Но в этот временной промежуток тоже не обошлось без происшествий. Меня стал донимать – практически преследовать – странный (чтобы не сказать больше) нищий. Это был одетый в невообразимое рубище мужик, как мне показалось, весьма преклонных лет – настолько мерзкий и страшный с виду, что он даже начал сниться мне по ночам.
Куда бы я ни шел, этот старец постоянно попадался мне на пути. Согнувшись в три погибели и протянув грязную ладонь, нищий глядел на меня глазами у которых, как мне показалось, совсем не было зрачков.
И главное – он просил подаяние, не издавая даже мычания, как это делают некоторые псевдопопрошайки, изображая из себя совсем ущербных. Хоть бы слово сказал, сволочь!
Сначала я давал ему мелочь, которая всегда болталась у меня в карманах; я любил шелест купюр и звон монет – эти звуки для настоящего нумизмата как допинг. Но когда он начал встречать мне раз по пять на дню, притом в самых неожиданных местах, я взбунтовался.
Какого хрена! Я что, дойная корова ему, записной меценат или копилка без дна? Делая вид, что не замечаю протянутой руки, я быстрым шагом уходил прочь… чтобы снова встретить его в другом месте. Создавалось впечатление, что он ездит за мной по городу на такси.
Вот зараза! Я же не телефон, отключиться на некоторое время и лечь на дно мне как-то не в жилу. Тем более, что как раз в этот момент я вел переговоры о покупке нескольких ценных экземпляров для своей коллекции. А такие бизнесовые проблемы нужно решать тет-а-тет.
Тогда я выкинул следующий фортель – при очередной встрече достал из кошелька пятисотенную купюру, положил ее на грязную ладонь нищего и сказал: "Еще раз протянешь ко мне руку, урод, протянешь ноги. Забью, как мамонта. Чтобы я тебя, образина, на своем пути больше не видел!"
После столь проникновенного и горячего выступления этого вонючего и грязного сукиного сына я не встречал. Похоже, слух у него все-таки был. А может, и речь.
Затем случилась наглая и страшная смерть соседа. Она потрясла меня до глубины души. То, что я увидел в квартире Хамовича, не шло ни в какое сравнение с фильмами-"ужастиками", которыми пичкают и оболванивают наш наивный народ большие американские демократы и человеколюбцы, в качестве демонстрации своей мессианской миссии сбросившие на Японию две атомные бомбы.
Ко всему этому можно приплюсовать странное видение, которое продефилировало передо мной в челне, когда я гужевал с Клипером в "Ё-мое". Хмырь в длинном плаще произвел на меня неизгладимое впечатление. От него явно исходила угроза.
Так бывает, когда в террариуме смотришь на разъяренную ядовитую змею. Ты знаешь, что между вами стоит толстое стекло и что она никак не может его пробить, чтобы добраться до тебя, но все равно на сердце холодок, а нервы натянуты как струны.
И наконец исчезновение Бетти. После ухода ее матери я вдруг понял, что она права – с моей подружкой случилось какое-то несчастью. Я просто уверовал в это, уж непонятно с каких соображение.
Интуиция. Предчувствие. Или как там все это называется. Меня даже дрожь пробила.
Нет, все это точно не к добру. На меня словно надвигалась монолитная стена, готовая в любой момент упасть. Упасть и раздавить, как лягушку.
Прищурив глаза, я даже увидел каменные глыбы, с которых она была сложена. Стена была как живая – меняла очертания, бугрилась, росла, словно ее снизу что-то подпитывало.
Черт побери! Что все это значит!?
Глава 6
После ухода матери моей подружки я сидел и размышлял минут десять. Конечно, мыслитель из меня хреновый, но ситуация требовала хоть какого-то анализа.
Но в голову, как назло, не пришла ни одна толковая мысль. Верно говорят, что мозги нужно тренировать. Но по окончании института (я поступил туда только из-за уважения к своим родителям и под их сильным нажимом) мое серое вещество большей частью отдыхало.
Так что я лишь тупо перебирал всякие мыслимые и немыслимые варианты, связанные с исчезновением Бет, у которых напрочь отсутствовала логика. В своем смятении я напоминал детектив, написанный какой-нибудь современной писательницей – ни четкой сюжетной линии, ни интересных коллизий, лишь не связанные ничем отдельные эпизоды и сплошной базар-вокзал, пустая бессмысленная болтовня.
Вот такое творилось в моей башке.
Наконец, не выдержав напрасного бурления бестолковых мыслей, я принял, пожалуй, единственное толковое в данной ситуации решение, о котором уже думал ранее. Я сел за телефон и начал обзванивать своих приятелей.
Лучше бы я сделал это не сейчас, а ближе к вечеру. Несмотря на дневное время, народ еще дрых в своих кроватках. Все, кому я звонил, были ночными птицами, и обычно спать ложились не раньше пяти утра. Ну просто какие-то вурдалаки.
Большинство из моих корешей убивали время в ночных барах и казино, ну, а некоторые, особо патриархальные личности, гужевали в домашних условиях с привлечением особ противоположного пола, не страдающих повышенной целомудренностью.
В общем, куда бы я ни звонил, почти все посылали меня на три буквы. По-моему, они даже не понимали, кто с ними разговаривает. Сукины дети…
И только последний звонок дал мне маленькую надежду. Так всегда бывает, если ищешь что-то очень важное – нужный тебе результат находится в конце цепочки, и чаще всего ты натыкаешься на него совершенно случайно.
– Ник, это ты? – раздался на другом конце провода сонный голос моего закадычного дружка и тоже нумизмата Лехи Давайте-Жить-Дружно.
Давайте-Жить-Дружно – это его кликуха. Дело в том, что Леха с детства представлялся всем Леопольдом. Ну не нравилось ему имя Леонид, и все тут. Хотелось чего-то нестандартного, возвышенного. А имя Леха – это сплошная проза. Он долго не мог простить родителям, что они так его назвали.
Поначалу все было нормально. Леха подрос, и почти все знакомые начали величать его Леопольдом. Леха просто млел, когда слышал это козырное имя. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Проблемы начались, когда вышел мультфильм про кота Леопольда.
Леху тут же переименовали, использовав знаменитую фразу мультяшного тезки, которую он сказал двум нехорошим мышам: "Ребята, давайте жить дружно". Леха и впрямь в любом споре всегда занимал примиренческую позицию. Он был очень добрым и отзывчивым человеком.
Прозвище прилипло, словно банный лист. С одной лишь разницей: лист можно было смыть, а кликуху – практически никогда. Спустя какое-то время бедный Леха уже слышать не мог имени Леопольд, а на того, кто в дружеской беседе забывался и произносил фразу "Давайте жить дружно", он кидался едва не с кулаками.
А еще Леха был потрясающим ловеласом, несмотря на то, что до писаного красавца он явно не дотягивал. Леха мог снять любую девушку. Иногда он проделывал такие вещи на спор.
Мы садились в троллейбус, я выбирал на мой взгляд совершенно неприступную кралю, и Леха шел в атаку. Его "боевые действия" обычно длились недолго. Через две-три остановки он возвращался ко мне и говорил: "Все, старик, ты проиграл. Но сильно не переживай. Она придет ко мне сегодня вечером и приведет свою подружку. Для тебя".
И еще не было случая, чтобы золотая рыбка сорвалась с его крючка. Я только диву давался и завидовал. Похоже, Леха обладал какой-то магнетической энергией; или специфическим запахом, на который юные прелестницы бросались, как кошки на открытый пузырек с валерьянкой.
Нужно сказать, что позвонил я Лехе от полной безнадеги – машинально. Он был последним в моем списке, и я знал, что, по идее, Леха в данный момент должен быть в Москве. Там у него образовались какие-то дела.
– Не узнаешь? – обрадовано ответил я вопросом на вопрос.
– Как не узнать? Какой еще идиот, кроме тебя, может поднять меня с постели в такую рань.
– Ничего себе рань… Уже давно за двенадцать перевалило. Ты опять всю ночь бухал?
– Не опять, а снова. У меня гости.
– А когда их у тебя нет?
– Короче, Склифосовский, тебе чего надо? Я еле голову оторвал… от подушки. Глаза… сами… закрываются…
По голосу я понял, что сейчас Леха уснет прямо с телефонной трубкой в руках.
– Проснись! – рявкнул я во всю мощь своих легких. – У меня вопрос есть.
– Спрашивай быстрее… извини… момент… – В трубке что-то забормотало, как будто вода в сливном бачке.
– Бет у тебя!? – снова заорал я в трубку, опасаясь, что наш разговор может прерваться в любой момент.
– Не лезь… – бубнил Леха кому-то. – Говорю тебе – дай отдохнуть! Я же не трактор… Это ему все по барабану, он железный и может пахать сутками. Спи малютка, спи… Потом, попозжа… – Раздался звук поцелуя.
– Алло, Леха!
Не кричи, я не глухой. Приходи, найду я тебе Бет. Здесь она. Только прихвати с собой беленькой и шампусика. Да побольше. Шамовка у меня есть…
И телефон отрубился.
Бетти объявилась! Ур-ра! Наконец-то. Надо позвонить ее мамаше. Иначе она поднимет на ноги всех ментов. Целеустремленная женщина, от нее просто так не отбрыкаешься. Теперь я точно знал, что Бет по характеру пошла в свою родительницу.
Я набрал номер домашнего телефона Лизаветы, но в ответ получил лишь длинные гудки вызова. К аппарату так никто и не подошел. Значит, мамаша не послушалась меня и сейчас штурмует райотдел милиции. Наверное, на ее месте и я бы так поступил.
Материнское сердце – это сплошной обнаженный нерв. По себе знаю. Моя маманя до сих пор считает меня несмышленышем, мальцом, и старается уберечь от всех напастей. От ее советов и назиданий у меня иногда голова пухнет.
Я примелся к Лехе через час. За это время я успел побриться, помыться, переодеться, купить в гастрономе все, что нужно, найти такси и доехать до дома, где жил Леха-Леопольд.
Конечно, такси можно было и не брать, так как Лехин дом находился почти рядом с моим – через два квартала. Но, зная его аппетиты, я набрал водки и напитков словно на Маланину свадьбу. Поэтому тащить неподъемные пакеты на своем горбу мне как-то было не в масть.
Не забыл я и про закуску. По понятиям Лехи, закусь в пьянке – это прилагательное. Обычно он обходился тем, что мог найти в своем холодильнике. А там, насколько я знал, кроме банки с килькой в томате, засохшего куска сыра каменной твердости и бутылки кефира, больше ничего не было.
Меня воодушевлял тот факт, что Бет и впрямь могла, не дождавшись такси, (она была в этом плане очень принципиальной; опоздал, парниша, – катись дальше, а я найду себе другую тачку) пойти к Лехе, который и познакомил нас. Как я об этом раньше не подумал?
С такими радостными мыслями – слава Богу, нашлась! – я и позвонил в дверь Лехиной квартиры. Нет, я не просто тренькнул разок. Я давил на кнопку звонка, пока он, образно говоря, не раскалился.
Мне было хорошо известно, что если Леха спит, то его можно поднять лишь бабахнув возле уха большой петардой. Кстати, я сильно удивился, когда он спросонку поднял телефонную трубку. Наверное, Леха мало выпил.
Мне открыл не он. На пороге, безмятежно улыбаясь, стояла обнаженная девица. Ну не будешь же считать одеждой бусы на шее и прозрачный шифоновый шарф, которым она пыталась прикрыть свои прелести. Ей было от силы восемнадцать лет.
– Вы друг Леши? – сонно щурясь, спросила она нежным голоском, в котором явно прозвучал какой-то подтекст; и, не дожидаясь ответа, продолжила: – Он сказал, чтобы я впустила вас, когда вы придете. А я уснула… Извините…
– Однако… – Это было все, что я сказал при виде юной вакханки.
Я был сражен наповал. Неужели Бет принимала участие в групповухе!? Ну, Леха, ну, гад… убью! Во мне вновь заговорило нехорошее чувство злостного частника. Мало ему своих телок, так он еще и на мою позарился.
Оттолкнув девушку в сторону, я стремительно ворвался в спальню, где почивал мой приятель (какой он после этого друг!?), споткнулся о что-то, и застыл в нелепой позе, изобразив едва не балетное па – чтобы не упасть.
Лехина кровать представляла собой толстые мягкие подушки, занимающие половину спальни. На них можно было поместить полвзвода девиц.
Сейчас их было всего три. Они лежали возле Лехи как лепестки розы вокруг репейника. И вся эта компашка спала мертвым сном.
Я потихоньку попятился назад и закрыл дверь. Бетти среди этих девиц не наблюдалась.
– Здесь есть еще девушки, кроме вас четверых? – спросил я у обнаженной красотки, которая где-то оставила шарф и теперь неспешно натягивала на себя гипюровые трусики.
У Лехи была трехкомнатная квартира, но мне почему-то расхотелось заглядывать в другие помещения. Я знал, что там нередко ночевали те его приятели, которым любовь в подворотне категорически не нравилась.
– Не-а, – ответила она беззаботно. – Больше никого. Ой, минералка! – радостно воскликнула девушка, заметив бутылочные пробки, торчащие из пакетов, которые я бросил перед дверью спальни. – Можно?…
– Какие проблемы…
О, времена, о, нравы! Так любили говорить древние римляне. Уже тогда. С того времени мало что изменилось в человеческих отношениях. Упадок морали – это первый признак разложения и развала империй.
Девушке было абсолютно по фигу, что перед нею незнакомый мужчина, а она, практически, в чем мать родила. А ведь когда-то эта малышка ходила в детский садик, носила розовые банты, и в ее широко распахнутых глазках читались неземная невинность и райское целомудрие.
Но груди у нее красивые… М-да… С такой кралей не грех и… Стоп! Закрываем тему. Скабрезные мыслишки на фоне благородных размышлений о высоком и вечном вмиг опустили меня на грешную землю, будто вместо парашюта мне сунули в руки булыжник.
Тем временем девушка открыла пластиковую бутылку минералки и присосалась к ее горлышку, как телок к коровьему вымени. Я деликатно отошел в сторону. Меня мучила только одна мысль – где же, все-таки, Бет? У Лехи ее точно не было.
Тогда почему он сказал, что Бетти у него? Чертов Казанова! Брехло собачье. Похоже, он использовал меня как носильщика-снабженца. Чтобы самому не ходить в магазин за спиртным. Вот паразит…
Нет, нужно поднимать хозяина этого борделя. Я решительно зашел в спальню и начал трясти Леху, как грушу со спелыми плодами.
– Ты что, сдурел!? – Он слабо отбрыкивался, но вставать не спешил. – Ник, ну ты даешь…
– Это ты даешь. Поднимайся, мать твою!…
– Ну дай мне поспать… хотя бы полчаса… – ныл мой дружок.
– Вставай, я водку принес. И напитки.
– Что? – Леху будто пружиной подбросило.
Он принял сидячее положение и сказал, облизывая сухие губы:
– Ты, наверное, шутишь…
– Какие шутки? Ты сам заказал, когда я тебе звонил час назад.
– А ты разве звонил?
– Вот те раз… Леха, не гони балду. Неужто забыл?
– Извини, Ник, в башке полный абзац. Ничего не помню.
– Между прочим, ты еще сказал, что у тебя Бетти обретается.
– Да? Я такое говорил?
– Милая картина – он удивляется. Какого хрена я бы сюда приперся!? Между прочим, я трезв и слух у меня пока нормальный. Значит, ты нагло соврал.
– Ничего подобного, – живо возразил Леха. – Тебе нужна Бет?
– В данный момент – очень.
– Так о чем тогда базар? Вот она… – И Леха принялся тормошить одну из сонных девиц. – Бет, проснись! Бетти, лапушка… за тобой пришли.
– Остановись! – повысил я голос. – Это не Бет.
– Как это – не Бет? Ничего подобного. Или она лапши на уши мне навешала? Вставай, кому говорю!
Девушка наконец приняла сидячую позу и сонно пробормотала, качая головой как китайский болванчик:
– Леша, ты чего?
– Вот он говорит, что тебя зовут не Бет. – Леха обличающим жестом ткнул в мою сторону указательным пальцем. – Зачем ты нам всем лгала?
Девушка посмотрела на меня, с усилием подняв голову, и ответила:
– Я его не знаю.
– Я спрашиваю тебя о другом – ты Бет или кто?
– Леша, я хочу спать…
– Когда я спрашиваю – отвечай!
– Я Беатриса. Значит, Бет. Доволен?
Не дожидаясь ответа, девушка упала на подушку и мгновенно уснула. Наверное, ей показалось, что все происходит во сне.
– Доволен, – буркнул Леха. – А ты? – спросил он, глядя на меня немного прояснившимися глазами.
– Не очень, – ответил я сокрушенно. – Я имел ввиду свою Бет. Лизавету. Ты должен ее помнить.
– Если бы я запоминал всех своих и твоих телок, то имел бы огромный объем мозга, с которым запросто стал бы депутатом Думы.
– У тебя и так мозги в порядке… конечно, ежели не с похмелья. Для того, чтобы стать депутатом, нужно иметь в кармане миллионов пять-шесть "зеленью". У тебя есть такие бабки?
Кряхтя, Леха выбрался из мягких подушечных объятий и встал на ровные ноги.
– Денег мало, – ответил он тоскливо. – Мне для полного счастья требуется пару "штук" американских бумажек. У меня такой гешефт наклевывается…
– Пополнение коллекции или просто клевый товар?
– Для себя.
– Понял. И ты, конечно, не скажешь, что тебе может приплыть…
– Что нарыл – скажу. А кто хозяин монет – уж извини, это не для прессы, как говорится. Не обижайся.
Я невесело ухмыльнулся и сказал:
– Никаких обид. Дружба – дружбой, служба – службой, а табачок врозь. Не волнуйся, я дорогу перебегать тебе не буду. За мной такие "подвиги" не водятся.
– Было бы сказано… Вспомни, как ты кинул Фрола.
– Ну, во-первых, он мне не друг и даже не товарищ, а во-вторых, я просто его опередил. Пока он искал тугрики, я выкупил монеты. Всего лишь.
– Не знаю точно, как там у вас было, но Фрол на тебя заимел зуб размером со слоновий бивень.
– Этот зуб может ему нёбо проткнуть и повредить мозги. Когда я начинал заниматься коллекционированием, он несколько раз меня, несмышленыша, что называется, мордой об асфальт хряпнул. Из-за этого хитрожопого Фрола я потеря кучу бабок. Мало того, он самолично втюкал мне фальшак, что, как ты знаешь, в наших кругах не приветствуется, если не сказать больше. Но я смолчал. Стыдно было признаться в некомпетентности. Свои грехи, значит, он благополучно забыл.
– Да, Фрол еще тот жук… Пойдем, сканы покажу. Кстати, ты купил чего-нибудь попить?
– Обижаешь… А то я тебя не знаю. Я не только напитки купил, но и жратву.
– Ник, я тебя люблю!
– Только не говори об этом в обществе. А то подумают, что мы с тобой "голубые". Сейчас это новая мода – однополая любовь. В церкви венчаются…
– Бля! Педерасты гребаные… – грубо выругался Леха и начал жадно глотать "Кока-колу". – Уф! Ледяная… С холодильника дали?
– А на фига нам моча?
– И то верно. Оденься! – громыхнул он на давешнюю девицу, которая продолжала щеголять в одних кружевных трусиках. – И приготовь нам чего-нибудь, – указал он на мои пакеты со снедью. – Закусить…
Сканы монет, которые показал мне Леха, были весьма неплохого качества. Как и сами монеты. Я насчитал их восемь штук.
Среди них был довольно редкий шведский кристинер 1648 года – монета номиналом в 8 марок, серебряная английская крона 1816 года – тоже неплохой экземпляр, и шесть российских рублей, в том числе и чеканенный в честь Полтавской битвы рубль 1709 года с изображением царя Петра Алексеевича с лавровым венком на голове.
В общем, "штук" семь-восемь за все это серебро заплатить можно было. Но только с условием, что половина монет будет предназначена для перепродажи. Тогда добавление в коллекцию не скажется на финансовом состоянии Лехи. Можно даже выйти на ноль.
Это я и сказал ему.