- И мне парочку, - решил не отставать Пепел.
- А там, - продолжил Стрелочник, когда предупредительный штымп за дверью отвалил в сторону вагонного титана, - в Ровно-Грузовая смотрящим состоит Гусек. Он тебя определит дальше по твоему маршруту. Если надо, зашлет маляву следующим смотрящим.
Стрелочник поднялся - на Пепла пахнуло овчиной от меховой безрукавки вора - откинул крышку сиденья, достал из багажного ящика полиэтиленовый пакет и принялся выкладывать из него на откидной столик газетные свертки.
- Сиди пока здесь. Почаевничаем, за жизнь погудим, - Стрелочник развернул газету, прятавшую шмат сала. - Как сформируют, звякнут. Тогда отведу тебя, представлю. Там холодильные вагоны, мясо везут в Житомир, охраной при них человечек из наших, - Стрелочник хехекнул, выкладывая на тарелку из фольги вареную курицу и слегка подавленные яйца. - Типа смотрящего по холодильникам.
Стрелочник замолчал, пережидая, пока за окном прогромыхает маневровый тепловоз.
- Ишь, гоняется, - он неодобрительно покачал головой. - "Формулы один" пересмотрел. Переходи себе на "Эр-200" и гоняйся, а на маневровых путях изволь соблюдать.
Опять постучали. Тип неопределенного возраста в картузе и резиновых сапогах внес чай в подстаканниках. Звякнули ложечки в граненых стакашах. Когда угощение приземлилось на стол, рядом лег сахар в железнодорожных упаковках.
- Стрелочник, скоро на шестой подгонят триста сорок второй из Чухонии.
- Знаю. Иди, Пила… Достали их напоминания. Думают, у меня слабоумие, - пробурчал старик, когда тип в картузе задвинул за собой дверь купе. - Да, надо будет сходить, приглядеть за работой. Чтоб лишнего не хапнули, там же компьютера едут, понятно, наши хавальник раззявят. Ох, и жадный народ пошел нынче. Одним днем живут, о завтре не думают.
Не совсем прогнил этот мир. Не сдали Пепла воры, а наверняка к ним обращались, сулили нехилые деньги. Или, скорее даже, вовсе не обращались, понимая, что воры на заподло не пойдут. Пока еще кто-то верен понятиям, понятия живы. Пусть понятия держатся, главным образом, на таких как Стрелочник, которые ботают по фене послевоенных годов, когда не всегда и понять-то можно, о чем задвигает собеседник, которые уважают все больше паутиной поросшие песни вроде: про Шилку и Нерчинск, "Гоп со Смыком это буду я", "А по тундре, по железной дороге, где мчится поезд "Воркута-Ленинград"".
Сквозь перегородку пробились новые звуки - там включили радио. Бодрый голос приглашал отдохнуть: "Хотите убедиться, что знойными бывают не только "жгучие брюнеты"? Нет ничего проще! Вам на время мгновенно тающих, как айсберг на Гавайях, но все же летних отпусков уготована пара теплых местечек на черноморском или средиземноморском побережье! В самом деле, одни куда только не летают, а мы что - так никуда и не полетим?! В дорогу! Нас ждут семь-восемь излюбленных приморских маршрутов…".
- Эх, чифирнуть бы, да здоровье уж не то, - Стрелочник отхлебнул чаек, макнул в стакан кусок сахару, вытащил, пососал размоченный кончик. - Короче, Пепел, до Ивано-Франковска доедешь королем. Ну, а на Западной Украине самому крутиться придется. Тамошние деловые хлопцы умом совершенно поехали, навроде отцепленных вагонов, которые сами по себе несутся с горы к разобранному мосту. Мол, мы теперича незалежни и сами тут как-нибудь, без сообщества прокантуемся. Все воры как воры, былые советские связи поддерживают, новые устанавливают, общее дело ведь делаем. Даже молдаване и те не выкаблучиваются. Одни эти бендеровцы дуркуют. Ну вот в говне и сидят. Жареные семечки друг у друга тырят. У кого больше семечек, тот и в законе.
Сортировка глубоко дышала ночной жизнью. Ночь - самое горячее время не только для джентльменов удачи, но и для транспортного узла. Составы сформировывались, расформировывались, отбывали, прибывали. Рабочий грохот за окном развернул Стрелочника в сторону миропорядковых раздумий.
- Уйду я, на кого Сортировка останется? - Стрелочник отставил стакан и потянулся к пачке "Беломора". - Вохра не справится, куда ей перекрыть такую территорищу? Если б не мы, давно бы кирдык пришел жэдэ. К примеру, медь всю бы давно повыковыривали. А без нее светофоры не заморгают, стрелки не переведутся, двигателя не зафурычат. Весь медный провод бомжа и мужичье без нас давно бы со столбов бы скрутили. Нам же этого не надо. Аварий-то. Не поедут пассажирские составы - чемоданы останутся на руках у лопухов, каталам придется перекидываться с самими с собой в дурака. Не закапает копейка в общак. Поездные девочки-шалашовки будут простаивать без работы.
Пепел прекрасно понимал затаенную тревогу собеседника. От звонка до звонка отбывший два срока Сергей сам был составной частью этого исчезающего мира. Первый срок - самый несправедливый. В парке отдыха к Серегиной девчонке привязались трое. Один упал и уже никогда больше не встал. Второй срок - тоже не за сахар. Была драка в бараке, а что делили - вспоминать тошно. И опять слишком тяжелой оказалась Серегина рука. Так и пошел на вторую отсидку, не выходя за ворота.
Тем временем глаза Стрелочника заволокла мечтательная поволока. И Стрелочник завел байку про прежние годы.
- При Сталине на Витебск-Сортировочной смотрящим отвечал за порядок вор Фонтан. И вот раз приводят к нему бабу в шубе, золоте и в слезах. И говорит та баба, мол, устрой, встречу с любимым, ничего не пожалею. А любимого как раз через Витебск должны были этапировать на отсидку четвертака за гоп-стоп сберкассы. Времена тогда стояли суровые, конвой жуть как лютовал. Короче, не то, что встречу не устроишь, к составу с зека просто так не подойдешь. А баба плачет и дудит свое, проси, мол, чего хочешь. Ничего, де, не жалко за то, чтоб с любимым хотя б минутку поголубятничать. Ну, Фонтан извернулся-таки, сладил им свиданку. Потому как проникся такой вот бабьей любовью, да и не с троцкистом каким-то попрощаться хотела, а с уважаемым вором, с Арыком, не слыхал? Золотишко с бабы Фонтан, конечно, поснимал. Не себе, понятно, вертухаев умаслить. Ну, все прошло пучком, и опосля баба уже без золота, но в счастливых слезах, подгребает к Фонтану и заводит благодарную песнь. Мол, проси чего хочешь, ничего не жалко за твое добро. Фонтан рассудил так, что дело он сварганил святое, и нехорошо с Маруськи расплату сколачивать. Иди, говорит ей, домой. Ладно, баба та говорит, пойду и, мол, я сама найду, как тебя отблагодарить. И вот проходит год…
За окном слонами трубили локомотивы, лязгали сцепки, надрывалась "громкая". Стрелочник отхлебнул остывшего чаю. Промочив горло, прожевав отправленное в рот нежное, как детская кожа, сало, вернулся к своей истории.
- Через год вдруг к Фонтану на Сортировку заваливает натуральный летчик-капитан. При полной форме, сапоги блестят, как новенькие рельсы. Капитан щелкает каблуками, вручает Фонтану пакет, со всех сторон запаянный сургучом, козыряет и, ни слова не вякнув, отваливает. Фонтан вскрывает пакет, а там записка от бабы той влюбчивой, где она предупреждает Фонтана, что через месяц начнется война с германцем. На дворе-то стоял май сорок первого. И баба та приходилась то ли Молотову женой, то ли Жукову сеструхой. Вот тоже, понимаешь, втюрилась по уши в вора…
Пепел вдруг отчетливо всем загривком почувствовал, что совсем скоро по-русски будет и словом не с кем перекинуться, а заморским языкам он не обучен. И паршиво на душе сделалось Пеплу.
А тут еще за стенкой "Маяк" распинается: "Средняя стоимость проживания в трех-четырех звездочном отеле во всем мире примерно одинакова (не считая Кубы, Монголии и России. Шутка! Откуда в России четырехзвездочные отели?!). Следовательно, разнятся по цене в основном условия перемещения в пространстве. Так, бывшая "дружественная" Болгария сейчас доступна в любопытном исполнении: двое суток поездом до Кишинева и ночь автобусом до Варны. В районе этого достославного городка есть два популярнейших курорта - "Албена" и "Золотые пески". Две недели с полупансионом (завтрак плюс ужин)стоят 412 у. е…".
- Однажды на станции Свердловская-Товарная, - тем временем заходил на новую байку Стрелочник, - где смотрящим был Гоша-Костыль…
* * *
В Берлине шел дождь, просеиваемый сквозь мелкую лейку. Моросил с неба цвета "фельдграу". Барабанил по скатам крыш, выбивал дробь из зонтов, стучал, прося впустить, по крышам автомобилей. Вода бежала по водостокам, сбегала по желобам в асфальте к решеткам люков, стекала по лобовому стеклу "мерседеса". В приемнике ностальгически картавила Эдит Пиаф: "Па\'гам-па\'гам-па\'гам…".
Отто фон Лахузен любил апрельский дождь, но не любил Берлин. Он любил Вену, город, в котором родился семьдесят четыре года назад. Город, в котором вальсируют даже кирхи и строгие государственные учреждения. Город, где если из-за угла тебе навстречу выйдет Моцарт в камзоле, треуголке, помахивающий тростью, ты этому ничуть не удивишься. Город, где его отец Эрвин Эдлер фон Лахузен-Вивремонт служил в разведуправлении австрийского Генштаба до аншлюса тридцать восьмого года. Вена…
Вену отец оставил в тридцать восьмом. Аншлюс присоединил Австрию к Германии, а австрийскую военную разведку включил в состав абвера. Автоматически ставший начальником отца Вильгельм Канарис предложил фон Лахузену, которого давно и хорошо знал, перевод в Берлин с повышением. С Веной расставаться было жаль, но ради перспектив, можно было распрощаться не только с Веной. Отец, конечно, перевез с собой в Германию жену и маленького Отто фон Лахузена.
"Да, - подумал сын великого отца, посматривая из автомобиля на унылую, дождливую столицу великой Германии, - Берлину не хватает венской легкости, венской ажурной воздушности. Даже в солнечные апрельские дни Берлин остается сумрачен и тяжел".
Сейчас Лахузен возвращался в Берлин из Потсдама, где посетил учебно-тренировочный лагерь "Нового Абвера" и провел несколько важных встреч. В частности с личным представителем или, на военный манер выражаясь, с одним из адъютантов синьора Лопеса Родриго Клементесом.
Клеймо "специалист по…" выжигается навечно, не выведешь. Скажем, майор Нойбауэр, проведший год на раскопках в Египте, считался специалистом по Африке, и без него теперь не обходилось ни одно совещание по африканским проблемам. Хотя подхвативший в Египте малярию и лишившийся там двух пальцев на ноге Нойбауэр Африку ненавидел. Его бы воля, вообще не смотрел бы на карту ниже широты Средиземного моря. Но он вынужден был давать консультации по Черному континенту, вновь и вновь мысленно возвращаясь в проклятый климат, к "этим чертовым расово неполноценным арабам и неграм".
По приемнику кончилась песня, и эфир завибрировал рекламой: "Традиционно привлекательны для многих немцев курорты Греции. Трехзвездочный отель "Соня-Вилледж" (под городом Геракина, между Кассандрой и Ситонией - в самих названиях есть что-то мифологическое!) пятнадцатидневный отдых обойдется примерно в те же500евро, правда, в полупансионе. Привлекают мини-круизы на теплоходах, поездки в Салоники, Афины, а также прочие прелести родины цивилизации. И - море, море… Но чемпион средиземноморских пляжей - это остров Крит! Он имеет специальную награду - "Голубой флаг", оспариваемую странами средиземноморского региона как символ чистоты и сказочной привлекательности пляжного отдыха…"
Вспоминая встречу с Клементесом, Лахузен усмехнулся. Его в "Новом абвере" тоже считали узкопрофильным специалистом. По Чехии и Словакии. Благодаря тому, что отец начинал службу в австрийской армии еще во время первой мировой войны, и в австрийском Генштабе с тридцать пятого по тридцать восьмой Лахузен-старший курировал как раз таки Чехословакию. Поэтому в "Новом абвере" заниматься созданием "новоабверовской" сети на территории Чехиии поручили именно Отто. И теперь, понятно, рассмотрение вопросов, так или иначе связанных со страной Сметаны, Гашека и Дворжака, непременно требует и будет требовать его, Лахузена, по меньшей мере, консультативного участия.
Тем временем за стеклом автомобиля, с которого "дворники" сгоняли дождевые потеки, замелькали дома Шлахтензее, берлинского предместья, где на улице Бетацайле жил "Вильгельм Канарис", глава "Нового абвера".
Перед выездом из Потсдама Отто Лахузен позвонил на Тирпицуфер 74/76. и очень удивился, когда узнал, что "Канариса" на месте нет. Однако все разъяснилось после того, как диспетчер зачитал по телефону записку, оставленную начальником для Лахузена. В ней "Канарис" сообщал, что заболела его жена, поэтому он едет домой, и просил, если генерал не почтет это за труд, заехать к нему в Шлахтензее по дороге из Потсдама.
И вот "мерседес" Лахузена засигналил у ворот небольшого дома. Дома, купить который три года назад "Канарис" смог лишь после того, как его жена решилась расстаться со скрипкой работы чуть ли не самого Страдивари. Такое желание жить во что бы то ни стало именно в Шлахтензее на улице Бетацайле объяснялось тем, что на этой улице проживал когда-то ТОТ САМЫЙ адмирал Канарис.
В комнатах было жарко натоплено, пахло микстурами и травами. Домочадцы передвигалась на цыпочках.
- Пейте, пока не остыло, - "Канарис" поднес чашку к губам, сделал небольшой глоток.
Он был даже чем-то внешне похож на ТОГО САМОГО адмирала: невысокий, хитрые лисьи глаза, совершенно белая голова и манера не говорить, а, скорее, изрекать фразы, поднимая кверху указательный палец. Может быть, внешнее сходство и подвигло когда-то Ганса Цоккенброка уйти в отставку с поста управляющего "Фельд-Банка" и посвятить остаток жизни возрождению абвера в его прежнем величии, тем самым заложив фундамент, на котором продолжатели возведут прочное здание "четвертого рейха". Или Цоккенброка подвигло то, что его отец, как и отец Лахузена, когда-то служил под началом адмирала Канариса? Или все гораздо проще - идея Великой Германии, как пепел Клааса, стучит в сердце каждого настоящего немца? Только одни немцы боятся, предпочитая мечтать, а другие ничего не боятся и ДЕЙСТВУЮТ. Потому что нет уже никаких сил смотреть, во что превратили Германию нынешние политики. Турки, китайцы, албанцы, арабы, негры канализационными водами хлынули в страну, заполонили ее и плодятся, как кролики. А за черной азиатско-негритянской волной тянутся мутными потоками югославы, русские, украинцы, белорусы, все кому не лень, все второсортное человеческое сырье…
- Эти дожди, влажность… На такое время лучше всего уезжать из Берлина. Куда-нибудь в Испанию. К солнцу и морю. - Начальник "Нового абвера" снова пригубил обжигающий кофе. - Супруга болеет редко, может быть, поэтому любая простуда протекает тяжело.
"Теперь, на последних ступенях жизни, мы все стареем уже не по годам, а по часам", - посетила Лахузена невеселая мысль. Много ли им осталось?.. А сделать требуется немало, чтобы уйти, не сомневаясь - флаг не останется лежать на поле боя, его поднимут, начатое ими дело будет доведено до победного конца.
Да, к сожалению, без помощи таких, как Лопес, сейчас "Новому абверу" не обойтись. Потому что не обойтись без денег, вернее, без больших денег. А большие деньги, увы, могут принести только наркотики. Но на одно, только на одно никогда не согласится "Новый абвер" - продавать наркотики немцам. Туркам, евреям, цыганам, русским, чехам со словаками и всяким помесям - сколько угодно, их генофонд не представляет никакой ценности для человечества…
Прежде чем начать серьезный разговор, хозяин покрутил настройку приемника, подыскивая противоядие от случайной прослушки. По "Голосу Мюнхена" транслировали туристическую рекламу, оба невольно заслушались: "Прилетев в столицу Крита - город Ираклион, Вы проследуете далее в район города Ретимно. Трехзвездочный отель "Крити-Бич" с двухразовым питанием предоставит вам две недели незабываемых впечатлений древней критской культуры за довольно приличную сумму в 800 евро. Но родина Зевса, поверьте, того стоит! Искренне любим мы и остров Кипр - родину богини Любви Афродиты. Боги, они, знаете ли, не родятся где попало… Курортные городки Лимасол и Ларнака давно знакомы немецкому туристу. Две недели "трехзвездочного" отдыха здесь обойдутся примерно в 600–650 марок, простите, евро. Более престижные Эйнана и Пафос - чуть подороже. Что характерно: на всем средиземноморском побережье - экскурсионные туры, аквапарки, чудесные круизы вплоть до библейских мест, вроде последнего прибежища апостола Иоанна или могилы Богоматери…".
- Рассказывайте, - наконец "Канарис" поставил чашку на стол. Стол, как и вся мебель гостиной, был изготовлен в старопрусском стиле. Казалось, что ты попал на сто лет назад в эпоху Фридриха Вильгельма Третьего. Весь дом убранством своих комнат словно вздыхал по старым добрым временам.
Лахузен пересказал свой сегодняшний разговор с Родриго Клементесом. Много времени это не заняло.
- А ваш кофе, конечно, уже остыл, - произнес "Канарис", когда Отто закончил с рапортом. - Может быть, хотя бы коньяком согреетесь?
Лахузен отказался - знал, что алкоголь в конце наполненного переездами дня его не взбодрит, наоборот, от коньяка потянет в сон. А ему сегодня еще с бумагами сидеть, проверять отчетность словацкого отделения.
- Так, так, крайне непонятно и крайне любопытно, - "Канарис" перебрался в кресло-качалку, набросил на ноги плед. - Лопес хочет, чтобы мы занялись каким-то русским. Не пустить к означенному месту, по возможности захватить и спрятать на одной из явок, не убивать, не дать завладеть указанным предметом. Почему такая уверенность, что русский окажется именно в этом месте и именно в ближайшее время?
Лахузен пожал плечами: