– Это очень красивая мысль, – прокомментировал Худой Билл. – Кроме того, распродать магазин оружия я могу и здесь, если в России начнутся какие-либо накладки. Первая партия покажет все практические нестыковки.
Как не хотел Олег идти на поводу у своих неугомонных в авантюрах дружков, как разубеждал их! Его влекло к спокойной, необремененной опасностями жизни, он достаточно поистрепал нервы в Америке, да и не его стезей был всякого рода криминал. Но все душеспасительные речи и увещевания в адрес товарищей уподоблялись волнам, разбивающимся о скалы полнейшего неприятия его жалкой обывательской трусости.
Отказ от участия в деле, что явственно витало в воздухе, означал раскол и отторжение его от коллектива, на сей момент представлявшего для него базовую ценность и поддержку в стихии нынешнего смутного миросуществования, а потому пришлось пойти на вынужденное мрачное согласие.
В воскресный день, без труда открыв стандартный американский замок на двери, вбив в его простенькую личинку отвертку, они оказались в обширном пустом помещении второго этажа, заставленном пластиковыми ведрами с краской, шпаклевкой и разного рода малярным инструментом.
Старый паркет был уже снят, зияли пыльные провалы в настиле из толстой фанеры, чьи прогнившие листы ждали отправки на помойку, прислоненные покуда к обшарпанным стенам. Склонившись над одной из ниш в полу, Джон, приняв от Худого Билла дрель, просверлил толстым сверлом пришпиленный к несущему брусу потолок, оказавшийся на поверку всего лишь декоративной гипсовой плитой.
– И вот так мы строим в Америке дома! – вздохнул он сокрушенно, после чего, опустив в провал ногу в тяжелом строительном башмаке из апельсинового цвета замши, нанес по хлипкой перепонке гипсокартона увесистый удар, легко проломив перекрытие.
Серегин и Джон заинтересованно склонились над образовавшейся прорехой с драными краями, увидев под собой стеклянные витрины, вишневое дерево оружейных прикладов, вороненую сталь разнообразных стволов, картонные коробки с патронами на стеллажах, тускло отсвечивающее стекло прилавков с покоящимися под ним бархатно-черными новенькими пистолетами и сонно мерцающими хромированными барабанами длинноствольных и тупорылых револьверов.
Ни датчиков, реагирующих на изменение объема пространства, ни камер слежения в магазине не было: лишь сигнализация, отвечающая за целостность двери, ее замков и закрытых металлическими жалюзи окон.
Через час, цепляя на крюк очередной мешок с автоматами и отправляя его наверх, в надежные и трепетные руки сотоварищей, Худой Билл определил окружающую его обстановку следующей формулировкой:
– В России это называется "коммунизм"! – сказал он. – Удивительно, к каким последствиям приводит экономия на безопасности бизнеса!
В самом деле: это ограбление смахивало на трудодеяние портовых грузчиков, переносивших тяжести из трюма на верхнюю палубу, а после – на пришвартовавшийся к борту судна шлюп, олицетворенный в грузовичке марки "додж", что, будто ахая, приседал на неуклонно прогибающихся рессорах под гнетом нарастающего вала трофеев.
Отягощенный оружейной сталью и боеприпасами, "додж" едва смог тронуться с места, а потому Серегину и Джону пришлось добираться до частного дома, временно сданного им в аренду, на такси.
Изнемогший "додж" уже стоял в гараже на разъезжающихся в стороны колесах, словно вопия о необходимости своей срочной разгрузки.
– Дело сделано, – резюмировал Худой Билл, снимая с машины "левые" номерные знаки. – Но не до конца. Теперь каждому стволу, как сироте, предстоит найти заботливые руки. И это кропотливая задача!
Впрочем, с реализацией винтовок и автоматов они управились за неделю, не выезжая и за границы штата. Пистолеты и револьверы тоже были востребованы, но с их продажей Джон не спешил, уповая на дороговизну импортного огнестрела в России.
Российские мафиози, с кем он установил связи в Москве, обещали принять груз, перемещаемый в пазухах очередного автомобиля, на своего человека, который должен подписать на таможне документ под названием "коносамент", утверждающий его право на ввозимый из-за границы товар, так что, обнаружься факт контрабанды, трио поставщиков под него никоим образом не подставлялось. Единственно, мафия платила за стволы по факту преодоления ими пограничных барьеров, ссылаясь на опасность такового преодоления, грозившую немалым тюремным сроком для получателя "заряженной" машины.
– Ну, прокатим пробный шар, – сказал Джон. – Рискнем десятком стволов. Все надежнее, чем в казино…
Серегин, выразительно покосившись на него, вздохнул терпеливо…
На переправке первой же машины с контрабандной бизнес сгорел.
Получателем автомобиля мафия выставила ушлую питерскую бабушку, давшую показания, будто приобретала машину через неустановленное лицо, и твердо отрекшуюся от обнаруженного таможней и чекистами оружейного арсенала. Таким образом, истинные получатели груза остались в тени, машину конфисковало государство, а претензий заказчиками не озвучивалось, ибо убыток потерпели поставщики.
Серегин истово перекрестился: пронесло!
Естественно, повторить подобный эксперимент ни Джон, ни Худой Билл уже бы не отважились.
Однако через несколько дней при выходе из продовольственного магазина к Олегу подошли трое парней с добродушными простоватыми лицами, предъявили удостоверения КГБ и попросили проследовать его к черной легковой машине. И не прошло и получаса, как он оказался в недрах большого серого дома, расположенного на знаменитой Лубянской площади города Москвы, единственной и неповторимой как в названии своем, так и в знаменательных фактах исторической круговерти, да и вообще в уникальности своего архитектурного градообразующего ансамбля.
Вежливую и дружественную беседу с гостем знаменитого на весь мир учреждения вел человек средних лет, представившийся Евгением Павловичем. В дальнейших воспоминаниях Серегина остался от этого Павловича только серый костюм, галстук с сальным пятном и зачесанные назад волосы на намечающуюся лысину. Прочие черты лица и фигуры померкли в памяти, да и туда им дороженька!
– Вы же неплохо зарабатываете на автомобилях, – сказал неказистый чекист, похожий на заезженного жизнью бухгалтера. – Зачем вам всякая уголовная белиберда и круговерть с пистолетами?
Серегин угрюмо молчал.
– Это не допрос, – устало отмахнулся на его замкнутость инквизитор. – Мы пригласили вас поговорить, не более. Как вы понимаете, у нас существуют добросовестные информаторы и они сдали вас еще до того, покуда ваши игрушки только готовились к перемещению в нашу замечательную во всех смыслах страну… И мы могли бы, да и можем, доказать ваше прямое участие в этой авантюре. Вас и ваших американских товарищей. Поэтому, если конструктивный диалог между нами не получится, через час я гарантирую вам нахождение в объятиях Бутырской тюрьмы, ибо законных предлогов для такого водворения в ее стены у нас в избытке… И вот тогда вы узнаете, что такое допрос! Отсюда, если вам угодно, можно сделать вывод. Но, если угодно, можно выводов не делать. Я говорю с вами прямо, без затей…
– Это характерно для вашей организации, – сказал Серегин. – Тогда без затей обозначьте интересы…
Собеседник, оценив юмор, легонько усмехнулся. Объяснил ласково:
– Нам пригодятся такие типы, как вы и ваши партнеры, на той территории. Мы послушали ваши разговоры… этак, с недельку… Кое-что прояснили для себя. Возник вопрос: готовы ли вы, гражданин Серегин, послужить Отчизне?
– Только этим и занимался…
– Неужели?
– Армия. После – подрыв экономики и благосостояния Главного Противника, – сказал Олег, припомнив незабвенного шофера "сигаретной" фуры и его страстный диалог о разрушительной силе русского элемента на просторах США.
– Соглашусь, – вдумчиво кивнул чекист. – На этой почве, думаю, и сойдемся…
– Но чем мы можем быть полезными для вас там?..
Собеседник опустил взор к тусклому лаку столешницы казенного стола. Побарабанил по ней пальцами.
– Занимайтесь тем, чем занимались, – проронил он устало. – Переправляйте машины, переправляйте оружие. Мы подыщем вам заказчиков. Получайте денежную прибыль. Сегодня мы проведем аналогичные беседы с вашими товарищами. После вы обсудите свое положение и мнения о таком положении в тесном неформальном кругу. Где именно соберется этот круг, мы вам обозначим. Именно вам. Вы первая скрипка. К тому же наш родной советский человек, сразу же, как я уяснил, проникнувшийся своей необходимостью и востребованностью в служении Родине… Или что-то не так?
– Именно. И думаю, в каком-то смысле на текущий момент нам попросту повезло… – отозвался Серегин.
– Одно удовольствие – работать с сообразительным парнем, – прозвучал ответ. – Значит, так: из Москвы никуда. Нам предстоит завершить некоторые формальности, далее – я представлю вас офицеру, с которым вы будете работать, ну, а после иная рутина: вас должны посмотреть наши специалисты…
– Это еще какие?..
– Психологи, к примеру… Что вы разволновались? Психиатров покуда не предлагаю… Да и вообще кое-чему вас придется подучить.
– Не думал, что вот так, между прочим, устроюсь в "стукачи"… – уныло поведал Серегин.
– Какой же вы "стукач"? – с довольно искренней укоризной посетовал ему человек в сером костюме. – Вы – агент. И если все сложится – вашей карьере смогут позавидовать многие штатные офицеры… Да и наверняка позавидуют… Если будете дружить с головой и с логикой, ваша жизнь окажется – о-го-го! – Тут он выдержал паузу, видимо, соразмеряя казенщину собственного бытия с тем будущим, что ожидало Серегина. – В общем, – тряхнул он досадливо головой, – теперь о формальностях…
Нешуточные страсти бушевали в отгороженном от основного зала кабинете ресторана "Пекин", где трое свежеиспеченных агентов КГБ предавались горячим обсуждениям своего нового, внезапного и вынужденного статуса, навязанного им изощренной и злой волей советской контрразведки.
Вину за провал контрабанды валили на беспринципного авантюриста Джона, связавшегося с местной уголовной нечистью, в чьих рядах наверняка обретался информатор госбезопасности. Джон, отмахиваясь, говорил, что в каждом деле возможен фатальный провал, а, кроме того, заявлял, что нет худа без добра и не каждому повезет в жизни столкнуться воочию с такой знаменитой организацией, как советский КГБ, и уж тем более удостоиться чести быть принятым в ее пускай, вторичный, но в штат!
– Нам не дано предугадать, кому и где придется дать… – сделал он вывод.
– Но если нас раскроют, это электрический стул, – пробубнил угрюмо Худой Билл. – И запомни, юморист, – прищурился на Джона. – Шутники тоже умирают всерьез. Не лучше ли сдаться ФБР по приезду?
– А сколько лет ты получишь за ограбление оружейного?.. – спросил его Серегин, единственный, вымерявший каждое слово в данной дискуссии, ибо не без причины опасался тайных микрофонов. – А за контрабанду в составе организованной группы? Далее: вдруг из наших стволов кого-то уже прикончили в Штатах, а?..
– Да, мы в просчитанном капкане… – согласился Худой Билл. – Но пока он не жмет, его можно считать удобным…
Серегин выразительно поднял глаза к потолку, и товарищи, проникнувшись его намеком, умолкли, уткнувшись в тарелки с китайскими пельменями в соевом соусе.
Далее их ждала утка "по-пекински". Не так и плохо! В тюремной камере, недавно грозившей им, иные контрабандисты удовлетворялись куда более скромными блюдами.
Так начался у преступной троицы вынужденный, а потому грустный, однако чрезвычайно увлекательный роман с одной из самых мощных и основательных секретных служб подлунного мира – Комитетом государственной безопасности СССР, вскоре распавшимся и уничтоженным вместе с той страной, чьим порождением он являлся. Однако до событий распада прошел немалый срок, когда под сенью вездесущего ведомства Серегин и сотоварищи проживали отпущенное им время бытия как на разбродном нищем пространстве России, так и в жесткой, сытой клетке Соединенных Штатов.
Начало же общения с нечистым духом, олицетворенным в субъектах работников государственной безопасности, не оставляло сомнений в том, что дух крепко вцепился в холки своих новых подопечных, напоминая о себе едва ли не ежедневно, заставляя проходить неофитов проверки на полиграфе, экспертизы психологов и задушевные встречи с курирующим их офицером.
Процедуры общения с ГэБэ происходили камерно, пускай и в положительном смысле данного определения, обсуждение такового общения внутри компании куратором не приветствовалось, но и в самом трио не обнаруживалось желания изустно анализировать архитектуру той ямы, куда оно угодило.
Над попавшими в ловушку гангстерами повисло облако загадочной неопределенности. Единственной прорехой в облаке стало задание Серегину выехать в США, переправив оттуда в порт Ленинграда пару автомашин с оружием. Оплату услуг коррумпированных американских таможенников, равно как и расходы на поездку, оплатило КГБ, невесть почему заинтересованное в иностранных стволах. При этом за товар поставщики не получали ни цента, хотя с такой постановкой вопроса не спорили. Да и какие могли возникать и озвучиваться вопросы и претензии?.. Впрочем, за оформление груза на советской территории Серегин подписываться категорически отказался, но на его согласии никто и не настаивал, нашлась, вероятно, более покладистая и доверчивая агентура.
Встречать машины в порту, дабы их безошибочно идентифицировать, тем не менее пришлось: в Ленинград он отправился на поезде вместе с куратором – капитаном Евсеевым.
Всю ночь они пили коньяк, кадрили проводниц и трепались на разнообразные темы.
Олега тревожил вопрос: каким предполагается его будущее? Вопрос был задан под занавес дорожной пьянки, когда в сером рассвете они вышли на перрон Московского вокзала с гудящими от алкоголя головами и с нарушенной динамикой телодвижений.
– Ты не дрейфь, – успокоил его довольно искренним тоном Евсеев, моргая малиновыми веками. – Со дня на день вас передадут в Первый главк… Ну, и поедете в свою Америку. Только уже… Ну, ты понял, в каком качестве…
– Шпионами, что ли?
– Ну, до шпионов вам мохом срать, да и вряд ли такой контингент в "сто первую" даже на экскурсию сводят…
– Это что за "сто первая"?
– Это? Школа внешней разведки…
– Ну, главное, чтобы в "двухсотые" не записали…
– Пока это не в наших интересах, – добродушно покосился на Олега Евсеев. С каждой минутой он, стряхивая с себя сонную оторопь, приобретал присущую ему уверенность, поигрывал мощными плечами под легким пиджачком, пружинил в походке и гордо нес сквозь пространство отчужденное жесткое лицо с ироничным блеском глаз бесповоротно уверенного в своей силе и в смекалке патриция среди кишащей вокруг толпы плебеев.
– Тогда какими вырисовываются задачи? – настаивал Серегин.
– Будете как бы… доверенными лицами, – донесся ответ. – На первых порах. Действующий, что называется, резерв. Что потом – время покажет. Так или иначе – связь через меня.
– Понятно, – кивнул Олег. – Расширять наш круг знакомств с секретными персонажами из секретных ведомств – не след…
– Вот, – кивнул собеседник, – учишься азбуке…
– А на хрена вам стволы-то эти краденые? Попахивает какой-то дешевой мелочевкой…
Евсеев помедлил. Затем произнес нехотя, с ноткой неприязни:
– Да сам не пойму… Типа: чтоб добро не пропало. Крестьянские начальственные умы, не иначе… Хочешь смейся, хочешь – плачь… Может, на подарки к Дню чекиста по персоналиям и весям распределятся… Не удивлюсь. Короче, ответа нет. Но есть приказ.
– Увы! – сказал Серегин.
– Да ты садись в такси, – уже бодрым тоном продолжил Евсеев. – Контора платит, а таможня ждет. И еще: пять стволов с боезапасом мы в отчет не включаем… Есть возражения?
– Семь, – качнул головой Серегин, прямо и уверенно глядя на него.
– Наглеешь, – хохотнул тот. – Используешь переполняющий меня либерализм. С другой стороны, доверительность в общении между куратором и агентом – главный залог успеха! – Он уже окончательно оправился от бессонной ночи и пьянки, порозовел, повеселел взором, распрямился выше роста мощным, жадным до жизни телом и дышал таким оптимизмом и напористостью, что невольно порадовал и Серегина своей сопричастностью к нему, как к товарищу. И рассветное солнце высветлило их лица в обращенных друг на друга улыбках.
Что же, пускай этого попутчика навязала судьба, пускай каверзен он и лукав, но чувство общности и симпатии внезапно тронуло сердце Олега, и вспомнилось ненароком: если приятен тебе человек, то и ты ему не в тягость, а коли наоборот – твоя неприязнь откликнется непременным рикошетом…
После их встретил хлопотливый, усердный в учтивости белобрысый таможенник Дима, уважительно трясший руку Олега и наверняка, как пояснил Евсеев, принявший его за кадрового сотрудника, прежде участвовавшего в оперативной комбинации. Далее на двух машинах, страхуя друг друга, они покатили в Москву, перегрузили утаенные от учета пистолеты и патроны в надежном гараже и, весьма довольные друг другом, отправились отсыпаться.
А через три дня, встретившись с Евсеевым в номере гостиницы "Москва", Серегин услышал:
– Едешь в Америку. Вместе со своими корешками. Куда направят Билла – не в курсе. А ты с Джоном идешь в армию. В ней вам помогут правильно устроиться.
– В американскую армию?!
– В Америке другой нет… Но тебе крупно повезло: ты попадешь в элитную школу снайперов. Повысишь свое мастерство… И учти, дружок, откашивать на этой стезе не советую категорически! Рви жилы, чтобы попасть туда! Тем более, здесь мы окажем полное содействие в любых жизненных передрягах твоим родителям и твоей невесте… – Он выждал многозначительную паузу. – Это не шантаж, это от чистого, как говорится, сердца чекиста. Или же пламенного, сам выбирай эпитет. Кстати. Почему бы тебе не заключить брак с Аней? Прямо сейчас готов в свидетели… А если будет ребенок – попрошусь в крестные.
Серегин молчал. Дар речи он обрел лишь в холле, при выходе из гостиницы. Сказал вдумчиво, обратив свои налитые ненавистью глаза в равнодушные зенки Евсеева:
– И все же ты паскуда… А ваша контора – кодла упырей…
– Одно из главных направлений нашей работы – взимать плату за чужие грехи, – терпеливо ответил тот. – Кто безгрешен, те на сей исторический момент на нас не в претензии. Кстати, можешь передать мне на ответственное хранение два своих ствола.
– Я не хотел бы, чтобы ты их приручил в мое отсутствие, – ответил Олег.
– Почему?
– Потому что когда-нибудь… с двух рук… я с удовольствием тебя пристрелю, – вдумчиво сказал он.
– Дурак ты, – откликнулся Евсеев беззлобно. – Сто раз – дурак! Чтобы ты знал: тебя вообще хотели списать, как неперспективную фигуру. Да так списать, чтобы твои признанные полезными дружки весь им отпущенный век перед нами дрожали… Да еще и впутать их в твое списание… А вот я-то тебя отстоял. Причем с большими для себя неудовольствиями со стороны начальства… Благо быстро меняющегося. Углубляться не стану. Когда придешь меня убивать, расскажу подробности. Так что американская армия для тебя – рай на этой земле. И вот тебе моя рука…
– Ну, если не врешь, вот тебе – моя, – сказал Серегин, поверив. И прибавил с досадой: – Недаром у меня в паспорте на страницу "Семейное положение" брякнули штамп "Военнообязанный"…