Месье Луаяль снисходительно улыбнулся. Он объяснил этому профану, что человек с таким именем стоял некогда в голубой униформе у выхода на манеж, и в его обязанности входило наблюдать за конюхами, с шамберьером в руке следить за лошадьми под наездниками и подавать реплики клоунам.
Теперь в проходе у манежа всегда стоит человек в голубой униформе, и, естественно, его называют месье Луаялем. Амплуа и имя стали традиционными в цирке, ведь и в комической опере роль влюбленной называют "Дюгазон" – по имени актрисы, создавшей этот образ.
Но Патон не слушал пространных объяснений месье Луаяля. Приближался полдень, время, когда его полицейское усердие неизменно угасало. Он бросил вопрошающий взгляд на Ошкорна.
– Я думаю, пока достаточно, – сказал тот. – Продолжим после полудня.
Теперь мысли Патона были заняты одним: должен ли он пойти позавтракать с Ошкорном или, может, – без угрызений совести! – отправиться домой? Кухню миниатюрной мадам Патон он предпочитал кухне любой харчевни! Ошкорн догадался, какие муки испытывает его напарник, в душе борясь между чувством товарищества и желанием вкусно поесть.
– Я думаю, – сказал он, – сейчас для нас самое разумное – отправиться каждому в свою сторону. У нас еще слишком мало материала, чтобы с пользой обсудить дело.
– Тогда до встречи!
И Патон проворно захлопнул свой блокнот, завернул колпачок ручки. Ошкорн удержал его.
– Имей в виду, в два часа меня здесь не будет.
– Но, между прочим, именно ты предложил мадам Лора прийти ровно в два часа.
– Я действительно хочу, чтобы ровно в два она была в цирке. Это развяжет мне руки, позволит допросить в это время ее прислугу, в том числе и шофера.
– Шофера? А его зачем?
– Во время убийства он был в цирке. Он мог проникнуть в уборную Штута. И потом – это главное! – мне хотелось бы узнать, почему после известия о смерти Штута мадам Лора так долго добиралась до цирка.
– Тогда мадам Лора допрошу я один?
– Я предпочел бы при этом присутствовать. Если возможно, оттяни допрос.
Патон не заметил, что его молодой напарник вроде бы дает ему указания. Но сейчас он готов был на любые уступки, лишь бы избежать того, что он называл "профессиональным завтраком".
– Я с удовольствием схожу домой, – сказал он. – Жена вчера получила посылку из Перигора и наверняка приготовила недурной завтрак! Мне не хотелось бы огорчить ее. А мадам Лора я заставлю подождать. Тем более что в это время я хочу заняться Жаном де Латестом. У меня есть к нему новые вопросы. Мне кажется, это кое-что даст.
10
Ошкорн засек время, которое потребовалось ему, чтобы дойти от улицы Дювивье, где находился вход в Цирк-Модерн, до дома № 30 по бульвару Ла Тур-Мобур, где жила мадам Лора. На это ушло пятнадцать минут, следовательно, на машине нужно всего пять минут.
А между тем с той минуты, когда Жан де Латест позвонил мадам Лора и сказал ей о смерти Штута, и до той, когда мадам появилась в цирке, прошло более получаса. К тому же она приехала на машине…
Было без пятнадцати два, когда мадам Лора вышла из дома и пешком направилась в цирк. Именно на это и рассчитывал Ошкорн. Да, естественно, вчера вечером мадам Лора воспользовалась машиной, и так же вполне естественно то, что днем она пошла в цирк пешком, ведь он находится совсем рядом.
Ошкорн справился у консьержки, и та назвала ему этаж, где находилась квартира мадам Лора, или, точнее, "этаж месье Жана". Когда Ошкорн входил в лифт, она окликнула его и сухо попросила воспользоваться лестницей для прислуги.
Дверь открыла полная женщина, она впустила его в кухню.
Тотчас же появился и сам Жан, шофер. Это был жизнерадостный молодой мужчина с добрым красноватым лицом неотесанного крестьянина. Узнав, кто к ним пожаловал, он смутился, но быстро взял себя в руки.
– Право же, не вижу, чем бы мог быть вам полезен, но если что-то в моих силах…
Ошкорн попытался навести разговор на связь мадам Лора и Штута, но Жан благоразумно помалкивал.
– Не знаю. Возможно, между ними что-то и было, об этом поговаривали в цирке… Но она никогда не принимала его здесь. Если они и виделись, то где-то в другом месте.
"Если они и виделись…" Ошкорн оценил деликатность определения. Короче, Жан был сама скромность. Ошкорн не часто встречался с таким качеством во время своих расследований, когда, поднявшись по лестнице для прислуги, входил в квартиру, чтобы настойчиво задать несколько вопросов.
– Я ничего не знаю, – повторил Жан. – Впрочем, даже если бы я что-то и знал, какое значение для следствия может иметь их связь? Уж не думаете ли вы, что Штута убила мадам Лора?
– Нет, конечно. Мы почти убеждены, что преступление совершил мужчина.
Когда свидетель вел себя слишком щепетильно по отношению к подозреваемому, Ошкорн обычно делал вид, будто обвиняет самого этого свидетеля. Иногда такой ход давал потрясающие результаты. Человеку свойственно попытаться отвести на другого тучу, которая сгущается над ним самим. Он посмотрел шоферу прямо в глаза:
– Не исключено, что и вы!
Совершенно сбитый с толку Жан уставился на него:
– Я? Я убил Штута? Господи, да чего ради?
– О, вот этого я не знаю! Мотивы преступления нам пока неизвестны. Кража, возможно. Исчезла некоторая сумма денег, перстень. Мы обязаны допросить всех, кто был в цирке вчера вечером.
– Всех? Ну тогда ладно! А я-то подумал, что только меня, персонально.
– Почему же вы так решили? Жан опустил голову, пожал плечами.
– Потому что я неудачник. Когда-то давно в доме, где я служил, была совершена кража. Подозрение пало на меня, и мне стоило большого труда снять с себя его. Вора в конце концов нашли… Но – поверьте мне! – все-таки сохранилась какая-то стесненность между мною и хозяевами. Я чувствовал, что они мне больше не доверяют, и при первой же возможности ушел от них. Еще у одних хозяев, где я служил, тоже случилась неприятность. Пропала какая-то драгоценность, брошка, что ли. Хозяйка потом нашла ее, просто она сунула ее в другой ящичек. Но я почувствовал, как надо мною несколько дней висело подозрение…
Шофер стал более разговорчивым. Он понимал, что сам должен защитить себя, и был начеку. Ошкорн мог вести допрос так, как считал нужным, одновременно задавая вопросы и о мадам Лора, и о нем самом, ее шофере.
Оказывается, вчера Жан был удивлен, что вечером ему пришлось везти хозяйку домой так рано. По пятницам она неизменно присутствовала на просмотре новой программы и редко уезжала из цирка до конца преставления. Он слышал, как зазвонил телефон, и даже поспешил в кабинет мадам Лора, но она его опередила и сама сняла трубку. Она даже еще не успела переодеться.
"Выходит, – отметил про себя Ошкорн, – чтобы вернуться в цирк, ей не пришлось переодеваться, да и шофер был уже готов. Если б она захотела, она могла бы выехать немедленно. Но она этого не сделала. Решила выиграть время для того, чтобы приехать со спокойным лицом, выиграть время для того, чтобы подумать, выиграть время для того, чтобы подготовиться к защите".
– Вы знаете, почему ваша хозяйка вернулась так рано?
– Нет, но, думаю, ей просто нездоровилось, потому что, едва мы приехали, она попросила меня принести ей стакан воды и ложечку. Я принес. Она достала из сумочки таблетку и растворила ее в воде. Я подумал, что у нее мигрень и из-за этого мы уехали так поспешно. Честно говоря, я был немного раздосадован, так как моя жена, не предупредив мадам, ушла в кино. Она рассчитывала быть дома до возвращения мадам. Я попытался объяснить это мадам и извинился, но она, казалось, не слушала меня. Только сказала, чтобы я не уходил из квартиры, поскольку, возможно, еще понадоблюсь ей.
– И правда вы ей понадобились.
– Да, чтобы отвезти ее обратно в цирк, где только что убили месье Штута. Но ведь этого она не могла предвидеть.
Ошкорн с любопытством взглянул на него.
– Это еще как сказать! Сами посудите, для чего еще вы могли понадобиться в тот вечер? Ведь было уже около половины двенадцатого.
– Я и сам думал об этом.
– Вы были в комнате, когда мадам Лора разговаривала по телефону?
– Нет, я вышел.
– Именно тогда ей сообщили о смерти Штута.
– Я потом догадался, когда узнал, что случилось. Мадам вышла из кабинета и велела мне быть готовым снова поехать в цирк.
– Но вы выехали не сразу? Жан помялся, потом ответил:
– Да, мадам выехала не сразу.
– Но ведь она была одета. Вы мне сказали, что, когда зазвонил телефон, она еще не успела переодеться.
– Я не знаю, почему мадам задержалась. Неожиданно Ошкорн перевел разговор на тему более конкретную. Он попросил шофера подробно рассказать ему, что тот делал с начала антракта и до отъезда из цирка.
Шофер смущенно и даже вроде бы в смятении почесал за ухом.
– Вы входили в помещение цирка?
– Да, но ненадолго. Я посмотрел первую половину представления, стоял в проходе, за униформистами. Там мадам не могла меня увидеть, а мне был виден весь манеж. Заметьте, мадам никогда не запрещала мне заходить в зал, но в принципе мое место – в машине. Когда началась пантомима Паля и Штута, я ушел. Их номер я видел уже много раз и предпочел выкурить на улице сигарету.
– Вы проходили около уборной Штута?
Он долго думал, прежде чем ответить, потом сказал, что нет, дальше коридора, открытого для публики, он не заходил.
– Кто может подтвердить, что во время убийства Штута вас в цирке уже не было?
– Жак Серве, один из сыновей месье Луаяля, он может подтвердить. Я пожелал ему доброй ночи, и он проводил меня до двери. И контролер может засвидетельствовать, что видел, как я выходил.
– Кто может подтвердить, что, перед тем как выйти из цирка, вы не зашли в ту часть кулис, где находится уборная Штута?
– Вот это – никто. Но – расспросите служащих цирка! – никто не сможет утверждать, что видел меня там.
Ошкорн отметил про себя, что он снова уклонился от прямого ответа, не подтвердил, что не был в той части кулис.
11
Жан де Латест хотел провести Патона в свой кабинет.
– А почему не в кабинет дирекции? – спросил тот.
– Скоро приедет мадам Лора и, естественно, захочет расположиться в своем кабинете.
– Я решительно протестую!
– Прошу вас, не ставьте меня в неловкое положение. Ведь мадам Лора – владелица цирка. Вряд ли она с готовностью согласится ожидать в коридоре.
Патон несколько секунд подумал. Взвесил все "за" и "против". Расположиться в директорском кабинете? Но ведь и правда, когда придет мадам Лора, трудно будет помешать ей войти в свой кабинет, а тогда придется вести допрос при ней. Когда-то еще приедет Ошкорн! Хорошую шутку он сыграл с ним!
Инстинкт подсказывал Патону, что свидетельство мадам Лора будет иметь первостепенное значение. У него уже составилось мнение об этой странной, скрытной, необычной женщине, и он думал, что присутствие Ошкорна было бы сейчас отнюдь не лишним. Но в то же время – и это было важно! – он хотел бы задать несколько вопросов Жану де Латесту без Ошкорна. Поэтому он согласился вслед за главным администратором пройти в его кабинет.
То, что Жан де Латест называл своим кабинетом, по правде сказать, было всего лишь чуланом, загроможденным какими-то папками и рулонами афиш. В уголке притулился небольшой письменный стол с портативной пишущей машинкой. Меблировку довершали два деревянных кресла.
Все произошло именно так, как предсказал Жан де Латест. Мадам Лора ровно в два часа вошла в цирк и сразу же направилась в свой кабинет, бросив по дороге Джулиано:
– Скажите этим господам, что я у себя.
Потом спокойно принялась перебирать какие-то бумаги. Однако она чутко прислушивалась к тому, что происходит в коридоре. Несколько раз подходила к двери, прислушивалась. Она порвала несколько бумаг, начала перечитывать какое-то письмо.
В эту минуту в дверь постучали. Она быстро сунула письмо в свою сумочку. Два инспектора вошли. Патон нахмурил брови.
– Эта комната будет опечатана, мадам… а пока мы должны просмотреть все бумаги.
– В моем кабинете?
– Но это еще и кабинет Штута.
Он нагнулся, собрал в корзине порванные бумаги и сунул все себе в карман.
Мадам Лора слегка отпрянула, но протеста не высказала. Ошкорн внимательно наблюдал за нею.
Полгода назад, во время следствия по делу Бержере, он уже имел возможность созерцать это спокойное строгое лицо, эти неторопливые уверенные движения, не выдававшие ни малейшего нетерпения, ни малейшего волнения.
Широкое, немного одутловатое лицо, еще сохранившее отблеск былой красоты. Нос прямой, пожалуй, немного мясистый, щеки пухлые, а под воротничком блузки угадывается слишком жирная шея. И все же это лицо казалось жестким. Такое впечатление создавал главным образом рот – необыкновенно тонкий, с абсолютно прямыми губами. Волосы у нее были седые, слегка подсиненные, волнистые, коротко стриженные.
Она не употребляла никакой косметики, и цвет кожи у нее был естественный, даже какой-то чуть мертвенный, и только на щеках проглядывали небольшие красные прожилки. Единственным кокетством, которое позволяла себе эта женщина, были ее ухоженные волосы, всегда тщательно причесанные, которым парикмахер по ее воле придавал легкий синеватый оттенок.
Отяжелевшее тело с полной грудью было старательно затянуто в корсет. Ее неизменно строгие костюмы и мужского покроя рубашки придавали ей мужеподобный вид.
"Пятьдесят или шестьдесят? – мысленно спросил себя Ошкорн. – Морщин совсем мало, но это еще ни о чем не говорит… Как эта женщина позволила подцепить себя паяцу? Ну, был бы уж на худой конец Паль, он выглядит очень романтично… но такое гротескное существо, как Штут!.."
Этот же вопрос задавал себе и Патон. Его шокировала уже сама совершенно очевидная разница в возрасте любовников, но то, что такая женщина связала себя с клоуном, – это превосходило все его понятия о женской природе!
Патон вспомнил кое-какие детали из событий, происшедших в Цирке-Модерн за эти полгода. Как им было известно, на следующий же день после смерти Бержере мадам Лора доверила управление цирком Штуту. Он, следовательно, стал как бы содиректором. Но на деле – директором, единственным, поскольку мадам Лора, занятая другими делами, постепенно передоверила бразды правления ему.
– Скажите, мадам, – резко начал Патон, – ведь цирком, по существу, управлял месье де Латест? Как нам говорили, Штут мало занимался административными делами, почти не вмешивался в них.
– Месье де Латест занимался всякой текучкой, но ответственность за главное лежала на Штуте.
Несколько раз – но тщетно! – Патон пытался добиться, чтобы мадам Лора подтвердила важную роль Штута в управлении цирком.
– Месье Латест превосходный служащий, но не больше, – спокойно отвечала она.
"Так что же, выходит, Жан де Латест просто хвастался? – спрашивал себя Патон. – А если нет, то какую цель преследует эта женщина, преуменьшая роль главного администратора?"
– К тому же Штут, – продолжала мадам Лора, – имел солидный пакет акций цирка и, естественно, что он осуществлял, вместе со мною, руководство.
– Штут акционер? Это для нас новость! Этого нам еще никто не говорил!
– А кто бы вам мог сказать? Кто должен был знать об этом? До сих пор я не была обязана ни перед кем отчитываться!
Мадам Лора выразительно подчеркнула слова "до сих пор".
– В силу некоторых соглашений, заключенных между мною и Штутом, я передала или продала ему часть своих акций.
– Выходит, Штут был богат?
– Я же сказала вам сейчас, что передала Штуту несколько акций. Остальные он действительно купил. Он и Паль – самые высокооплачиваемые артисты нашего цирка. Кроме того, когда цирк был два месяца закрыт, они совершили турне по провинции и за границей и неплохо заработали.
– Расскажите нам о Штуте.
– В его лице я потеряла ценного сотрудника…
Патон взглянул на нее с усмешкой, и она, несколько утратив свое хладнокровие, глухо добавила:
– …и друга!
– Расскажите нам о вашей связи со Штутом. Интимной связи, я имею в виду.
Ошкорна всегда шокировала бесцеремонность его напарника. Обычно он еще только обдумывал, как приступить к какой-нибудь деликатной теме, как, глядь, Патон уже перескочил препятствие…
Мадам Лора даже не нахмурилась. Только в ее голосе прозвучала некоторая усталость, когда она спросила:
– Это так необходимо?
– Не забывайте, мадам, Штут умер насильственной смертью! Чтобы найти убийцу, мы вынуждены покопаться в его личной жизни!
Она поставила локти на стол, скрестила руки и открытым взглядом посмотрела на полицейского.
– Вам, конечно, уже сказали, что Штут был моим любовником. Это правда, и, впрочем, я этого не скрываю. Я свободна в своих поступках. Еще вам, конечно, сказали, что я его содержала. Это почти правда! Штуту не было и тридцати, а мне – почти вдвое больше. От тридцати до шестидесяти – огромная дистанция, вы не находите?
Стоя за спиной Патона, Ошкорн не спускал с нее глаз. Ни единый мускул не дрогнул на ее лице, только серые глаза чуть оживились.
– Что же касается остальной жизни Штута, – добавила она, – то я не знаю ничего. Я не настолько неблагоразумна и любопытна, чтобы попытаться узнать…
Ошкорн все еще продолжал наблюдать за ее бесстрастным лицом. Что-то неопределимое проскользнуло в ее серых глазах. Она расслабилась и закурила сигарету.
Мадам Лора затягивалась неторопливо, выпуская дым через нос. Ошкорн отметил, с какой поспешностью она схватилась за свой портсигар. Словно боялась утратить хотя бы толику спокойствия. Должно быть, она чувствовала себя более защищенной за завесой дыма. Так она может держаться непринужденнее, ей легче избежать взгляда полицейского инспектора…
Затем мадам Лора ответила на вопрос, что она делала после антракта. Сказала, что некоторое время провела в уборной Штута – пока он гримировался. Потом вернулась в зал, в свою ложу, посмотрела первую часть новой программы клоунов. Затем решила поехать домой. Подумала, не предупредить ли Штута, что она уезжает. Даже прошла в закрытую для публики часть кулис, но, не дойдя до кабинета Жана де Латеста, передумала и вернулась. Шофер ожидал на улице, он отвез ее домой.
– Почему вы уехали из цирка так рано?
– Мигрень.
– Кто может подтвердить, что вы не дошли до уборной Штута?
– Это проще простого. Спросите Антуана, дежурного у двери, которая ведет в ту часть кулис, он всегда там. Он наверняка видел, как я вошла туда и буквально в ту же минуту вышла.
Временами казалось, что она совсем не придает значения вопросам, которые ей задают. Она явно прилагала все усилия к тому, чтобы не выглядеть человеком, утверждающим свое алиби.
Патон и Ошкорн старались не попасться на эту удочку и продолжали игру. Патон неотрывно смотрел на ее руки – крепкие, с широкими ладонями.
"Штута мог убить только мужчина! – сказал ему судебно-медицинский эксперт. И добавил: – В крайнем случае женщина, но женщина, обладающая недюжинной силой! – А потом со смехом заключил: – Но, скажу вам, все ревнивые женщины, если они в ярости, обладают недюжинной силой!"
Штута убила женщина? Что ж, вполне возможно! Но кто в таком случае убил месье Бержере? Какой был смысл мадам Лора убивать его? А ведь эти два преступления слишком похожи, чтобы принадлежать разным исполнителям!