- Фу-ты, опять подкрался, как кошка!
- Тренируюсь, Зинаида… Когда говорят: "Пал Палыч вышел", нетрудно догадаться, куда он вошел. У вас интим или служебная беседа?
- Приглашаю Зиночку на семейный праздник. Но ты тоже в числе званых, так что присоединяйся.
- Прекрасно, обожаю ходить в гости, - и, не уяснив даже сути праздника, перешел к делу: - Начальство подкинуло мне твоего бывшего знакомого. Помнишь такого Багрова?
- Ну конечно. В июле - августе осужден за хулиганство. А что с ним теперь?
- Да так, мелкая шалость, - и вручил Знаменскому копию телетайпного сообщения.
Тот прочел вслух:
- "21 февраля в 17 часов 30 минут бежал из-под стражи с места отбывания наказания Багров Михаил Терентьевич, приговоренный к двум годам исправительно-трудовой колонии. Принятыми на месте мерами розыска преступника обнаружить не удалось. Год рождения 1930-й. Место рождения - город Еловск, Московской области. Одет в телогрейку и ватные брюки защитного цвета. Документов и денег при себе не имеет. Передаем приметы сбежавшего… - тут Знаменский сделал пропуск, поскольку приметы ему не требовались. - Цели и мотивы побега не установлены. Примите срочные меры к обнаружению и задержанию преступника. Координация розыскных мероприятий по месту осуждения Багрова".
На этой неделе уже вторая рука протягивалась из прошлого! И одна новость хуже другой.
- По меньшей мере странно, - хмуро сказал Пал Палыч. - Он же сам себя посадил. Из "принципиальных" побуждений…
- А-а, который с бульдозером? - вспомнила и Кибрит.
- Угу. Побежал за добавкой. И мне велено его поискать.
- Но как ему удалось?
- Подробностей пока не знаю. Кажется, выдумал какую-то прежнюю кражу, повезли его на место, чтобы показал, где, у кого. Тут он и фюить… Потому я к тебе, Паша, - помоги вникнуть в душевный мир этого деятеля. Куда и зачем он мог податься?
- Совершенно не представляю. Дело ты прочел?
- Прочел. Он ведь без уголовных наклонностей?
- Без. Но когда выпьет - с крепкими заскоками.
- Ну, если уголовных связей у него нет, он у меня недолго набегается. В родном городе его всякая собака знает. Туда опасно.
- Да вроде и незачем, - в сомнении пожал плечами Знаменский.
- Стало быть, надо перетряхнуть родных и приятелей на стороне… Что ж, поработаем немножко ногами. Сегодня выезжаю в колонию.
- Не исключено, что придется и головой поработать. И вообще, Саша, нельзя его недооценивать. Темперамент. Энергия. Часто непредсказуемость поступков. Прибавь к этому крайнюю ситуацию, в которую он поставил себя побегом. А если еще дорвется до водки…
- Тебя беспокоят трудности розыска или моя неявка в гости? - подмигнул Томин. - Кстати, когда и какому поводу?
Услышав ответ, спросил алчно:
- А пельмени будут?
- Еще бы!
- Тогда хоть с того света явлюсь!
И никто не постучал по деревяшке…
4
При словах "поезд дальнего следования" Томину заранее сладко зевалось. Чего ему катастрофически не хватало в жизни, так это времени. Лишнего часу поспать, лишних двадцати минут, чтобы поесть, не говоря уж - почитать. Не уголовные сводки, а хорошую какую-нибудь добрую книжку в благородном переплете, можно даже с картинками.
Чуть не двое суток на колесах; кого бы взять с собой для души? Он открыл книжный шкаф, на глаза попался "Робинзон Крузо". Немножко вроде не по возрасту… Но зато какая отключка от реальности! Отсыпаться, отъедаться и читать историю про необитаемый остров.
Мать привычно уложила маленький разъездной чемоданчик, отдельно в сумку упаковала съестное - на дно более лежкое, сверху скоропортящееся. Как всегда заботилась, чтобы потеплее оделся, и, как всегда, попусту, потому что всякие шапки-ушанки и свитера Томина отягощали.
На выходе из подъезда столкнулся с пожилой докучливой парой, жившей ниже этажом. Отделаться "Добрым вечером" не удалось.
- Минуточку, Александр, нам надо поговорить.
"Опять?!"
- Честное слово, - поклялся Томин, - я постоянно хожу в мягких тапочках! Мама подтвердит. Уже не хожу, а почти порхаю.
- Положим, вы иногда ночью двигаете стулья. Однако сейчас дело не в том. Мы хотим сообщить подозрительный факт.
И начался бестолковый рассказ о какой-то трубе. Едва удалось отвязаться - сугубо тактично, а то мать не простит.
В купе спалось прекрасно, но "Робинзон Крузо" разочаровал. Он оказался трусишкой и перестраховщиком. После того как увидел на прибрежном песке след босой ноги и смекнул, что приплывали туземцы, лет семь-восемь шагу не ступал от своего жилища. Из детства помнилось что-то другое.
Томин сунул томик в чемодан и уставился в окно. Поезд шел на север, а где-то навстречу ему пробирался Багров. Полями и перелесками, глухими тропами не пройдешь: снег. А дороги тут редки. Одет он по-лагерному, приметно, денег нет. Чем питается? Как избегает опасных встреч?
Удивительно, что в первый же или хоть второй день от населения не поступило сигналов о краже верхней одежды: самая срочная забота беглого - избавиться от арестантского обличья. Или ошиблись, определяя возможный для Багрова маршрут и давая соответствующие указания на места?.. Нет, вряд ли. Отсюда неведомых путей нет. И техника поиска отработана. Бегали же и раньше отчаянные головы. Причем в летний сезон, и то почти всегда неудачно.
За окном стужа и снега, снега. Редкие станции. Проводница разносила чай.
"Пожую-ка я чего-нибудь и еще вздремну. Никуда Багров не денется".
(В дальнейшем, изучая обстоятельства побега, следователь вычислил, что Багров разминулся с Томиным, когда тот еще почитывал "Робинзона Крузо". Багров лежал на платформе товарного состава, полузарывшись в щебенку).
Томин выпрыгнул из "газика" возле ворот колонии на глазах у группы осужденных, возвращавшихся с работы. Мелькнуло знакомое лицо. Ба, это ж мошенник Ковальский по кличке Хирург (кличка отражала искусство, с каким он "оперировал" карманы зажиточных ротозеев). Произошел скользящий обмен взглядами; Томин "не заметил" Ковальского. Зачем вредить человеку? Зэки не любят тех, кто знаком с "мусорным" начальством…
Первым делом надо было связаться с Петровкой. Нет, никаких сведений, наводивших бы на след Багрова, не прибавилось.
- Совершенно ничего? - удивился Томин. - Слушайте, ребята, вы меня крупно подводите! Расширьте район поиска, еще раз разошлите приметы и фотографии.
Теперь предстояло заняться собственно тем, ради чего Томин прибыл в студеные северные края: выяснением вопроса, почему или зачем Багров ударился в бега.
5
Если прикинуть по карте Московской области, то до Еловска рукой подать. Однако весть о Багрове пришла сюда тремя днями позже.
(Авторы вынуждены извиниться за название "Еловск". Оно вымышлено, так как рассказываемая история правдива и действующие лица ее живы.)
Город стоял на возвышенности и виден был издалека. Некогда выдерживал он набеги татар и поляков. И сейчас еще (если издалека) рисовался на горизонте сумрачной древней крепостью - расстояние "съедало" разрушения, причиненные зубчатым стенам, башням и церковным куполам.
Но чем ближе, тем призрачнее становилась крепость, на вид лезли фабричные трубы, телевизионные антенны, башни высоковольтной линии. Внутри же старина попадалась уже отдельными вкраплениями, город выглядел как обычный областной, с полудеревенскими окраинами.
Но за счет малой текучести населения отчасти сохранялся в Еловске патриархальный дух. Считались и ближним и дальним родством. Стариков не хаяли даже за глаза. Парни были менее патлатыми. Мини-юбки что-то все же прикрывали.
Двадцать с лишком лет прожила в Еловске Майя Петровна Багрова, коренная ленинградка, выпускница филфака ЛГУ. Ехала с намерением отработать положенные три года и вернуться обратно. Иного и не мыслила. Как можно без театров, Невы, белых ночей, самих ленинградцев?
Была она человеком ясного ума, независимого характера, свободных суждений. Родителей рано потеряла и чувствовала себя хозяйкой собственной судьбы. Но вот выпало на долю нежданное замужество, и осела она в чужом городе мужней женой. Внешне постепенно прижилась. Опростилась. И город постепенно ее принял, зауважал. И все же оставался немного чужбиной.
Вот и сейчас, подъезжая в ранних февральских сумерках к Еловску и следя, как с каждым километром распадается образ старой крепости, она вспоминала набережные и проспекты своего детства и юности и ехала как бы не совсем домой. Отгоняя это ощущение, принялась утрясать сумки, поплотнее увязывать свертки. От остановки недалеко, но в переулке скользко, неровен час упадешь - все разлетится.
В верхнем освещенном окне маячила пушистая голова. Катя, дочка. Единственная по-настоящему родная на свете. Высматривает меня, тревожится. Ага, заметила!
Катя выскочила в переулок в чем была, подхватила сумки.
- Ой! Так и надорваться недолго! Мама, ты просто невозможная! Где ты пропадала?
- В Москву ездила. А так и простудиться недолго.
- Когда я простужалась!
Они поднялись на свой второй этаж, Катя с интересом разбирала покупки. Майя Петровна устало разделась и села, зажав под мышками озябшие руки.
- Кажется, ты начинаешь оживать: наконец-то новый шарф! - Катя подбежала к зеркалу примерить. - Какой теплый, прелесть!.. Только, знаешь, он скорее мужской… у Вити почти такой же. А тут что?
Она выкладывала на стол пачки печенья и сахара, плавленые сырки, сухари.
- Сколько всего!.. Неужели копченая колбаса? Извини, это выше моих сил! - сунула в рот довесок и с блаженной улыбкой начала жевать.
- Небось опять не обедала?
- Без тебя никакого аппетита, честное слово! Но зачем столько, мам? - удивлялась весело, доставая банки с компотами.
- Вздумалось сделать запасы, - отозвалась Майя Петровна.
- Ничего себе! Ожидается голод, что ли? Нет, это малодушие - оттягивать объяснение. Все равно неизбежно.
- Катя, я должна на несколько дней уехать.
- Куда? - с любопытством подскочила к матери.
- От начальника колонии пришло письмо… недели две как… Отец там на хорошем счету, отлично работает. Потому разрешено свидание…
Катя отступила, свела брови. И уже не ребячливая ласковая девчонка стояла перед Майей Петровной, стояла взрослая дочь - осуждающая, готовая к бунту, неукротимая. Разительно похожая сейчас на отца.
- Так вот для чего ты занимала деньга у Елены Романовны! На дорогу и гостинцы. И шарф предназначается дорогому папочке… как награда за доблестный труд в местах не столь отдаленных!..
- Катюша, давай поговорим, - мягко и спокойно предложила Майя Петровна.
С некоторых пор она всегда держалась спокойно, ровно. Редко что выводило ее из равновесия. То было спокойствие много пережившего и передумавшего человека.
- Что толку разговаривать! Ты все равно поедешь!
- Девочка… ты не забыла, что он твой отец?
- Нет, - резко отрубила Катя. - Мне слишком часто тычут это в нос…
Майя Петровна поднялась. Тоненькая и хрупкая, душевно она была сильнее дочери и привыкла утешать. Положила руки на Катины плечи, потянула к дивану. Посидели, обнявшись, объединенные общей бедой.
- Мамочка, разве нам плохо вдвоем? Уютно, спокойно. И такая тишина, - нарушила молчание Катя.
- Да, тишина…
Катя сползла с дивана и стала на колени.
- Мамочка, разведись с ним! Давай с ним разойдемся! Самый подходящий момент. Ты подумай - вернется он, и все начнется сначала!
- Подходящий момент? Отречься от человека, когда он в беде - подходящий момент? - мать укоризненно покачала головой. - Если мы теперь ему не поможем, то кто?
Катя потупилась было, но снова взыграла багровская кровь:
- Ты всю жизнь, всю жизнь старалась ему помочь, а чем кончилось?.. Я вообще не понимаю, как ты могла за него пойти?! Ведь Семен Григорьевич…
- Не надо, замолчи!
- Не замолчу! Я знаю, что он тебя любил! Он до сих пор не женат!
- Катерина!
Катя не слушала.
- Талантливый человек, мог стать ученым, делать открытия. И все бросил, поехал сюда за тобой. Надеялся! И что он теперь? Директор неполной средней школы! А ты? Бросила ради отцовской прихоти любимую работу и пошла в парикмахерши!.. - она всхлипнула и уткнулась в материнские колени.
Та в растерянности погладила пушистую ее голову. Впервые дочь столь откровенно заговорила с ней о прошлом.
- Иногда мне кажется… я его возненавидеть могу…
- О господи, Катя!.. Это пройдет, пройдет. Раньше ведь ты души в отце не чаяла.
- Да, лет до десяти. Даже удивительно. Правда, он тогда реже пил… или я еще была дурочкой… Представлялось - веселый, сильный, смелый, чуть не герой…
Она зашарила по карманам, ища платок, не нашла, утерлась по-детски рукавом.
- Такой и был когда-то, - слабо улыбнулась Майя Петровна. - Но каким бы ни стал теперь, он любит и тебя, и меня, и…
- Он тебя любит?!
Катя пружинисто вскочила, схватила с комода фотографию в деревянной рамке и круглое зеркало:
- Ты сравни, сравни! Посмотри, что он с тобой сделал!
Ах, эта фотография. Сколько раз Майя Петровна пробовала убрать ее, а Катя "в приказном порядке" требовала вернуть. Она обожала эту фотографию ленинградских времен и горевала, что не похожа на мать.
Майя Петровна покорно посмотрела в зеркало. Различие убийственное, конечно. И определялось оно не возрастом. В зеркале отражалась просто другая женщина. Словно бы и те же черты, но куда пропала та окрыленность, та победительная улыбка, свет в глазах? И горделивый поворот шеи, уверенность в себе?
Хорошо, пленка не цветная, а то прибавился бы еще акварельный румянец и яркое золото волос. Она привезла в Еловск чисто золотую косу. Почему волосы-то пожухли? Странно. Остальное понятно, а это странно. Теперь то ли пепельные, то ли русые. Может быть, от перемены воды?
- Ну? - требовательно вопросила Катя. - Разве бывает такая любовь, чтобы человека изводить?
Майя Петровна развела ее руки, державшие фотографию и зеркало. Сказала серьезно:
- Да, Катюша. Бывает и такая. Я еду завтра в семь вечера.
И Катя спасовала. Голос матери был тих и бесстрастен, но исключал возражения.
Катя в кухне разливала по тарелкам суп и расспрашивала о московских магазинах, когда в дверь постучали. То явился Иван Егорыч, участковый. Поздоровался, глядя в сторону, помялся, наконец выдавил:
- Я насчет Михал Терентьича… Пишет?
- Последний раз - с месяц назад… Что-то случилось?
- Да такое вдруг дело, Майя Петровна… сбежал он…
- То есть как… я не понимаю…
- А вот так. Сбежал из-под стражи, и все тут.
Катя ухватилась за мать, та оперлась о спинку стула.
Участковый перешел на официальный тон:
- Должен предупредить: в случае, если гражданин Багров объявится или станет известно его местонахождение, вы обязаны немедленно сообщить… - Потоптался и добавил виновато: - Не обижайтесь, Майя Петровна, мое дело - служба…
6
А в колонии Томин вел разговоры, разговоры, разговоры.
Сначала с молоденьким лейтенантом, который отвечал за воспитательную работу в подразделении, где числился Багров. Лейтенант был вежливый, культурный, необмятый новичок. Томин предпочел бы старого служаку - пусть грубого, ограниченного, но насквозь пропитанного лагерным духом и знающего все фунты с походами.
На вопрос о Багрове лейтенант смущенно заморгал:
- Откровенно говоря, я им подробно, то есть индивидуально не занимался.
- А кем занимаетесь подробно?
- Есть ряд лиц, которые меня интересуют…
- И как успехи?
- Рано судить, товарищ майор.
"Это верно, судить можно года через два после освобождения".
- Вас как занесло на эту должность?
- Видите ли… я заочник педвуза.
- А-а, собираете материал для диплома? И какая тема?
- "Проблемы перевоспитания личности со сложившейся антисоциальной установкой".
"Мать честная! На сто докторских хватит. И он рассчитывает найти тут положительные примеры? Святая простота".
- А Багров оказался не по теме?
- Да, я так считал…
- Не тушуйтесь вы. Я ведь не инспектирующий чин. Я сейчас просто гончий пес, который старается взять след.
- Понимаете, товарищ майор, я посмотрел по делу, что за ним. Побеседовали. О поступке своем выразился вроде бы критически. У него такое характерное словечко: "сглупа". Дальше увидел его в работе. Классный бульдозерист, и трудился без бутафории, всерьез. В общем, два месяца назад назначили его бригадиром.
- Словесный портрет ангела.
- Оценку даю в сравнении с остальным контингентом. Много неангелов.
- Понятно. Итак, все было распрекрасно, но вдруг…
- Нет, не совсем вдруг. Недели две, а может, три до того… я не сразу обратил внимание… но, в общем, он изменился.
- Конкретно?
Лейтенант подумал, вздохнул:
- Сами понимаете, заключение есть заключение. У каждого в какой-то период обостряется реакция на лишение свободы. У кого тоска, у кого агрессивность, разное бывает… Я посчитал, что у Багрова тоже.
- Еще раз конкретнее, без теории.
- Стал он ходить в отключке. Полная апатия. А вместе с тем - по данным ларька - курит втрое больше прежнего.
- То есть внешне - вялость, внутри - напряжение?
- Именно так я и расценил. Но работал как зверь. Даже с каким-то ожесточением. Его бригада заняла первое место. Я предложил Багрову внеочередное свидание с женой: думал расшевелить.
- И? - насторожился Томин.
- Знаете, в тот день впервые я над ним задумался. Не в плане диплома, просто по-человечески. В лице никакой искорки не проскочило. "Спасибо, говорит, гражданин лейтенант. Разрешите идти?" - и все. А через несколько дней - эта история.
- Тут мне важно во всех подробностях.
- Слушаюсь. Расчет у него был хитрый. Приходит с покаянным видом, хочу, говорит, облегчить совесть. И рассказывает, как в прошлом году посылали его здесь неподалеку с партией строительных машин. Вроде как сопровождающего и одновременно по обмену опытом. И на обратном пути, дескать, поджало его с деньгами, а очень требовалось выпить. Тогда залез в какой-то незапертый дом около станции и взял денег двадцать пять рублей и сапоги. Сапоги продал в другом городе на базаре.
- И вы поверили?
- Сначала не очень. Но, с другой стороны, когда пьющего человека возьмет за горло… Словом, послали запросы. Действительно, прибывала в прошлом году партия машин и при ней Багров. И действительно, есть такая нераскрытая кража.
- Кто-то из барачных соседей поделился с ним прежними подвигами.
- Да, теперь-то я понимаю. Но тогда вообразил совсем другое. Решил, что поведение Багрова объяснилось: колебался человек - сознаваться или не сознаваться. Отсюда замкнутость и прочее.
"О, трогательный лейтенантик! К другому Багров и не сунулся бы с подобной байкой".
- Так… Дальше?
- Дальше приехал тамошний следователь с оперативным работником, повезли его, чтобы документально все зафиксировать на месте… Удрал он от них вот здесь, - лейтенант показал на карте.
- Рядом железнодорожный узел. Н-да… Так что же это по-вашему? Просто истерический порыв на свободу? Хоть день, да мой?