветра, сквозняком где - то грохнуло оконную раму - собирался дождь.
- Скажите, Иван Иванович, а как получилось, что Сарра оказалась в кассе одна ночью? - снова задал вопрос Гаевский, - Ведь имущество у вас здесь немалое. На какую сумму, кстати?
- Да уж, на 50 тысяч потянет, - важно ответил Миронович, - место бойкое, проходное, самый центр города, почитай. Что касается Сарры, то обычно здесь с дочкой всегда был Беккер, но 25–го приказчик уехал к жене и детям в Сестрорецк. Так что Сарра осталась в городе одна. Она, видите ли, дочка Беккера от первого брака, ну, и ему сподручнее было, чтобы она была здесь. Уж не знаю из каких видов… Вообще - то она расторопная девчонка была, и в конторе мне помогала - я ей 5 рублей платил! А если на ночь оставалась, то была очень осторожна, всегда дверь запирала. Вы видели, что на входной двери кроме замка есть еще большой железный крюк? Так что запрешься изнутри - и как в крепости, даже если домушник отворит замок, внутрь все равно не попадет.
- Говорят, иногда дворники с ней здесь дежурили?
- Да, я просил их пару раз, но Сарра пожаловалась на них, говорит, выпьют водки и тянет их на подвиги. Вот я и не стал их больше звать - в конце концов приказчик отвечает за сохранность вещей, вот пусть у него и болит голова, как он будет ночью охранять хозяйское добро.
- Что ж, удобная позиция, - кивнул Гаевский, - Скажите, а кто мог знать, что в этот раз Сарра будет ночью в кассе одна?
- Да кто угодно! Ее тут все знали, да и тайны никакой не было в том, что папаша ее уехал…
- А вот мебель в дальней комнате… - неожиданно вклинился Черняк, - не помните, как стулья стояли - на диване или рядом?
Гаевский осуждающе покосился на коллегу, очевидно, вопрос о мебели был задан некстати.
- На диване. Я решил, что мебелью пока пользоваться не буду, так что пусть стулья пока и стоят на диване, как обычно на складе - так места меньше занимают.
- А сегодня их нашли расставленными на полу, рядом с диваном. Кто же это мог сделать? - спросил Черняк.
- Ну, уж не знаю. Ищите! Да - с.
Гаевский при этих словах Мироновича улыбнулся и оборотился к Черняку:
- Вот тебе, Викентий, золотое правило допроса!
- Какое правило?
- На дурацкий вопрос всегда следует дурацкий ответ, - сказав это, Гаевский повернулся к Мироновичу, - Иван Иванович, вы составили список похищенного?
- Пока нет.
- Сядьте, спокойно подсчитайте, своей рукой напишите на листе бумаги. Во сколько, кстати, оцениваете ущерб?
- В общей сложности рублей на 400. Да еще вексель Грязнова на 50 рублей. Но это номинал, так - то поменьше он будет стоить, продается - то с дисконтом. Но тем не менее, пара десяток точно. Ну, и наличными 50 рублей, в ассигнациях.
- А вообще - то на какую сумму потянет содержимое всей витрины?
- Ну, как минимум на 1000 рублей, - не без самодовольства ответил Миронович, - Я вообще работаю только с дорогими вещами, барахло всякое не принимаю.
Хозяин кассы сел к столу составлять опись пропавших вещей, а полицейские прошли в кухню.
- Какой же ты дурак, Викентий! - рявкнул Гаевский, плотно притворив кухонную дверь, - Кто тебя тянет за язык? Что ты начинаешь про мебель молоть?
- Но - но, с выражениями аккуратнее! - огрызнулся Черняк.
- Гаевский прав, - мрачно отозвался Иванов, обычно сдержанный и немногословный, - Вам, Викентий Александрович, не следовало упоминать о перестановке мебели. Очевидно, что о перестановке мебели не могли знать многие, скорее всего, только сам преступник. И если бы на официальном допросе Миронович проговорился, что ему известно как именно стоит мебель на месте преступления, то тут бы следователь и притянул его за язык…
- Теперь не притянет, - раздраженно закончил мысль своего коллеги Гаевский, - Теперь Миронович отопрется, сказав, будто о перестановке услышал от господина Черняка!
Черняк негодующе буравил глазами Гаевского, но ни слова в свое оправдание не промолвил. Да, собственно, что тут можно было возразить? Иванов был прав во всем.
- Кстати, раз уж заговорили о расстановке мебели на месте преступления, - продолжил Гаевский, - Настоятельно рекомендую обратить внимание на то, как поставлено второе кресло.
- А как оно поставлено? - спросил вслух сам себя Иванов, - Перед дверью в ватерклозет.
- Вот именно. Не без умысла.
- Брось, Владислав, - махнул рукой Иванов, - в этом умысла нет никакого. Комната маленькая, кресло поставлено так, как удобнее.
- Ничего подобного, Агафон, - возразил коллеге Гаевский, - ватерклозет мог оказаться для девочки убежищем. Убийца, переставляя мебель, отсекал ей путь отхода.
- Я тебя умоляю, Владислав, замолчи, - замахал на него руками Иванов, - Ты сейчас тут наговоришь и только собъешь всех с толку, как это уже не раз бывало. Они же ждут от тебя истины в последней инстанции, - последовал кивок в сторону Черняка и пристава Рейзина, - а между тем, следствие еще толком не начато! Подожди со своими умозаключениями. Еще даже неизвестно, будешь ли ты сам привлечен к расследованию.
Трудно сказать, что возразил бы на это поляк, но Гаевскому не дал ответить громкий голос Мироновича, послышавшийся из - за двери:
- Эй, господа сыщики, вы видели это, в передней?..
Через секунду он приоткрыл дверь в кухню и просунул голову:
- Там пятна воска от свечки на полу. Но вчера, когда я из кассы уходил, их там не было, это точно!
Разумеется, все тут же отправились в прихожую. При взгляде на многочисленные потеки воска на полу прихожей становилось ясно, что действительно кто - то жег здесь свечу возле самой входной двери.
- А вы в кассе обычно свечами пользуетесь или лампой? - спросил хозяина Гаевский.
- Да лампой, конечно. Свечи имеются, но так, на всякий случай. Там, в кухне, в шкафу.
- Пойдемте, посмотрим!
Гаевский с Мироновичем сходили на кухню и там хозяин кассы показал где именно хранил свечи. Полдюжина толстых восковых свечей, схваченная толстой суроой ниткой, оказалась на своем месте.
- Ну что ж, очень хорошо, - бормотал Гаевский, - очень даже хорошо - с. А скажите, Иван Иванович, откуда на кухне взялся кусок трубы?
- Какой? - Миронович обвел взглядом кухню, - Ах, этот… Он тут давным - давно, уж годик - то точно. В подъезде меняли трубы газового освещения, так он валялся ненужный. Не помню уж, кто и принес его. А только я выкидывать его не стал - мало ли, какой недобрый человек зайдет. А труба эта есть не просит - притулилась себе в уголке и стоит тихонечко.
- А сейчас она лежит на плите. Почему, не знаете?
- Да может, это Сарра пол мела, да и переложила?
- Конечно, может, - согласился Гаевский, - А где этот обломок находился обычно?
- Да вот тут, за плитой в уголке, - Миронович подошел к плите и показал рукой.
Дверь из кухни в маленькую комнату была приоткрыта, но Миронович избегал смотреть туда. Он так и не пошел посмотреть на убитую девочку.
2
Полицейские все еще продолжали осмотр комнат, когда приехал Илья Беккер. Его появление никак не было связано с ночными событиями, он вернулся из Сестрорецка с утренним поездом сообразуясь с какими - то своими семейными планами и вплоть до появления на пороге ссудной кассы ничего не знал о гибели дочери.
Это был пожилой тщедушный еврей с впалой грудью, весь какой - то заморенный, озабоченный и суетливый. Картуз с треснувшим лаковым козырьком сидел на его плешивой голове кривобоко, каблуки сапог были стоптаны, а остатки волос с заметной сединой торчали во все стороны нечёсанными космами. Когда его подвели к телу Сарры он, увидя убитую дочь, заплакал, жалко затряс головой и, размазывая по морщинистому, усыпанному мелкими пигментными пятнами лицу, слезы, неожиданно завыл. Спина его еще больше ссутулилась, руки задрожали. Урядник, придерживавший Илью Беккер за локоть, смотрел на него с налитыми слезами глазами и, казалось, готов расплакаться сам.