Повесть "ЧП на третьей заставе" рассказывает о том, как чекисты разоблачают банду врагов Советской власти. Большую помощь молодому чекисту Аверьяну Сурмачу оказывают ребята-беспризорники. Книгу, в основу которой положены действительные события, известный советский писатель, автор многих приключенческих книг, лауреат Всесоюзного конкурса на лучшую книгу о работниках милиции Вадим Пеунов создавал в содружестве с Иосифом Чернявским - чекистом двадцатых годов.
Содержание:
УПОЛНОМОЧЕННЫЙ ЭКОНОМГРУППЫ 1
ПРОРВАЛИ ГРАНИЦУ… 2
НА ТРЕТЬЕЙ ЗАСТАВЕ 5
АНОНИМКА НА БЫВШЕГО ФОТОГРАФА ЦАРСКОЙ ТЮРЬМЫ 8
ТОТ, КОТОРОГО УБИЛИ 9
"КТО ТЫ, ОЛЬГА ЯРОВАЯ?" 11
ОШИБКА ПО НЕОБХОДИМОСТИ 13
ВТОРОЙ ИЗ "СВЯТОЙ" ПЯТЕРКИ 15
В ЩЕРБИНОВКЕ 17
ЛАЗАРЬ АФАНАСЬЕВИЧ УПОРСТВУЕТ 19
СВАДЬБА ЧЕКИСТА 21
ОПЕРАЦИЯ "ВОКЗАЛ" 23
"КТО ДАЛ АРЕСТОВАННОМУ ЯД?" 25
НОЧНОЙ РАЗГОВОР 28
ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ 28
УБИЛИ ПРЕЗИДЕНТА ПАНА НАРУТОВИЧА 30
КОНТРРАЗВЕДКА ПРОТИВ КОНТРРАЗВЕДКИ 32
СЛАБОСТИ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ 33
НА РОЖДЕСТВО К ГРИГОРИЮ ЕФИМОВИЧУ 34
ДОПРОС 37
ЧЕМ ХОРОШО ПЛОХОЕ 39
ЧЕКИСТ, КОТОРЫЙ ПИСАЛ СТИХИ 41
"А ЕСЛИ ОНА - БАНДОПОСОБНИЦА?" 44
"ВЫ НЕ ДУМАЙТЕ О ЛЮДОЧКЕ ПЛОХО!" 46
ПЕТЬКА И КАЗНАЧЕЙ 47
"ПОБОЙТЕСЬ БОГА, ТИХОН САВЕЛЬЕВИЧ!" 49
ПОСЛЕСЛОВИЕ 50
Примечания 50
Вадим Пеунов
Иосиф Чернявский
ЧП НА ТРЕТЬЕЙ ЗАСТАВЕ
Повесть
Светлой памяти Крупнова Анатолия Ильича, который защищал Родину, восстанавливал Донбасс, осваивал Арктику
УПОЛНОМОЧЕННЫЙ ЭКОНОМГРУППЫ
Аверьян прямо от порога шагнул к огромному, явно чужому в этой холодной комнатушке столу и протянул хозяину кабинета запечатанный конверт.
Начальник Турчиновского окротдела ГПУ Иван Спиридонович Ласточкин взломал сургуч и, мельком глянув на копию послужного списка вновь прибывшего, сунул ее в приоткрытый ящик стола. Его скуластое, узористо расписанное морщинами лицо не выражало ничего, кроме усталости.
- Садись, - кивком головы он показал на лавку, сиротливо стоящую у стенки.
Аверьяну показалось, что на месте новой работы его встречают уж слишком неприветливо. Нахмурился, туго схлестнулись на переносице сбежавшиеся в складочку белесые брови. В серых с зеленцой глазах замельтешили светлячки. Только кто их днем-то при свете заметит?
В ответ па проявленное равнодушие начальника окротдела Аверьян Сурмач хотел рубануть что-нибудь резкое, но его удержала гримаса боли, неожиданно перекосившая лицо Ласточкина.
Отодвинувшись от стола, тот вынул ногу и начал яростно растирать колено, которое морозно поскрипывало под жилистой рукой. На костлявой ноге гармошкой гуляла штанина черных суконных клешей.
"Старая рана…" - понял Сурмач.
У него у самого на непогоду ныло простреленное плечо.
- Шестой год Советской власти, - заговорил Ласточкин, - а наши рабоче-крестьянские деньги всего лишь - "совзнаки". Ну, не обидно ли? Коробка спичек - тысяча двести рублей! - В хрипловатом голосе простуженного насквозь человека звучала досада.
"К чему эти базарные разговоры?" - подивился Аверьян. Ему было неприятно, что начальник окротдела не прочитал толком его документы. А в них сказано: "Аверьян Сурмач проявил себя в боях с белополяками и в операциях по разгрому банды атамана Усенко, за что награжден орденом Красного Знамени".
За наградой Сурмач ездил в Москву. Привинчивая орден к борту кожаной куртки, Аверьян, "чтобы издали было видно", подложил под него красный кружок, вырезанный из кадетского погона. А начальник окротдела и внимания не обратил на высокую награду.
Жаловался, жаловался Ласточкин на разные трудности, а потом сказал так, будто это уже сто лет было известно новичку:
- Пойдешь, Сурмач, в экономгруппу. Там уполномоченным Тарас Степанович Ярош. Толковый мужик, но одному ему трудно: дел невпроворот. Сейчас он подался в погранотряд. Надо узнать, кто из жителей нашего округа занимается контрабандой, кого задерживали пограничники.
- Не нужен - отправьте в губотдел, - сказал недовольный Сурмач.
Казалось, Ласточкин даже не заметил возмущения нового сотрудника: он растирал яростно ногу. Охал. Кряхтел. Наконец не вытерпел и выругался:
- Рассвирепели все болячки сразу. - Выглянул из-за огромного "буржуйского" стола, казалось, вросшего в пол кривыми, раздувшимися ножками, и попросил Аверьяна: - На окне, за шторкой, бутылка со спиртом. Дай-ка.
Озадаченный Аверьян почти машинально взял фигурную, слепленную треугольником, темную бутылку с окна и подал ее начальнику окротдела, невольно поболтав. Содержимого - на донышке. Судя по всему, больной человек частенько прикладывался к нехитрому лекарству.
- Плесни чуток! - подставил начальник окротдела широкую ладонь с заскорузлой от тяжелой работы кожей. В измученных болью светловато-карих глазах читалось: "Извини… браток".
- А славным кочегаром на "Святом Павле" был балтийский моряк Иван Ласточкин, пока проклятый ревматизм не доконал, - с грустинкой проговорил он и вновь сел за буржуйский стол, положив на него натруженные руки с жилистыми кистями. - Сколько тебе годков-то? - спросил он мягко, будто разговаривал не с новым сотрудником окротдела, а с сыном друга, который погиб: "Жалко парнишку…"
- Двадцать три…
У Аверьяна исчезло последнее желание спорить с мудрым человеком, который знал нечто такое, о чем Сурмач просто не догадывался. Он понял, что уже никуда отсюда не уедет. А насчет отправки в губотдел, так это - сгоряча. Ведь Аверьян добивался, чтобы его назначили в Турчиновку. В тридцати верстах отсюда есть городок Белояров. А там у злой-презлой тетки живет Оленька, кареглазая дивчина из Журавинского хутора, где Аверьян с тремя молодыми чекистами: Славкой Шпаковским, Леней Фроловым и Анатолием Крупновым - весной девятнадцатого года разоружили, застав на пьяном ночном привале, недобитую сотню известного в округе своей жестокостью бывшего петлюровского хорунжего Семена Воротынца. Впрочем, не помоги им Оленька, девчонка из Журавинки, разве четверо чекистов управились бы с семеновцами!
Словом, жила в Белоярове дивчина…
- Двадцать три… - в раздумье повторил Ласточкин. - Школу какую-нибудь кончал? Ну, кроме той, где учителем сабля и наган?
- Была у нас… - ответил Сурмач и застеснялся, а застеснявшись, рассердился: - Поп с дьячком вколачивали грамоту.
Он вспомнил, как долдонили тринадцать шахтарчуков-сыновей горнорабочих: "аз", "буки", "веди"… Прописать "ижицу" - это не букву вывести тупым карандашом в тетрадке в клеточку, а высечь нерадивого привселюдно розгами, спустив холщевые штаны до колен. У батюшки с дьячком - лихим мастером по части "ивовых поучений", вымоченных специально в горячей соленой воде, - всего две книжки: "Часослов" и "Божий закон". Аверьяну больше нравилось читать по "Божьему закону": буквы покрупнее, и картинки есть такие смешные, - летит херувим в длинной до пят рубахе и белыми крыльями, словно бабочка-капустница, машет. А над кудрявой головой колечко - нимб.
Не с той ли поры всех образованных Аверьян заранее относил в разряд "контры" и только для учителей и врачей делал скидку, да и то не для всех.
Начальник окротдела вновь вздохнул. Четче обозначились на худощавом лице глубокие, редкие оспинки-ямочки.
- Не получится из тебя финансовый министр, - сделал он неожиданное заключение.
Аверьян обиделся: "Ну и загнул начальник окротдела: его, чекиста-орденоносца - в финансовые министры! А еще старый большевик, балтийский моряк!"
Финансы - это капитал. А при капитале капиталист - отъявленный буржуй, словом, - недобитая контра!
- Мне это без надобности!
Иван Спиридонович несогласно покачал головой.
- Кто-то должен вести счет рабоче-крестьянским рублям, иначе мы свое государство, как тот помещичий сынок, получивший наследство и дорвавшийся до столичного ресторана, вмиг по ветру пустим. А ну-ка, напиши мне миллиард словами и цифрами, - он пододвинул Аверьяну папку, поверх которой лежал листок бумаги. Протянул карандаш.
- На!
- Миллиард? Это десять миллионов?
- Да нет - и в сто не уберешь. И вот держат валютчики и спекулянты в сундуках и погребах два миллиарда рублей золотом. Сколько заводов и фабрик можно поднять из развалин на эти денежки, сколько голодных накормить!
Сурмач почувствовал, что его грудь наполняется неутолимой жаждой действия. Вот с таким чувством он давал лошади повод, устремляясь в атаку. Шашка еще в ножнах, до противника - еще далеченько. Но Аверьян мыслями уже весь там, где клубится под копытами вражеских коней густая, въедливая пыль, застилая четкую видимость, оповещая в то же время округу о грядущем… Кавалерийская атака начинается не с того момента, когда выхватываешь шашку из ножен, а тогда, когда ты понял, что встречный бой неизбежен, и весь внутренне подобрался, приготовил себя и коня к яростному рывку. "Вернуть! Вернуть стране украденное!" Сел на место Иван Спиридонович. Вздохнул.
- Жить будешь у наших, в доме купца Рыбинского. Они там поселились коммуной. И тебе койку поставят…
Сурмач собрался уже уходить, когда в кабинет начальника окротдела вошел дежурный - неказистый паренек, сверстник Аверьяна. Длиннополое черное пальто делало его еще более худым и несуразным. Встревоженный. Глаза настороженно изучают постороннего.
"С недоброй вестью", - понял Аверьян.
Дежурный кашлянул в кулак, намекая начальнику окротдела, что хотел бы переговорить с ним с глазу на глаз.
Ласточкин махнул рукой:
- Наш новый сотрудник. Будет в экономгруппе.
Дежурный еще раз с ног до головы оглядел Сурмача и доложил:
- На границе ранен Ярош.
- Тяжело? - сразу посуровел Ласточкин, встопорщились косматые брови.
- В больницу отвезли в бессознательном состоянии.
- Эко его угораздило… - подосадовал Иван Спиридонович и в то же время посочувствовал чекисту.
- Прорывались через границу контрабандисты, - пояснил дежурный, - их засекли. Они начали отстреливаться. Убили двоих бойцов и ранили Яроша.
- А что с контрабандистами?
- Один убит, остальные прорвались в наш тыл.
- Что еще? - допрашивал нетерпеливо Ласточкин.
- Иных подробностей не знаю, - ответил дежурный, невольно чувствуя себя виноватым, понимая, что начальнику окротдела сейчас необходимо знать как можно больше о случившемся.
"Ранен… На границе", - подумал с невольным сочувствием Сурмач о Яроше. И сразу в нем вспыхнуло ощущение, казалось бы, ничем не оправданной неловкости перед этим неведомым ему человеком. Впрочем, чувство невольной вины возникало в Аверьяне всегда при виде раненого или убитого. Это чувство ответственности здорового и живого перед теми, кто в трудном бою взял на себя важное и опасное. Такой долг живые не в состоянии возвратить, даже если будут до ста лет каждый день ходить в решающую, победную атаку. "Его - нет, а ты - есть!" Это - не упрек мертвых живым, это ответственность, которую они, уходя, оставляют нам, ответственность за дело, во имя которого отдана жизнь. У нее нет а не может быть повторения. А они… ради тебя, ради общего дела…
"Вот тебе и экономгруппа", - еще раз подумал Сурмач о Яроше.
- Получай первое задание, - сказал после долгого молчания Иван Спиридонович. - Поедешь в погранотряд. Попробуй разузнать поподробнее, как это все… Может, есть какие-то сведения о тех, кто прорывался. - Вздохнул и проворчал: - Иди знай заранее - где ждет чекиста пуля…
ПРОРВАЛИ ГРАНИЦУ…
Сурмач надеялся, что представится он начальнику окротдела и… махнет в Белояров к Ольге. Хотя точного адреса он не знал, но был уверен, что разыщет ее. Белояров - городок невелик, а Ольгина тетка - акушерка. Кто же не знает в местечке такого нужного человека! Любая женщина укажет, где можно найти повитуху.
Но поиски его доброй знакомой Ольги довелось отложить до более благоприятного случая: Аверьян выехал в погранотряд, на одной из застав которого при непонятных (если не сказать - странных) обстоятельствах были убиты двое бойцов-пограничников и тяжело ранен сотрудник ГПУ Тарас Степанович Ярош.
На конечную станцию, именуемую Разъездом, новый сотрудник экономгруппы окротдела ГПУ прибыл вечером.
Поезд - три теплушки, оборудованные нарами. Он привез всего пятерых. Четверо - жители соседних сел. Они, не колеблясь, взвалили на плечи пустые корзины, какие-то узлы с городскими покупками и юркнули по тропинке в лес.
Сурмач еще какое-то время потоптался на так называемом перроне, затем обошел домишко, служивший вокзалом и квартирой двум-трем семьям, которых злой удел загнал в этот далекий и глухой угол огромной страны.
"Никого! А где же встречающий?"
И это было более чем странным! Начальник окротдела Ласточкин послал в погранотряд специальную телеграмму. "И никого!"
От Разъезда до погранотряда - километров восемь.
Может, пограничник задержался… Дорогу развезло… Но что это за пограничники, которые не успевают ко времени! У таких, конечно, контрабандисты будут прорываться через границу и стрелять сотрудников окротдела ГПУ…
И полчаса топчет Аверьян старый снег у порога вокзала, и час… Сердит себя разными мыслями.
Наконец терпение его иссякло. Он - к начальнику Разъезда. Рванул на себя разбухшую дверь, на которой была прибита какая-то до неузнаваемости выцветшая трафаретка, и очутился… в квартире. Слева, в углу, стояла большая деревянная коробка телефонного аппарата и стол. А справа, за отдернутой занавеской, кровать. В ней, под пестрым лоскутным одеялом, жался при виде постороннего в кожаной куртке человек неопределенного на первый взгляд пола и возраста в дурацком колпаке с кисточкой.
Аверьян опешил от неожиданности.
- Мне надо срочно позвонить в погранотряд, - показал он странному человеку свое удостоверение личности.
Не вылезая из-под одеяла, тот ответил:
- Звони… Только до погранотряда через город. Случается, и полдня мало.
Аверьяну повезло; не прошло и часа, как отозвался дежурный погранотряда.
- Вы телеграмму от окротдела получали? - спросил Сурмач.
- Может, и получали, только попадают они в штаб. А что такое?
- Так я второй час жду лошадей! - возмутился Аверьян.
- У нас только и заботы - окротделовцев встречать!
Дежурный был недоволен всем: и тем, что его потревожили, и тем, что за приезжим все же придется посылать кого-то с лошадью. А кого? У каждого - свое дело, свое время… Отрывай от дела, выкраивай время для совершенно чужих забот.
"Ездят тут… на нашу голову, а потом их контрабандисты стреляют!"
И Сурмач понял, что он для пограничников не из тех гостей, для которых пекут праздничные пироги.
* * *
Начальник погранотряда со своими заместителями еще утром уехал на третью заставу, где минувшей ночью случилось происшествие. Представителя окротдела встречал дежурный по заставе.
Знакомство он начал с проверки документов, потом долго выспрашивал, что прибывшему надо. Сурмач окончательно убедился: приехал он не ко времени. Все захлопотанные, запятые. Дежурному - в минуту десять звонков. Кому-то отвечает, кого-то ругает, кого-то вызывает, кого-то с поручением отправляет.
Наконец окротделовцу дали почитать книгу рапортов, где было записано донесение начальника третьей заставы:
"В ночь на первое ноября в районе заставы произошел прорыв границы. Контрабандисты наткнулись на секрет. В перестрелке были убиты пограничники Иващенко и Куцый, ударом в голову тяжело ранен представитель окротдела, оказавшийся тоже в секрете. Из прорвавшихся убит один. Документов при нем не обнаружено. На месте боя найден небольшой баул с контрабандой: три пары фильдеперсовых чулок, одни женские ручные часы, сто порошков сахарина, пятнадцать метров польского коверкота "в рубчик" и двадцать швейных иголок".
Сурмач перечитал дважды донесение, но никак не мог понять, за каким лешим контрабандистам потребовалось отстреливаться, если у них была такая никчемная контрабанда, ну явно для личных нужд. Разве что часть иголок и сахарина на продажу…
Он поинтересовался, как наказывают за такое.
- Контрабанду таможня конфискует, проводим душеспасительные беседы, стыдим. Ну и все такое.
Дежурный помощник командира погранотряда - это не обязанность сроком на одни сутки, это - работа. Александр Воскобойников на границе - второй год. Он из тех, кто моментально осваивается в любой обстановке и становится необходимым для дела, незаменимым для товарищей: "Александр…", "Сашко…", "Щурка…".
"Башковитый парень" - это о нем. Голова на троих бы хватило, одному досталась. Лоб бугристый, кожа на висках просвечивается, все жилочки можно пересчитать. Еще замечательнее у Воскобойникова брови. Какие-то бесконечные. Тянутся в три ячменные соломинки к вискам, и где-то там их хвостики совсем размываются.
Дежурный помощник о своей особе и своей работе самого высокого мнения. Запищал зуммер, Воскобойников не позволяет ему раскричаться - хватает трубку:
"Воскобойников слушает!"
"Воскобойников тебя подводил?"
"Воскобойников сказал - считай, что сделано".
Вначале приезжий окротделовец был для него "обузой". Но когда Аверьян очутился в кругу деловых интересов погранотряда, Воскобойников начал относиться к нему, как к одной из своих прямых обязанностей. А свою хлопотную работу он любил нежно и преданно. Рассказывая с невольной гордостью окротделовцу о сложности обстановки, дежурный помощник расцветал, превращаясь в свойского парня, который любит побахвалиться, если есть перед кем. На его длинной лошадиной физиономии было написано: "Вот какие мы!"