- Приехала на квартиру. Он меня ждал, не ложился. Я ему всё рассказала - ведь это для него всё делалось, для него! Взяли извозчика и поехали на острова в ресторан - ужинать. Когда через Тучков мост переезжали, остановились. Он говорит: "Надо выбросить манжеты запачканные и вексель, все равно он бесполезный. Его первым делом искать будут. Заложить не сможем". Выбросили. А еще гирю и портмоне. Ну, потом ужин… Под утро вернулись. Днём он забрал все вещи, что я принесла, кроме часиков женских, и поехал их закладывать. А вечером уехал в Гельсингфорс. Мы договорились, что он поедет первым, а я на несколько дней сниму дачу в Озёрах и буду ждать от него известий. Он как устроится - меня вызовет. Он всё, всё забрал, только одни - единственные часики мне оставил и денег 5 рублей. Говорил, что всего на пару дней. А я ждала, ждала, ждала… не едет и не пишет. Как в воду канул. Бросил меня… - в голосе ее послышались горестные интонации. (" Скулит, точно побитая собака", - раздражённо подумал Шумилов.) А что же я одна, без денег?…
Казалось, она напрочь забыла о присутствии Шумилова и полностью погрузилась в свои горести.
- Вы забыли сказать, как фамилия вашего Миши, - заметил как бы между прочим Шумилов.
Она словно очнулась:
- Я не сказала? Безак, Михаил Михайлович Безак. Он был урядником, когда мы познакомились. Молодой, красивый, в синем мундире, сапоги до блеска начищены… Это уже потом, через два месяца, его вывели из штата, а тогда… Его во всех ресторациях уважали и кланялись. Он мне пальто подарил с лисой и ожерелье жемчуговое. Правда, потом все это пришлось заложить… Вы знаете, он моложе меня на 4 года, но куда как умнее, и жизнь знает лучше, чем я… - Внезапно она замолчала, ее лицо опять ожесточилось, на переносице собралась глубокая вертикальная складка: - А скажите, вы его найдете? Да, обязательно найдите и накажите его! накажите! - глаза ее недобро прищурились.
- Безак… Безак… Сенатор был такой во времена Государя Николая Павловича.
- Да - да, - закивала Семёнова, - Это его дед.
Алексей Иванович понимал, что нельзя Семёнову оставлять здесь одну - чего доброго опять исчезнет, нужно было срочно перевезти её в город и для начала показать Карабчевскому. А дальше, без сомнений, ей прямая дорога в полицию. Каким образом это лучше сделать - предстояло еще обдумать. А пока же он поднялся с поваленного дерева и приказал:
- Екатерина Николаевна, сейчас Вы соберёте свои вещи и проследуете со мной.
"Что ж, - размышлял Алексей Иванович, сидя в коляске извозчика подле молчаливой Семеновой, - задача с честью выполнена. Но какова дамочка! - такая хрупкая и беззащитная на вид бестрепетно расправилась с ребёнком! Ради денег. И все эти россказни о великой любви, все эти рассуждения… Пакость!" По дороге в Петербург Солнце светило прямо в лицо, даря этими осенними лучами последнее тепло. Екатерина спустила на плечи черный платок, прикрывавший до сих пор ее голову, и Шумилов увидел, что волосы у неё стриженые, совсем короткие. Перехватив его изумленный взгляд, она пояснила: "Тиф. Весь июнь провалялась в Александровской больнице."
Столицу уже мягко укутал тёплый вечер, когда старенькая извозчичья пролетка въехала на Малую Садовую и подкатила к подъезду, в котором находилась контора Карабчевского. Шумилов помог даме сойти с подножки и они вошли в услужливо распахнутые пожилым швейцаром двери. Во взгляде Семёновой отразилось недоумение, когда на двери она увидела начищенную латунную табличку с указанием фамилии владельца конторы и его звания; впрочем, женщина никак не успела отреагировать на увиденное - Шумилов ввёл её внутрь и встал в дверях. От движения двери звякнул колокольчик и в прихожей появился помощник Карабчевского, тот самый субтильный юноша, что несколько дней назад принёс Шумилову записку от присяжного поверенного.
- Николай Платонович у себя? - спросил его Алексей Иванович. В эту минуту он несколько тревожился: не окажись адвоката на месте, ему самому пришлось бы решать проблему, куда пристроить Семёнову. Отпускать дамочку было нельзя, отправить в полицию - преждевременно, удерживать силой - противозаконно. К счастью, Карабчевский оказался на месте.
Адвокат появился в прихожей через минуту. Увидев парочку, он бросил на Шумилова острый многозначительный взгляд, но ничего не сказал, только жестом пригласил их пройти следом и плотно прикрыл дверь кабинета.
- Вот, Николай Платонович, познакомьтесь: Семенова Екатерина Николаевна. Героиня нашего грустного романа…
- Карабчевский Николай Платонович, - представился даме адвокат. - Располагайтесь. Хотите кофею, коньяк? Может быть, вы голодны? (Семёнова молча кивнула) Сейчас я распоряжусь, - встав на пороге кабинета, он подозвал помощника, протянул ему купюру, - Дмитрий, быстренько на угол, закажи мясо, соку, фруктовый десерт, к чаю пирога, хотя бы с черникой, любого, затем в дворницкую, распорядись насчёт самовара, пусть всё несут сюда. Быстро, одна нога здесь, другая - там, меня ни для кого нет, ко мне никого не пускать, дверь - на замок..!
Семёнова держалась совершенно безучастно. Она сидела в предложенном ей кресле, закинув ногу на ногу, первую рюмку коньяку опрокинула залпом, как водку, а вторую принялась тянуть, наслаждаясь вкусом. Коньяк у Карабчевского и правда был хорош, Шумилов пил его мелкими глотками и чувствовал, что тает. Карабчевский сел напротив Семёновой, прямо глаза в глаза; он выжидал, наблюдая за действием спиртного. Шумилов обратил внимание на то, что Карабчевский, подлив коньяк, бутылку поставил на пол подле своего кресла. Предусмотрительность была нелишней. Карабчевский безадресно задал несколько общих вопросов: как доехали? как погода? Шумилов кратко ответил. По мере того, как выпитое спиртное стало оказывать своё действие, черты лица Семёновой неуловимо помягчели, бледные щеки порозовели, и она прервала своё наконец молчание, обратившись к Шумилову:
- Я думала, вы меня везете в тюрьму.
- Не надо туда спешить, Екатерина Николаевна, - вместо него ответил Карабчевский. - Для начала расскажите - ка всё нам.
Она вздохнула и начала равнодушно рассказывать свою историю.
Семёнова родилась в семье дворянина Новоторжковского уезда Тверской губернии. Детство было неблагополучным: отец совершил подлог векселей, за что был осужден к высылке в Архангельскую губернию. Мать отдала дочку на воспитание в семью генеральши Софьи Корсаковой. Девочку воспитывали в строгости и сознании, что до конца жизни она будет в неоплатном долгу перед благодетельницей и что впереди её ждет трудовая жизнь народной учительницы. Но такой жизни и врагу не пожелаешь, думала юная Катя. К тому же в 17 лет она попала в больницу из - за "расстройства умственных способностей". После выздоровления перебралась в Петербург, где в течение сравнительно короткого промежутка времени сменила множество мест: была и гувернанткой, и бонной при детях, и сестрой милосердия, и пр. Но это все было не по ней - "скучно", " трудно", старухи были противные, а дети невоспитанные, работодатели "придирались", поэтому она нигде не задерживалась подолгу. Личная жизнь тоже совсем не складывалась. Нет, мужчины были, и даже много, но даже зайдя в стадию интимных, отношения с ними не становились прочными. Результатом подобных связей явилась беременность и последующий выкидыш плода. "Но оно, может, так и лучше - куда бы я сейчас с дитём?" - как бы оправдываясь сказала она. "Я вообще много болела за последние 4 года", - подытожила Семенова, - "В разных больницах лежала".
Принесли еду, заказанную в ресторане, самовар, появились столовые приборы; помощник адвоката сноровисто сервировал стол на троих. Карабчевский ещё подлил коньяку, стало совсем хорошо. Приступили к еде, а женщина продолжила свой рассказ: в 1883 году в ресторане Палкина она познакомилась с Михаилом Михайловичем Безаком, и знакомство, по уверению Семёновой, оказалось роковым. Внук сенатора, уволенный из армии со скверной аттестацией, попал по протекции в полицию, но и там продержался чуть более года. Видимо, не лишённый известной доли обаяния, он без труда вскружил голову не очень умной дамочке. Получив огромную власть над Семёновой, он принялся понуждать её к поиску путей заработать поболее денег. Фантазии компаньонов далее мелких краж у приятелей поначалу не простирались. Фактически Безак добровольно принял на себя роль альфонса, Семёновой была отведена роль добытчицы. Она повторила свой рассказ о том, как необыкновенная любовь, которую она питала к "Мишеньке", а также фатальное отсутствие денег толкнули её на убийство Сарры Беккер. Во всех деталях Семёнова поведала и о том злополучном вечере 27 августа, когда произошло убийство. Шумилов отметил про себя, что рассказ всеми деталями совпал с тем, что он услышал из уст Семёновой в Озёрах.
Карабчевский прослушал всё это очень внимательно. Затем принялся задавать уточняющие вапросы, очевидно, важные для проверки утверждений Семёновой:
- Где вы ударили девочку первый раз?
- В прихожей, когда она принесла мне стакан воды.
- Кровь брызнула из раны?
Семенова смешалась:
- Я не помню… она закричала громко. Я тогда ещё раз ударила, а может и не раз… Все быстро очень случилось.
- А как Вы положили тело на кресло - спиной вниз или спиной вверх?
Она опять напряглась:
- Не помню… да какая разница! Положила и положила, - она неожиданно взвилась, от прежнего её равнодушия не осталось и следа. - Вы мне лучше скажите - арестуете вы Безака или нет?! Ведь он все вещи забрал, и все денежки прикарманил, а меня здесь бросил, в этой паршивой деревне! И к убийству мы вместе готовились, и даже гирьку опробовали!
- Не волнуйтесь, Екатерина Николавна, никуда ваш Безак не денется, - недобро осклабился Карабчевский, - Вы мне лучше вот что скажите: как Вы догадались, что крышку можно приподнять, не открывая замка?
- Странный вопрос, - Семёнова пожала плечами, - просто попробовала, а она и поднялась. Что может быть проще?
- Скажите, а Вы жгли свечку в прихожей?
- Да, мы когда зашли в прихожую, она входную дверь плотно за нами закрыла. А я когда лампу погасила, поняла, что не могу в прихожей с этой дверью справиться. В комнате хоть из окна свет идет, а тут вообще чернота - глаз выколи. Ну, я и зажгла свечку.
- А как же вы её нашли в чужом доме да еще впотьмах?
- А я её вовсе не искала. Я всегда в сумке с собой свечку ношу. Знаете, боюсь в темноте на лестнице на крысу наступить. Не всем же по парадным лестницам жить, - уже с вызовом проговорила она.
- А сейчас в Вашей сумочке лежит свечка? - не унимался Карабчевский.
- Я же сказала: всегда ношу…
- Показать можете? - настаивал Карабчевский.
Семёнова покопошилась в своей сумочке с костяными ручками и извлекла из неё свечной огарок. Карабчевский сел к столу, написал записку, свернул её, сверху надписал адрес, после чего, обращаясь к Семеновой, произнес:
- Екатерина Николаевна, сейчас Алексей Иванович отвезёт Вас туда, где Вы сможете отдохнуть, и где Вам надлежит ждать решения своей участи. Вы будете находиться под своего рода домашним арестом, вас будут охранять. Не советую Вам пытаться бежать и вообще что - либо предпринимать без нашего ведома. В противном случае Вас посадят в настоящую тюремную камеру, которая покажется вам гораздо хуже того места, где Вы будете находиться сейчас.
Потом он отдал записку Шумилову:
- Как отвезёте даму, возвращайтесь сюда, я буду ждать. У нас ещё есть работа.
Спустя 20 минут Алексей Иванович доставил Семёнову в указанный дом возле Сенной площади. В небольшой квартирке на третьем этаже его встретил немолодой молчаливый мужчина с повадками старого полицейского. Во всяком случае, в том, как насторожённо он читал записку Карабчевского, как недоверчиво оглядывал Семёнову и Шумилова явственно проглянула присущая многим полицейским крючкотворам манера уклониться от поручаемого дела под любым формальным предлогом. Однако, просьбой присяжного поверенного он, видимо, при всём желании пренебречь не мог, а потому прочитав записку адвоката, Верещагин (так звали мужчину) аккуратно сложил её вчетверо, спрятал в нагрудный карман старенького парусинового пиджака и веско сказал:
- Передайте Николаю Платоновичу, что все в аккурат выполню. Не сомневайтесь. Сколько надо, столько и подержим.
А ещё через 20 минут Алексей Иванович вновь сидел в кабинете Карабчевского и в подробностях рассказывал о том, как именно он отыскал эту самую Семенову. Не забыл он упомянуть и о вечернем визите сыскных агентов к нему на квартиру. Последнюю новость Карабчевский воспринял на удивление спокойно, только рукой махнул, дескать, "пускай ломают голову. а нам нечего устраивать секрет полишинеля". Выслушав довольно продолжительный монолог Шумилова, Карабчевский спросил:
- Что думаете о заявлении Семёновой по существу?
- Уверен, что она говорит правду. Её рассказ расставляет всё на свои места, исчерпывающе объясняет все обстоятельства гибели Сарры Беккер, по крайней мере те, что в настоящий момент известны мне. Вместе с тем, следует иметь в виду, что эта женщина патологически лжива. У неё четыре привода в полицию по подозрениям в хищениях, о чём, кстати, она Вам ничего не сказала, - ответил Шумилов.
- Говорить плохо о себе самом трудно. Помните, как у Пушкина: " Любите самого себя, достопочтенный мой читатель. Предмет достойный, ничего любезней, верно, нет его…", - заметил Карабчевский.
- Она может лгать вовсе не потому, что жаждет оправдания в глазах людей, - возразил Шумилов, - Мне кажется, что ей по большому счёту наплевать на мнение окружающих о её персоне. Можете презирать её, она даже не поморщится. Она может лгать из стремления манипулировать следствием.
- С этим доводом я полностью согласен, - кивнул Карабчевский, - у меня тоже сложилось впечатление, что она не все рассказывает.
- Тем не менее, с фактологической стороны её рассказ, полагаю, близок к истине, - продолжил Шумилов, - Убийство Сарры Беккер во многом было случайно. Оно не готовилось загодя. Это был экспромт, скажем так. она была готова напасть на ростовщика Березовского на Гончарной улице, но поняла, что он мужик крепкий, и справиться с ним не получится. На протезиста Фогеля она тоже напасть не решилась - был свидетель - последний посетитель. Золотой лом она сдала Фогелю, потому что отчаялась - время было уже позднее, а денег не было совсем.
- Да, полагаю, такое объяснение её действий очень близко к истине. Но меня сейчас беспокоит другое, - в раздумье произнес Николай Платонович. - Семёнова нечетко рассказывает об убийстве: сколько раз ударила, где напала, как положила тело. Вы, кстати, обратили внимание, что эти вопросы вывели ее из равновесия? Насколько мне известно, в прихожей кассы следов крови не зафиксировано. Потом эта витрина… согласитесь, Алексей Иванович, странно навешивать замок, если крышка преспокойно отжимается вверх. И откуда об этом узнала Семёнова? И почему об этом ничего не знали ни Миронович, ни Илья Беккер?
- Просто попробовала… Посмотрела, потянула и оказалось, что крышка гнётся? - предположил Шумилов.
- Может и так, конечно. Но это несколько странно… И потом, еще тот факт, что она лечилась от умственного расстройства, и даже не раз. Это очень опасный контингент, Вы знаете об этом не хуже меня. Такие люди живут в придуманном ими мире. А что, если она вычитала подробности из газет, а потом как бы примерила на себя эту роль? Газеты столько всего понаписали об этом, что можно в мельчайших деталях представить, как и что там происходило. Это все я к чему говорю… Прежде чем отправлять ее в полицию с определением "подлиннный убийца Сарры Беккер", надо сначала все проверить, и желательно на месте, в самой кассе ссуд. Знаю, что это … не совсем законно, - упредил он возражения Шумилова, - но у нас просто нет другого выхода. Есть у меня соображения, как это все устроить. А вас я попрошу вот о чем, Алексей Иванович: наведите самые подробные (насколько только это возможно) справки о жизни Семёновой. У кого служила, с кем общалась по - приятельски, любовники, этот самый Безак - что за птица. Далее: она болела, лежала в больницах - где, когда, с какими диагнозами. Работы много. Но речь идет о спасении не просто честного имени Мироновича, а о самой его жизни. В расходах не стесняйтесь, он человек не бедный и дал мне санкцию на подобные расходы. Впрочем, я знаю Вашу репутацию, лишнего не запросите.
- Я так понимаю, что у нас есть преступник, но розыск не закончен? - уточнил Шумилов.
- Спасибо за перевод с русского на русский, - улыбнулся Карабчевский.
13
Несколько последующих дней Алексея Шумилина оказались заполнены разнообразной суетой и множеством разъездов. Ему пришлось повидаться и поговорить с большим количеством самых разных людей. Жизненный путь Екатерины Семёновой - по крайней мере последние годы её проживания в Санкт - Петербурге - благодаря этим встречам удалось реконструировать довольно полно. Закончив эту важную - но в общем - то рутинную - работу, Шумилов явился к Карабчевскому с отчётом.
Сидя в уютном кабинете Николая Платоновича и попивая ароматный чай со смородиновым листом, он в таких словах подитожил свою работу:
- Семёнова умудрилась восстановить против себя всех знакомых, подруг, работодателей и даже бывших любовников. Когда у неё заканчивались деньги, она беззастенчиво воровала у своих знакомых то ценное, до чего дотягивались руки: серьги - у соседки по палате, золотые часики с цепочкой - у некоей Павловской, гребень черепаховый - у старушки, к которой одно время ходила в качестве сиделки. Потом вещи продавала или закладывала. В конце - концов от неё все отвернулись. Единственный человек, с которым она общалась последние месяцы, был Безак. Собственно, на нём сосредоточились все её жизненные интересы. Она чрезвычайно боялась его потерять. Но и Безак был ей под стать, даром что бывший полицейский. Он был в курсе краж и помогал сбывать вещи. Так, он заложил вещи, украденные Семеновой у соседа по гостинице, судебного рассыльного Эйсмонта - мундир и два ордера ко взысканию на 4 рубля 50 копеек каждый.
- Вы сказали "у соседа по гостинице"?..Но ведь она вроде бы квартировала в доме Швидленда? - уточнил Карабчевский.
- За последние 4 года Семёнова сменила не меньше дюжины адресов, это были и гостиницы, и дешевые пансионы, и просто комнаты. Кстати, поэтому её кражами занимались в разных полицейских участках, и никто не подумал связать их воедино. За последние 3 месяца её 4 раза приводили в полицию по поводу краж, но всякий раз отпускали из - за незначительности похищенного. Полицейские видели, что кража копеечная, у дела никакой судебной перспективы, а потому её просто журили и выпускали.
- Впору пожалеть об отмене телесных наказаний, - саркастически заметил Карабчевский, - Её бы, Семёнову эту, выдрать хорошенько розгами, враз бы остепенилась…