…В обстановке взаимопонимания мы чокнулись с проводником, выпили граммов по сто. Служитель поезда, поблагодарив, удалился, а я продолжал тихий запой, решив до прибытия в Старососненск прикончить бутылку. Диковинный желтый кейс, как обученная овчарка, лежал у моих ног, а в нем… в нем таились сокровища, за которые я мог запросто схлопотать срок "на всю катушку". "Нет, врешь, теперь меня голыми руками не возьмешь! - пьяно погрозил я в темный квадрат окна. - Стоит только позвонить в Главное следственное управление и… на проводе будет генерал Левин. А это - фигура! А совсем худо придется, позвоню на остров Кипр, отыщу Васю-грека, мало будет, в Израиль позвоню, Блювштейну. А сколько отныне у меня будет дружков-криминалов, жаль, глупый был, не переписал адреса всех, кому относил письма "с того берега".
Я вдруг как бы со стороны увидел себя за письменным столом. Зримо ощутил, как на белый лист бумаги ложатся торопливые строки, повествующие, как меня лично "катали" по Москве в салоне немецкого микроавтобуса. Куда скажу, туда и едем. И вдруг… будто деревянным молотком ударили по башке, глупой башке. Я даже застонал от досады на себя. Господи! До седых волос дожил, а ума не нажил. Наивный глупец! Разве можно мне поручать серьезные дела? На бумаге я творец, остроумен и смел, а в жизни… Шариков, и тот бы сообразил, что к чему, зато я - криминальный писатель, действовал, как профан, как постовой милиции. Расслюнявился, обрадовался знакомству с генералом милиции, забыл, с кем имею дело, потерял бдительность, а ведь именно о бдительности толковали мне и на Кипре, и в Израиле.
Сомнений не оставалось: молчаливый водитель генерала Левина, колесивший со мной по Москве, совершенно точно узнал и засек адреса и учреждения, в которых я побывал, разнося послания с Кипра. Только теперь, разом протрезвев, я понял: генерал Левин "заловил" меня, как кутенка, расставив простенькие силки.
Что же в итоге? Сам того не ведая, я разом "сдал" своих новоявленных заморских знакомцев. Наверное, сейчас генерал Владимир Ильич Левин громко смеется над моей оплошностью. Как легко узнал генерал, с кем, кроме него, водит в Москве дружбу богатый грек Василаке, а вкупе с ним и адвокат Эдик, его отец Папаиоану, Семен Блювштейн. О, они не простят мне предательства, не простят!
"Спокойно, спокойно!" - попытался я утишить свою буйную фантазию. Главное следственное управление! Там такие орлы сидят, что закачаешься. А если генерал Левин и впрямь "пас" на Кипре кого-то из "авторитетов"? А мне преподнес все в ином свете.
Образно представив себе, что я натворил, стал мысленно молиться, прося у Господа избавления от лютой смерти, прося подсказать верный выход. Пить водку расхотелось.
Я ОСТАЮСЬ НА ЗВЕРОБОЕ
Долго я сидел на жесткой койке в купе поезда, словно нашло оцепенение. Не мог ни соображать, ни пугаться. Чтобы придти в себя, стал мучительно вспоминать свое злосчастное появление на острове Шикотан, около тридцати лет назад. С того времени многое исчезло из памяти, но свое появление на борту зверобойного судна "Алеут Зайков" воспроизвел в памяти быстро.
…Когда наша шлюпка с двумя "бичами", нанятыми мною за бутылку водки, причалила к борту "Алеута Зайкова", нас неожиданно для меня окликнули: "Кто в шлюпке?"
- Это я, Вася! - ответил мой новый знакомый. - А со мной корреспондент с "большой земли". Он про капитана в газетку писать хочет.
- Заметано! Васек, поднимайся на борт, а про писателя я доложу кэбу! - вахтенный исчез, его дотошность удивила меня. Оказывается, на этом "бочонке" даже существует дисциплина. Не прошло и пяти минут, как вахтенный вернулся, подобревшим голосом крикнул: "Вали сюда, оба!" - И ловко выкинул за борт веревочный трап. Мгновенно возле вахтенного образовалась группа любопытных, они щерились, ожидая развлечения - любой "человек с суши" обычно не может сразу подняться по раскачивающемуся над водой трапу, болтается на нем, потешая команду. Однако зверобоев ждало разочарование. Откуда им было знать, что я - бывший военный моряк…
На палубе Вася-грек, прощаясь, шепнул мне:
- С "кэбом" перетолкуешь, зайди в третий от камбуза кубрик, рыбки красной приготовлю тебе на дорожку…
…В ужасно узкой и неуютной каюте капитана Зайкова меня ждали узкоглазый, морщинистый старик с продубленным морскими ветрами лицом, при странной бородке, которая росла пучками, низкорослый и совсем юный северянин, тоже широкоскулый и узкоглазый. Старик был похож на китайца, а юноша - на сахалинского нивха.
- Я, однако, здешним капитаном буду, а ты кто такой? - Зайков прищурился, глазки его совсем утонули в узких щелках. - Документы, однако, в порядке? Много тут разных "бичей" шляется, а рядом, сам понимаешь, граница. Документ давай!
Пришлось представить редакционное удостоверение, нам недавно "корочки" новые выдали, красные, глянцевые. Капитан долго вертел документ, не читая, потом показал юному другу, и лишь после этого вернул мне с такой присказкой:
- Хорошая, однако, бумажка, гладкая, шибко красивая. Ты, видать, большой начальник.
Я поискал глазами местечко, где можно было бы присесть, но, увы, в каюте вести разговор троим можно было только стоя.
- Ну, чего молчишь, однако, - заторопился капитан, - сумку привез? Давай сумку, капитану шибко некогда! Не понимаешь разве? Рыбку класть куда будем?
- Какую рыбку?
- Меня Кыркой зовут, - вмешался в разговор более догадливый, чем я, юноша. - Начальники к нам приезжают за рыбкой. И пожарный начальник, и милицейский, и врачебный, рыбку возьмут, бумагу подпишут, и на берег. Любят рыбку на Шикотане.
Вот оно что! А я-то размечтался: сочиню шикарный очерк о капитане Зайкове, а Зайков, наверное, тем и знаменит, что встречает и снабжает районных вымогателей.
- Я из газеты, с Сахалина сюда приехал, а вы… Хотите, чтобы я фельетончик о вас настрогал? - По лицу Зайкова я понял, что слово "фельетончик" для него не значило абсолютно ничего, было пустым звуком.
- Зачем, однако, строгать? - совершенно серьезно, с каменным выражением лица проговорил капитан. - Если рыбка не берешь, в газетку песню мою пиши. Алеутская песня. - И, не дожидаясь моего согласия, затянул дребезжащим старческим голоском, отчаянно фальшивя:
Мы - люди Ых-мифа, мы - люди добра.
На промысел ходим, несем мы добро.
Гостей принимаем, как братьев родных,
Врагов мы совсем не желаем иметь.
Он обернулся ко мне. Радость прямо-таки светилась в узких разрезах:
- Правда, шибко хорошая песня? - Наивность странного старикашки была поистине безграничной. Откуда было мне знать в ту пору, что Зайков - большой шаман и хитрец? А в тот момент я просто не знал: смеяться или плакать?
- Надеюсь, товарищ капитан, у этой песни есть продолжение. А слушать, как и петь, хорошо на сытый желудок. - Я решил ускорить события и заодно поближе познакомиться с Зайковым. Обычно русские люди полно раскрываются только за бутылкой. - Верно ли говорят, что зверобои, как и рыбаки, прежде чем песни слушать, всегда кормят гостя? - Жрать мне хотелось неимоверно, и это обстоятельство придавало мне наглости.
- Шибко умный ты, шерт, однако! - восхищенно поцокал языком капитан. Складно говоришь. Пошли со мной на камбуз.
Кырка, не дожидаясь распоряжений капитана, первым нырнул в узкий проход и кинулся, видать, на камбуз подготовить кока. И впрямь, когда мы переступили порог камбуза, нас уже ждал мужик, весь в татуировках.
- Гостям с материка - почет и уважение! - кок посторонился, пропуская нас. Мы подошли ближе, и у меня зарябило в глазах от обилия блюд, которыми была уставлена полка возле иллюминатора: в тарелке, с горкой, розово светилась кетовая икра, сваренный с солью крупный королевский краб лежал в окружении зеленых плетей морской капусты, необычного цвета лепешки лоснились от масла. Ну, а китовые котлеты я признал сразу. И… ни одной бутылки, ни грамма "горячительного".
Капитан Зайков придвинул тарелку с икрой:
- Ешь, однако, умник!
- Зачем так много икры?
- Ты, однако, кушать будешь, - сказал странный капитан, - а Зайков на тебя смотреть станет. Зачем мне твоя бумажка. Я на тебя гляну, как ешь, как сидишь, потом скажу без бумажки, кто ты такой.
- Отлично! - обрадовался я, предвкушая, какой бред понесет капитан. Очерк уже начал складываться в моей голове. Он будет называться так: "И это капитан…" Чудак, обещает, как рентгеном просветить меня.
- Вкусная у меня еда?
- Краб отменный, а икру я и на Сахалине ем, ее везде навалом по 4 рубля.
- Теперь, однако, меня послушай, - капитан отщепил от стоящего в углу китового уса тонкую пластину, поковырял в ухе. - Застудил, однако, - пояснил мне. А ты не ко мне приехал на Шикотан! - изрек Зайков. - Шибко хорошо это вижу.
- Начало обнадеживающее, - похвалил я Зайкова, продолжая наворачивать океанские деликатесы.
- А к большой воде ты приучен.
- Угадал! - я оторвался от королевского краба. - Я на флоте служил.
- Есть у тебя начальник, худой, видать, человек, - как ни в чем не бывало, продолжал капитан Зайков. - Ты горячий бываешь, часто кулаком себя в мытик бьешь.
- Во что бью?
- В мытик, в грудь, по-вашему.
- Попадание в "яблочко"! - удивился я. К тому времени я и впрямь конфликтовал с редактором, который ненавидел меня за прямоту, отсылал в самые дальние и опасные командировки, чтобы подольше не видеть моей персоны.
- Все, однако. И про нас в газету писать не надо! Покушал, рыбку бери и домой ходи! - решительно заявил Зайков.
- Обижаешь, гражданин капитан, - забеспокоился я таким оборотом дела. Только напал на золотую жилу и вдруг… домой. - Рыбки мне твоей не надо, но писать? Почему нельзя?
- Наврешь все.
- Я навру? - меня эти слова покоробили, в те времена даже малейшая неточность в статье вызывала бурю гнева. Но почему Зайков решил, что я буду писать неправду? - Я добирался на Шикотан попутным транспортом: на лесовозе, на погранкатере, качку терпел, штормы и ураганы, а вы… домой меня хотите отправить.
- В море один закон - приказ капитана, - неожиданно выдал он "серьезную" фразу. - Хочешь правду сочинить? Людишки читать будут, тебя хвалить будут.
- Еще бы, очень хочу! Только правду писать буду, но что для этого делать нужно?
- Пойдем, однако, с нами в Арктику! Запишу тебя зверобоем.
- Ты это серьезно? - предложение Зайкова ошеломило меня.
- Красиво, однако, во льдах! - продолжал "дожимать" меня Зайков. - Зверюшек побьем, больших евреев посмотрим.
- Евреев в Арктике?
- Ну, этих… айсбергов. - Капитан Зайков замолчал. Притихли и мы с Кыркой. А у меня аж дух захватило: есть возможность отправиться на промысел морского зверя в Арктику! Своими глазами увидеть не в зоопарке, а прямо на льдинах, белых медведей, свирепых моржей, акул-касаток, северное сияние! Это же подарок судьбы! Фантастика! И еще. Целых три месяца я не буду видеть осточертевшего редактора-очкарика. Такой фарт и впрямь выпадает раз в жизни.
- Струсил, однако, бумажная душа! - подлил масла в огонь капитан Зайков. - Кишка тонка! - И для убедительности повернулся ко мне спиной, мол, что с такого фраера возьмешь?
- Где у тебя рация, капитан? - Я никогда не мучался вопросами: "быть или не быть", все решал сходу, под настроение, хотя многократно позже раскаивался. - Пошли, дам телеграмму в Южно-Сахалинск, редактору. Возьму отпуск, два года не отдыхал, а за эти два года мне "накапало" отпускных аж четыре месяца. - Протянул руку капитану. - Зачисляй меня в зверобои…
"СПАСИ И СОХРАНИ!"
"Отче наш! Иже еси на небеси!.. Спаси меня, Господи, и помилуй! Спаси и сохрани!" - я молился истово, не замечая боли в коленях. Молился и благодарил Господа за чудесное избавление от лютой смерти на чужбине, за то, что, наконец, добрался до своей "берлоги". Стоя на коленях, я горячо просил Господа подсказать мне выход из ловушки, в которую я сам себя загнал.
Казалось бы, вернувшись домой, стоило сначала хорошенько осмотреть квартиру. Вроде бы опять ее посещали незваные гости, но некто, наверное, мой добрый ангел-хранитель, подсказал мне, с чего начать день.
Божья мать с младенцем Иисусом смотрела на меня сострадательно, с пониманием. И от этого волшебная сила обволакивала меня от затылка до пят, становилось легче, тревога постепенно уходила.
Обычно нужно время, чтобы по-настоящему осмыслить суть событий. Все, что произошло со мной на Кипре, да и в Москве, было неординарным, затрагивало самые сокровенные струны души, но боль была поверхностной, царапало что-то внутри, а вот тут, дома, где до меня нет никому никакого дела, тревога почему-то возрастала до неимоверных размеров. Я представил себе ситуацию, при которой мог умереть в любую минуту, получив сигнал зомби. Как жить дальше, если, сняв телефонную трубку, я могу услышать закодированную фразу, означающую приговор. И устоять, увильнуть, спастись невозможно. И как это меня угораздило поехать на Кипр? Зачем только я послушал Музыканта?
Молитва, общение с Богом, принесли облегчение. На ум пришла фраза, которую я в последнее время повторял часто: "Два раза не умирать, одной смерти не миновать". Но… настроение было испорчено, наверное, и жизнь, и годы, что остались, будут также испорчены.
Я прошел по квартире, внимательно осмотрел кухню, ванную комнату, спальню. Показалось, кто-то в мое отсутствие взял веник и… подмел пол в спальне, ибо в кухне и коридоре на полу оставался легкий налет пыли. Веник оказался на обычном месте. И тряпки тоже. Может, померещилось. Наскоро вымыв полы, я вскипятил чай, достал банку консервов, вскрыл ее. Хлеба не было. Но и голода не ощущалось. Пил чай маленькими глотками и думал, думал.
Первое задание Василаке я выполнил добросовестно: развез письма по указанным адресам, правда, допустил, видать, серьезную оплошность - дал возможность водителю генерала Левина проследить за мной, но… генерал и без меня узнает, что следует. Тут моя совесть оставалась чистой - отыскать фамильную драгоценность - все равно, что найти на пляже камешек с дыркой, на счастье. Найду - хорошо, не найду - тоже неплохо. Вспомнил, что теперь я богач. В банке снял солидную для меня сумму в тысячу долларов. Зато другие задания сулили сплошные неприятности. Миша-островитянин, адвокат и особенно Блювштейн шутить со мной не станут, они начисто лишены сентиментальности, у них один золотой божок - доллары. Убить человека для таких, все равно, что высморкаться.
Хочешь, не хочешь, придется теперь отыскивать бывшего главного инженера комбината Разинкова, чтобы вручить ему послание. Так не хотелось смотреть на его нахальную, закормленную рожу. Противно было представлять, как заржет Разинков, узнав, что и я связан с этими киприотами. Он-то считал меня недалеким, не умеющим жить, и вдруг…
Но… будет день, будет и пища. Остается положиться на волю Божью. Меня крепко взяли за глотку, но еще не задушили, а это, как говорят в Одессе, две большие разницы.
В дверь позвонили. Я сразу подумал о Клинцове, очень возрадовался. Не терпелось расспросить, что он делал на Кипре? Неужто и вправду охранял меня? Милиционер этот пользовался в городе славой чудика, до сорока лет рос в званиях, а потом… Поговаривали, будто бы Клинцов раскручивал громкое дело о злоупотреблениях высоких должностных лиц: ему советовали закрыть дело за недоказанностью состава преступления. Дело закрыли без него, как говорят в милиции, "прикрыли каменной плитой".
- Кого я вижу! - расцвел Клинцов. - С прибытием!
- Спасибо, спасибо! - мы невольно обнялись. - Жаль, ты не встретился со мной на Кипре! - Я бросил пробный шар, думая, что подполковник подхватит мою мысль, но Клинцов ловко перевел разговор. - Думаю, за прибытие в родные пенаты нужно по граммулечке выпить. - Выставил на стол "Столичную", самолично содрал "шапочку" с бутылки, привычно прошел к посудному шкафу за стаканами…
Выпив по первой, мы постепенно начали "оттаивать", разговорились по душам. Одно меня удивляло: почему Клинцов не сознается, что был на Кипре? Ведь не приснилось мне Мертвое море, капитан израильской полиции в воде и Клинцов неподалеку.
- Послушай, Алексей, пока ты загорал на Кипре, я для тебя сюжетик раскопал, закачаешься. Помнишь самоубийцу Генриха?
- Конечно! Я одному чмырю про Мирона Сидельника брякнул, так тот… - Я притих, ведь о Блювштейне упоминать мне было заказано под страхом смерти.
- На Кипре знают Сидельника? - притворно удивился Клинцов. - Ты ври да не завирайся. Полковник напустил на себя равнодушный вид, снова наполнил стаканы.
- А мне кажется, что квартиру третий раз "скокари" посетили. На кухне налет пыли, а в спальне чисто, словно незваные гости за собой пол подтерли.
Клинцов вдруг встал, приложил палец к губам, поманил меня к двери…
В скверике было пустынно. Солнце палило вовсю, мы, длинноногие, с трудом уселись на низенькую детскую скамеечку.
- Вижу, ты влип в очередную историю с географией. Сколько лет я в сыщиках, но не помню случая, чтобы квартирные воры пол за собой мыли.
- Зачем ты меня выманил на улицу?
- Где твой пиджак, в котором ты приехал с Кипра?
- В квартире.
- Снимай туфли! - приказал Клинцов.
Ничего не понимая, я протянул полковнику ботинок, купленный в Израиле. Клинцов взял его, стал внимательнейшим образом изучать это произведение обувного искусства. Подковырнув боковую стенку, удовлетворенно хмыкнул, затем извлек плоскую пластиночку, похожую на предохранитель карманного японского приемника и воткнул пластину острым концом в песок.
- Тебя, Банатурский, и впрямь "пасут". Это - электронный "жучок", слава Богу, что он еще не включен. Жди четвертого посещения. Они придут включить "жучки".
Боже мой! Не могу привыкнуть к мысли, что это мне не снится. У новых моих "друзей" и впрямь длинные руки. И тут меня прорвало. Я заговорил быстро, сбивчиво, стараясь не пропустить ни единой детали. Возникло такое ощущение, будто я перекладывал тяжкую свою ношу на плечи Клинцова. Я называл фамилии, буквально сыпал конкретными фактами, упоминал детали, обрывки разговоров, одновременно выказывал свои предположения, суть которых сводилась к тому, что буквально вся Россия опутана невидимыми сетями, если не прорвать их, мы задохнемся.
Наконец, я замолчал. Старался не смотреть на Клинцова, ожидал его приговора или оправдания, не соображал, правильно ли я поступаю, исповедуясь перед полковником. А он внимательно слушал, глядя прямо мне в глаза А затем медленно поднялся на ноги, привычно огляделся вокруг и вдруг крепко обнял меня и даже чмокнул в небритую щеку.
- Товарищ "литератор" ты отныне настоящий агент русской тайной полиции. И не вздумая отнекиваться. В основном, мы имели большинство сведений, но они были туманны. расплывчаты, а ты, как старик Хоттабыч разом склеил паутину, открыл глаза на белые пятна, словом, я безмерно рад, что не ошибся в тебе.
- Честно сказать, - я не мог окончательно придти в себя, - я столько дров наломал, что…неужели я и впрямь был чем-то полезен?
Ты даже не можешь себе представить, а придет время и перед тобой раскроются такие дали, что…оставим мелочи, - оборвал меня Клинцов, - кстати, я скоро переезжаю в Москву.
- Получаешь повышение?
- Я, правильней сказать, не переезжаю, а возвращаюсь в Москву, к месту постоянного жительства. Ведь в твоем городе я выполнял очередное задание, в том числе и привлек тебя к нашей засекреченной операции.
- А Старососненск?