Содержание:
Пролог 1
Часть первая 1
Часть вторая 7
Часть третья 14
Часть четвертая 21
Часть пятая 33
Часть шестая 45
ДНИ ЭКСТРЕМУМА - ЧЕТВЕРТОЕ МАЯ, ВОСКРЕСЕНЬЕ 45
ПЯТОЕ, ПОНЕДЕЛЬНИК 48
ШЕСТОЕ, ВТОРНИК 51
СЕДЬМОЕ, СРЕДА 53
ВОСЬМОЕ, ЧЕТВЕРГ 57
ДЕВЯТОЕ, ПЯТНИЦА 63
Эпилог 66
Владимир Соколовский
РАЙОТДЕЛ
Роман (Журнальный вариант)
Пролог
В маленькой пивной, затерянной среди окраинных пятиэтажных домов, стоял за столиком бывший следователь Михаил Носов и пил пиво. Был он среднего роста, с сизоватым от давнего алкоголизма лицом; одет неважно: старый дрянной плащ, грязная рубашка, сальные пиджачные лацканы, стоптанные, ползущие по швам туфли. Пьяная готовность к смеху, быстрые алчные взоры, бросаемые на дверь: не зайдет ли знакомый, не угостит ли? - руки, оберегающие кружку, тарелку с убогой закуской…
Время близилось к закрытию, об этом уже объявила буфетчица, а Михаил Егорович все не уходил. Пока можно пить, надо пить - где потом достанешь? Некто из последних прорвавшихся кинул на стол тарелку, шумно всосался. Отлип от кружки, помигал выпученными влажными глазами, неуверенно улыбнулся.
- Что, друг, похорошело? - спросил его Носов. - Иной раз, кхэ-эй… аж до копчика…
- Но-но… - отозвался тот. - А ты как здесь оказался, мусор? Давно я тебя искал…
- Крестник, что ли? Давай тогда, ставь кружку. Если хошь, чтобы был разговор.
- Нужны мне твои разговоры. И не кружку, а на нож я тебя ставить буду.
- А! - бывший следователь махнул ладонью. - Это все неправда. Чушь, бред. И ты не бери себе в голову. Не строй из себя черта. Какой ты черт? Я их видал, - не похож нисколько…
- Похож не похож, а уделаю.
- Гр-рубиян… Плесни-ка мне маленько.
- А хрена не хошь? Ишь, захотел!
- Нет, не черт. Он низок, но щедр. Знаешь, кто я такой?
- Кто?
- Я папа Мюллер.
- Все, в последний раз сказала: закрываю! - крикнула буфетчица. - Если не поторопитесь, милиционеров кликну. Тут патруль ходит, мне только скричать - живо в вытрезвитель отправитесь, алкаши!
Носов, вздохнув, поплелся к выходу. Его догнали, толкнули сзади:
- Не убегай, вместе, вместе…
Они встали под тусклой лампочкой, освещающей вывеску пивной. Мужик потащил что-то из-за пазухи, - блеснуло лезвие. "Гляди, сволочь, как раз про тебя". Носов отвел его руку:
- Напрасно все, ложь, сон… Давай лучше песню споем. Вот эту, помнишь ее?
Ст-таит девчонка с пап-пироса-ай…
А ж-жизнь пр-раходит стар-рано-й…
Гудит в небе. Издалека, глухо так… Ты не слышишь?
- Нет, не слышу, - невольно прислушиваясь, ответил сосед по столику. - Вроде как бы самолет - а, нет? Четырнадцать ведь лет отволок я, соколик! - вдруг взвыл он.
- Ну, и нечего тут толковать! - отрубил Носов и сдвинулся с места.
Ночь уже летела на мир; буфетчица, ругаясь, возилась с замком. Патруль, проходя по улице, негромко стучал сапогами. Михаил Егорович, шатаясь, упрямо плелся в подвал, в крохотную каморку с маленьким верхним окошечком - она считалась служебной жилплощадью, полагалась ему как дворнику. Сзади, на небольшом расстоянии, топал преследователь. Носов не замечал его. "Все неправильно, - думал он пьяно. - Опять все неправильно". На твердом топчане, покрытом старым матрацем, он моментально уснул, предварительно крепко заперев дверь. С освещенной улицы в жилище жалко сеялся ничтожный свет. Сипло пищали крысы, сочилась вода из ржавых труб.
Часть первая
Следователь городского райотдела, старший лейтенант Михаил Носов, проснулся в своем кабинете. Снизу - старая, пропахшая кислым табачным дымом шинель, под головой вещдок, телогрейка с окровавленными полами, сверху - собственное пальто. Поднялся, зажег свет, встряхнулся. Ф-фу-у… Надо же было вчера так напиться… Включил стоящий на подоконнике чайник, глянул на улицу, - окно выходило во двор вытрезвителя. Знакомая картина. Трое работяг по очереди били по лежащим на земле железным прутьям, выпрямляя их. Двор отделялся от заводской территории - склада лесопродукции - поставленным в незапамятные времена, когда райотдела еще не было и в помине, высоким железным забором. И как раз во двор вытрезвителя выходили высоченные кованые ворота - видно, когда-то здесь был въезд на склад. Потом ворота захлопнули навечно, повесили огромные замки. И вдруг кому-то недавно ударило в голову: ворота снять, поставить сплошное ограждение! Их долго, надрывно снимали: кричали люди, шумела техника, но, убрав, не утащили на завод, а оставили на милицейской территории, сложив у стены. Из отдела звонили на завод, оттуда обещали немедленно увезти, но каждому было ясно, что лежать им тут - всегда.
Теперь на месте образованной дверьми пустоты возводили "металлическое ограждение", железный забор. Возводили долго, уже второй месяц. Трое рабочих с бригадиром толкались на площадке. Они почти обжились тут, заимели знакомых среди милиционеров, ходили в дежурку греться. Когда напивались и валялись у дверей вытрезвителя, сотрудники не трогали их, лишь оттаскивали в глубь двора, к воротам.
Рабочий день почти всегда начинался одинаково: вытрезвительская машина, разворачиваясь, мяла разбросанные там и здесь металлические пруты. Их разгибали кувалдой. Один рабочий бил по пруту; двое других стояли рядом и сосредоточенно курили. Такой разминки, бывало, хватало на весь день, дальше дело не шло: то не привезут кислород, чтобы резать, то электроды, чтобы варить, то откажет сварочный аппарат, то бригада начинала опохмеляться и еще до обеда исчезала с площадки.
Эх-ха-а… Из вытрезвительской двери выскакивали и тараканами пробегали по двору утренние клиенты; иные останавливались возле работяг и, сутулясь, просили закурить. Те презрительно мотали головами: много вас таких бегает, на всех не напасешься! Клиенты, дрожа, бежали дальше и пропадали в утренней ноябрьской полумгле.
Застучали по коридору шаги: народ пошел по кабинетам. Носов зачеркнул на настольном календаре еще один день: 17 ноября. Год 1974-й от Рождества Христова.
В дверь просунулась небритая рожа с длинным подбородком и загнусила:
- Товарища Фаткуллина нет ищо?
- Нет, нет, не подошел. Иди, Иван, гуляй пока!
Горбатого полубродягу Ивана изнасиловал месяц назад в грязном притоне случайный собутыльник, и с тех пор не было покоя ни совратителю, с которого он требовал сто рублей, ни носовскому соседу по кабинету Фаткуллину, ведущему следствие по этому делу. Иван каждый день являлся в отдел, как на службу, и заявлял разнообразные претензии. Ватные засаленные штаны, высокие валенки, солдатская шапчонка. Ступай, гуляй…
И сразу зазвонил телефон.
- Миша, это ты? Привет.
- А, Рафик. Здравствуй, джан. Что, соскучился?
- Х-хы-ы…
Бывший однокурсник, теперь помощник прокурора района. Рафа Волков преподобный. Он поступил на юрфак из армии, дослужившись там аж до старшего лейтенанта; ходил в университет в офицерской шинели, иногда даже в галифе с сапогами, хоть в том и не было особенной необходимости: у него имелось что надеть.
- Мы тут тебе одно постановление о прекращении отменили. Дело Сафина и Рудакова, помнишь?
Еще бы не помнить. Такое было паршивое дело! Ночью из-за города шло такси при крупном снегопаде. Впереди сидела женщина, на заднем сиденье - ее муж и два армейских полковника. Таксист поздно заметил стоящий на полосе движения бензовоз - у того лопнула камера, - при наезде женщине сломало ногу, муж получил сотрясение мозга. Шофер бензовоза Рудаков утверждал, что габаритные огни у него были включены, таксист и потерпевшие - что выключены. Стали искать смывшихся сразу после наезда полковников. Сначала пошла информация: эти-де двое военнослужащих возвращались тогда из некоего веселого дома, организованного для избранного старшего и высшего начсостава, где их изысканно обслуживали специально отобранные гражданки, в основном сотрудники торговли, общепита и ближайшего номерного завода. Первый полковник, которого удалось установить, явился в отдел в полной форме, в папахе. Дежурный отдал ему честь, а милицейские в коридоре становились навытяжку. Представ на пороге носовского кабинета, он страшным шепотом, сводившим, наверно, с ума подчиненных, стал выяснять, по какому праву его вызвали в это скверное учреждение. "Да вы не волнуйтесь, - сказал Михаил, - у меня нет каких-нибудь особенных прав. Только те, что записаны в законе. Вот вам кодекс, можете ознакомиться". Полковник помолчал и попросил разрешения выйти в туалет. Явился он только назавтра, в гражданской одежонке, и с ходу спросил, не согласится ли товарищ следователь пойти с ним в ресторан. А после отказа стал сбивчиво, с жаром рассказывать о трудностях и тяготах воинской службы, о колоссальном напряжении, чтобы снять которое требуется порою элементарная разрядка в тиши, в уюте, с ласковой и доверчивой женщиной. И в заключение предложил Михаилу совместную поездку в эту тихую обитель. Он испытал, по-видимому, совершенное потрясение, когда узнал, что от него требуется только одно: сказать, были у бензовоза включены габаритные огни или нет? "Не знаю, ничего не видел, не слышал, был пьян, дремал на заднем сиденье". Ушел робкий, притихший. Примерно так же вел себя и второй. Что было делать? Требовался следственный эксперимент - но дело происходило в условиях густого снегопада, а его ведь не закажешь! Носов с начальником следственного отделения Бормотовым мудрили-мудрили и решили дело прекратить, без всяких последствий, ибо потерпевшие, в случае выплаты им компенсации, претензий к шоферам обещали не заявлять.
И - вот он, Рафин звонок…
- С завода, где работает Рудаков, пришла бумага, что они отказываются платить компенсацию, ибо не установлена вина их работника. Я составил тут план мероприятий, которые предстоит выполнить. Во-первых, надо обязательно провести следственный эксперимент…
- Да пойми, тогда шел такой снегопад, какой не каждый год даже бывает…
- А, чепуха! Это было прошлой зимой. Теперь снова зима на носу, верно? Пойдет снег, пойдет…
- Значит, надо так понимать: я должен снова поставить бензовоз на то место, где он стоял - и просиживать возле него все ночи, ждать, когда возникнет подобная погодная ситуация? Давай подойдем реально…
- Подходи, как хочешь, это твои вопросы. Лично мне ясно одно: необходимо установить пределы видимости машины как с выключенными, так и включенными габаритными огнями. В интересах истины.
- Тогда давай так: я дождусь ночи, подвешу тебя сверху за задницу, дам решето со снегом, и ты станешь его трусить, как в кино делают!
- Эк-к! Кхэ-э!.. Чтэ-э?!.. Товарищ Носов! Товар-рищ старший лейтена-ант!..
Дундук! А ведь считался на курсе серятина серятиной, двух слов связать не мог. А как распределяли: кто годен к военной службе - всех в милицию, бракованных же - в прокуратуру! И вот теперь они качают права и смотрят с презрением в эту сторону.
Носов отключил телефон. Так вот начинается день… Склонился над столом, замотал головой. У-у, как трещат мозги… Надо же было вчера так напиться.
2
Вчера хоронили старшину отдела Жорку Гилева. Перед тем Жора завез со склада полушубки для участковых и стал их выдавать в своей каптерке. Участковые устроили там пьянку вместе с ним, и у старшины прорвалась давно болящая желудочная язва; он умер на операционном столе. После похорон все, продрогшие, собрались в детской комнате и стали отогреваться. Продолжали уже в кабинетах, когда кончился рабочий день. Носов с дружком из следственного отделения, лейтенантом Борькой Вайсбурдом, по прозвищу Фудзияма (за страсть к восточной поэзии), завалились к Эмке Сибирцевой, инспектору уголовки по розыску. В некие времена Эмка тоже была на следствии, вернулась беременной с курсов повышения квалификации, родила мальчишку и ушла в розыск, на более тихую, бумажную работу: давать и собирать информацию о скрывшихся преступниках, пропавших без вести людях, неопознанных трупах. Сын, не дожив до четырех лет, умер нынче летом от лихой быстрой болезни. И вот что дернуло Фудзияму, когда они пили втроем водку, - с сочувствием, глядя Эмке в глаза, продекламировать:
О мой ловец стрекоз!
Куда в неведомой стране
Ты нынче забежал?
Эмка заревела в голос, заматерилась и стала выталкивать их из кабинета. Поперлись по домам. А дома - на тебе! - ждала уже Носова развеселая компания, бывшие однокурсники жены, физики-лирики, туристы-альпинисты, барды-гитаристы. Менестрели. Золотая молодежь. Феликс с крутым подбородком, сильная личность и поэт; Родя - его Носов звал про себя Моральое право - из-за привычки к этому выражению. Тихий бледный Витек, участник всех походов. Подтянет любую песню, поддержит любую шутку. И - перл, душа - Галочка Деревянко, Вечная Спутница. Раньше на ней держался весь курс, теперь - эти вот его жалкие остатки. Крепкая, недурная видом деваха, - она ни с кем никогда не крутила любви, организовывала походы, была там поварихой, лазила по горам, пела песни; летом ездила с парнями в стройотряды. Когда учились, Лилька, носовская жена, выпадала как-то из этого круга, - но так получилось, что у нее единственной оказалась теперь отдельная квартира, где можно было собираться. Лилька радовалась: "Ребятки-ребятки!.. Вот ребятки придут, вот ребятки споют, вот ребятки расскажут…" С ними действительно бывало порой интересно, однако для Носова эта компания так и не стала в доску своей. Он пил с ними водку, орал песни, - но ребята казались ему какими-то полунастоящими, их кругозор очертился еще в школе и прочно встал на стопор: физика, спорт, походы, преодоления, хвастливые дурные песни, девочки… Всякую другую жизнь они воспринимали как ненужную. Михаил пытался как-то рассказать им про свою работу - и вовремя остановился, ощутив, что если к его словам и проявляется интерес - то нечистый, сосущий, информационный. Они даже книжек не читали: Носов завел однажды разговор о Бунине, которого очень любил - парни только похмыкали: "Что ты говоришь! Надо будет как-нибудь глянуть на досуге…" Хотя разных сплетен из жизни литературы, искусства они знали гораздо больше, чем Михаил. Галка была поразвитее, пограмотнее их всех, но добиться душевного контакта с нею было чрезвычайно трудно.
Да, так вчера! - выпивка к приходу Носова почти кончилась, ему досталась всего рюмка; Феликс сидел и брякал на гитаре:
Вот это для мужчин -
Рюкзак и ледоруб,
И нет таких причин,
Чтоб не вступать в игру…
У него заболела голова, стало грустно и одиноко. Глупо сидеть как пенек, и спать не уйдешь, как же - гости, Лилька запилит потом.
И Господь сжалился, послал друга: бывшего однокурсника, теперь военного следователя Славку Мухлынина - он позвонил, затоптался в коридоре - большой, продрогший.
- Давай… давай выпьем скорей… - пыхтел он. - Бутылка… бутылка в портфеле… во…
Носов вздохнул, и Славка насторожился.
- Э, погоди! У тебя опять эти, как их… придурки сидят?
- Почему это - придурки? Они, мне кажется, не дурнее нас с тобой.
- А, кончай! Навидался я этих мальчиков, еще в школе… Вот тебе и на! А я думал, мы ее с тобой на пару раздавим.
С видом попавшего в глухую западню человека Славка шагнул в комнату.
- О! Здравия желаем, товарищ старший лейтенант!
- Не старший, а страшный лейтенант, ты забыл?
- Да он еще и с водочкой! Ну, совсем о’кей!
- Садись, садись, Слава, - суетилась Лилька. - Вот, закусочки себе накладывай. Что-то вид у тебя… замерз, что ли?
- Да уж замерз… отпилил сегодня на "уазике" сто пятьдесят верст туда да столько же обратно. З-закоченел, собака…
- Куда это ты так далеко ездил? - спросил Михаил.
- В колонию на Улым. Строгий режим, знаешь? Там солдат зека застрелил.
- Ой ты! За что? - у компании заблестели глаза.
- В побег пошел, рвань… Солдат его заметил, когда тот перебегал от поленницы к поленнице. Окликнул, выстрелил в воздух. И когда он дернул к следующей поленнице - ударил очередью. Так вы представляете, со ста тридцати метров - три пули из пяти в теле! Это же меткость поразительная. Стал допрашивать - ничего не понимает, бормочет: "Она бежаль… моя сытреляль…" Киргиз, что ты скажешь! Такой зоркий оказался, а глаза-то - будто щелочки…
- И… и что же ему теперь будет? - Галочка съежилась.
- Трудно пока сказать… в отпуск, наверно, поедет. Я, во всяком разе, высказал командованию такую мысль. Думаю, что поедет. Заслужил.
- Но… но ведь он же убил человека!
- Не надо так волноваться. Солдат срочной службы, охраняющий объект, считается стоящим на боевом посту и выполняющим боевую задачу. Он поступил по уставу, я не понимаю, о чем тут еще толковать?
Носов подал ему рюмку с водкой:
- Правильно, Славка, не трать на это время, согрейся.
- Нет, я хочу знать! - уперлась Деревянко. Славка лениво оглядел ее.