- Тарас Степанович, - обратился он к Ярошу. - Расскажите толком про эту проклятую Щербиновку!
- Работали по готовым адресам: приходи и бери умненько! И - на тебе… Да, губотдел пострижет нас всех за провал операции, - сделал он заключение.
Сурмач в душе с этим согласился: "А с Ивана Спиридоновича взыщут в первую очередь".
- Эти, из УВО, тоже не лыком шиты, - рассудил он.
Ярош его поддержал:
- Не будь у них опоры на селе, да и в городе, - дня бы не продержались: с голоду бы опухли, в поле без крова закоченели.
Борис, конечно же, не согласился (он по любому поводу имел собственное мнение).
- Тарас Степанович, ну, Сурмачу еще простительно, но вы-то во всем разбираетесь, как же вы не уловили политической особенности текущего момента? Время этих воротынцев и нетахатенок кончилось: вот как осенью всякой порхающей-летающей гадости приходит крышка. После приморозков остается в живых только та цокотуха, которая укрылась в хате. Да и ее вскорости прихлопнут тряпкой, потому что нет от нее покоя: гадит и жужжит…
Ласточкин уехал в Винницу, в губотдел. Пробыл там несколько дней. Вернулся и сообщил:
- Сами мы тут у себя навести порядка не можем… приедет уполномоченный.
Но сидеть сложа руки, уповая на мудрость губернского уполномоченного, не приходилось.
Оперативный состав собрался в кабинете у начальника окротдела.
- Кто что может предложить? - спросил Ласточкин.
- Есть один хвостик, о котором мы забыли, - отозвался Борис. - Галина Вольская. Хотел бы я знать, по чьему наущению она уехала из дому на два дня? Кто ее услал, тот и похозяйничал без нее в доме.
Ярош согласился:
- А что, это мысль. Главное - зацепиться.
Аверьян вспомнил, как Ольга кормила его бульоном, курицу для которого привезла Галина.
- Наша с Ольгой хозяйка какая-то дальняя родственница Степану Вольскому по покойному мужу. Галину она знает. Встретила ее на базаре в Белоярове и пригласила: дескать, приезжай, глянь на подругу, живут с мужем в моем доме. А вот как ты к Оксане Свиридовне нашел дорожку?
- Раздобыть жилье, сам знаешь, - легче к японскому императору в гости напроситься. Весь город облазил - и ничего, - вспомнил Борис. - Тарас Степанович и посоветовал: "Сходи на застанционный поселок. Домики там на деревенский лад, но с простыми людьми и договориться проще". Я - на поселок. Зашел в крайнюю хату, попал на Оксану Свиридовну. Она вначале думала, что я для себя ищу, но потом и на семейных согласилась.
- Черт бы побрал эти случайности! - выругался Ласточкин.
- Надо побывать у Галины Вольской, - предложил Ярош.
- Я завтра еду в Белояров по своим делам, зайду к ней, - согласился Борис. - Выведаю.
На том и порешили.
Пока Коган ездил в Белояров, Сурмач, по совету Яроша, побеседовал со своей квартирной хозяйкой Оксаной Свиридовной. Чтобы это не выглядело отсебятиной, он пригласил ее в окротдел, а беседу оформил протоколом.
- Оксана Свиридовна, кем доводился Степан Вольский вашему покойному мужу?
- Не он, а его отец был моему Лександру кумом. Лександр крестил у него старшую дочку. После она померла.
- А откуда вы знаете Галину?
- Степан меня на свадьбу приглашал.
- А чего вы тогда на белояровский базар поехали?
- Да твоя ж Ольга уговорила маслица для тебя купить и с дюжину яиц…
- А как Галину встретили?
- Да просто: гляжу, петуха продает. Ну и подошла. Спрашиваю, нет ли у нее яиц, а то купила б… Квартирант, мол, у меня из ГПУ… Застудился. "А живет он с Ольгой Яровой из Журавинки. Не помнит ли она такую?" Галка - тоже из Журавинки. Ну она и говорит: "…То моя сестра". А коль сестра, говорю, приезжай и курочку привези, больному бульон нужен. Я тогда от нее узнала, что ее муж, Степан-то, убит на границе. Потужила. Справный такой мужик был. Удалой. Плясал на свадьбе!
Сурмач показал протокол допросов Ярошу. Тот решил:
- По-моему, приглашая Галину Вольскую в Турчиновку, Оксана Свиридовна имела только одну цель: сварить бульон для больного чекиста ил подаренной курицы. Ушлая тетка!
Вернулся из Белоярова Коган, зашел к Сурмачу в экономгруппу. Тот был один:
- Похозяйничали в доме у Галины Вольской изрядно, - сообщил Борис. - Вещей, правда, не тронули, но покорежили многое. Доски на полах порубили, подполье перекопали, а землю прямо в комнаты выбрасывали. В горнице яма метра в два глубиною. И в сарае не меньше. Но заподозрить ей некого.
Долго они в тот вечер обсуждали случай, который произошел в доме Галины Вольской.
- Оксана Свиридовна встретила Галину на базаре случайно. Пусть так. Но кому она говорила, что поедет в Щербиновку?
- Просила жену Серого, тетю Фросю, приглядеть за домом, пока съездит в Турчиновку, корову подоить.
- Просила жену Серого… Нашла кого ненадежнее. А что говорит эта самая тетя Фрося?
- Понятия ни о чем не имеет. Корову в обед выдоила и ушла домой. Никто не приходил к Галине, никого она не видела. А когда Галина вернулась, открыла дом и ахнула: все перерыто.
И тут будто бы кругло, никаких концов. Впрочем, жена Серого, может, что-то и знает, но молчит.
Борис сообщил Сурмачу еще одну новость:
- Акушерка никакая не тетка твоей Ольге, хотя та и жила у нее на правах бедной родственницы. Сосватали девчонку в прислуги к Людмиле Братунь родители Семена Воротынца.
- А они откуда ее знают?
- Спроси у Григория Ефимовича.
- Григорий Ефимович… Григорий Ефимович… С этого немного возьмешь, - пробурчал Аверьян.
И все же он вызвал из внутренней тюрьмы старого Воротынца.
- Белояровскую акушерку Людмилу Братунь знаете? - спросил его Сурмач.
- А кто же не знает ее, - ответил старик. - Она первые роды у моей невестки принимала, еще в двадцатом, когда Катруся мертвого родила.
А Сурмач черт-те что начал было об этом думать!
Но почему Ольга не рассказала ему, что Людмила Братунь никакая ей не тетка? Неприятная мысль! Какой-то песок остался от нее па душе, хрустит, натирает до боли…
ЧЕМ ХОРОШО ПЛОХОЕ
Невезение. Постоянное невезение. Оно не только расхолаживает, оно отбирает веру в успех, в собственные способности.
Одна неудача… Ну что ж, бывает. Проморгали. Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает.
Вторая неудача… Задумайся, почему она к тебе пришла. Проверь и перепроверь, где, в чем и почему ты ошибся.
Третья… Четвертая… Пятая… Приглядись к ним! У твоих неудач уже - свое лицо, свой голос, свой характер.
А если пройти по этим неудачам, как по болотным кочкам? Может, выведут на сухое место?
Отравился Тесляренко-Штоль. Казначей предупредил Серого и Жихаря о том, что врач Емельян Николаевич побывал в ГПУ Конечно, это не обошлось без Ивана Безуха, бывшего бойца ОСНАЗа.
Серый умер. Тут уж чистый несчастный случай. Медицина говорит: "коронарная недостаточность". А если попроще - окочурился со страха. Но вот обшарили дом Галины Вольской и что-то забрали в то время, когда Галина возила для больного чекиста курицу. Явно и слепому - тут все подстроено. И тот, кто уследил, что Галина поехала в Турчиновку, живет в Белоярове.
Из-под носа чекистов ушел Нетахатенко. Каким-то образом он в самый последний момент узнал, что работники ГПУ - уже в Щербиновке. Предположим, кто-то из его людей знает в лицо начальника окротдела или Яроша. Или обоих. Увидел, как чекисты сходят с поезда… И предупредил главаря. Но почему Нетахатенко решил, что приехали именно за ним?
…Впрочем, чему удивляться… После того, как врач сообщил в ГПУ, что хата-лазарет где-то в Щербиновке, стало ясно, что ее будут искать. Безух предупредил сообщников, что Емельян Николаевич побывал в окротделе, они приняли меры: раненого Семена Воротынца перепрятали, а хату решили сжечь: мол, пожар все концы залижет. Но появление чекистов в Щербиновке всполошило их, они так спешили, что… не успели вывести из хаты спящих жену и детей Нетахатенко. Устроить пожар мог и не он, кто-то другой. А чужому ни жены, ни детей Нетахатенко было не жалко; разбудить их и увести в безопасное место было некогда, а они могли бы стать свидетелями, ну их… вместе с домом…
Все это - промахи.
Но были же и удачи!
Арестовали Тесляренко-Штоля, очистили Щербиновский сельсовет от кулацкого засилья, тем самым укрепили веру в Советскую власть. Но это, так сказать, вторая сторона дела.
Ликвидирована подпольная типография, арестован Серый. Тоже явный успех.
Выявлены, хотя и гуляют на свободе, многие участники подполья.
И главное - Щербань в ГПУ. А он многое сумеет вспомнить.
Выходит, отчаиваться причин нет. Надо искать! Работать.
* * *
Старый Воротынец никаких показаний уже не давал, и его оставили в покое.
Екатерина родила мальчика. Ольга ежедневно проведывала сестру. Радовалась, будто это ее собственный сын:
- Десять фунтов!
От Екатерины удалось узнать, что типографию к ним в дом привезли Серый и Жихарь, а печатал листовки Николай Руденко.
- Ну… тот наш работник, на которого говорили…
Оказывается, Жихарь и Руденко в тот день, когда приехали в гости Сурмач с Ольгой и Борисом Коганом, рано утром повезли куда-то листовки.
- Какой он из себя, Николай Руденко?!
Екатерина ничего толком сказать не могла.
- Да уже старый, за сорок…
- Какого роста?
- Да вот как вы, - говорила она, не зная, как обращаться к новому родственнику. - Только в плечах пошире.
- Во что одет?
- В серое пальто.
Словом, ничего конкретного.
А вот Ольга, видевшая "работника" всего раз, оказалась более наблюдательной и сообразительной.
- Ходит он осторожно-осторожно, будто боится на колючку наступить. Хитрый такой. Нос - во! - показывала она, согнув крючком указательный палец. - В церкви таким бы свечи гасить. А рядышком с носом - бородавка. Говорят, ото чертова отметка.
"Бородавка на носу! Уж не тот ли "нищий" с белояровского базара?" - подумал Сурмач.
- А черных очков ты у него не видела?
- Но он же не слепой, - удивилась Оленька.
- Знаю, что не слепой…
Сурмач рассказал о нищем, который обычно сидел у входа на белояровский базар.
Нет, Ольга его не видела. На толкучку она почти никогда не ходила, нечего было там делать: акушерке все привозили на дом.
- Но как же выглядит этот "работник"? Как? - досадовал Сурмач.
Тогда Ольга взяла карандаш, старую выкройку и начала на ней рисовать портрет Николая Руденко. Широкие брови, густые-густые. На лбу - челка, как у призовой лошади. Нос - загогулиной. Бородавка. Скулы широкие, татарские.
Раньше Ольга рисовала цветы, птичек, которые потом умело вышивала. И вот впервые она взялась за человеческий портрет.
- Он! Он! Белояровский нищий! - обрадовался Сурмач, узнав в неказистых контурах, родившихся на бумаге под неопытной рукой Ольги, знакомого нищего.
Он неистово целовал жену.
- Молодец! Ты у меня молодчина! Тебе надо учиться, художником станешь!
А она рдела, заливаясь румянцем от его похвалы.
* * *
Пришло время - Екатерину выписали из больницы, и Ольга повезла сестру в Щербиновку.
С великой неохотой отпускал Аверьян жену.
- Что ты там не видела, в этом бандитском гнезде?
Он считал, что отныне Ольга должна прервать всякую связь с сестрою и забыть ее. Но Ольга необычно резко запротестовала:
- Сердца у тебя, что ли, нет! Она чуть не умерла. Еще такая слабая, а теперь на ней будет все: и хозяйство, и ребеночек.
- Пусть свекровь помогает!
Старую Воротыниху отпустили еще на прошлой неделе, решив, что толку от нее никакого. Ольга отвезла родственницу в Щербиновку, наготовила там ей еды, прибрала в доме и уговорила соседей приглядывать за старой женщиной.
Сейчас Ольга возмутилась:
- Тетя Мотя совсем-совсем немощная! От нее помощи не жди! Она как ребенок, все ей подай, все за ней прибери. Я в Щербиновку ненадолго… На недельку всего. Помогу Кате. Она окрепнет - и я вернусь.
Ехать Ольге с сестрой в Щербиновку или не ехать? Все в Сурмаче восставало против поездки. Но с другой стороны, если подойти по-человечески…
Аверьян решил посоветоваться с Иваном Спиридоновичем.
Начальник окротдела тоже долго думал, наконец решил:
- Пусть едет, она у тебя сообразительная. Вот ты как-нибудь поделикатнее и попроси ее, пусть поинтересуется Степаном Нетахатенко. Узнает, с кем он водил дружбу, что в селе говорят о пожаре.
- Это она сделает, - заверил Сурмач.
У него на душе стало легче, будто камень свалился: "Ольга едет по делу".
Аверьян провожал на вокзал жену и свояченицу: нес узелок с пеленками. Ольга не выпускала из рук племянника, она даже матери не доверяла кроху, ей казалось, что Екатерина и держит не так, и пеленает неправильно.
Держа на руках маленького Воротынца, завернутого в лоскутное одеяло, Ольга цвела от счастья.
Уехала Ольга. Поезд еще из виду не скрылся, а Сурмач уже затосковал по жене. Сам он за короткий срок, что они живут вместе, не раз и не два уезжал и как-то не задумывался, какие мысли будоражат Ольгу в такой момент, Наверно, ей вот так же тоскливо. Может, даже хуже. У Аверьяна есть работа, а у нее что? Только он, муж.
Миновала неделя. Но в четверг, как обещала, Ольга не приехала. "Ну задержалась на денек…" Но не было ее и в пятницу. "Уж не случилось ли чего в этой чертовой Щербиновке?"
Сурмач поделился своей тревогой с Борисом. Тот обругал его.
- Иди к Ивану Спиридоновичу, отпрашивайся. Да не забудь уговорить балтийца, чтобы и меня отпустил. Ты же опять в какую-нибудь беду влезешь, если Борис Коган тебя не будет охранять.
Иван Спиридонович понял тревогу Сурмача сразу.
- Я сам хотел тебя спросить, чего это твоя Ольга загостилась. Берите с Коганом розвальни, через четыре часа будете в Щербиновке. А ближайшим поездом туда доберетесь лишь к вечеру.
Но ехать в Щербиновку не пришлось. Аверьян был еще в кабинете у Ласточкина, когда дежурный на весь окротдел закричал:
- Сурмач, на выход!
Выскочил он в коридор - Ольга. Радость встречи затопила уже всколыхнувшуюся было в сердце тревогу: "Поехала в бандитское гнездо…" Но тут он разглядел под платком полоску бинта, которым была обмотана голова.
- Что с тобою?
Шагнул к ней, взял за руку. Ладошки - холодные-холодные.
Ольга виновато поглядывала на мужа.
- Кто-то стрельнул, и ухо оторвалось. Час от часу не легче.
Сурмачу не хотелось, чтобы Ольга о случившемся рассказывала при Яроше (это дела семейные, да и отношения с Тарасом Степановичем становились все более натянутыми). И он повел Ольгу не к себе, в экономгруппу, а к Борису, в "чекистскую кухню".
Усадил на стул. Осторожно, чтобы но причинить боли, развязал стянутые на затылке концы платка, снял его.
- Ну!
Оказывается, с Ольгой это случилось позавчера вечером. Она вышла из дому, чтобы набрать в колодце воды. Залаял пес. Ольга окликнула:
- Кто там?
В ответ полохнул выстрел. Пуля оторвала ухо. Ольга упала, потом быстро отползла в сторону, спрятавшись за сруб колодца. Прогремело еще несколько выстрелов… Утром Екатерина принесла со двора жестяное ведро, пробитое в двух местах пулями.
- Ведро светлое, его и попутали со мною, - пояснила Ольга.
Сурмач был сам не свой: "Могли убить!"
- Почему же ты сразу не вернулась? - с тревогой спросил он.
- Про Степана Яковлевича разузнавала.
- Про какого еще Степана Яковлевича?
- Ну, про Нетахатенко. Как стемнеет, так я к его дому.
- Чего ты там не видела?
- Первый раз просто так пошла, сказывали, что по ночам бродит душа его сгоревшей жены.
- И ты не испугалась духа? - пришла очередь удивиться Борису.
- Духи, они добрые, - заявила уверенно Ольга. - Я хотела спросить ее…
- Духа?
- Ну да. Если Степан Яковлевич ее вместо с ребеночком предал насильной смерти… Думаю, может, она сердита на него и мне все расскажет.
Предела этой милой наивности не было. Сурмач сердился и восхищался одновременно.
- Ну, как выглядел дух? - нетерпеливо, готовый рассмеяться, спросил Борис. - В простынь завернут?
- А я не видела, - простодушно созналась Ольга. - В сарае, в уголке, лежала свежая земля. Я подумала: откуда она? На следующий день пришла, а земли стало еще больше. Я поняла: кто-то копает. По вечерам, так, чтобы не заметили, стала искать. Роют в подвал к Степану Яковлевичу, хотят пробиться под стену. Хотела узнать, кто же роет… Не узнала, - виновато закончила она.
- Дух клад искал, - насмешливо пошутил Борис.
- Нет, духи, они не могут. Дух, как тень: он есть и его нет… Копали люди.
- Из-за своего любопытства едва пулю не схлопотала! - сказал Сурмач, стараясь за внешней суровостью скрыть тревогу, которая в нем жила, порожденная возможным несчастьем.
- Дом сгорел, а подвал уцелел, - размышлял Коган. - Что же в том подвале спрятано?
- Пошли к балтийцу, - предложил Аверьян.
- Пока не уехал, - согласился Коган.
- А куда он собирался?
- В губотдел. С докладом.
В окротделе Ивана Спирндоновича не оказалось.
- Ушел домой, - пояснил дежурный.
Втроем поспешили в коммуну. Но Ласточкина уже и там не было.
Принимать какие-то меры самим, без согласования с начальником окротдела, Сурмач не решился. Но ждать, когда тот вернется, нельзя.
- Упустим, упустим, - метался Борис Коган в поисках выхода. А потом решил: - Была не была. Поезжай в Щербиновку. Понаблюдай за домом. А вернется Иван Спиридонович, я ему доложу.
- И Яроша пет, - потужил Аверьян.
- Я уж тебе говорил, ты с Ярошем… поосторожнее, он тебя еще так подкует! На четырех не устоишь. - Видя, как нахмурился друг, примиряюще сказал: - Поезжай. Ярошу я уж сам доложу. Время дорого, может, засечешь того "духа", который пробивается к подвалу.
На том и порешили.