Можно, но ведь не выбросил. И Марья Ивановна после смерти мужа тоже не отнесла их в помойное ведро. Свернутые вчетверо, глянцевые бумаги, обмахрились слегка на сгибах, но все равно остались красивыми и загадочными, как дореволюционные фотографии. Пусть полежат… в память об Улдисе.
28
Деревня окрестила Веронику "блаженной". Она сама ходила за парным молоком к Анне Васильевне, тут же пробовала пузырчатую пенку, закатывала глаза и говорила:
- Ах, чудо какое! Нет на свете ничего вкуснее!
Еще Вероника играла с гусями, когда те, вытянув шеи и яростно шипя, пытались ущипнуть ее за худую лодыжку, о чем-то беседовала с коровой, гладила ей бок, приговаривая: "Замшевая моя…" У Зорьки был такой вид, словно ей сообщили наконец какую-то главную тайну.
- Маша! Милая Маша, я чувствую себя молодой язычницей, - восклицала она за обедом. - Сегодня вечером мы пойдем на угор встречать восход луны.
Молодого восторга Веронике хватило ровно на два дня. Говорят, душа не стареет, и это истинная правда. В мыслях ты и в восемьдесят лет все объемлешь. Так, кажется, вышел бы спозаранку и пошел, и пошел… Но вместилище души - тело, тебя от безумства-то и уводит, потому что радикулит и артрит, а еще глаза слабые и печень ни к черту. Поэтому ни на какой угор они не пошли, вечернюю прогулку совершили между грядок, собирая укроп и огурцы к ужину, а вечер, как все приличные люди, провели перед телевизором.
Иностранные сериалы уже давно не смотрели - обрыдло. Мексиканско-бразильские утомляли однообразием - все вертится вокруг незаконных, украденных, потерянных, или в коме забытых детей - сколько можно? А в американских всегда кого-то беспощадно били. И еще надлежало любить главного героя - сильного, гордого и… как бы это по деликатней: не скажешь, что совсем дебил, но вообще-то все равно одноклеточный. Обычно его не били. Он сам всех бил.
В наших сериалах тоже били, и если отрепетированное до винтика американские тумаки как-то смахивали на балет, то русское битье было откровенно лютым, настоящим и страшным. Русские сериалы высыпали в телевизор разом, как картошку в суп. Они шли по всем каналам одновременно, рассказывали примерно об одном и том же, и везде играли одни и те же актеры.
Вероника жаловалась:
- Я помню в юности с работы прихожу и еще в коридоре Желткова спрашиваю: "Даль жив, Васильев жив?" и каждый понимает, что речь идет о "Варианте Омега". А сейчас как?
Сейчас было трудно. Сядешь в условный час перед телевизором, нажмешь кнопку и недоумеваешь: она же только что беременная была! Что же она в койку к чужому мужику лезет? Всмотришься, а она уже без пуза. Вчера еще было два месяца до родов, и уже родила. Так быстро в сериалах дела не делаются. И потом, куда она ребенка дела?
Вот и сейчас шел тот же разговор:
- Мань, да это другой сериал!
- Как же другой? Смотри - Абдулов. Он главный бандит. Но положительный. И главный отрицательный герой тот же. Он с помощью интриг, подлости и убийства отнимает у детей банкира деньги.
- Да этот главный отрицательный в четырех сериалах одну и ту же роль играет. И везде он негодяй, и везде отнимает деньги. Переключай на другой канал.
Вероника оказалась права. Вышли с трудом на нужный сериал, но Марья Ивановна все не могла успокоиться.
- Я знаешь, Вер, кого я не понимаю? Актеров. Положим, режиссеры не могут отследить, что все вокруг снимают один и тот же фильм, но актер то должен соображать?
- Как говорит мой Желтков, они люди искусства, они любят только деньги.
На всякий случай сверились с телепрограммой - все правильно. Хорошо…незатейливым ручейком тек привычный сюжет, Марья Ивановна вязала, Вероника раскладывала пасьянс. И актриса та же самая играет роковушку. Страшненькая… дочка известного кинодеятеля - вылитый отец, прикрой ей волосы - ну, просто одно лицо! Удивительно, что на женщину-вамп никого покрасивее не нашлось. А негодяй все-тот же…
- Я где-то читала, - сказала Вероника, что в войну из Свердловска, туда киностудия была эвакуирована, слали в Москву телеграммы: "Вышлите актера лицом Масохи".
- Какой - масохи?
- Ни какой, а какого? Был такой актер - Масоха, он вредителей играл. Как - не помнишь? В "Большой жизни" с Алейниковым….Так и наш негодяй. Бедный, несчастный… ведь хороший актер, а стал "лицом Масохи".
Так бы и дожурчал этот вечер до конца, если бы Марья Ивановна вдруг не сказала с испугом:
- Слушай, ты Ворсика вечером кормила?
- Нет.
- Где же он?
- Гуляет. Придет.
- К ужину он никогда не опаздывает. Ты форточку не закрывала?
Марья Ивановна подошла к окну. И форточка была открыта, и приставленная к подоконнику доска на месте. По этой доске Ворсик и забирался на окно. Она не поленилась, прошла на кухню и посмотрела блюдце, в которое сама положила мюсли с изюмом и орехами и молока плеснула. Пусть полакомиться кот, он это любил. Элитная еда стояла нетронутой.
- Ой, беда моя! - не выдержала Марья Ивановна. - Похоже, опять надо на свинарню тащиться. Наверняка он там.
- Как ушел, так и придет.
- Ага, придет, и ко мне под бок ляжет. В тот раз я его еле отмыла. После свинарника он не кот, а кусок дерьма…. Свинячьего. Это такое амбре, я тебе скажу!
- Как же ты раньше с котом управлялась?
- А раньше он на свиноферму не ходил. Я когда в Москву по твоему вызову уехала, Ворсика оставила у Раисы. Есть тут у нас одна, жена скульптора. Она женщина не плохая, но к кошкам совершенно равнодушна, за Ворсиком не следила. Он и повадился крутить романы с деревенскими красотками.
- Да сейчас август, какие романы?
- Ой, здесь все к романам всегда готовы. Ты посиди тут, а я быстренько на свиноферму сбегаю. Надо отучить его от этого безобразия.
- Темно же совсем!
- Я фонарик возьму. И резиновые сапоги надену. Там крыша течет, грязь немыслимая.
- Я с тобой пойду. - сказала Вероника, - Прогуляюсь заодно. Надоело мне смотреть, как все эти масохи ради золота готовы друг у друга печень выесть. Мне тоже нужно сапоги?
- Да нет. Ты около двери постоишь.
Подруги неторопливо прошли по деревне. Свинарник, о котором ранее было говорено, находился метрах в трехстах от последнего дома. Это была отчужденная, страшная земля. Вонища начиналась сразу за околицей. Вероятно, именно запах защищал ферму от полного уничтожения. Все, что можно было снять и унести с наружной части, уже унесли, а забираться внутрь здания, чтобы пилить на вынос осклизлые, деревянные балки, пока не решались. Видно не было еще крайне нужды, чтобы тащить в хозяйство эти пахучие деревяшки.
Темнота стояла полная. Казалось, что в это отхожее место даже луна не светит. Однако справедливость ради скажем, что луна просто зашла за тучу, а густая тень образовывалась огромным старым тополем, который, не гнушаясь запахом, рос у входа.
- Жди меня здесь, - уверенно сказала Марья Ивановна, шагнув в темный проем, но тут же замерла на месте. - Вер, послушай, по-моему кто-то мяучит?
- Не просто мяучит, а вопит. Здесь твой Ворсик.
- Кыс, кыс, кыс, - закричала Марья Ивановна, углубляясь в темноту.
Луч фонарика бродил по грязным бетонным стенам, натыкался на заляпанный навозом сломанные перегородки. Она шла осторожно, пол был скользким. Удивительно, но здесь даже в жару не просыхало. Все знают, что плохой запах усугубляет чувство страха, но у Марьи Ивановны он усугублял только злость. "Вредное животное, думала она про кота, - нашел место, где развлекаться! Вернемся домой - выпорю!"
Она шла по звуку и в конце концов добрела до дальнего конца свинарника. Мяуканье шло сверху. Свет фонаря взметнулся, и глазам ее предстало страшное зрелище. В сумке, которая раньше называлась авоськой и представляла из себя сеть, приспособленную для ношения клади, у самого потолка висело сокровище ее, любимый Ворсик. Сетка была подвешена на косо торчащую балку. Ячейки сетки были крупными, поэтому лапы Ворсика выпрастались наружу, кот был похож на белку-летягу, которая вдруг задержалась в полете. При виде хозяйки Ворсик начал отчаянно дергаться. Авоська принялась раскачиваться, но что-то не давало ей соскользнуть с угрожающе наклоненной балки.
Марья Ивановна в ужасе огляделась. Как же ей достать кота. Мысль, что можно кого-то позвать на помощь, ей просто не пришла в голову. Луч фонаря заметался беспомощно, но вдруг наткнулся на странное сооружение. Кто-то не поленился притащить в свинарник высокие козлы, которыми пользуются маляры. А может быть, козлы давно стояли здесь и использовались всем деревенским сообществом, чтоб сподручнее разрушать ферму. К козлам была прислонена доска, а сверху их лежал длинный фанерный щит, упирающийся одним концом в стену. Очевидно, негодяй, который обрек на муку ее кота, лез к балке именно по этому сооружению.
У Марьи Ивановны хватило ума попробовать доску на крепость. Она была широкой, чья-то разумная рука набила на нее планки, чтоб нога не скользила. Она поползла по доске на четвереньках, на козлах благополучно встала на две конечности. Теперь только встать одной ногой на щит и можно будет дотянуться до авоськи. Щит выглядел надежным, видимо в стене был выем или пара крюков, которые удерживали его в состоянии устойчивости.
Дальше все произошло одномоментно. Ворсику каким-то чудом удалось прорвать сеть, и он вывалился из нее, как баскетбольный мяч. А Марья Ивановна, так и не вступив на щит, потеряла равновесие и с грохотом упала на бетонный пол. И что самое удивительно, косая балка, на которой висела авоська, тоже вылезла из своего гнезда и рухнула рядом с поверженной пенсионеркой.
Очевидно, она закричала, потому что, как только очнулась, увидела склоненную над собой Веронику. Фонарь валялся рядом, удивительно, но он не разбился. Луч стелился по земле и освещал Ворсика, который сидел рядом с хозяйкой и яростно себя вылизывал.
- Машка, дура старая, куда тебя понесло? - жалобно причитала Вероника. - Очнись, где болит?
- Нога, - сказала Марья Ивановна. - Больно ужасно!
- При чем здесь нога? Ты же сознание потеряла.
- Как потеряла, так и нашла, - она ощупала голову. - Ой, шишка. Видно, я затылком стукнулась. Я совсем разбита. Где Ворсик?
- Здесь твое сокровище.
- Убийцы, вандалы, садисты…
- Встать можешь?
- Попробую…
Держась за Веронику, Марья Ивановна попыталась встать, но тут же осела на грязный, бетонный пол.
- Не могу стоять. Иди к людям, позови кого-нибудь.
- Нет уж, я тебя в этом отстойнике не брошу. Здесь же задохнуться можно. Дай я тебя хоть до травки доволоку.
Удивительно, но Веронике удалось вытащить беспомощное тело за пределы свинарника, только до травки она не дотянула. Прислонила подругу к тополиному стволу и перевела дух.
- Куда идти-то?
- В первом доме Петька-Бомбист живет. Его и зови. Он не откажет. Ты только не спрашивай прямо, где, мол, Бомбист? А то с тебя станется. Его Петр Петрович зовут.
А дальше Петя-Бомбист нес Марью Ивановну на руках. Она была дамой плотного телосложения, поэтому он не единыжды укладывал ее на землю, чтоб отдышаться. Но доволок таки до дому.
- Только на диван не клади, я вся в навозе. У порога меня оставь! - стенала Марья Ивановна, но Петр Петрович не послушался, донес, куда приказала Вероника. Его тут же снабдили бутылкой водки, пивом и всяческой снедью на закуску. Бомбист удалился в самом праздничном настроении - надо же, какая удача подвалила! Так бы каждый день ломанных старух таскать!
- Вначале надо сорвать с тебя эти зловонные тряпки, - сказала Вероника, как только Бомбист ушел..
- Вначале Ворсика вымой.
Но кот, на удивление, оказался чистым. Попахивал, конечно, но была ясно - на этот раз ему не удалось совершить любимый экскурс по злачным ландшафтам свинарника. Похоже, несчастного полонили на чистой территории, а уже потом подвесили на муку.
- Бедный Ворсик! Вандалы, убийцы! Это же такая травма для психики, - опять принялась возмущаться Марья Ивановна, но Вероника прервала ее жестким вопросом.
- У вас тут скорая помощь есть?
- А зачем ему скорая помощь? Он же цел.
- Не Ворсику, а тебе, горе мое.
- Какая там скорая… Флора надо попросить, он довезет до больницы.
На утро Флор повез дам в Кашино. Марью Ивановну осмотрели, ощупали, просветили рентгеном. Диагноз был суровым - перелом щиколотки. Тут же был наложен гипс. Больная рвалась домой, но ее и слушать не стали.
- Хоть неделю, но полежать у нас необходимо. У вас на голове ушиб, возможно, сотрясение мозга. И на теле множественные травмы.
- Синяки что-ли?
Врач не стала уточнять, только еще решительней поджала губы:
- Вам необходим покой и наблюдение.
Марья Ивановна поняла, что спорить бесполезно. Будь она обычной пациенткой, ей бы наверняка прописали домашний режим. Но она была теткой уважаемого человека, больница ждала от этого уважаемого денежной помощи, а здесь предоставлялась реальная возможность перекинуть мостик… Словом, лежите, дама, и не рыпайтесь!
- Верочка, милая, только не уезжай в Москву, - взмолилась Марья Ивановна на прощанье. - Побудь с Ворсиком. Через три дня я точно буду дома.
- Машенька, я волнуйся. Я тебя не оставлю. Вот разберусь в этом деле, тогда и уеду.
- В каком деле? Не понимаю я ничего.
- А тебе и не надо понимать.
На этом они и расстались.
29
Машина ломается всегда не ко времени, но чтоб сейчас, в разгар работы, когда капризная удача сама стала играть в поддавки! В просторечии это называется "стуканул движок". Зыкин шибанул ногой по лысой шине и с грохотом захлопнул дверцу. УАЗик выглядел сейчас особенно старым, битым и пыльным. Поломанный двигатель казался предателем.
- Ишь, хвост поджал! - опер погрозил машине, а потом перевел суровый взор на мастера: - Когда почините?
Тот сочувствующе хохотнул. Уже был произведен предварительный осмотр, результаты были неутешительны. Очень не хотелось возиться с этой рухлядью. Кроме того, всяк знает, что с милиции деньгами не разживешься. Но с опером выгоднее дружить, чем враждовать, поэтому мастер ритуально просклоняв: "запчастей нет… запчасти с других машин снимаем… а ваша, извиняюсь, машина - сама готовая запчасть", пообещал дня через три (если клапана не загнулись), а вероятнее - через четыре, вдохнуть в уазик жизнь.
Перебился бы Зыкин без машины, такое не раз бывало, но вечером позвонили из Верхнего Стана с настоятельной просьбой прибыть туда и как можно быстрее. Звонила родственница Марьи Ивановны Шелиховой, а может подруга, не в этом суть. А суть в том, что эта самая Вероника якобы имела на руках неоспоримые улики. И в чем, вы думаете, она уличала белый свет? В том, что гражданка Шелихова попала в больницу неспроста, и что все это было подстроено.
- Что - подстроено? - негодовал по телефону Зыкин. - Понятное дело - подстроено. Небось, ее кот немерено цыплят передушил. Вот тебе и вся подстройка!
- Кот здесь совершенно не при чем, - сказала настырная подруга. - Нам необходимо встретиться. Завтра я вас жду.
Это хорошо, что она ждет. Зыкин и сам решил наведаться в Верхний Стан, только горячки пороть не хотел. Вот починят машину, тогда другое дело. А тут вдруг подумал - а почему бы ему не дойти до Стана пешком? Мы уже рассказывали о своеобразном расположении деревни - на машине от Кашино до Стана - тридцать километров, ногами через лес - восемь. Диктовал расстояние мост. Река здесь делала петлю. А пешком по лесным дорогам идти - самое милое дело. Через реку можно и вплавь перебраться.
- Куда ты пойдешь по жаре? - воспротивилась жена. - Возьми мой велосипед. Он старый, но надежный. Шины только подкачать.
- Дорогу объясни подробно. Как бы я в лесу с этим велосипедом не заплутался. А то придется эту железку на себе тащить.
Жена с удовольствием принялась объяснять своему неместному мужу предстоящий маршрут. Сразу от новой бензоколонки - налево по шоссе, дойдешь до барака, ну, где раньше валенки валяли, а теперь - придорожное кафе "Лебедь"…. Так вот от него сразу полем и в лес. Там дорога торная, раньше та дорога широкая была, потому что по ней лес возили, а сейчас заросла. Дойдешь до лесничихи, а там - спросишь.
- Какой еще лесничихи?
- Бабки нашей медсестры Сони. Лесничиху зовут бабка Павла. Соня живет у нее летом и каждый день на работу ездит на велосипеде. Но дом лесничихи стоит не у самой дороги. Немного вглубь леса надо пройти. Направо. Найдешь!
- Сколько до этой лесничихи?
- От "Лебедя", наверное, километра три - не больше. Но вообще, зря ты это, Валер, затеял. Останови любой самосвал на шоссе, он тебя до Стана за спасибо довезет, а назад домой художники подбросят.
Но Зыкин не отступился от первоначальной затеи. И чем больше он ее обдумывал, тем больше она ему нравилась. Ему даже казалось, что все словно нарочно кем-то подстроено в интересах дела, чтоб он прошел пешком тот самый путь, который сделал неведомый злоумышленник, переправившись ночью через Угру. Конечно, он из Стана лыжи в Кашино навострил, куда же еще? Если б он в Чапаевку пошел или, скажем, в Малинки, то зачем ему на тот берег переправляться глубокой ночью? Можно предположить, что он реку переплыл и помчался лесом неведомо куда, только бы подальше от места преступления убежать. Но это мало вероятно..
Зыкин поднялся на чердак, достал велосипед, повертел его так и эдак и решил идти пешком. Велосипед доверия не вызывал, старый, больной-несмазанный и, похоже, восьмерит.
До "Лебедя" его ребята из шино-монтажа подкинули, широкое поле он миновал бегом, а по заросшей лесной дороге уже пошел неторопливым шагом. Вокруг - красота и великолепие. Птицы поют, насекомые жужжат, издали выводок подосиновиков видел. До бывшего лесничества дошел в два счета, ноги сами несли дальше, но торная дорога вдруг оборвалась, превратившись в веер тропинок. Слева стеной стояли вековые сосны, справа - развернулась неширокая просека - по ней он и пошел.
Дом лесничихи - пятистенка с худой крышей, прогоревшей трубой, но с крепкими кирпичным фундаментом и резными наличниками, стоял под старыми дородными вязами. На незатененном клочке земли раскинулся маленький огородик. На просеке среди невыкорчеванных пней бродила коза с колокольчиком на шее. На двери в дом висел увесистый замок.
Зыкин вдруг обозлился на себя и на весь мир. Ему уже казалось, что затея, казавшейся разумной, обернулась пустой тратой времени. Оперативник фигов! Зачем его сюда занесло? Где искать старую Павлу, которая указала бы дорогу?
Вдруг неприметная, облезлая дверца курятника отворилась, и появилась согбенная старуха в ситцевом платке и цветном, испачканном сажей переднике. Чистая баба-Яга! Она пощелкала вставными челюстями, потом спросила без видимого интереса:
- Ты кто будешь-то?
- Здрасте, баба Павлина. Я дорогу в Верхний Стан хотел спросить. Чтоб покороче.
- Что? Громче говори-то! Откуда знаешь, как меня зовут? Ты чей сын-то?
- Я не сын. Я муж, - Зыкин назвал фамилию жены.
- А… знаю. Она с моей Сонькой работает. И матушку ее знаю. Пойдем…
Она подошла к двери, достала спрятанный за притолокой ключ.
- Я за малиной ходила. Мы двери отродясь не запирали, а сейчас балуют люди. Заходи…
- Что же буду заходить? Мне только дорогу узнать.
- Ко мне даже грибники заходят. Молочка попьешь.