Глава XVI
Веселкин, одетый по форме с погонами подполковника, встретил Голубева приветливо. Пожимая руку, он по-приятельски обнял Славу и улыбчиво проговорил:
– Давно, деревенский детектив, мы не виделись.
– Больше года, Константин Георгиевич, – тоже с улыбкой ответил Слава. – Ты уже подполковником стал. Еще чуть-чуть и – генерал.
Веселкин засмеялся:
– На розыскной работе в подполковниках бы удержаться.
– Лютует начальство?
– Криминальная обстановка сложная. Оттого иной раз приказания бывают, как у пушкинской комендантши из "Капитанской дочки". Помнишь, как она, пославши поручика рассудить городового солдата с бабой, подравшихся в бане за деревянную шайку, снабдила его такой инструкцией: "Разберись, кто прав, кто виноват, да обоих и накажи"… – Веселкин показал на стул у своего стола. – Садись, детектив, побеседуем обстоятельно. Пока ты дремал в электричке, я созвонился с Бирюковым. Антон Игнатьевич обстоятельно рассказал фабулу свалившегося на ваши головы чэпэ. Круто завязались события.
– Круче некуда, – усаживаясь, вздохнул Голубев. – Скажи, где сейчас Ширинкин?
– В реанимационном отделении областной больницы.
– Не умер, значит?
– Пока дышит. Врачи обещают спасти ему жизнь. Огнестрельные раны сами до себе не так опасны. Потеря крови большая. Надолго запомнит Золовкину.
– Опасаюсь, как бы стрельба вдогонку, когда преступник был уже не опасен, не подвела "амазонку" под статью превышение необходимой самообороны.
– Время прокурорского девиза: "Был бы человек, а статья найдется" прошло. Хотя схожесть Закона и дышла в России пока сохраняется, но есть наметки к лучшему.
– Попытка Максима проникнуть в коттедж Царьковой для меня кажется бредовой.
– У него вся жизнь в бреду. Какое бы криминальное дело Максим ни затевал, всегда попадает ни в дугу и ни в струю. В голове Ширинкина вместо мозгов мякинная труха. На редкость дуболомный "браток".
– Поступки "дуболомов", как и сумасшедших, не поддаются логической разгадке. Смотри, что у нас получается… Вначале Ширинкин берет у Царькова книги вроде бы для реализации. Допустим, это он хотел войти в доверие к намеченной жертве, так?…
– Возможно, так.
– Затем совместно с Сапунцовым подкарауливают жертву у пустынного кладбища, убивают и, чтобы замести следы, устраивают пожар. По свидетельским показаниям, убил Царькова Сапунцов. Ширинкин при убийстве лишь присутствовал. Дальше начинается несуразица. Через каких-нибудь полтора часа, отъехав от центра всего на два километра, подельники выпивают литр водки. Максим дважды стреляет из "Зауера" в Сапунцова и оставляет его труп на опушке леса, даже не попытавшись хотя бы символически зарыть в землю. Да еще и книжку Царькова в карман убитому подсовывает. Отчего такая наивная дурь?
– Возможно, от испуга. Раньше Максим "мокрыми" делами не грешил. Первое убийство шокирует даже сильных людей. А, возможно, что и зарывать нечем было, – ответил Веселкин. – Во всяком случае, при осмотре его джипа лопаты не обнаружили. И вообще в машине никаких улик нет, кроме сотового телефона, принадлежавшего Сапунцову.
– Где сейчас этот джип?
– На охраняемой стоянке.
– А "Зауер", от которого Ширинкин хотел избавиться, подъезжая к посту ГИБДД?…
– У криминалистов на исследовании. Бирюков сказал мне, возле сгоревшей "Тойоты" нашли связку ключей. Ты привез их?
– Привез, чтобы проверить, не подойдут ли эти ключики к каким-либо замкам Ширинкина или Сапунцова.
– Непременно, Слава, проверим.
– О Сапунцове что-нибудь знаешь?
– Очень мало. Я знал Валентина, когда он был участковым инспектором. Засыпался мужик на взятке и, чтобы избежать наказания, подал рапорт о добровольном увольнении из милиции. Начальство, стараясь замять неприятный инцидент, удовлетворило желание взяточника. После он вместе с Золовкиной окончил курсы телохранителей. Какое-то время подвизался в сомнительной фирме "Эталон-плюс" и незаметно сгинул с моих глаз.
– На какой взятке погорел?
– Незаконно сделал прописку одной из путанок, которая моталась по Новосибирску, как неприкаянная. К женщинам Сапунцов был неравнодушен.
– Любовная страсть, похоже, у него сохранилась до последних дней, если даже такую серьезную даму, как София Михайловна Царькова, сумел соблазнить.
Веселкин улыбнулся:
– Французы говорят, что от любви, от лысины и от насморка рецептов нет.
– Ох, уж эта проклятая любовь… – Голубев вздохнул. – Одни неприятности от нее. На нашу беду в дело ввязался еще один любвеобильный ловелас. Ованес Грантович Назарян по уши втюрился в Яну Золовкину. Не знаешь такого?
– Знаю. Богатый армянин. Если возьмется обхаживать даму, не мытьем, так катаньем своего добьется.
– Не он ли "заказал" Царькова?
– Возможно, что и он.
– Сам улизнул вроде в Австралию. Чего ему там делать? И вообще не могу понять, почему наших богачей так страстно тянет за границу?…
– У богатых свои причуды, – Веселкин вновь улыбнулся. – Ну, там… купить дом в Африке и пощупать груди у негритянки, кенгуру погладить в Австралии, в Европе пообщаться с Шэрон Стоун или Клаудией Шиффер.
– На такие приколы много денег надо.
– Валюты у них хватает.
– Вот мать Россия! Не страна – фантастика со слезами. Детские пособия не платят, зарплату бюджетникам задерживают, а богатеи… кенгуру гладят. Между нами, Константин Георгиевич, когда это кончится? Когда российское государство выплатит народу долги?
– О долгах, Слава, есть смысл напоминать государству благополучному и воспитанному. Наше же родное, босяцко-беспризорное, обычно отвечает, что никому ничего но должно. А если и должно, то денег все равно нет.
– Да-а-а… – Голубев покачал головой. – К слову, при советской власти, помню, упор делался на "мой друг отчизне посвятим", а теперь в моде стало: "догадал Бог родиться в России с умом и талантом".
– У каждого времени свои песни. Эта глобальная проблема нам с тобой не по зубам. Давай думать, как уличить Ширинкина.
– Я уже столько передумал, что вконец запутался. Не знаю, с чего начинать дальнейший этап расследования.
– Вначале посетим сожительницу Максима. Оперуполномоченные мне доложили, что в его квартире пригрелась Тата – это прозвище путанки, с пропиской которой засыпался Сапунцов.
– Что она собой представляет?
– Невысокая малявка неопределенного возраста. Как русский человек, пьет водку еще с нежного школьного возраста. На панель вышла в семнадцать. Фамилия Чибисова. Насколько помню, девочка из вашего района.
– Чибисова… – Голубев задумался. – Есть в райцентре Чибисов Митрофан Семенович – кладбищенский сторож. Можно сказать, последний свидетель, который видел Царькова живым. Не родня ли путана ему?
– Это выясним у Таты. Разговаривать с ней – одно удовольствие. У девочки что на уме, то и на языке. Когда работал в отделе по борьбе с экономическими преступлениями, мы с ней часто общались.
– Квартира Ширинкина далеко?
– На улице Депутатской. Сейчас садимся в машину и – туда.
Глава XVII
На втором этаже серой многоэтажки Веселкин надавил на кнопку электрозвонка у обитой коричневым дерматином двери с "глазком". Щелкнув замком, дверь открыла молодая с виду девица, похожая круглым накрашенным личиком на куклу Барби и одетая "кое в чем". Сквозь светлую кофточку до пупка просматривался черный лифчик, а бордовая юбочка напоминала широкий пояс, едва прикрывающий начало стройных ног в ажурных колготках и в белых туфельках на высоком каблуке. Увидев Веселкина, девица словно обрадовалась:
– Ой, Константин Георгиевич! Как давно вас не видела!
– Соскучилась? – спросил Веселкин.
– Нет, я просто так…
– Ну, здравствуй, Тата.
– Здрасьте.
– Можно войти?
– Входите, пожалуйста… Только, извините, у нас не прибрано.
"Не прибрано" – это слишком мягко было сказано. Небольшая однокомнатная квартира выглядела запущенной до основания. Потерявшие цвет обои пузырились вздутинами. Линолеум на полу потрескался. На нем – растоптанные окурки и шелуха от семечек подсолнуха. С потолка по углам свисали клочья черной паутины.
– Ласточка, ты почему превратила квартиру в бардак крайней паршивости? – удивился Веселкин.
– А просто так, – отмахнулась Тата. – Мне в лом… то есть ленюсь делать грязную работу.
– Небось за собой не ленишься ухаживать. Вон как ярко наштукатурилась и ресницы дугой закрутила.
– Бомжой мне нельзя выглядеть. Растрепу могут из квартиры вытурить. Вы просто так пришли или по делу?
– По делу. Надо серьезно с тобой поговорить.
– Ну проходите на кухню, там табуретки есть.
Кухня выглядела не лучше прихожей. Те же вздувшиеся обои, усыпанный окурками и шелухой пол, засиженное мухами окно, полуприкрытое грязной шторой, по углам – арсенал пустых бутылок, дверца холодильника "Бирюса" пестрела наклеенными вкривь и вкось прикольными переводными картинками.
Когда все трое уселись возле кухонного столика, Веселкин спросил:
– Ласточка, сколько тебе лет?
Тата игриво прищурилась:
– А как вы думаете?
– Я не думаю, я спрашиваю.
– А-а-а… Недавно исполнилось двадцать пять. Скоро старухой стану.
– Не торопись, до старухи тебе еще далеко.
– Хозяин так же мне говорит: "Маленькая собачка до старости щенок".
– Хозяин – это Максим Ширинкин?
– Угу.
– Давно у него прижилась?
– Полгода здесь живу.
– На панель не ходишь?
– Еще чего! Мы с Максимом вступили в гражданский брак. Он официально прописал меня в своей квартире.
– Да?…
– Да, Константин Георгиевич, да! Могу паспорт показать.
– Будь ласкова, покажи.
Процокав каблуками в комнату, Тата быстро вернулась с паспортом старого образца. Развернув корочки, Веселкин посмотрел подлинный штамп прописки, затем вслух прочитал:
– Чибисова Тамара Тарасовна…
– Это я, – с гордостью сказала Тата. – Убедились в прописке?
– Убедился. А почему тебя Татой прозвали?.
– Школьный приятель, Витька Синяков, по начальным буквам имени и отчества кликуху придумал.
– Вы с Синяковым вместе учились? – сразу вставил вопрос Слава Голубев.
– Угу. И школу бросили после девятого класса вместе. Витя хотел на мне жениться, да я не захотела.
– Почему?
– Синяк тогда по чужим карманам шарился. Побоялась, что посадят щипача, и придется к нему в зону передачки возить. Теперь жалею. Витюня забурел. Козырным игроком в казино стал. Бабки огребает крутые. Квартиру на Красном проспекте шикарную купил, иномарку и все прочее, как у нового русского.
– Чем в таком гадюшнике жить, переселилась бы к нему, – сказал Веселкин.
Тата вздохнула:
– Хотела переселиться, да ни фига не вышло. Витька испугался, что за увод гражданской жены Максим его укокошит. Ну и фиг с ним.
– Чибисов Митрофан Семенович из райцентра не родня вам? – вновь спросил Голубев.
– Дед мой.
– Бываете у него в гостях?
– Нека. Он проституткой меня обозвал. Я обиделась.
Веселкин улыбнулся:
– За правду негоже обижаться.
– Правда-правдой, да все равно обидно.
– Как ты познакомилась с Максимом?
– Через Вальку Сапунцова. Я сначала у Вальки жила. Он веселый "кекс", да мамка его, старая карга, достала меня придирками. Плюнула, показала старухе язык и ушла к Максиму.
– Сапунцов не обиделся на тебя?
– Да, ну… Для Вальки это пустяк. У него баб хватает. И с Максимом Валька, как был друганом, так и остался. Раньше они редко сходились, но в последнее время здоровски задружили.
– Последнее время – это когда?
– Полмесяца назад, может, побольше. В общем, когда Валькин шеф – армянин Назарян улетел за границу кейфовать, и Валька от безделья измаялся.
– Сапунцов сюда приезжал?
– А то куда же. Дома у него зловредная Баба Яга друганов на порог не пускает, а здесь воля-вольная. Гуляй, братва, сколько душа примет.
– Водку пили?
– И пиво. Трезвые они разговаривать не умеют, – Чибисова показала на пустые бутылки. – Вон какую прорву на прошлой неделе вылакали, пока свой план обсуждали.
– Что за план?
– Фиг их знает. Я хотела узнать, чего они задумывают. Валька на меня глаза вылупил: "У тебя расческа есть?" – "Есть". – "Ну, и чеши отсюда в комнату". Больше не стала к ним приставать.
– И ничего об их задумке не знаешь?
– Нека, только догадываюсь.
– Давай о твоей догадке поговорим.
Чибисова, опустив глаза, похлопала паспортом по ладошке:
– Константин Георгиевич, они же меня убьют, если узнают, что проболталась.
– Некому, Тата, тебя убивать, – сказал Веселкин. – Сапунцов сам убит, и Ширинкин без сознания лежит в реанимации.
Загнутые длинные ресницы Чибисовой взлетели к бровям:
– Ну, ни фига себе жизнь пошла!.. Максим ведь может очухаться…
– Когда очухается, на много лет сядет в колонию строгого режима за двойное убийство.
– И меня из его квартиры вытурят?
– Ты прописана здесь, станешь полновластной хозяйкой.
– Не обманываете?
– Зачем мне тебя обманывать.
– Ой, какая прелесть!.. Знаете, Константин Георгиевич, что я перво-наперво сделаю? Займу у Вити Синякова баксов и приведу этот шалман в порядок. Потом дам объявление в газету: "Молодая интересная женщина приглашает мужчину без вредных привычек для серьезных отношений".
– Серьезные отношения – это как? – с лукавинкой спросил Веселкин.
– Ну, хотя бы раз в неделю… встречаться.
– За деньги?
– Понятно, не за красивые глаза. Пока с Синяком расплачусь. После, если сойдемся характерами, можно и официально, с регистрацией, семью склеить, – кукольное личико Чибисовой зарделось румянцем. – Неужели мне первый раз в жизни так круто повезет?
– Может повезти, если водку пить перестанешь.
– Водяру я хлестала от безнадеги. Теперь пить бросила. Поняла, что нельзя топить горе в вине. Горе пройдет, а печень будет болеть. Если с квартирой все ладом склеится, появившийся в темном царстве луч надежды не упущу. Докажу деду, что я не проститутка!
– Горячку не пори, сначала хорошо подумай.
– Хорошо думать мне в лом. Не получается у меня это. Надо посоветоваться с бабульками во дворе. Они умные, большую жизнь прожили. Когда я к Ширинкину перебралась, они мне в глаза говорили: "Детка, с кем ты связалась. Максим – тюремщик. Не сегодня-завтра опять в колонию сядет и тебя под монастырь подведет". Да мне же прописка была нужна. Надоело болтаться, как бомже… А Вальке Сапунцову так и надо! Со мной, кобелюга, жил, а к какой-то богачке в райцентр ездил. Только, бывало, шалава позвонит ему, вихрем к ней летел. Приезжал домой опустошенный до предела. От меня отмахивался, как от вредной мухи. Дотрепался гад! И Ширинкин, чтоб ему загнуться в реанимации, следом за Валькой в райцентр зачастил.
– Тоже любовь там завел?
– Насчет любви Максим слабак. Зимой почти каждую неделю ездил с заросшим, как волосатая попса, бомжом. Кажется, Гришей его зовут.
– Фамилию не знаешь?
– Нека.
– По каким делам ездили?
– Фиг их поймет. Вроде какой-то товар отвозили бабе с лошадиной фамилией.
– Овсова? – улыбнувшись, спросил Веселкин.
– Нека. Что-то такое конское… – Тата наморщила лобик. – Кажется, Коновалиха.
– Это похоже на прозвище.
– Ну, так они говорили.
– А о "товаре" не было разговора?
– Может, был, да я не прислушивалась к их болтовне. Чтобы избежать за компанию выпивки, уходила в комнату смотреть телевизор.
– О последних поездках Ширинкина в райцентр что-нибудь знаешь?
– Не очень давно Максим выспрашивал у меня, где там находится улица Кедровая. Нарисовала ему план, как лучше проехать на Кедровую. Из этой поездки привез пачку книг поэта Царькова, а зачем, и сам не знает. В стихах Максим ни фига не рубит. Наизусть помнит всего две складухи: "Благодетели родители, рюмку водки не дадите ли". И еще: "Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать". Эти книги и теперь в комнате валяются.
– Можно их посмотреть?
– Щас притащу… – Чибисова торопливо ушла в комнату и вернулась оттуда с разорванной упаковкой книг. – Смотрите, сколько стихов припер…
Веселкин с Голубевым осмотрели упаковку. Из четырнадцати книг, указанных на типографской наклейке, в пачке оказалось тринадцать.
– Еще одна книга где? – спросил Веселкин.
– Максим куда-то утащил.
– Не Сапунцову ее отдал?
– На фига попу гармонь. У Вальки на уме только бабы, водка да баксы… – Тата испуганно глянула Веселкину в глаза. – Они вдвоем какую-то гадость отмочили?
Веселкин улыбнулся:
– Ласточка, зачем тебе о гадостях знать. Лучше расскажи, какой план обсуждали на кухне Сапунцов с Ширинкиным.
– Константин Георгиевич, ну я же точно не знаю об их плане, только догадываюсь.
– Вот и выкладывай свою догадку.
– Ну, в общем… Вначале друганы тихо шептались. Когда хорошо кирнули, забазарили громко, и я кое-что подслушала… Короче, когда Максим привез книжки, он ездил в райцентр знакомиться с поэтом. А там участковый мент Максима приметил, но толстяк успел слинять от ментовского надзора. Валька сказал, мол, надо тебе, Макс, еще на Кедровую съездить. Максим уперся: "Не-е-е, Валян, вдругорядь не поеду. Мент шибко ретивый, засвечусь с потрохами, и нашему плану будет хана. Ехай туда сам. Побазарь круче с охранницей, может, уломаешь на добровольное согласие". – "Ее, бля, на понты не возьмешь. Сложная штучка. Хозяйку против меня капитально настроила. Если мандражишь, толкуй прямо. Разберусь с поэтом без тебя, но тогда ты вместо толстой пачки баксов получишь фунт дыма". – "Не дыми, Валян, не в мандраже соль. Мыслю, как ловчее обстряпать мокруху". – "Ну, бля, мыслитель! Будешь финтить, пошлю на все буквы". – "Не лезь в занозу. Объясни, с чего шефу взбрело в шарабан, будто поэт – муж охранницы?" – "Она ему такую лапшу навешала". – "А ты, чо правду шефу не сказал?" – "Ну, Макс, ты тупее сибирского валенка. Скажи я правду, шеф разве отстегнул бы пятьдесят косых. Если знаешь, где валяются такие баксы, покажи. Я подниму их и поделюсь с тобой". – "Почему шеф вольтанулся на охраннице?" – "Потому, что не привык, чтобы бабы кидали его, как лохмотника". – "Думает, стоит замочить поэта, она кинется шефу на грудь?" – "Мне, Макс, до лампочки, что он думает, и кто к кому кинется. Баксы уже в моем портфеле, портфель в "мерсе". Выполним дело, и по двадцать пять косых зелеными будут в наших карманах. Ну, какого хрена ломаешься, как малолетка?" – "Да не ломаюсь я. Давай сразу баксы поделим". – "Нашел лоха! Курочка еще в гнезде, яичко знаешь где, а тебе уже и баксы в лапы подавай. Их, браток, надо честно отработать"… – Чибисова, словно устав, вздохнула. – За каждое слово, Константин Георгиевич, не ручаюсь, но в таком вот духе они базарили.
– Когда этот "базар" состоялся? – спросил Веселкин.
– Вечером перед тем днем, когда по всей области гроза бушевала.
"Шеф" – это кто?
– Назаряна Валька обычно так называл.
– Еще о чем Сапунцов с Ширинкиным говорили?