– Это крупная афера. Нильса хотят раскрутить, это ясно. На огромные деньги.
– Но у него же нет ни копейки за душой!
– Вот это меня и смущает. Я никак не могу найти объяснения всей этой истории. И потому мы не можем принять единственно верное решение.
– Давай вернемся назад, Семеныч, в начало истории. Как давно ты знаком с Нильсом?
Собственно говоря, я начал допрос. И не уверен, что только свидетеля.
– Несколько лет я его знаю.
– У вас были общие дела? Контакты, вроде служебных?
Семеныч немного замялся.
– Ну… как сказать. Штатным осведомителем он не был. Но кое-какую информацию по моей просьбе сливал. Имея в виду его клиентуру. При случае я через него и необходимую для той или иной операции "дезу" запускал.
– А взамен? Что он имел от органов?
– Крышевали его помаленьку. В смысле охраны его бизнеса.
– Вспомни, Семеныч, никаких на этой почве инцидентов не было?
– Ну, однажды, не так давно, я его отмазал. На него наехал один капитан дальнего плавания. Заключил договор на дератизацию, а денег не заплатил. Ну, я его немного за грудки подержал.
– Элемент мести исключаешь?
– Трудно сказать. Этот капитан, вообще-то, у меня под колпаком. И он об этом знает.
– Подумайте, гражданин Рокотов. В ваших интересах.
– Не дави, начальник… После этого инцидента кто-то пустил злой слух, что Нильс не столько выводит, сколько разводит крыс. Так что он прогорел до основания. Ну, я и предложил ему годик поплавать.
– А Понизовский?
– Ну, Серегу я знаю давно. Еще когда курировал наших загранцов. Тех, что плавали по свету.
– Он тебе тоже стучал?
– Не совсем. У него была обязанность контролировать комплектование экипажа.
– Это как?
– Следить, чтобы кто-нибудь где-нибудь не остался. Как-нибудь.
– Понятно. Как он на яхте оказался?
– Моей рукой, в общем и целом.
– Напросился?
– Можно и так сказать. Узнал о моем предстоящем плавании, выложил свой интерес. Он неплохой штурман, хорошо знает условия навигации в этих местах, я согласился.
– Теперь вспомни: кто из них раньше вошел в твою команду – Нильс или Серега?
– Закурить не найдется, гражданин начальник?
– Тамбовский волк тебе начальник. Кури.
– Вспомнил. Сначала Нильс. Потом я подумал о тебе и Яне. Был разговор с Понизовским. Так, так… О вас я ему тогда еще не говорил, я к вам еще не ездил. А вот о Нильсе сказал. Точно!
– Что именно, Семеныч?
– А я помню?
– Нильс и Понизовский до тебя общались?
– Нет. Они не были знакомы. Ну, мельком Сере-га его видел. На борту "Олигарха". Мы как раз с Нильсом капитанский коньяк пили. В капитанской каюте. Заглянул на минутку. Но я его тут же спровадил.
– О чем разговор шел?
– О крысах. Очень интересно он о них рассказывал. Популярно и научно в одном флаконе.
Янка слушала нас, открыв от любопытства рот, переводила глаза с одного на другого. При неподвижной голове. Она сейчас напоминала наши деревенские ходики. В виде мордашки котенка, у которого в такт маятнику глазки туда-сюда.
Наконец, она не выдержала.
– Ауэ, мореходы. Не отвлекайтесь. Семеныч, раскалывайся. По полной программе.
– По полной не могу. – Семеныч мотнул головой. – Но на некоторые вопросы отвечу. Не все могу и не все еще сам знаю.
– Что за остров?
– Международный бордель. С одной стороны. С другой – ловушка… для Нильса. Ну, и для нас за компанию.
Нечто подобное я и предполагал.
– Ни фига, Семеныч! – Янка даже присвистнула. – Чтой-то ты в такую даль в бордель потащился? Тебе ваине в Москве мало?
– Я потом тебе объясню. Это все декорация, – повел рукой Семеныч. – А в "па" у них база. Там и гримерка, и костюмерная, и столовая, и все прочее. Биотуалеты, кстати. Рация…
– Ты ее, естественно, вывел из строя?
– Теряешь квалификацию, Серый. Естественно, не вывел. – Тут он опять прав. До открытой игры еще далеко. – Да, скальпы эти… Парики, конечно. И еще – несколько книг на русском языке.
– Робер Мерль, – сказал я. – Роман "Остров". Из личной библиотеки Маруськиной родни.
– Насчет квалификации беру слова обратно. Такую же книгу, пошмонав негласно спальню великого вождя, обнаружил под подушкой.
– А я еще одну на борту яхты, в гальюне.
– И что ты мне скажешь за эту книгу? – прищурился Семеныч.
– Я таки скажу. Это история экипажа "Баунти", его совместной жизни на острове Питкэрн. Это для них – сценарий. Они все оттуда "списали" – обычаи таитян, мифологию, пляски, питание, даже имена себе присвоили. И словарь Серега оттуда содрал.
– Ага! – поспешила наябедничать Янка. – Вот этот орден, акулий зуб, которым Мату-Ити спьяна Серегу наградил, – он пластмассовый. Я его потрогала.
– Серегу? – возмутился я.
– Зуб! И у девок раковины в ушах – такие на Комсомольском проспекте в переходе продаются.
– Неосторожные они, не бдительные. Не профессионалы. Хотя не все, есть бойцы.
– Я бы сказал, здесь именно профессионалы собрались, разного профиля. Актеры и боевики. Но главные силы не здесь. На подходе. Еще вопросы?
– Хорошо. Все так, Семеныч. Этнографический экзотический бордель для страдающих от пресыщения. Жизненными благами в похотливую эпоху демократии. Но мы тут при чем? Нильс-то им зачем нужен? Серега тут с какого… бока?
– Легок на помине, – проворчала Яна. – Чтоб его Тупапау укусил. Пониже пупка.
Увязая босыми ногами в песке, к нам направлялся Понизовский. Очень даже белый человек: в шортах, в тропическом шлеме. И такой же непреклонный. Со взбитой высоко на лоб правой бровью.
– Яна Казимировна, – весело намекнул он, – а что у нас на обед?
– Золотая макрель в сыром виде под соусом из диких лимонов. Устраивает?
Понизовский сел рядом, вгляделся, щурясь, в океанскую даль, всю в солнечных брызгах.
– Куда же делась яхта, я все думаю.
– Течением унесло, – пожал плечами Семеныч. – Или кто-нибудь из министров двора его величества спер. И прячет в какой-нибудь лагуне.
– Была бы рация, – бесцельно посетовал Понизовский. – Запустили бы SOS.
– Была бы рация, – непримиримо рассудила Янка, – мы бы вообще сюда не попали. Людоеды! Тьфу! Всем спасибо!
Понизовский, сыграв бровью, усмехнулся по-своему.
– Вы, Яна Казимировна, не торопитесь других осуждать.
– Серый! – Янка повернулась ко мне. – Он на что намекает? Скажи: я разве людоедка?
– Ну… – И Янку не хотелось обидеть, и врать не люблю. – Не то чтобы очень… Но при случае…
– Вот! – Понизовский вскочил. – Сегодня как раз такой случай. Готовьтесь, Яна Казимировна.
– Я тебя жрать не буду! Отравлюсь еще!
– Я тут ни при чем. Сегодня вора поймали. А у них обычай – кто на воровстве попался, того все племя съедает.
– Живьем? – ахнула Янка.
Понизовский усмехнулся, на этот раз снисходительно.
– Почему живьем? Прекрасно приготовленного. В гарнире, с приправами. С ритуальными танцами.
– Ну да… Как же без танцев… кого-то жрать…
– Вообще, у них с давних времен поимка вора – тоже повод для праздника. Мяса им всегда не хватало, так что только изредка баловались дикой свининкой. Ну, а уж если вор попадется!..
– Уртам-байрам, – брякнула Яна.
Насчет байрама не знаю, а вот то, что "Баунти" не просто шоколадка, но еще и корабль, Янка наверняка только здесь узнала, к своему изумлению.
– Не знаю, как там на байраме, – отмахнулся Серега, – а на Таити зажаривание, вернее, запекание свиньи – целый ритуал. И я думаю, наш бедный жулик его не избежит.
– А посмотреть можно? – с присущей ей скромностью поинтересовалась Яна.
– Ни в коем случае! – ужаснулся Серега. – Только для посвященных. Но, если интересно, я в двух словах расскажу. Про свинью, потому что технология здесь едина. – И он красочно и аппетитно, со всеми кулинарными изысками описал процесс запекания свиной туши. Или вора. Технология-то едина. И не лишена интереса.
Роют большую яму, обкладывают ее изнутри камнями и разжигают в ней большой костер. (Непосвященные при этом в некотором отдалении танцуют и поют.) Затем выгребают угли, зашивают в брюхо свиньи самый большой и раскаленный камень, укладывают ее на дно ямы. (Непосвященные при этом в том же отдалении поют соответствующий следующий куплет и пляшут очередной танец.) Свиную тушу покрывают листьями банана. На листья укладывают слоями ямс, таро, авокадо, манго. (Танцы и песни.) Затем – снова листья, а поверх них – слой глины.
Теперь самое сложное – ожидание. Скрашиваемое танцами и песнями. Танцуют, поют, принюхиваются. Из всех природных запахов южных островов аромат парной свинины, запекаемой с такими приправами, – самый желанный. И возбуждающий…
– Ауэ! – воскликнула Яна. – Повтори рецепт, Серега. Я запишу. И буду в родных Пеньках баловать своего танэ свежеиспеченными бандюками.
– Я, собственно, разыскал вас, – холодно ответил Понизовский, – чтобы передать приглашение на ужин.
– А его… Ну, этого… это блюдо… – спросил Семеныч, – он еще жив?
– Я тебя понял. И не пытайтесь его отбить. Тем более что уже поздно. Его уже умертвили. И, кстати, ребята, не вздумайте за столом отговариваться никакими табу. В этом случае вы становитесь сообщниками вора. По понятиям.
– И нас ожидает такая же участь? – это я спросил. С издевкой.
– Вас ожидает такая же участь, – без издевки, равнодушно ответил Понизовский. – И я думаю – в любом случае.
Он еще раз, наглец, поклонился и зашагал к хижинам. Мне безумно захотелось схватить его за ногу, свалить и придушить насмерть, уткнув мордой в песок. Но Семеныч приказал мне глазами: "Отставить!"
И я послушался. Хотя мы оба полковники. Правда, разных ведомств. Хотя он, к тому же, еще и капитан. Разбитого корыта…
– Я этого вора есть не буду! – заявила Янка, когда Понизовский скрылся во дворце. – Я вон своего мента никак догрызть не могу.
– Будешь! – уверенно сказал Семеныч. – Еще как! Давненько мы мясного не пробовали. Оттянемся. – И пообещал: – А пить будем из моей фляжки!
И тут он опять прав. Если есть здесь солярка, если есть электричество и биотуалеты, так почему же не быть, например, клофелину? В бардаке-то…
Мы трепетно собирались на каннибальское пиршество. Янка оделась скромно. Обулась в кроссовки – ее нежные европейские ножки успешно прошли акклиматизацию.
В тропиках трудно спрятать на себе оружие. И поэтому Яна взяла с собой свои опорки, бывшие валенки.
– Могут быть вопросы, – поосторожничал Семеныч.
– У меня уже есть ответы. "Мало того, что украли нашу яхту, так вы еще друг у друга крадете. Нет уж, я своим имуществом дорожу!"
– Только не в такой резкой форме, – посоветовал Семеныч.
И я с ним согласился. Не настала еще пора грубить.
Мы были уже готовы, когда за нами зашли молодожены в сопровождении Понизовского. Нильс был великолепен – стар, пьян, влюблен. Маруська… Мне почему-то показалось, что она… Нет, не стара, не пьяна. Но, кажется, тоже влюблена. В ее взорах, которые она бросала на Нильса, очаровательно сплавились чувства любовницы и внучки. И еще мне показалось, что сенатор Понизовский несколько этим встревожен. Уж не ревнует ли?
Он поймал мой взгляд и сразу же постарался отвести подозрение, спросив с недоумением Яну:
– А зачем тебе валенки?
– Чтоб не сперли. – Она взяла валенки под мышки и вышла из хижины. Обернулась: – А на "ты" мы с тобой не пили. Всем спасибо!
ЛЮДОЕДЫ
Каннибальская ночь была великолепна. Над островом сияла ослепительно-белая луна. Остров окружали тихие воды Тихого океана. Чуть слышно звенели москиты. Вовсю трещали цикады и щебетали какие-то неугомонные ночные птахи.
Тем не менее, было так тихо, что слышался плеск акульих игр в малой лагуне.
– А кого будем кушать? – заинтересованно спросила Яна Понизовского.
– Ахунуи, – коротко ответил он.
– Значит, на острове уже юная вдова появилась?
– Ну, она ведь не жена ему. К тому же, он как раз ее и обокрал.
– А что у нее красть-то? – пренебрежительно поинтересовалась Яна. – У нее из всех сокровищ одна невинность была, да и той ее лишили. Два раза.
– У нее часы были, правда, без батарейки. Какой-то матрос на жемчуг сменял.
– Так я и поверила, – хмыкнула Яна. – На жемчуг…
…Про это пиршество я вспоминаю без особой охоты. И вовсе не потому, что оно нас напугало, а потому, что нас пытались им напугать. Оказать, как говорится, психологическое давление.
Мне кажется, они нас недооценивают. Не знают, с кем связались. Что ж, очень скоро пожалеют об этом: и о том, что не знали, и о том, что связались…
Вообще-то, эти события издалека все больше кажутся детскими играми. Жестокими, но все же детскими. Заданная условность и неожиданная, но закономерная жестокость.
Луна все еще была полная, света было достаточно, тем более что океан мерцал неверным светом своих глубин, выходящим на поверхность. И костер был обильный. Но аборигенам этого было мало. На всех ближайших деревьях они развесили светильники, которые придавали декорации вид какого-то убогого карнавала.
Когда мы шли к пиршественному столу, Семеныч нашептывал Яне:
– Ничего не бояться, ничему не удивляться, ни с чем не спорить. Все это – туфта голимая.
– А жаркое?
– В первую очередь.
– Агентура сообщила?
– Она самая.
– Познакомишь?
– В Москве. – Это обещание Семеныч высказал твердо и уверенно.
Даже мне спокойнее стало.
По случаю такого радостного события – мясной день! – под баньяном даже соорудили стол на козлах. Он был вполне прилично сервирован пластиковой посудой. И здесь вперемешку тоже стояли светильники, насыщая аромат джунглей керосиновой гарью.
Нам отвели почетные места по правую и левую руку от вождя. Двенадцать его супруг выстроились у него за спиной. Одной он передал свой жезл, другая перебросила через руку снятый по случаю духоты китель. Мату-Ити сел за стол голым по пояс. Только на жирной шее висел на цепочке маленький барометр.
– Тикает? – интимно спросила его Яна, ткнув пальцем в прибор.
Мату-Ити покачал головой отрицательно и покивал утвердительно. Понимай как хочешь: то тикает, то не тикает. Тикает, но не всегда.
Мы уселись за стол. Янка поставила валенки под ноги. В кустах ожили невидимые музыканты. Жалобная мелодия задрожала над ночным островом – невидимые миру слезы. Она была приятна, но довольно однообразна. Так и хотелось сказать: "Мать, хватит тебе ныть, давай по рюмке тяпнем!"
На столе были обычные блюда: рыба и фрукты. Ну и напиток тот же самый. Мы слегка закусили. Выпили из Семенычевой фляжки добрую долю аперитивчика. Понизовского за столом не было. Я видел, как Семеныч шарил глазами по округе и недовольно покачивал головой. Он не любил сюрпризы.
Музыка в кустах звучала все медленнее и тише. Замерла. И грянули дробно барабаны. Как в цирке перед смертельным номером. Без лонжи и сетки.
Вообще, надо отметить объективно, режиссура была безупречна. Барабанная дробь так же резко, как и возникла, оборвалась. И послышались мерные гулкие удары. Вроде как часы в старинном замке с привидениями. Сейчас отзвучит и заглохнет двенадцатый удар, пробежит вдоль мрачных замшелых стен и затихнет вдали зловещее эхо… И явится ужасный призрак. Как чья-то неумирающая совесть.
И он явился. Со стороны "па" показалась медленная процессия. Возглавлял ее Понизовский, облаченный в какую-то длинную хламиду из черных лохмотьев. В руках, перед собой, он держал блюдо, накрытое алой тряпкой. За ним двумя рядами тянулись мужчины в таких же тряпках до земли и тоже с какими-то блюдами в руках.
– Свининкой запахло, жареной, – прошептал Семеныч специально для Яны.
То бишь жареным запахло.
Барабаны вновь ожили. Они мерно отбивали каждый шаг этой мрачной процессии. Что-то в ней было от монашеского Средневековья. Явная режиссерская недоработка – смешение жанров, в общем-то.
По мере приближения к столу шеренги сопровождающих еще решительнее разделились. Понизовский встал за спиной Мату-Ити, склонив голову.
– Лакей, блин, – прошептала Яна. – Ити оре!
То бишь крысенок.
Эскорт продолжил медленное шествие вдоль обеих сторон стола. Парни в хламидах останавливались поочередно за спиной каждого пирующего.
Барабаны, ударив немыслимую дробь, разом смолкли. Поднялся на нетвердые ноги вождь Мату-Ити. Начал застольное слово. Понизовского рядом с нами не было, но смысл сказанного мы уловили. Вождь выразил удовольствие тем, что вор был пойман и сознался в своей вине. А наказание ему – есть урок каждому. Дабы в зародыше гасился грех стяжательства. Словом, кушайте вора и помните, что и каждый из вас, согрешив подобно наказанному, может оказаться не за столом, а на столе.
Опять зарычали барабаны, и Понизовский с поклоном подал блюдо вождю. Сорвал с него покрывало. Одна из жен – любимая – накинула это покрывало на плечи Мату-Ити.
На блюде лежала отрезанная голова с застывшей улыбкой на каменных устах.
– Ну, блин! – сквозь зубы выронила Яна. – Отморозки.
– Это муляж, – шепнул ей Семеныч. – Как и все здесь.
Мату-Ити повернул голову лицом к себе и сказал ей несколько назидательных фраз. Наверное, вроде того: видишь, как нехорошо воровать. Луна светит, море блестит, столы накрыты, девушки готовы увлечься под пальмы, а вот ты лежишь в таком усеченном виде, и тебе это все недоступно.
Убедительно сказано.
Блюдо с головой садистски установили на стол, рядом со светильником, мол, гляди и кайся. А перед пирующими задние мужики поставили тарелки с зажаренным в яме мясом. Не знаю, как на вкус, а запах исходил весьма аппетитный.
Мату-Ити, садясь, проворчал что-то еще, и Понизовский перевел для нас:
– Кто не вкушает мясо вора, тот сам есть вор или сообщник.
Мы не были ни ворами, ни их сообщниками, что тут же доказали действием. Пиршество началось. Весело и непринужденно. Время от времени в разных концах стола раздавались омерзительные вскрики:
– Ой! А мне ноготь попался!
– Ай! А мне – коренной зуб.
Хорошо еще, что у этого бедного Ахунуи мозолей на ногах не было.
Все эти детали Понизовский старательно переводил. Семеныч посмеивался, я злился, а Янка нахально подыгрывала:
– А свои зубы там кто-нибудь об его член не поломал?
Почувствовав, что от перевода этой фразы Понизовский пытается уклониться или дать ей вольный перевод, Янка пригрозила:
– Ты, толмач, истину не искажай. Это не лучше воровства.
Понизовский намек понял. Янкина реплика в его переводе была встречена здоровым одобрительным хохотом. Сидящий напротив обормот Тими даже привстал, потянулся, чтобы похлопать Яну по щеке. Но она осадила его таким ледяным взглядом, что он предпочел похлопать свою соседку. По бедру.