* * *
20. 54. По настенным часам внутри Главного почтамта, Индржишска ул., 14.
Пражане быстро стали законченными европейцами и беззаботно оставляли велосипеды в стойках возле магазинов и кафе, положившись лишь на хилую цепочку и игрушечного вида замок. Любой наш беспризорник сковырнет такой замок пивной пробкой. Поэтому к почтамту Пепел летел на велосипеде, скатываясь с улиц-горочек и ловко лавируя в автомобильных пробках.
Ресторанная братия пока на почтамте не объявилась. Даже если б они где-то как-то переоделись и отмыли забетонированные лица, Пепел все равно угадал бы их присутствие. У него фотографическая память на лица, спасибо дням и ночам, проведенным за карточным столом. Но на почте могли ошиваться и другие соглядатаи. Пепел незаметно осмотрелся, вроде бы слежки не заметно.
- Ну вот и порядок, - вырвалось у Пепла, после того как служащая в синей униформе запаковала в казенную коричневую бумагу картонку из-под зонтика с несоответствующей картинкам начинкой и положила бандероль на тележку. А тележку вместе с невинными подарками чехов своим дальним родственникам укатил в загадочный мир пересылок пан катальщик, или как его тут кличут.
Велосипед Пепел приставил к колонне почтамта. Хороший, кстати, велик, двенадцатискоростной, с мягким ходом. Сергей не исключал для себя вариант воспользоваться им еще разок, удобная штука, чтоб уходить от машин, ныряя в проулки.
Ощущение радостной легкости как пришло, так и схлынуло. Вернулись собранность и настрой на действие. Пора выбираться наружу, так сказать, выходить в люди. И поскольку от Лопеса стоило ожидать любых подлостей, приходилось быть готовым, что люди латиноса сейчас играют нечто вроде ментовсих отечественных забав "Перехват", "Невод" и тому подобное. А посему требовалось построить ситуацию так, чтобы даже при встрече Пепла с этими людьми ничто не натолкнуло бы их на идею проверить почтовые закрома.
Пустые картонные коробки, явно приготовленные на выброс, он заметил еще раньше. Они стояли неподалеку от дверей внутренней почтамтской кавярни (кафе по нашему) - один зал среди прочих. Прежде чем присвоить этот хлам, Пепел заглянул в кафе. Не сказать, что именно на это и рассчитывал, но интуитивно предчувствовал - здесь он найдет, чем разжиться.
Пепел бодрым шагом прошел к одному из столов, нагнулся, протянул руку за салфеткой и двинул к выходу, утирая салфеткой губы. А под полу его пиджака перекочевала форменная почтальонская фуражка, оставленная на стуле паном почтальоном, одним из тех, что сейчас у стойки увлеченно разглядывал витрину с салатами.
А минуты через полторы из дверей Пражского Главпочтамта бочком выбрался человек с высокой стопкой коробок. Судя по походке, груз ему достался нелегкий. Лицо трудяги закрывали картонные бока с цветными и черно-белыми картинками. Фуражка выдавала в человеке служащего, но, конечно же, мелкого, раз его припахали к малопочетному носильному труду. Человек с превеликой осторожностью стал спускаться по лестнице.
Хотя коробки закрывали обзор, Пепел предпочитал из-за них не высовываться. Спустится как-нибудь, не загремит. Лестница не высока. Ну еще ступеньки три проковылять и…
Спустя мгновение после того, как уже все произошло, Пепел увидел, какая сволочь это учинила. Молодая длинноногая сволочь с высокой грудью и спортивными бедрами, обтянутыми джинсовыми шортами, с россыпью белых, до плеч волос. Ее сумочка, которой она легкомысленно размахивала, взбегая по лестнице, и которой въехала по его картонной горе, еще маятником покачивалась в загорелой руке, перехваченной серебряным браслетом. А Пепеловские коробки катились по ступеням, и из них высыпался кафешный мусор: обертки, пластиковые бутылки, скомканные салфетки, окурки…
Пепел не только глазами, но и всей кожей, и тем, что под кожей бьется и течет, ощутил, как взгляды ВСЕХ людей вокруг сошлись на нем.
Еще Пепел ухватил, как слева и справа ринулись в его сторону фигуры.
Еще Пепел сумел разглядеть небольшой коридор, в который мог бы попробовать проскочить.
- Odpustte mnohokrat, - донеслось со стороны белых волос и джинсовых шортиков. Краем глаза Пепел зацепил, что девушка бросилась поднимать его коробки.
Но Сергей вынужден был распрощаться с блондинкой, причем с натуральной, а не крашеной. Припустил по ступеням, давя картонную тару. После, милая, вот вернусь настоящим туристом, тогда и отдохнем, тогда и познакомимся.
Пепел слетел с лестницы и кинулся к автостоянке, оставляя преследователей за спиной. Пробежал между двумя припаркованными машинами. Дернул за одну дверцу, за другую - заперто. Выскочил на проезжую часть.
Тормозить было нельзя. Пепел и не тормозил. Он бежал. Бежал к остановке, где готовился к отправке одновагонный трамвай. Пассажиры уже зашли. Двери вот-вот захлопнутся.
Они захлопнулись, когда Пепел вскочил на подножку. Водитель что-то там пробубнил по трансляции на чешском народном языке и трамвай поехал. Пепел, тяжело дыша и утирая пот платком, прислонился спиной к прозрачной двери. Однако здорово обложили, черти! Высаживаться надо на следующей. Пока они запрыгнут в машины, пока заведутся, а еще учитывая сильное движение центра города… до следующей остановки не нагонят.
- Prosim, kupovati jizdne, pan (Пожалуйста заплатите за проезд, пан), - над Пеплом завис кондуктор в салатно-зеленом жилете на липучках.
Сергей сунул руку во внутренний пиджачный карман, вытащил дистрофической толщины пачку уцелевших после всех трат денег. Не глядя на кондуктора, а глядя в окна, сунул ему самую мелкую свою бумажку в десять "евро".
- Nemate jinou? Mam zde koruni? - с отработанной суровостью произнес кондуктор, возвращая европейский "червонец".
Проворный пражский трамвай огибал какую-то площадь, явно крутую в историческом смысле. Тут тебе и часовня, вся в скульптурах святых мучеников, и строгое здание дворцового типа, из тех, которые любят захватывать под свои нужды депутаты и чиновники, и по центру - памятник рыцарю на коне. На площади, конечно, остановки нет. Наверное, по ту сторону, когда вырулим на новую улицу…
- Muzete vimeniti cizi penizi! Mam zde koruni? - занудно гнул свое пан кондуктор.
- Ноу кроны, нихт шиссен… вернее просто "нихт", или даже "найн". Йок кроны, поиздержался, - уделил ему некоторое внимание Пепел, отмахнувшись от "чирика". - Бери себе. Сдачи не надо.
- Пан русский?! - почему-то изумился трамвайный человек, словно в Чехии есть такой закон, что русским в трамвай нельзя.
А вот этого Сергей не учел! Не кондуктора, конечно, а то, что его противник готов и настроен предельно серьезно. Трамвай догоняли три машины, идущие сквозь автомобильный поток с включенными мигалками. Законопослушные чехи безропотно, гады, уступали дорогу.
Сергей мог бы, наверное, что-то сочинить, пока не догнали. Но догнали в два счета. Лопесовцы решились на еще один маневр. Он не стали огибать площадь, они проехали по прямой, по газону, разбитому перед конным памятником.
Три "ауди" шли теперь параллельным курсом, выстровшись одна за другой напротив трамвайных дверей и сбавив скорость до трамвайной. Из первой машины высунулась рука с бумажкой, запаянной в пластик, которая должна была навести на мысль об удостоверении. Замахали, приказывая остановиться.
- Prosim, kupovati jizdne koruny, - кондуктор клещом вцепися в руку, когда Сергей попытался оттеснить его и пройти в салон.
Трамвай начал тормозить. И уже на ходу водитель зачем-то открыл все двери. Сергей отпихнул кондуктора, бросился в салон и с разбега ногой попробовал вышибить окно, на котором заметил значок аварийного выхода. Стекло устояло.
С воплем из одной протяжной ноты на плечи навалился кондуктор. Пепел развернулся и отшвырнул идиота, заставив того завалиться на колени какой-то пассажирке, скомкал и сунул в рот почтовую квитанцию.
Трамвай уже еле катился. Не дожидаясь, пока он встанет, из открытых дверей "ауди" в салон запрыгивали песледователи. Пока Сергей глотал, скребя горло сухой бумажкой, его рука Сергея нырнула за выкидухой. Мне, ребята, терять нечего. Что в трамвае полечь, что у Лопеса на ранчо…
Ох! Этакой подлости, пожалуй, Сергей не ждал. Кондуктор, больше некому… От удара по яйцам Сергея согнуло, он потерял мгновение, рука так и не вылетела из кармана, нажимая на кнопку выброса лезвия. Потерянного мгновения оказалось достаточно, чтобы подлетел знакомый лопесовский боец и огрел Сергея по шее рукоятью пистолета.
Истошно, как в фильмах ужасов, завизжала чешка. Пепел повалился на пол, теряя сознание. Последнее, что он увидел - почему-то шприц, из иглы которого брызнула прозрачная голубоватая струйка…
Глава пятая. 21 апреля 2002 года. Затяжной прыжок
Но сурово брови мы насупим,
Если враг захочет нас сломать.
Как невесту Родину мы любим,
Бережем, как ласковую мать.
"Широка страна моя родная".
Стихи В. Лебедева-Кумача, музыка И. Дунаевского.
…Молоточками стучат вагонные колеса? Ему мерещится, или позвякивает в стакане ложка? Пепел открыл глаза. Действительно, купе. Куда же он едет? Ничего не вспомнить. Над ним склонилось лицо. Чертовки знакомое. Но откуда? Аккуратные усики…
- С добрым утром, земляк! Сколько ты всего интересного проспал, братан!
Говорили по-русски, и отчего-то это не желало никак вязаться со смутными воспоминаниями, которые клубились в голове, призрачные в густом тумане. Пепел обнаружил, что заботливо накрыт тонким одеялом. И… что-то неладное творится с руками. Еще раньше, чем пошевелил ими, понял "что творится". Его запястья перехвачены наручниками. Вот вам и "здрасьте"…
А память помаленьку начинала раскачиваться запущенным маятником, выводя картинки последних часов, минут, секунд перед провалом…
Человек с усиками продолжил зудеть на языке родных осин:
- Нам из-за тебя пришлось поработать грузчиками, а за это дополнительно не заплатят. Ты никак не соглашался продирать глаза, когда настала пора пересаживаться в поезд. Хотел, чтобы тебя на руках несли. Что ж, не скрою, несли на руках, как китайского мандарина.
Слушая этот вздор, Пепел боролся с дурнотой. Голова трещит, слабость в теле, как после недельного запоя.
- И куда едем… б р а т а н? - все-таки сумел выдавить из себя Пепел.
- Несемся на всех порах в направлении Берлина, землячок, - охотно ответил усатый.
И Пепел вспомил его. Один из тех, кто бегал по кабаку "У калиха".
- Вот в следующий раз проснешься, а мы уже к Германии подъезжаем. Сейчас сходим в туалет и снова баиньки. Не знаю, как тебе, а нам очень понравилось, как ты спал. Никого не трогал, гранаты не бросал. Поэтому мы тебе снова сделаем укольчик, чтоб уж в Германии проснулся, не раньше.
Пепла подняли. Этот русский и еще какой-то коренастый тип. Его конвоируют только двое? Или двое с ним в купе, но весь вагон набит лопесовцами?
- Только ты не просись слишком часто, хорошо? - продолжал кривляться русскоязычный лопесовец. - Обувайся в тапочки.
На постеленном в купе коврике стояли его, Сергея, туфли. Пепел сунул в них босые ноги. Коренастый отодвинул дверь, вышел из купе, повернулся. Русскоязычный шел сзади и подталкивал в спину рукой. В тесноте, с наручниками, пол раскачивается, Сергей сам очень удивился, как гладко ему повезло вытащить у конвоиров мобильники и попрятать по собственным карманам. Вышло это само собой, машинально.
"Похоже, - отметил, осмотревшись в коридоре, Пепел, - обыкновенный поезд, люди у окон стоят, на меня таращатся, кто испуганно, кто удивленно".
Один спереди, другой сзади - его повели по коридору. Вели недолго. Купе было ближайшее к туалету. Толкнули внутрь. Коренастый ("А я его среди "пражских соловьев" не припоминаю, может быть, в машине сидел") не давал туалетной двери закрыться, приглядывал за оправкой заключенного. "Черт побери, - поймал себя на мысли Пепел, - что ж это они хозяйничают, будто выкупили весь поезд!.. Хотя весь не весь, а бабок, наверняка, отвалили. Да и с ксивами у них, понятно, порядок. Небось, под Интерпол работают, а я типа преступник, которого конвоируют на родину. Блин, а голова какая плохая! Проклятая химия. Что ж они мне вкололи?"
И тут Пепела прошиб пот - сейчас ему будут колоть эту дрянь снова. Проснется, они сказали, уже в Германии! Твою мать…
И от плавающей в крови химии, и от навалившейся безнадеги Пепела швырнуло на стену коридора, когда он вышел из туалета. Сергей едва удержался на ногах.
- Э, да ты еле стоишь, братуха, - прочмокал губами, изображая слащавое сочувствие, русский лопесовец. - Спать, спать. Сон - лучшее лекарство.
Каждый из каких-то семи-десяти шагов до купе, переводил отчаяние Пепела в злость. Русский раскрыл дверь, вошел в купе, сделал шаг в бок, уступая дорогу Пепелу. Пепел шаркнул ногой, положил руки на край дверного проема, словно вконец обессилев. И, уловив, как двинулся к купе коренастый конвоир, Сергей, опираясь руками о край дверного проема, влепил тому ногой в живот. Коренастый, смешно замахав руками, отлетел к коридорной стене. И не успел схватить человека в наручниках, бросившегося по вагонному проходу. Не сразу спохватился и оторопевший русский.
Пепел добежал до тамбура. Бежал, держа скованные наручниками руки, поднятыми к груди. Опустил их к дверной ручке. Открывая тамбурную дверь, услышал топот сзади. Захлопнул дверь. И тут же к следующей. К той, что открывает доступ наружу. А ведь кто знает эти импортные порядки на жэдэ, могли и запереть. Открыта.
Пепел расслышал, как грохочет металлический пол тамбура. Преследователи бы успели, если бы Пепел хоть на полтакта сердца промедлил. Скажем, посмотрев, что ждет его внизу. Насыпь, река или телеграфный столб. Но он не посмотрел. Ему было все равно. Сергей прыгнул, не медля ни мига…
…Если ты хоть однажды прыгал с поезда, идущего под шестьдесят километров в час, то тебе должно быть знакомо ощущение свистящего провала в пустоту, когда отключается время, и все суетные житейские мелочи сжимаются в одно-единственное желание - выжить. Пронзительное, молитвенное желание. Ощущение, должно быть, сродни тому взрывному мгновению на эшафоте, когда из-под ног выбита табуретка, но петля не успела затянуться на шее. Если тебе доводилось выпрыгивать из поезда на ходу, ты должен помнить, как сжимается сдавленное безжалостными стальными пассатижами сердце. Оно замирает, не зная, стоит ли ему дальше продолжать исправно гнать кровь по зависшему над пропастью телу.
А потом тебя сотрясает удар. Вздрагивают, как вагоны трогающегося поезда, позвонки, желудок сворачивается в улитку, прыгает челюсть, плюща верхние зубы о нижние. Глаза захлопываются, и тьма под ними вспыхивает радужными кругами. Уши трескучим громом заполняет шуршание щебенки. Тело, остановленное землей, становится тряпичным и безвольно катится по насыпи.
Пепел упал боком. Видимо, правильно приземлиться телу помогли рефлексы. В локоть, в бедро, в бок впились грани мелких камней. Щека прошла по гравию, зарабатывая царапины. О себе напомнила, вонзившись в запястье, сталь наручников.
Его увлекло вниз по насыпи. Наконец, движение прекратилось. Тело остановилось в чем-то вязком и мокром.
Шевелиться страшно - вдруг от мизинцев ног и до клеток мозга пронесется разряд невыносимой боли? Стоит только потревожить сломанную кость, разорванную связку или вывих. Пока… пока дает о себе знать ушибленный бок, зудит поцарапанная щека, пульсирует во рту мелкой болью кончик прикушенного языка. Вроде бы все. Пока…
Но необходимость сильнее страха. Пепел открыл глаза и увидел курчавые барашки облаков на бледно-синей простыне неба. Оперся локтем - чавкнула глина. Повернулся, утопил ладони в грязную коричневую жижу, оттолкнулся и приподнялся. Боль не бросила его на землю, уже хорошо. Встал посреди хлюпающей глины. Кажется, все-таки цел. Сделал пробный шаг. Шаг не принес неприятных открытий. Можно просуммировать и подытожить - повезло.
Вот только голова тяжелая, словно похмельная. Мысли, как дохлые рыбы в мутном аквариуме. Но тут уж ничего не поделаешь, пока дрянь, что ему вкололи, не выветрится.
По насыпи тянулся черный пунктир торцов шпал, утопающих в щебне. Пепел покарабкался вверх. Оказывается, без помощи рук это не так просто. Камни с шорохом скатывались из-под подошв. Но подъем был не велик, и Пепел выбрался на железнодорожный путь. Перешагнув до зеркальности отполированный рельс, встал в колею и утвердился на бетонной шпале.
Хвост остановившегося состава темнел в просвете меж обступающими путь деревьями где-то в полукилометре отсюда. Пепел не удивился. Рассчитывать, что его конвоиры удовольствуются причитаниями: "Ах, горе-то какое, ах, упустили!", подивятся ловкости пленника и покатят дальше докладывать начальству о случившемся промахе, было бы нелепо. Правда, примеру сбежавшего акробата им не хватило храбрости или хватило здравого смысла не следовать. Но стоп-кран дернули.
Пепел сощурился, вглядываясь вдаль. Преследователей различить не удалось. Можно предположить, что они пробираются вдоль состава. Следовало как можно быстрее сматываться. Разумеется, не по шпалам. Пепел оглянулся: сплошные зеленые насаждения. Кусты да деревья. Ан нет, что-то виднеется… Далеко, над лохматыми верхушками просматривался копьем взлетевший шпиль…
Пепел покачнулся. Напряжение глазных нервов не прошло даром - затылок налился свинцом, накатила тошнота, веки захлопнулись в попытке погасить резь в глазницах. Впрыснутая шприцом химия не позволяла о себе забыть. "Однако не до страданий сейчас, Серега. Рвать когти надо!". И он в полуобморочном бреду сбежал по насыпи, раз поскользнувшись и упав, на ту сторону пути, где заметил шпиль.
Пеплу хватило остатков рассудка не вламываться в кусты, круша ветви и оставляя преследователям подсказку - вот, дескать, куда я от вас скрылся. Он оббежал кустарниковую поросль, двигаясь прочь от поезда, и достиг места, где деревья лесополосы подступали вплотную к краю леса. Двумя сцепленными руками коцнул друг об дружку и зашвырнул подальше умыкнутые у конвоиров мобильные телефоны. (Если бы не наручники, он бы спер и оружие, а так - ловкости не хватило.) И вскоре стволы, ветви, хвоя, скрыли его от возможных взглядов со стороны железнодорожного полотна.