– Не верится, что этот Басани навсегда порвал с прошлым. Очевидно, на его счету не одно и немалого калибра преступление, и все осталось шито-крыто. У местной полиции, может, и были подозрения, да руки коротки.
– Вы абсолютно не правы. – Хуго Александер снял очки и, вертя их, посмотрел на Дэрти словно сквозь лупу. Взгляд его отразил легкое презрение утонченно интеллигентного человека к духовно неравноценному партнеру. – Представить не могу, как вам пришла в голову мысль снять документальный фильм о нашем городе, если его модус вивенди, так сказать, содержание жизни, остался для вас чужд.
– То есть? – я и на этот раз ограничился одним только словом, за что был вознагражден улыбкой признательности.
– У нас ничего такого масштабного не происходит. – Хуго Александер сдержанно покачал головой. – Кражи, порой какой-нибудь взлом, пьяная драка, кто-то угонит машину, чтобы прокатиться, семейный диспут с телесными повреждениями – вот, пожалуй, и все… Правда, Винцента Басани все побаиваются, в том числе и полиция, но он знает более тонкие приемы для упрочения своей власти. Он у нас скорее играет роль защитника интересов общественности… Фабрика банкира Ионатана Крюдешанка до недавних пор наносила урон здоровью людей своими совершенно несъедобными рыбными консервами. По распоряжению правительственной комиссии она недавно закрыта, и в этом есть заслуга Винцента Басани.
– Так он и впрямь благодетель? – заметил я.
– Не будьте столь наивны! – возразил Хуго Александер. – Просто не упустил случая разбить в пух и прах конкурента. До закрытия фабрики доходы Крюдешанка позволяли ему не считаться с влиянием Басани. Это главная причина, из-за которой они норовили вцепиться ДРУГ другу в глотку. Значит, просто тонкий расчет, и как бесплатное приложение – несколько листочков в лавровый венок филантропа.
Дэрти, опустошив третий стакан портвейна, зевнул.
– Очень ценная информация, – похвалил он рассказчика. – Я уже говорил моему другу Оскару Латорпу, что без вашей помощи понять Александрию – то же самое, что взобраться на сотый этаж небоскреба без лифта. Завтра он целый день будет в вашем распоряжении… Да и я тоже, если смогу выкроить свободную минутку. Сейчас, правда, нам пора на боковую.
– Так рано? – Александер почувствовал себя обманутым в своих лучших ожиданиях. – Мы могли бы еще полчасика поболтать! – И, не дожидаясь нашего согласия, продолжал:
– Спросите меня, что самое характерное для Александрии? Именно то, что у нас ничего не происходит!
– Кто его знает! – сонно пробурчал Дэрти и, поставив пустой стакан на столик, смежил веки. Спустя мгновение он уже заснул.
Александер то ли не заметил этого, то ли посчитал, что для его монолога вполне достаточно и одного слушателя.
– Единственное поистине масштабное явление в Александрии – так называемый "Великий библейский потоп", – продолжал он. – Вы привезли с собой зонтики? Нет? Ну, тогда завтра с утра отправляйтесь быстренько в магазин! Иначе промокнете до костей! Когда у нас начинается период дождей, к некоторым улицам разве только в Ноевом ковчеге доберешься. По прогнозам метеорологов дожди в нынешнем году начнутся куда раньше. В таком случае о съемках нечего и думать.
– Что, и впрямь такой ужас? – выразил я сомнение.
– Сами убедитесь. Не будь александрийцы так консервативны, торговец водолазными скафандрами в золоте бы купался. Но прогресс ограничился курением марихуаны. По-моему, в Александрии и за сотню лет почти ничего не изменилось. Тот же самый погрязший в косности провинциальный курятник, где все знают друг друга.
– А вы знаете человека, который называет себя Пророком? – неожиданно для самого себя прервал я хозяина мотеля, только сейчас поняв, что мои мысли невольно возвращаются к нашему попутчику.
– Рэя Кросвина? – удивился Хуго Александер. – Что вы о нем можете сказать?
Я рассказал о нашей встрече.
Хуго Александер с кислым видом сморщился.
– В старину александрийцы вываляли бы его в дегте и перьях… Вместе с дюжиной девиц он занимает полуразвалившуюся ферму, которая некогда принадлежала деду моего двоюродного брата Даниелю Александеру. Они называют себя коммуной. Что это за коммуна, ума не приложу. То ли проповедники современного многоженства, то ли хиппи, одержимые религиозной психопатией… Бродят вокруг в чем мать родила, воду и мыло, видно, не признают. Поклонники природы? Но если послушать, что проповедует этот лжепророк, то его "учение" – противоестественный гибрид: кое-что от буддизма, кое-что от христианства, а в целом эдакий людоедский религиозный салат. Наступить на жука-навозника – грех смертный. А уничтожать людей – долг святой…
Портвейн действительно оказался превосходным, камин излучал приятное тепло, магнитофон играл популярные мелодии Ральфа Герштейна, абстрактно мифологические фигуры на стенах как бы призывали отгадывать, что же они в действительности изображают, – словом, в такой уютной обстановке можно было вынести и большее зло, чем недержание речи у Хуго Александера.
– Не угостил ли случайно вас Пророк каким-нибудь своим музыкальным шедевром? – спросил он, ища, очевидно, повод, чтобы начать новый рассказ.
– Слышал один, но только издали.
– Этот болван вообразил себя выдающимся композитором. Он утверждает, что его джазовые гимны, как он называет свой бред собачий, – завтрашний день нашей музыки. Ясно, что обосновался он у нас не без цели. Ведь Ральф Герштейн наш земляк. Девичья фамилия его матери – Александер, как у доброй половины местных жителей. К вашему сведению, Иеремия Александер поселился на берегах Понта, который звался тогда просто Синим озером, вместе со своим семейством. Изрядная часть нынешних александрийцев – его прямые потомки…
– Вы рассказывали о Пророке, – напомнил я.
– Правильно! Совсем недавно этот сумасшедший поздно вечером вломился к Ральфу Герштейну. Чуть ли не силком заставил его всю ночь напролет слушать свои дикарские вопли. Дал понять, что Ральф Герштейн хоть и бездарен, но все же хорошо известен как композитор, и ему предначертана небом лишь одна миссия: проложить дорогу подлинному гению Рэю Кросвину. Настаивал, чтобы Ральф рекомендовал его фирме грампластинок, грозился… К утру Герштейн не выдержал, пообещал вызвать полицию, если тот не уберется подобру-поздорову.
– А что Пророк?
– На него накатил безудержный гнев. Разбил гитару об пол, поклялся, что Ральфу еще придется обо всем этом горько пожалеть. Тот так перетрусил, что уже на следующий день покинул Александрию.
Слушая владельца мотеля, я исподволь нащупывал приблизительные контуры своего будущего фильма. Впервые в жизни я ощутил себя творческой личностью. Чувство довольно необычное, примерно такое, как у сухопутного животного из пустыни, которому вдруг надо стать водоплавающим. До сих пор, как оператор на телевидении, я был лишь более или менее умелым орудием в руках режиссера передач. Теперь же я мог найти опору лишь в самом себе. Ведь подход Дэрти, вопреки всем его крикливым декларациям, ничем не отличался от точки зрения рекламного агента: каждый прием высокохудожествен, если способствует сбыту товара.
Я понимал: Александрия действительно может предоставить материал для своеобразной документальной ленты, которая, возможно, привлечет внимание знатоков. В своем воображении я уже видел, как смогу обыграть в фильме столь различные фигуры, как Винцент Басани, Пророк и Альберт Герштейн, как скомпоную детали небогатой событиями повседневности Александрии со всем тем красочным балаганом, который будет связан со съемками боевика.
Еще недавно я смотрел на Альберта Герштейна как на товар в яркой упаковке, о которой мне надо позаботиться, получая за это свои пять сотен в неделю. Теперь я воспринимал фильм как вызов своему творческому воображению. Дэрти ожидает рекламный ролик, который "документально" обосновал бы легенду о золотом самородке, найденном на провинциальной свалке. Я же, вопреки этому, решил показать миру самый обычный камешек, который так долго полируют с помощью рекламы, пока он и впрямь не засияет, как звезда первой величины. Это будет правдивый рассказ о том, как в наши дни создают для публики идолов буквально из ничего, на пустом месте.
Каким бы непритязательным не сделала меня жизнь, склонность Дэрти обходиться с людьми как с грузовыми машинами, в кузов которых надо напихать по возможности больше, к тому же выжимая из мотора максимальную мощность, вызвала во мне вполне естественную реакцию сопротивления. Фильм должен показать ему, что я не послушная марионетка, которую, подергав за ниточку, можно направить куда угодно.
Погрузившись в эти свои раздумья, я пропустил мимо ушей поток слов, извергаемый Хуго Александером. Меня привел в чувство громкий храп. Дэрти с открытым ртом и сопящим носом выглядел так вульгарно, что я безо всякой жалости растолкал его. Дэрти приоткрыл глаза и сладко зевнул.
– Мы идем спать! – категорически сообщил я.
На этот раз Хуго Александер сопротивления не оказал. Проводив нас до порога, он только напомнил: "Не забудьте купить зонтики!"
5
Ночью привиделся сон. Ясно осознавал, что сплю, и все же совершенно реально видел человека в маске, который на цыпочках крался к моей постели. В руке у него был какой-то сверкающий предмет, вроде бы нож. Несмотря на темноту и маску, я его узнал. Это был Пророк.
Разбудила меня пронзительная полицейская сирена. Моментально в памяти возникли ночные кошмары и столь же молниеносно я сообразил, что у полицейской сирены есть некая связь с Пророком. Мне, когда я работал в специальной бригаде уголовных хроникеров "Вечерних известий", доводилось встречаться с преступниками всех мастей, и все же встреча с этим безумным проповедником ненависти, сам не знаю отчего, взволновала. В глубине души я сознался себе, что Пророк нагнал-таки на меня страху.
Сирена умолкла как раз в то мгновение, когда я вскочил с постели. Оглядел комнату. Нашел на столе записку, оставленную Дэрти, но прочесть не успел.
Двери распахнулись. За спиной услышал грозный голос:
– Полиция! Поднять руки! Ни с места!
Я послушался, лихорадочно пытаясь сообразить, что же произошло. Вспомнил туманное обещание Дэрти изобрести какой-то особый трюк для невиданной нигде и никогда рекламы. Из его намеков при желании можно было понять, что это каким-то образом связано с арестом Альберта Герштейна. Теперь же оказалось, что вместо него за решетку угожу я сам. В конце концов, если в тюрьму Александрии засадят режиссера, который приехал, чтобы создать портрет той самой Александрии, это отнюдь не худшая сенсация.
– Вы Оскар Латорп? – столь же грозно спросил голос.
– Что вам угодно? – я хотел было повернуться, чтобы увидеть говорившего, но меня остановил угрожающий окрик:
– Не шевелиться! Руки на голову! Стоять и отвечать!
– Я протестую, – несмело сказал я.
– Десять лет назад вы работали в газете "Вечерние известия". Да или нет?
Я подтвердил этот факт, изумляясь оперативности местной полиции. Раз уж здесь успели изучить мою биографию, го ничего хорошего мне не светит. По меньшей мере до тех пор, пока не смогу убедить, что невинен как овечка.
– Знакомы ли вы с неким Грегором Абушем?
С чистой совестью я мог бы такое знакомство отрицать. Если не считать Альберта Герштейна и Теи Кильсеймур, Дэрти не упоминал по имени ни одного из участников гангстерского фильма. Быть может, Грегором Абушем все же зовут какого-нибудь актера, из-за которого я попал в эту передрягу?
– В таком случае освежу вашу память! С Грегором Абушем вы были знакомы именно в ту пору, когда работали в "Вечерних известиях".
Вспомнил, наконец. Так звали молодого лейтенанта из провинции, который стажировался в местном дивизионе уголовного розыска. Симпатичный парень. С ним у нас было нечто вроде дружеского соревнования. "Работая" над каким-нибудь преступлением, каждый из нас выдвигал свою гипотезу. Порой мне удавалось, пусть и приблизительно, угадать правильное решение, поэтому Абуш любил пошучивать, что я неправильно выбрал себе профессию.
– Да, знаком, – с облегчением воскликнул я. – Но какая здесь связь с моим арестом?
– Обернитесь, сами поймете!
Не осмеливаясь опустить руки, повернулся. Передо мной стоял улыбающийся капитан полиции, в котором после короткого замешательства я узнал прежнего лейтенанта.
– Только что узнал, что вы приехали и решил устроить сюрприз, – рассмеялся он.
– Вернее, до смерти напугать, – подтвердил я, растирая затекшие руки.
– Не сердитесь, Латорп! Вы просто не привыкли к особому юмору александрийцев. Вам еще доведется с ним столкнуться не раз. Чего только не придумаешь здесь, в провинции, со скуки. Особенно, если ты начальник полиции, а настоящих преступников видишь разве только на экране.
Удивление сменилось легкомысленным настроением. Мы весело болтали. Я рассказал о нескольких пикантных приключениях. Грегор Абуш, в свою очередь, познакомил со многими пестрыми событиями из жизни Александрии, которые показались мне анекдотами.
Грегор Абуш собирался распрощаться, когда в комнату вошел Дэрти в сопровождении Альберта. Увидев моего гостя, Альберт невольно вздрогнул, однако, заметив ободряющий взгляд Дэрти, улыбаясь, пожал руку начальнику полиции.
– Будьте знакомы, – сказал он иронически. – Столп нашей полиции Грегор Абуш. А вы видите чудотворца по имени Оливер Дэрти, который взялся заработать несколько миллионов на моих голосовых связках. Надеюсь, что и мне он подкинет грош-другой.
– Желаю удачи. Ты знаешь, что я независтлив. – Грегор Абуш хлопнул Альберта– по плечу. – Честно говоря, в своей провинциальной тупости я считал, что такие голоса, как твой, валяются на каждом углу. Остается только нагнуться, поднять и сунуть в микрофон. Очевидно, современная музыка – особый вид гипноза. Я бы не удивился, если бы в один прекрасный день нашего балбеса Пророка объявили певцом, не имеющим себе равных.
Сравнение с Пророком Альберта заметно рассердило.
– Полицейский остается полицейским, – презрительно бросил он. – Не случайно один музыкальный критик заметил, что среди слушателей эстрадных концертов твоих коллег не встречал. Зато, как только публика начинает от восхищения стулья ломать, полиция тут как тут.
– Альберт, на вашем месте я не говорил бы так высокомерно с господином Абушем, – заметил Дэрти, – кто знает, быть может, в иных условиях…
– Грегор в отличие от вас понимает юмор, – покраснел Альберт. – Если принимать всерьез все, что александрийцы наговорят друг другу…
Я пошел проводить своего старого знакомого до полицейской машины. Она стояла у автомата бензозаправочной станции и, когда молчала ее сирена, казалась таким же повседневным средством передвижения, как другие автомобили. Грегор Абуш вытащил кошелек, но хозяин бензозаправочной станции от оплаты отказался.
Грегор Абуш не настаивал.
– У нас считают, что полицейский, не берущий взяток – ненастоящий полицейский, – с улыбкой пояснил он, садясь в машину. – Ну, ладно, – махнул он хозяину рукой. – Учти только, что если ты попытаешься рассказать этому господину, который познакомит кинозрителей с разными выходками александрийцев, сколько галлонов бензина бесплатно залил в мой автомобиль, я поклянусь, что это наглая ложь.
Когда я вернулся в комнату, то услышал слова Дэрти:
– Желаю удачи! И не подумайте в последний момент дезертировать! Все будет в порядке. Раз Оливер Дэрти что-то утверждает, так того не миновать.
– О чем это вы? – спросил я.
– Да так, чепуха. – Дэрти, стоя у окна, проводил взглядом отъезжающую полицейскую машину. – Альберта внезапно охватил страх. Боится, что из-за отсутствия практики не сможет как следует сыграть свою роль во время ограбления банка. Ответственность велика, что правда, то правда. На его плечи ложится самая большая нагрузка во время этого эпизода. Кроме того, когда Tea, ты ведь помнишь, Tea Кильсеймур изображает главаря банды Долли Кримсон, – напомнил он мне и продолжил, – Tea с другими членами банды остается наверху, чтобы держать на мушке работников банка и посетителей, Альберт в одиночку должен спуститься вниз, где находится хранилище денег, разоружить охранника и засунуть награбленное в заранее приготовленный мешок… Не так ли, Альберт? – Дэрти хитро подмигнул мне.
– Звучит-то все это просто, – нервно закурил Альберт, – но…
– Никаких "но". Ричард… Ричард Бейдеван, которому я доверил режиссуру, – прокомментировал Дэрти для меня. – Бейдеван еще нигде себя не проявил, если не считать один фильм, который так и не удалось завершить. Сам он утверждает, что перегрызся с киностудией по личным причинам. Краем уха я, правда, слышал нечто иное: из денег, отпущенных на съемку, Ричард добрую половину сунул в свой карман.
Альберт ухмыльнулся.
– Так хорошо, как Tea, я его не знаю. Но мне кажется, что вторая версия больше соответствует действительности. Допускаю. Но что из этого? Я и сам не ангел. И не уважаю тех, кто претендует на белые крылышки невинности. Посмотришь на таких, вроде бы они и не ступали по нашей грешной земле. Тот, кому не приходилось засунуть всю пятерню поглубже в грязь, чтобы извлечь изрядную пачку купюр, тот в моих глазах просто чокнутый. К тому же Ричард дешевле других режиссеров.
– Так же, как я.
Дэрти счел разумным пропустить мимо ушей мое замечание.
– Самое главное, что Ричарда Бейдевана рекомендовал человек, с которым господин Дэрти не желает испортить отношения, – насмешливо сказал Альберт.
– И это. Чтобы снять в Александрии два фильма, мне необходима поддержка его жителей.
– Наиболее влиятельных, а не каких-нибудь голодранцев, – продолжал иронизировать Альберт. – Винцента Басани к категории нищих никак не отнести.
– Не в наших интересах с ним враждовать! Особенно вам не рекомендую. – Дэрти неизвестно отчего рассердился. – Представьте себе, что я построил все ступеньки к золотому трону, и внезапно этот Басани возьмет да и вытащит из корзины с грязным бельем ваши грехи. Не пытайтесь убедить, что их у вас нет.
– Что есть, то есть, – улыбнулся Альберт.
В надежде, что они прекратят молоть чепуху, я вмешался:
– Если Альберт действительно боится, что не справится, почему бы не заменить его в этом эпизоде дублером? Если тот будет носить маску…
– Капюшон, который закрывает все лицо, – поправил Альберт.
– Тем лучше. Если дублер будет в капюшоне и схож фигурой, у кого из зрителей возникнут сомнения, что сейф ограбил не исполнитель главной роли?
Высказывая этот насмешливый совет, я еще не понимал, что он отразил подсознательный ход моих мыслей.