– Какой же ты неуемный пессимист! – возразил ему Джон, вставая и прохаживаясь неторопливо вдоль стеллажей с серыми ящиками патронов и мин. – С тобой порой до безысходности скучно… Ну, иди, стучи начальству, зарабатывай авторитет…
– А взрыватель… точно… надежный? – спросил Серегин.
– У-у! – торжественно подвыл мошенник. – Он просто вибрирует в предвкушении своего часа! Кроме того, – доверительно наклонился он к товарищу, – я договорюсь с курдами устроить перестрелку с постами в "час икс", а начальство едва ли сподобится размышлять о внутренней диверсии, им выгоднее доложить о происках внешнего врага. Иначе – прощайте погоны и должности! Я знаю жизнь!
…Капитальные бетонные перекрытия, защищающие арсенал бригады от ракет и мин противника, вспучились через неделю в тревожной ночи, ознаменованной нападением на часть неизвестной группы повстанцев, тут же растаявшей в просторах пустыни. Долго и глухо ухали под землей различного рода взрывчатые вещества, исторгая из разломов многотонных плит плотные облака чада в оранжевых всполохах яростного пламени. Далее удрученная комиссия, с грустью оглядев завалы, испускающие ядовитые дымы, составила надлежащие акты утилизации и удалилась на бодром, в камуфляжном окрасе, вертолете от места боевой удачи неведомых партизан.
Прошло еще две недели после ошарашивающего взрыва, вызвавшего немалое смятение в бригаде, однако в течение этого времени Серегин исправно получал зарплату за свою должность заведующего погоревшим складом, соболезнования от сослуживцев и даже сочувствие по поводу нечаянной утраты своей должности со стороны капитана Олдриджа, счастливого тем, что диверсия не нанесла урона составу подразделения.
А вскоре Джон и Олег уже сходили по узенькому металлическому трапу из чрева огромного транспортного самолета на благополучную заокеанскую землю. А вернее, на бетон военной взлетно-посадочной полосы в штате Мэриленд, за десять минут до этого вдосталь налюбовавшись с высоты на стекающий к имперским колоннам купол Белого дома и на макушку венчающего его бесполого существа – копии статуи Свободы.
Кирьян Кизьяков
Получив военный билет с отметкой о демобилизации, Кирьян сразу же отправился к Даше. Из письма он знал, что умерла ее мать, девушка осталась одна, по-прежнему много работала, чем и отвлекалась в своем одиночестве и серости бытия в кромешном забвении захолустья.
Он вошел в коммуналку, ничем не переменившуюся ни в обстановке своей, ни в быте, хотя казалось, вечность минула с той поры, когда он впервые шагнул на ее порог. А после все заслонили глаза любимой, и мир полетел кувырком в тот вечер благого возвращения, затопившего его чувством обретения и вечной, казалось, любви к той единственной и родной, ставшей опорой и смыслом.
Это было первым откровением их неотрывной и дурманящей близости, и рассвет наступил столь удивительно скоро, что показался насмешкой над истекшей, как мгновение, ночью.
Свадьбу сыграли у родителей Кирьяна, где и остались до августа: нужды в возвращении к прежнему для Даши больше не виделось. Состоялся и разговор с отцом, давно определившим судьбу сына вне милой для него обители.
– В Москву поедешь, – сказал отец. – Место тут никчемное: вся деревня на обслуге у зоны, никто не пашет, ни сеет. Тупо лес валим, тем и пробавляемся. А ты в институт поступай. Дашка тоже со средним образованием, медсестра, устроится везде. Денег дам. Ну, и пару камешков в пояс брюк зашьешь. Кто их купит – адрес имеется. И цену тебе обозначу правильную. – Затем посмотрел на Кирьяна грустно и пронзительно. Продолжил: – Знаю одно. Твердо знаю. Наступит день. День перед новой моей жизнью, уже окончательной. Приедешь ты сюда – заполошный, весь от забот своих важных оторванный, а мы с матерью уже и приготовились, на узелках сидим… Забирай нас, сыночек, вези в свою сказку дивную… А девочку ты нашел правильную, как увидел ее, сразу понял, что ни ты не ошибся в ней, ни я в тебе, коли именно на нее твой выбор пал… Так что остается мне только дождаться того нескорого дня заветного…
В Москве остановились на съемной комнате неподалеку от площади трех вокзалов, на месте бессонном и шумном. Оглушенные громадой нависающего над ними города, смиренные и пугливые, тем не менее чутко впитывали они приметы чуждого покуда пространства, осторожно исследовали его, как неведомую планету, однако сразу же по приезде дисциплинированно подали документы в институты: Даша – в медицинский, Кирьян – в сельскохозяйственный.
Жили экономно, но город буквально выжимал из них деньги, и стоимость гнилого лука и капусты в магазинах приводила Кирьяна едва ли ни в ярость. Эта пустая трава, выращенная на дурной земле, что он ощущал, едва приблизившись к прилавку, стоила больше, чем говядина в деревне! А цены на крытом рынке! Это был вопиющий, наглый грабеж! Но, что удивительно, местное население таковой порядок вещей воспринимало безразлично. То ли в силу покорности своей, то ли производило оно нечто, повсеместно схожее по качеству и приносящее столь же неправедный барыш.
Экзамены он сдал, но, приехав в институт и ознакомившись со списком будущих студентов, себя в нем не обнаружил. Отправился восвояси домой, превозмогая подступавшее отчаяние. Что теперь? Куда устраиваться? Как налаживать жизнь? Цена съемной комнаты за месяц равнялась месячной зарплате служащего, отец, конечно, вышлет деньги, можно на крайний случай продать заветные зеленые камушки, но тратить, не зарабатывая, да еще попрошайничая при этом, значило отказаться от самого себя, от своей сути…
Скользили в окне трамвая дома, витрины, столбы, вот очередная остановка, каменный забор, плакат на нем: "Требуются рабочие в литейный цех завода "Динамо"".
Складная дверь трамвая едва не прищемила его, успевшего выпрыгнуть с подножки на тротуар.
Рабочий день уже заканчивался, когда молодой человек Кирьян Кизьяков уселся на стуле перед очами начальника отдела кадров промышленного предприятия, знаменитого производством тяговых моторов для электровозов.
– Тэк-с, – мельком прочтя заявление о приеме на работу, молвил начальник, поправляя очки в роговой оправе на пористом внушительном носу. – Литейный цех, доброволец… – Затем, уставив на претендента нетрезвые зенки, вопросил с подозрением:
– А ты не пьешь?
– Ну что вы! Я комсомолец…
– Вот как… – Этот довод даже после долгого раздумья кадровик опровергнуть не смог. Перекинул ногу за ногу, продемонстрировав Кирьяну красные носки и рыжие сандалеты. – Ну-с, оформляем, доверим… – И, отерев ладонь о лоснящийся жирно галстук-"селедку", спросил: – Общежитие нужно?
– А-а как же!
– Ну-с, что поделаешь…
Из отдела кадров Кирьян вышел, не веря случившемуся. Теперь у него будет зарплата – выше, чем у среднего инженера, и бесплатное жилище, куда, возможно, пропишут и Дашу… И все это – реальность!
Будь благословенна советская власть с ее плановой экономикой и с молодым поколением столичных неженок, не желающих окунуться в романтику горячих цехов и предоставляющих вакансии ровесникам, не чурающимся мазута и мозолей…
А дома его ожидал сюрприз: Дашу приняли в институт!
Радостное возбуждение, впрочем, быстро улеглась: жить им теперь предстояло на зарплату Кирьяна, денег от родителей Даша брать не желала.
– Все мы должны сделать сами, – сказала она. – Подрабатывать стану, не развалюсь. Коли край – обратимся. И не в гордыне тут дело. Свое я хочу, вымученное, незадолженное… Хотя если бы мои дети от помощи отказались – ревела, наверное, с белугой наперегонки… Но давай уж сами попробуем… Нам же в зачет пойдет. Объясни отцу, он у тебя мудрый, согласится…
– Все верно, да и общежитие дают…
– Тебе дают. И вход туда – работа. Но мне детей рожать, а не чугун таскать. Или по-другому мыслишь?
– Думаешь, потянем комнату? – Кирьян обвел взором древний комод, скособоченный шкаф, круглый стол под люстрой в окружении хоровода трех печальных стульев со спинками разных углов наклона…
– А нам деваться некуда…
– Ты меня не ругай, я шампанского купил… Ни разу в жизни не пробовал… Говорят, отмечать им надо…
– А я пробовала! Два раза аж! Последний – на Новый год, когда ты еще в армии своей бедствовал…
– Я не бедствовал…
– Все равно я за тебя, бедненького…
Работа на заводе Кирьяна тяготила. Жизнь среди железа, механизмов, их несмолкаемого грохота и воздуха, пропитанного металлом и маслом, была подобна однообразной каторге, но удручали и сослуживцы, давно смирившиеся со своей участью и находившие отдохновение лишь в выпивке после очередной смены. Иных интересов и внерабочих занятий у них не существовало. Платили рабочим, впрочем, изрядно, хотя норму и качество требовали жестко.
Даша ждала ребенка, ходила в институт, подрабатывала на четверть ставки в поликлинике в качестве медсестры, он же в свободное время неустанно штудировал учебники, готовясь грядущим летом к поступлению на вечернее отделение института.
Дни летели стремительно.
В очередной раз он написал письмо родителям Федора и получил внезапный ответ, но не от них, а от соседки, проживавшей в доме напротив.
Ответ его озадачил. Цветущий колхоз, чьей частью была деревня, ликвидировали, переведя в состав совхоза в соответствии с партийными директивами организации совместных советских хозяйств, жителей переселили за сорок километров на центральную усадьбу, а на прежнем месте обитания обрезали связь, закрыли магазин, школу, механическую мастерскую, ферму и медпункт. Народ, не желая оставаться в глуши или же с нуля устраиваться на новом месте, хлынул в город. Отец Федора умер, церковь закрыли, и судьба канувшей в неизвестность семьи священника была никому неизвестна.
Отложив письмо, Кирьян осознал: единственный друг потерян… Но почему? Ведь Федор знал адреса Даши, родителей, однако не писал ни строчки. Значит, не нужен ему Кирьян, водоворот жизни навсегда разделил их. Горько!
Он сидел на кухне, Даша хлопотала у плиты, готовя ужин, как вдруг раздался звонок в дверь. Открыв ее, Кирьян оторопел: на пороге стоял Арсений. Да какой! Разодетый во все новое и модное, с букетом роз и с огромным бумажным свертком под мышкой.
И сразу бросилась в глаза Кирьяну возмужалость его бывшего сокурсника, ожесточенные складки щек, цепкая оценивающая холодность взгляда…
– Родственников впускаем? – донесся вопрос.
– Входи, конечно…
– Ну, вот и прелестно!
Даша встретила брата и удивленно, и настороженно, тотчас пытливо и недоверчиво смерив взором и дорогой заграничный костюм его, и золотой перстень на пальце, и ботинки с накладками ажурной кожи.
– Словно бы и не рада мне, сестренка, – сказал Арсений, усаживаясь за столом и разворачивая свой сверток, по объему схожий с тюком.
Даша молчала.
Вывалились на скромную застиранную скатерку балыки, банки с икрой, ветчина, сыры и колбасы, мандарины и даже диковинный ананас…
– Ну, отметим долгожданную встречу! – провозгласил Арсений, и тут, будто бы из воздуха, возникла, утвердившись на столе, бутылка отменного коньяка.
– Как нашел-то нас? – вопросил Кирьян.
– При умении – дело несложное… – откликнулся гость. – Знаю: ты теперь великий пахарь на передовом производстве, сродственница моя, единственная и ненаглядная, на доктора учится… – И, взглянув на располневшую фигуру Даши, добавил со смешком: – А скоро и племяш появится, будет мне одинокому и сирому кого баловать… И уж побалую, кровь родную в забвении не оставлю…
– На ворованное дары твои? – равнодушно кивнув на принесенные яства, спросила Даша. – И племянника на те же средства баловать станешь?
– Да ты что?! – картинно воззрился на нее Арсений. – Я ж на зоне в ударниках ходил, вот результаты зарплаты и премий…
– Ну да… Верю всякому зверю. А тебе ежу – погожу… Скажи: нас-то чего вынюхивал, выслеживал?
– Погоди, – миролюбиво отмахнулся от жены Кирьян. – Чудачества у него такие… Нам ведь ущерба никакого – хоть выслеживай, хоть под лупой разглядывай… А коли нравятся кому такие шпионские подходцы, то не наше на них время тратится. Так с чем пожаловал, Арсений? – обратился он к гостю. – Нужда есть в чем или просто проведать решил?
– С добром он не придет, – отреагировала Даша.
– Зачем брата в штыки встречаешь? – спросил Кирьян. – Нельзя так. Плох он или хорош, а сейчас, как понимаю, с родственным чувством прибыл, навестить…
– Ага. И чтобы на дело тебя какое склонить…
– И думаешь, выйдет?
Помедлив, она хохотнула. Потом, обернувшись на мужчин, рассмеялась уже широко и искренне, сказала, махнув рукой:
– Ладно уж, наливайте, трепачи… Коли гость в дом, встретим, не ужмемся… Ночевать-то здесь будешь, ворюга?
– Ну, коли оставите…
– Деньги на этажерке лежат, под книжкой Карла Маркса, чтобы в розысках не утруждался …
– Учту полезный совет.
К ночи, когда Даша расстилала постели, Арсений, вышедший в очередной раз покурить на лестничную клетку, потянул за собой и Кирьяна:
– Постоишь рядом, ага?
"Вот она – каверза", – подумал тот, но согласно кивнул.
Притулившись к трубе мусоропровода и затянувшись заграничной сигаретой "Кэмел", Арсений поведал:
– О своей жизни распространяться не хотел и не буду. Хотя вклад в нее ты внес. Да, и не раскрывай глаза широко, с твоей подачи ко мне блатные прониклись, а вернее, папаня твой тут подсобил ненароком связями своими… Но – чего о делах минувших! Пусть в них – судьба, и втюхала она меня в ту колею, что была предначертана. В нее тебя не зову, другой ты породы и интересов. Но, как ни крути, а мы – родня. И вот решил я: как родне не помочь? Ты ж на заводе своем себя ухайдакаешь, это ж не твое – точно, хоть и работяга по натуре… И есть тут у меня вариант: домоуправ знакомый ищет сейчас дворника. Район соседний – Сокольники. Зарплата – средненькая, но работа как у водолаза: пара часов в сутки и, главное, служебная квартира! Двухкомнатная! Теперь думай. Вот адрес, телефон. Дашке о том, что все с моей подачи, – ни-ни! – я для нее зло воплощенное… Скажи ей: кореш заводской наводку дал… И запомни с дня сегодняшнего: как бы я ни жил, чтобы ни творил, но семью твою праведную вовек не подведу и хранить буду… По рукам, Кирьян?
– Остепениться бы тебе, Арсений… Ведь мужик ты – любой бабе подарок…
– Это – точно! Я заметил, что не только шлюхи, но и порядочные девушки находят привлекательными тех, кто живет вне закона. Странно, да?
– Трепло ты неугомонное… Тьфу!
Утром, когда проснулись, Арсения в доме уже не было, он растаял, как призрак, не скрипнув ни половицей, ни дверью. Под книжкой теоретика коммунизма Маркса, штудируемого Кирьяном для поступления в институт, обнаружилась перетянутая аптечной резинкой пачка купюр с запиской: "На пеленки племяннику".
Серегин
Кадровый механизм армии США сработал незамедлительно: сразу же по возвращении Олегу предложили должность инструктора в одном из учебных подразделений, а Джону выпала служба испытателем-наладчиком на полигоне отстрелов спецвооружения, включавшего в себя переносные ракетные комплексы, новейшие гранатометы и разнообразное стрелковое оружие.
Продолжать казенную службу не хотелось, но иных перспектив не виделось. Получив законный отпуск, первым делом они связались с Худым Биллом, скрывавшимся от мафии и от КГБ на территории благословенной Калифорнии в очередном открытом им автосервисе.
За время разлуки с товарищами никаких значительных перемен ни в жизни Билла, ни в его характере, ни в облике не случилось.
– Надоело отсиживаться по всяким норам на дне, но, думаю, скоро можно выпустить перископ, а потом и всплыть, – поведал он. – Мафия до сих пор роет землю после этой истории в ресторане, но никак не поймет, с чьей стороны прилетели пули.
– Так, может, нам и не о чем волноваться? – встрепенулся Джон.
– Может… Но я всегда забочусь о ваших шкурах, – продолжил Худой Билл невозмутимо. – Сообщаю: мне выпала удача заполучить надежные документы. Их прежний владелец уже покинул сей мир, не оставив после себя криминальной истории, а значит, и отпечатков пальцев во всяких вероломных картотеках. Но, увы, мои "пальчики" там имеются. Поэтому приходится жить скучно, обходясь без приключений. Но ведь я подумал и о вас! Так что через неделю можете обзавестись страховкой: новыми водительскими лицензиями и паспортами с чистыми псевдонимами…
– Эти люди что, тоже… – выдавил Серегин начало деликатного вопроса.
– Увы, – скорбно откликнулся дружище Билл.
– Неплохая идея, если ты не разочаруешь меня с ее ценовым воплощением, – настороженно и витиевато высказался Джон.
– Всего-то пара тысяч, – ответил Худой Билл, потупив взор. – С каждого.
– Идет… – процедил Джон сквозь зубы.
А Серегина вдруг неудержимо потянуло в Москву. Он хотел увидеть родителей, Аню, повиниться перед ней, рассказать, что разлука была продиктована чужой волей, и теперь он готов строить жизнь с ней, и только с ней… И почему бы в самом деле не забрать ее сюда, в Штаты? Да, именно так он и поступит!
Отстраненно беспокоил вопрос о вероятных инсинуациях госбезопасности, но прошедшее время затмило прежние страхи, кроме того, на связь с ним никто не выходил, а потому думалось: вдруг, все, да и забылось? Тем паче в бурлившей переменами России чиновные кресла переходили изо дня в день от седалищ к седалищам, был реформирован и предан анафеме КГБ, а потому особенного риска в поездке он не ощущал.
Но в московском аэропорту случился неприятный казус: в джинсах Серегина, некогда оставшихся вместе с другими вещами на армейском вещевом складе перед отправкой в Ирак, а ныне небрежно брошенными в чемодан, российская таможня обнаружила два боевых патрона "парабеллум".
Как они оказались в одежде, Серегин не помнил, но то, что благодаря именно его головотяпству, сомнений не вызывало. Далее произошло то, что в футболе именуется удалением с поля на первой минуте матча… Его уже уводили в местную камеру предварительного заключения люди в штатском, но тут из недр памяти ясно выплыл телефон энергичного опера Евсеева.
– Прошу позвонить… Выполняю задание… – обратился он к сопровождающему его официальному лицу, чей облик прямо и бесспорно ассоциировался с принадлежностью лица к кадрам тайной карательной организации.
Через час Евсеев помогал ему с погрузкой чемодана в багажник своей черной служебной машины, стоявшей под знаком "Остановка запрещена". Патрульный гаишник с палкой, куривший неподалеку, умело машину игнорировал.
Еще через час Серегин обнимал маму и папу, а вечером позвонил Ане.
Услышав ее голос, выдохнул с затаенным страхом:
– Ну, я вернулся…
– Зачем?
– К тебе, – ответил он угрюмо и убежденно.
– Я ждала этого звонка, – произнесла она напряженно, словно через силу. – И боялась его… Хорошо, приходи. Но только это будет или твоим окончательным возвращением, или…
– Мне кажется, я вернулся навсегда… По крайней мере, к тебе.
И ему действительно так казалось.
Он убедил ее уехать с ним в Штаты: мол, придумаем что-нибудь с дальнейшим иммиграционным статусом на месте, главное – получить разовую визу, однако попытка с визой провалилась: поездку одинокой русоволосой красавицы, незамужней, американский консул посчитал подозрительной, возвратив из окошечка паспорт с черной меткой отказа.