7
На четвертый день допрос начался вечером, довольно поздно. Павел откуда-то смутно помнил, что ночные допросы запрещены, но не знал наверняка, что это за закон, и с какого времени по этому закону считается ночь, и ничего по этому поводу не сказал.
– Гражданин Ермаков, расскажите, как вы убили Бородина Евгения Петровича и куда вы спрятали или выбросили пистолет.
– Гражданин следователь, вы что, пытаетесь меня убедить, что именно я его убил? В таком случае предъявите доказательства, чтобы я поверил!
– Значит, отказываетесь давать показания?
Следователь сунул руку под стол, как будто нажал там кнопку. Звонка Павел не услышал, звукоизоляция в служебном корпусе СИЗО была хорошая, а через пару минут появился какой-то прапорщик.
– Поработайте с ним, – сказал ему Кучумов.
– Пошли, – хмуро сказал прапорщик.
Они спустились по лестнице в подвал. Перед каждым пролетом прапорщик подталкивал его в спину, чем дальше, тем сильнее, и на предпоследнем Павлу пришлось после толчка ухватиться рукой за перила, чтобы не упасть. Тотчас последовал окрик:
– Руки за спину!
На последнем лестничном марше прапорщик толкнул Павла не вверху, а посреди пролета, когда тот уже не ждал толчка. Павел не удержался и, перелетев через четыре ступеньки, упал на бетонный пол. Пинком подняв, прапорщик повел его дальше, и они пришли в комнату, где обнаружился еще и сержант. Павел уже примерно догадывался, что будет дальше.
– Значит, так! – сказал прапорщик. – Если ты, мужик, все понял, то мы сейчас пойдем обратно, и ты подпишешь, что надо. А если не понял, то это ты зря!
Павел сделал вид, что не понял. 8, или 28, или 128 – Павел сбился со счета.
– Гражданин Ермаков, расскажите, как вы убили Бородина Евгения Петровича и куда вы спрятали или выбросили пистолет.
Молчание.
– Значит, отказываетесь давать показания?
Звонок. Прапорщик.
– Поработайте с ним
Лестница.
– Руки за спину, падла!
Подвал.
9. Или 10? Нет, все-таки 9.
Через две недели битья Кучумов сделал Павлу передышку. День его не трогали, а на следующий вызвали на допрос по-человечески – в десять утра.
– Павел Степанович, ну что вы так усложняете себе жизнь? Сознавайтесь. Вот и ваша супруга показывает, что вы грозились убить Бородина.
Кучумов намеренно обращался не "гражданин подследственный", а по имени и отчеству – рассчитывал, что это даст нужный результат. А вот насчет Елены он ошибся. Услышав о том, будто бы его обвиняет бывшая жена, Павел заявил:
– Я вам не верю! Не могла она это сказать! Делайте очную ставку.
– Здесь я решаю, какие следственные действия проводить! – резко ответил Кучумов.
– Что вы зациклились на мне? – спросил Павел. – У Бородина деловые связи. Партнеры, конкуренты, рэкетиры, в конце концов…
– Следствие отрабатывает все версии, – сказал Кучумов. – Или вы думаете, что мы не работаем?
Павел именно так и думал, но обвинять людей голословно не умел.
– Только в тех кругах пока ничего, – продолжал следователь. – И выходит, что все упирается в вас. Как говорил Шерлок Холмс, если отброшены все версии, кроме одной, она и есть верная, какой бы ни казалась невероятной. Павел Степанович, не ухудшайте своего положения, я же вам добра желаю!
– Хорошо. Пишите. Сознаюсь.
Следователь взял ручку. Ермаков продолжал:
– Двадцатого июля, а может, двадцать первого или двадцать второго – точно не помню – я, катаясь в парке на колесе обозрения, фотографировал миниатюрным фотоаппаратом "Киев-30" с верхней точки колеса территорию предприятия акционерного общества "Крылья" и прилегающей к нему воинской части. Да вы записывайте!
– Павел Степанович, бросьте валять ваньку, – устало сказал Кучумов, положив на стол ручку. – Или вы надеетесь, что вас передадут в изолятор ФСБ, а вы им пожалуетесь, что вас пытали? Не надейтесь. Во-первых, ничего нового вы им не сообщите. А во-вторых, они быстренько поймут, что вы все сочинили, и запросят, в чем вас обвиняют здесь. И, когда узнают, что в умышленном убийстве, вы тут же вернетесь к нам. Ну, так как вы убили Бородина?
Павел замолчал и больше не сказал ни слова. Несмотря на это, в тот день его не били.
10
Снова были прапорщик (а не он, так кто-нибудь другой), лестница и подвал.
Фамилии прапорщика и того сержанта, что был в подвале чаще других (и в первый раз он же), Павел случайно услышал и запомнил. Прапорщик Гормило и сержант Свинцов. Еще двоих, которые "работали" с ним реже, он по фамилиям не знал, а имена слышал пару раз и не разобрал, какое чье. Зато постарался запомнить их в лицо, а память на лица у него была профессиональная.
Снова били.
– Колись, Художник! – говорил ему сидевший вместе с ним в камере парень, которого поймали на карманной краже. – Подпиши, что требуют, а потом на суде откажись, скажешь, что били. Отпустить не отпустят, сейчас такие финты не проходят, а пару лет скостят. На зоне жить можно, а тут забьют насмерть, и ни хрена им за это не будет!
Карманнику было легче: взяли с поличным, он не запирался, и его не били.
Другой сосед по камере, бухгалтер, посаженный за налоговые нарушения, тоже советовал:
– Павел Степанович, да сознайтесь вы, зачем так мучиться?! Все равно каждый человек в чем-то виноват, не в том, так в этом! А кто проскочит, кто попадется, и за что его посадят – это уже судьба. С ней не поспоришь.
Бухгалтер тоже не запирался и соглашался со всеми обвинениями, но надеялся (и не без оснований) с помощью своего адвоката и своей цифири так запутать суд, что никто не понял бы, чем он на самом деле занимался: налоговыми правонарушениями или нормальной хозяйственной деятельностью.
Павел и последовал бы этим советам, но было обидно, что его личная судьба приняла вид милицейского прапорщика.
11
Через месяц после начала допросов Павлу сломали правую руку. Видимо, это не входило в планы Гормило и Свинцова. Они поволокли его в медпункт, ругаясь между собой, ну, а все тычки и затрещины, которые они предназначали друг другу, достались ему. В медпункте его бросили на кушетку, отчего он почти потерял сознание. Дежурный медик (врач, или фельдшер, а может, вообще медбрат) пощупал руку, отчего Павел потерял сознание совсем, и сказал:
– Перелом.
– А то мы не видим! – ответил Гормило.
Медик почесал в затылке и на невзрачном листке бумаги, незаслуженно громко озаглавленном "История болезни", написал: "Вывих". Потом подумал и добавил ниже: "Споткнулся на площадке, упал с лестницы (со слов больного)".
Ему, в принципе, не жалко было и перелома, но по этому виду травм и так уже вышел прирост по сравнению с прошлым месяцем, а с кого спросят за рост травматизма? А по вывихам еще оставался запас.
Кое как, постоянно сверяясь с потрепанной общей тетрадью, он наложил на руку Павла гипсовую повязку, потом сунул ему под нос ватку с нашатырным спиртом. Как только тот открыл глаза, Гормило и Свинцов подхватили его и поволокли в камеру.
12
До утра его оставили в покое. Рука болела, Павел всю ночь не спал и, если бы утром Кучумов вызвал его на допрос, сознался бы в чем угодно: в убийстве Бородина, в покушении на римского папу, в том, что пронес под пиджаком в самолет взрывное устройство и в полете привел его в действие…
Кучумов, по-видимому, этого не знал и не вызвал Павла ни утром, ни вечером, а к следующему утру боль стала терпимой, хотя и постоянной. Павел был снова готов сопротивляться, тем более что в утреннем вызове усмотрел подвох.
– Павел Степанович, – обратился к нему Кучумов. Опять по имени-отчеству, что еще больше насторожило Павла.
– Павел Степанович, я подготовил постановление о вашем освобождении, – сказал Кучумов, и это было уже вовсе неожиданно.
– Что, нашли?! – спросил Павел.
– Да, мы нашли убийцу. В связи с этим с вас все подозрения снимаются, и уголовное преследование в отношении вас прекращается. Распишитесь вот тут, и через полчаса вы будете за воротами.
Следователь протянул Павлу бумагу с напечатанными на ней двумя абзацами убористого текста, показал под ними место для подписи.
– Что это? – спросил Ермаков.
– Расписка в том, что вы не имеете к нам претензий.
– Ваши костоломы сломали мне правую руку, – хмуро сказал Павел. – Я что, левой должен расписываться? Эту подпись потом ни один суд не признает, и я же первым от нее откажусь…
Он отчаянно блефовал. Он был левша и во всех документах расписывался на глазах следователя левой рукой, но уже давно подозревал, что у Кучумова начисто отсутствует наблюдательность. Сейчас представилась возможность проверить это подозрение, и он оказался прав. В глазах следователя появилась растерянность. -…И я же первым от нее откажусь. Это во-вторых.
– А что во-первых?
– А во-первых, у меня есть к вам претензии, и я не намерен от них отказываться.
Кучумов вздохнул.
– Павел Степанович, если бы вы понимали, как вам повезло, вы бы оставили свои претензии при себе. Ну, хорошо, так как вы все-таки имели некоторое отношение к делу, я пойду на маленькое нарушение, расскажу вам кое-какие подробности.
Кое-какие подробности
Убийцу Бородина поймали случайно, расследуя другое дело, к которому не имели отношения ни он, ни тем более Ермаков.
Нашли труп. По показаниям местных жителей – бомж. По результатам вскрытия, как и по другим признакам – несчастный случай. Оперативники, чтобы подтвердить эту версию и на том благополучно закрыть дело, собирали сведения, опрашивая население. И один из них, молодой, начинающий и еще не утративший любопытства, услышал от одной бабули о некоем Славике, про которого знакомые девчонки говорили, что он ходит с пистолетом.
Пистолет вообще не мог иметь отношения к этому трупу, но оперативник был начинающий и еще не понял, что его дело – расследовать заведенные уголовные дела, а не бороться с преступностью вообще. На девчонок он вышел с помощью той же бабули, показал им удостоверение, они, испугавшись, рассказали все, что знали. Так милиция вышла на Вячеслава Губина, восемнадцати лет, студента речного техникума, известного среди знакомых под кличкой Гоблин.
Из всего разумного, доброго, вечного, посеянного в его душе родителями и школой и скорректированного средой и телевизором, Гоблин вывел для себя два моральных принципа с одной оговоркой. Первый заключался в том, что чем больше у тебя денег, тем лучше, второй – что способ приобретения оных не имеет значения. Особенно когда речь идет о больших деньгах. Оговорка же состояла в том, что границу между просто деньгами и большими деньгами Гоблин для себя пока не провел.
На практике дела с деньгами обстояли хуже, чем в теории. Для успешной карьеры требуется образование, а для того, чтобы учиться после школы дальше, – либо базовые знания, либо опять же деньги. А все, что было отложено семьей на продолжение образования Славика, без остатка ушли на отмазывание его от армии. Мать, зная сына, решила, что так будет надежнее, чем искать вуз, куда примут за взятку. Принять-то примут, а сколько он там продержится? А вылетит – что дальше?
Славик теперь был к военной службе негоден, а в речной техникум поступил, потому что с его знаниями только это и получилось. Техникум не пользовался популярностью, и не из-за низкого уровня подготовки – с этим-то как раз все обстояло нормально. Но основную массу студентов в нем всегда составляли те, кто собирался после учебы действительно работать в речном флоте, а таких было и есть не слишком много.
Предложение убить Бородина Гоблин получил от одного бывшего одноклассника, который после школы никуда не поступил, а при встречах на вопросы "Как устроился? Где работаешь? Сколько получаешь?" отвечал уклончиво. В разговорах знакомых проскальзывало, что он связался с какой-то бандитской группировкой. Славик и сам был не прочь, и полученное предложение посчитал первым шагом на этом пути. А деньги, над какими долго смеялся бы профессиональный киллер, были самым большим заработком за всю его жизнь. Заказчик либо не сумел найти профессионала, либо не имел нужной суммы, а может, просто пожадничал.
Задача оказалась донельзя простой. Пистолетом его снабдили, подробной информацией об объекте – тоже. Гоблин все сделал, как ему сказали, и все было тип-топ.
Лишь в одном пункте Гоблин нарушил инструкцию: он не избавился от пистолета (лучше всего, говорили ему, сразу и незаметно выбросить его в реку). Он принял это решение в тот момент, когда впервые почувствовал тяжесть оружия в руке и понял, что стал теперь другим человеком. А может быть, вообще только сейчас и стал человеком.
А то, что хвастался девчонкам – так ведь восемнадцать лет и бутылка пива!..
Взяли его на улице. Два оперативника посмотрели с небольшого расстояния, наметанным взглядом определили, где под курткой спрятана пушка, подошли:
– Ваши документы, гражданин!
Из документов у гражданина не было с собой даже студенческого билета.
– Придется пройти для выяснения личности.
Гоблин побледнел, но ничего не сказал. Он развернулся, сделал два шага с оперативниками, а потом вдруг рванулся и побежал, расстегивая куртку на ходу. Когда показался пистолет, его действия приобрели характер вооруженного сопротивления сотрудникам милиции. Это уже серьезно, и заниматься такими вещами без подготовки не стоит.
Выстрелить он так и не успел, потому что задержании было подготовлено тщательно. Гоблина повалили на асфальт, немного попинали (исключительно в воспитательных целях), вызвали машину и отвезли в отделение. Взятый у него пистолет, как говорится в профессиональной среде, отстреляли, сравнили с данными из пулегильзотеки, и тут оказалось, что именно из него был застрелен Бородин. Дальше потянулась цепочка: отпечатки пальцев, следы обуви… Гоблин, припертый к стене, тут же сознался; заодно попытался сдать и заказчиков, но те решительно от всего отказались, а других улик, кроме его показаний, не было.
Снова 12
– Так что видите, Павел Степанович, какая цепь случайностей привела к аресту Губина? Если бы он выбросил оружие, если бы бабка не оказалась такой болтливой, если бы вообще не было того несчастного случая… Вот и делайте выводы.
Кучумов многозначительно замолчал.
– Бородина, что ли, конкуренты заказали? – спросил Павел.
– Да, показания Губина ведут к ним, но доказать мы пока ничего не можем.
– А вы их арестуйте, и пусть Гормило со Свинцовым с ними поработают. Иван Андреевич, из ваших слов я пока делаю один вывод: все усилия вы положили на то, чтобы дожать меня, а деловым окружением Бородина, откуда все и пошло, не занимались вовсе.
В ответ Кучумов, за все время следствия лишь пару раз слегка, совсем чуть-чуть, повысивший голос, неожиданно взорвался:
– А вы хотели, чтобы я копался в этом гадюшнике?! Десятки людей, даже сотни! Партнеры, конкуренты, поставщики, заказчики, подрядчики! Все друг другу мило улыбаются и все готовы друг друга сожрать! Не бизнес-сообщество, а банка с тарантулами! Там всю жизнь можно искать и ничего не найти!
Он замолчал, немного успокоился и хмуро спросил:
– Ну, так будете подписывать?
– Нет, – ответил Павел.
– Что ж, если вам здесь больше нравится…
Павла увели. Он ждал, что ночью им снова займутся, но этого не произошло ни в эту ночь, ни в следующую.
В это самое время редактор, узнав по своим каналам, что убийца Бородина найден (все-таки неплохой был журналист Валера Лысых!), нажимал на все рычаги, до которых мог дотянуться, чтобы добиться освобождения Павла. В конце концов, в редакционной коллегии журнала числился заместитель губернатора области.
На второй день утром Павла вызвали с вещами и выпустили без всяких подписок.
13
– А что Елена? – спросил редактор.
– Лена ни при чем, – уверенно ответил Павел.
– Ты спрашивал ее?
– Нет, не спрашивал, и спрашивать не буду. Я знаю, что она этого не делала.
– Деньги-то у тебя есть? – спросил Лысых. Ермаков покачал головой.
– Перед арестом еще чуть-чуть оставалось, а последнюю работу я вам так тогда и не сдал. Сейчас, понятно, она уже и не в тему…
Лысых вытащил из пиджака кошелек, достал пятьсот рублей.
– Вот, держи на первые дни. Бери, бери, отдашь, когда будет! А завтра приходи, сделаем вот что. У нас в планах на очередные три номера фантастический детектив – "Грибной дождь". Читал?
– Нет. Он, наверное, поступил уже после… Без меня.
– Ну, ладно, прочитаешь. И этот детский рассказ – "Остров мохнатых крокодилов". Его-то ты должен был читать. (Ермаков кивнул.) Сделаешь к ним иллюстрации, а мы оформим на тебя договор, и под него – аванс. Ты прямо сейчас и возьми, почитаешь.
– "Остров" возьму, а от детектива уволь. Я их сейчас видеть не могу, даже фантастические. И не знаю, когда смогу.
– Один "Остров" – это маловато, – редактор задумался, – и потом, он, скорее всего, даже не в ближайший номер. Ладно, мы сделаем по-другому. Мне тут под увеличение тиража дали еще одну штатную единицу, так я восстановлю в штате художника.
– Валера, – предостерегающе сказал Ермаков, – от меня сейчас толку мало, сам видишь!
Редактор махнул рукой:
– Неважно. Отоспишься, придешь в себя, между делом нарисуешь иллюстрации к "Острову", ну, обложку, само собой. А зарплата тем временем идет. Под зарплату и аванс выпишем. А "Дождь" пока пустим без иллюстраций.