Синоптики пообещали на завтра дождь с грозой. Но я поеду к Валере – хоть камни с неба. Люблю грозу в начале мая, когда весенний первый гром, как бы резвяся и играя, грохочет в небе голубом… Умели же классики писать стихи на века! А что станет с моей поэзией, когда уйду в вечность?"…
На этом запись обрывалась. До "ухода в вечность" ее автору предстояло прожить всего одни сутки.
В комнату вошел следователь Лимакин и сказал, что на кухне ничего не обнаружили. Бирюков передал ему дневник:
– Изучи, Петр, эти записи самым тщательным образом. После обсудим. Сейчас оформляй с понятыми акт осмотра и протокол выемки. Вместе с дневником изымем по одному экземпляру каждой книги Царькова.
Глава IX
Приступив к выполнению прокурорского поручения, Голубев прежде всего отправил в областное Управление уголовного розыска факс с просьбой выяснить через Информцентр личности Виктора Синякова, Валентина Сапунцова и Яны Золовкиной, а также сообщить, чем занимается фирма "Эталон-плюс". Убедившись, что запрос принят адресатом, Слава отправился разыскивать Максима-толстого. Казавшийся поначалу пустяк на самом деле оказался совсем не пустяковым. Ни в магазине "Книги", ни продавцы, торгующие литературой на уличных лотках, о толстом книжнике по имени Максим ничего не знали. О местном поэте Георгии Царькове некоторым из них было известно, но книг на реализацию они у него не брали. В том, что у районных читателей поэзия не в почете, Голубев убедился по книжному ассортименту. Прилавки заполняли, в основном, переводные и отечественные женские романы да детективы, на ярких обложках которых в разных вариациях были изображены обнаженные до неприличия красотки, качковые "шварценеггеры", разномастные пистолеты и летящие в пропасть или взрывающиеся роскошные лимузины.
Голубев стал уже терять надежду на успех, когда пожилая киоскерша "Роспечати" посоветовала ему побывать на рынке, куда, по ее словам, часто приезжает книготорговец из Новосибирска. До рынка было, что называется, всего ничего, и минут через десять Слава отыскал молодого, по-спортивному одетого мужчину. Выслушав словесный портрет похожего на Фантомаса Максима-толстого, мужчина сказал:
– Обращался ко мне не так давно лысый толстяк с предложением купить у него поэтические сборники, но я отказался. Фамилию автора, к сожалению, не запомнил.
– Плохие стихи? – спросил Слава.
– Не в стихах дело – в имени. У меня знаменитый Евтушенко больше месяца лежит нереализованный. А тут какой-то "самиздатовский" пиит. Такие книжки покупатели даром не берут.
– Фамилии своей толстяк не назвал?
– Я его об этом не просил. Странный какой-то чудак. О книжной торговле представления не имеет. За неходовую книжку заломил по пятьдесят рублей; Это не лезет даже в необъятные российские ворота.
Хотя большего от книготорговца Голубев не узнал, однако тот факт, что Максим-толстый – не миф, уже обнадежил Славу. Народная мудрость гласит: беда в одиночку не ходит. Но бывает и так, когда удача следует за удачей. Шагая к выходу с рынка, вдоль продуктовых рядов, Слава мимоходом увидел на прилавке перевязанные нитками лопушистые пучки черемши с пожелтевшими кончиками листьев. На память сразу пришел Витя Синяков, собиравший черемшу возле кладбища в роковой для Царькова день. Голубев остановился, потрогал на ощупь один из пучков и спросил стоявшего за прилавком пожилого мужчину:
– Где собирали подножный корм?
Мужчина, мыкнув что-то нечленораздельное, ткнул пальцем в бумажку, на которой была написана цена.
– Спрашиваю, где собирали? – повторил вопрос Слава.
Мужчина опять указал на цену. Торговавшая рядом кудрявая молодка подсказала:
– Это Захар Герасимов, глухонемой.
"Без сурдопереводчика мне с тургеневским героем не домумукаться", – досадливо подумал Голубев и спросил молодку:
– Вы можете с ним потолковать?
– Я плохо Захара понимаю, – ответила та. – Здесь неподалеку его дочь Вера мужские сорочки продает. Если хотите, могу пригласить ее.
– Пригласите, пожалуйста.
Примерно двадцатилетняя шатенка Вера, выслушав Голубева, заговорила с отцом жестами и мимикой так бойко, что Слава едва поспевал следить за манипуляциями ее наманикюренных пальчиков. В считанные минуты она перевела рассказ отца. Собирал он черемшу в подлеске за кладбищем в тот день, когда внезапно разразилась трескучая гроза. Ездил туда на велосипеде и видел там красного "Запорожца" с белыми полосками на заднем стекле. Еще он видел, как к стоявшей за кладбищенской оградой черной иномарке подъехала другая иномарка тоже чёрного цвета, похожая на "Ниву", но размером больше "Нивы". В ней сидели два здоровенных парня или мужчины. Один – лысый в кожаном пиджаке, другой – бородатый в камуфляжной форме. Они вроде бы кого-то поджидали. Чтобы не попасться им на глаза, Герасимов незаметно скрылся в лесочке. Когда начался ливень, он хотел укрыться в кладбищенской сторожке. Иномарки стояли на прежнем месте. Объезжая их стороной на велосипеде, увидел, как с кладбища прибежал стройный парень в джинсовом костюме. Тут его встретили те двое. У лысого толстяка в руке был пистолет, а бородатый из-за спины ударил парня чем-то тяжелым, как ломик, и парень сразу упал. Испугавшись, Герасимов, несмотря на бушующую грозу, заторопился домой. В пути, обдав с ног до головы грязью, его обогнала похожая на "Ниву" черная иномарка. Через десяток минут промчался красный "Запорожец" с белыми полосками на заднем стекле.
– Вы где живете? – спросил "переводчицу" Голубев.
– На улице Светлой, – Вера назвала номер дома. – А что?…
– У кладбища совершено серьезное преступление, – не стал вдаваться в подробности Слава. – Если следствию понадобится зафиксировать рассказанное вашим отцом, поможете?
– Конечно, помогу. Только имейте в виду, что первую половину дня я провожу на рынке.
– Спасибо, Верочка, поимею…
На этом полоса удачи для Голубева не кончилась. На платной стоянке возле рынка среди прочих машин Слава приметил красный "Запорожец". Хотя на его заднем стекле не было белых полосок, но за рулем сидел элегантно одетый, при галстуке, Витя Синяков и задумчиво тасовал колоду карт. Слава, подойдя к нему, сказал:
– Привет, Витюшка. Везет мне на встречи с тобой.
Синяков спрятал карты в карман искрящегося пиджака и усмехнулся:
– Кто-то возит, а кому-то везет.
– Решаешь гамлетовский вопрос: быть или не быть?
– Вы это о чем, Вячеслав Дмитрич?
– Да все о том же, о карманах.
– Выбросьте из головы навязчивую идею. Мамку на рынок привез. Жду, когда отоварится.
– Сам почему с ней не пошел?
– Избегаю скопления беспечных лохов.
– Тянет все-таки поработать пальчиками?
– Тянет не тянет, а береженого, говорят, Бог бережет.
– Зря не скажут, – Слава открыл дверцу "Запорожца". – Можно посидеть рядом?
– Садитесь.
Усевшись поудобнее, Голубев спросил:
– Починил проколотое колесо?
– Починил, – односложно ответил Синяков.
– А "юморные" надписи где?
– Отклеил, чтобы лишний раз не засвечиваться с ними.
– Невиновные света не боятся.
– Их и не допрашивают менты по пустякам, как меня.
– А тебя кто допрашивал?
– Кто, кто… Прошлый раз вон сколько пытали и еще хотите вытянуть из меня такое, чего я не знаю.
– Времена пыток, Витюшка, прошли. Разговор с глазу на глаз – это не пытка и не допрос. Ты почему прошлый раз утаил, что Гошу Царькова поджидали у кладбища два амбала, приехавшие туда в черном джипе?
– Потому, что не видел их.
– А вот велосипедист, собиравший в одно время с тобой черемшу в подлеске, видел.
– Почему со мной?… В разных местах мы собирали. Я, как увидел велосипедиста, сразу уехал дальше в лес, чтобы не топтаться по его следам. Из леса кладбища не видно. Поверьте, Вячеслав Дмитрич, не темнил я прошлый раз. Ну, нет у меня необходимости тюльку гнать!
– Если так, будь ласков, скажи откровенно, чем занимается Максим-толстый? – наугад закинул удочку Голубев.
– Ширинкин, что ли? – неуверенно спросил Синяков.
Слава, чтобы не сплоховать, увильнул от конкретного ответа:
– Как угадал?
– Тут и гадать нечего. Только у Ширинкина такая кликуха.
– Кто он?
– Прощенный негодяй. В ноябре прошлого года по амнистии вышел из колонии.
– За какое преступление отбывал срок?
– С какой-то артистки снял норковую шубу и, как последний фраер, засыпался с поличным.
– Теперь, говорят, перешел на книжный бизнес…
Синяков ухмыльнулся:
– Не смешите, Вячеслав Дмитрич. Максим даже букварь толком не прочитал. Шестеркой был до колонии, шестеркой и остался.
– Перед кем шестерит?
– Перед всеми, кто водкой угостит.
– А какая нечистая сила занесла его в наш райцентр?
– Крест святой, не знаю, какие черти и где Максима носят.
– У тебя с ним какие отношения?
– Никаких нет. Знаю пузана только понаслышке.
– От кого слышал?
– От путанки, которая под одной крышей с Максимом живет.
– Что она о нем говорит?
– Что Максим, когда трезвый, просто дурак. А если выпьет, становится дураком в квадрате.
– На убийство Ширинкин способен?
– От дурака всего можно ожидать.
– Витюшка, охарактеризуй телохранительницу Царьковой Яну Золовкину, – внезапно попросил Голубев.
Синяков посмотрел на него с упреком:
– Вячеслав Дмитрич, я не секретарь парторганизации и не профорг, чтобы выдавать людям аттестации.
– Не коси над глупенького. Парень ты – ухо с глазом. Классным специалистом по обману людей нельзя стать без знания психологии.
– Обманывают мошенники, а я – игрок. В моем увлечении, чтобы не проиграться до нитки, важно не впадать в азарт и вовремя отскочить. Какой тут обман?…
– Не ускользай в сторону.
– Ну, крест святой, ничего о Золовкиной не знаю. Я же с ней никогда никаких дел не имел.
– И мужа ее не знаешь?
– Разве Яна замужем? – удивился Синяков.
– Приезжает к ней из Новосибирска бородач баскетбольного роста.
– Мамкой могу поклясться, ни разу не видел такого богатыря вблизи царьковской усадьбы.
Глава X
Завершив необходимые формальности по изъятию книг и дневника, следователь обратился к Бирюкову:
– Антон Игнатьевич, не побеседовать ли нам теперь с Яной Золовкиной?
– Обязательно побеседуем, – ответил Бирюков и посмотрел на эксперта-криминалиста Тимохину: – Лена, тебя подвезти к райотделу?
– Спасибо, – отказалась эксперт, – пройдусь пешочком, чтобы не отнимать у вас время.
Двухэтажный из красного кирпича коттедж с овальными окнами и остекленным мезонином выделялся среди прочих домов на улице Гражданской величественностью и красотой. За ажурной металлической оградой просматривался ухоженный просторный двор. Бетонированные дорожки, ведущие ко входу в коттедж и к надворным постройкам, с обеих сторон украшали цветочные полосы. От широких ворот с массивным накладным замком тянулась бетонка к кирпичному гаражу. Рядом с воротами располагалась тоже запирающаяся на замок калитка с предупреждающей табличкой "Осторожно! Злая собака" и кнопкой электрического звонка. Едва Бирюков нажал на кнопку, в коттедже раздался отрывистый собачий лай. Минуту спустя на каменное крыльцо вышла пышнотелая, опрятно одетая женщина, державшая перед собой на поводке рослую дальневосточную овчарку. Следом за рвущейся вперед собакой она подошла к калитке и вроде бы иронично спросила:
– Вам, господа или граждане, кого?…
– Нам надо поговорить с госпожой Золовкиной, – в тон ей ответил Бирюков.
– Из какой вы организации?
– Из районной прокуратуры.
Женщина замялась, будто раздумывая: говорить – не говорить. После затяжной паузы все-таки сказала:
– Извините, Яна Золовкина утром уехала на автомобиле в магазин "Три мушкетера". Хозяйка наша в отъезде. Яна замещает ее по работе, а я дом сторожу. – И показала взглядом на собаку. – Это мой защитник Индус. Ученый пес. Если скомандую, в клочья разорвет любого обидчика.
Овчарка, словно демонстрируя свою мощь, угрожающе зарычала. Бирюков улыбнулся:
– Не беспокойтесь, мы вас не обидим.
– Это я к слову сказала. Народ очень нервный стал, хулиганистый. А у нас весь персонал женский.
– Мужчин в доме не держите? – с прежней улыбкой спросил Антон.
– С мужчинами нынче проблема. Мой муженек уже три года как помер. Хозяйка – в разводе. Глядя на нас, безмужних, и Яна запретила своему мужу приезжать сюда.
– Кто у Яны муж?
– Новосибирский бизнесмен. Валентином зовут. Веселый и общительный великан.
– Давно он последний раз здесь был?
– С прошлого года носа не кажет. Видно, Яна своим запретом его обидела.
– Золовкина когда домой вернется?
– Она всегда поздно вечером приезжает. Днем ее только в магазине можно увидеть.
У "Трех мушкетеров" Бирюков припарковал "Жигули" возле серебристо-белого "Мерседеса" и вместе с Лимакиным вошел в светлый торговый зал магазина. Одну из стен в зале занимало красочное панно, на котором за столом с обильной снедью и нарядными бутылками весело пировали, судя по шпагам, ботфортам и широкопалым шляпам с перьями, легендарные Атос, Портос и Арамис. От заполнявших зеркальные полки магазина бутылок с яркими этикетками рябило в глазах, а стоявшая за прилавком молоденькая продавщица в белом передничке и высоком кружевном кокошнике походила на новогоднюю Снегурочку. В ответ на просьбу Бирюкова пригласить Золовкину "Снегурочка" скосила подведенные тушью глаза на полированную дверь и приветливо сказала:
– Заходите в кабинет, Яна Болеславна сейчас там.
Золовкина оказалась из той категории привлекательных женщин, в которых азартные ловеласы влюбляются с первого взгляда. В меру декольтированное летнее платье изящно облегало классическую, будто у олимпийской гимнастки, фигуру, а короткая стрижка уложенных в модную прическу волнистых волос молодила слегка загоревшее без единой морщинки лицо, похоже, никогда не знавшее косметики. Особенно привлекали по-детски любопытные голубые глаза и обворожительная улыбка.
Одетых в форму сотрудников прокуратуры посетителей Золовкина встретила с мелькнувшим на ее очаровательном лице недоумением, но тут же гостеприимно предложила им сесть в стоявшие у канцелярского стола кресла и выжидательно умолкла.
Бирюков начал разговор издалека. Назвав Золовкину по имени-отчеству, он словно из любопытства поинтересовался, не кровная ли она полячка. Золовкина улыбнулась:
– Как теперь принято говорить, я фифти-фифти. Папа был чистокровный поляк, мама – коренная сибирячка, из чалдонов.
– Судя по папе, и фамилия у вас должна бы быть польская, – сказал Антон.
– В девичестве я была Ураевская. Золовкиной стала по мужу, с которым прожила полтора года. Пять лет назад он погиб в автомобильной катастрофе.
– Вторичным браком себя не обременили?
– Нет, живу в гордом одиночестве.
– В одиночестве? – будто удивился Бирюков. – Мы подъезжали к коттеджу Царьковой. Там нас встретила, образно говоря, "Дама с собачкой"…
– И припугнула вас овчаркой? – не дала договорить Золовкина.
– Хотела припугнуть.
– Это Галина Григорьевна, наша сторожиха. Ее внук собирался служить на границе кинологом и из маленького щеночка вырастил дрессированного волкодава. Но призывная комиссия военкомата отправила парня на флот. Теперь вместо государственной границы овчарка под попечением Григорьевны охраняет наш дом.
– И вот эта Григорьевна, – продолжил прерванную фразу Антон, – сказала, что в Новосибирске живет ваш муж Валентин, которому вы запретили приезжать сюда.
Лицо Золовкиной зарделось румянцем, однако заговорила она без смущения:
– Любовника трудно назвать мужем. Поймите меня правильно, тридцать лет для женщины еще не вечер… Валентин – мужик не из худших, но заменить в моей душе человека, которого безумно любила, ему не по силам. Семейных отношений между нами нет. Приезжал он раньше только по моему звонку. Этакий, знаете… мужчина по вызову. А насчет запрета… Галина Григорьевна недавно спросила: "Почему Валентин перестал приезжать?" Чтобы отвязаться от слабой на язычок сторожихи, ответила: "Запретила я ему сюда ездить". На самом деле, замещая Софию Михайловну, я за день так накувыркаюсь, что не до любовных забав становится.
– Неужели здесь так трудно работать?
– От контролеров отбоя нет. Продаем ведь популярнейшие у россиян напитки…
Начатый Бирюковым разговор на отвлеченную тему незаметно превратился в исповедальную беседу. На все вопросы Золовкина отвечала подробно, без уверток, как будто хотела облегчить душу от накопившихся неприятностей. По словам Яны Болеславны, жизнь у нее сложилась в соответствии с пословицей: "Не родись красивой, а родись счастливой". До двадцати пяти лет она этого не замечала. Все было как у всех сверстников. Школа, торговый институт, где крепко сдружилась с Соней Царьковой, удачное замужество по обоюдной любви. Муж – выпускник электротехнического института занимался разработкой компьютерных программ. Хорошо зарабатывал. Коммерческая фирма, которую он обслуживал, процветала. Казалось, живи да радуйся. Но не тут-то было. Талантливым программистом Игорем Золовкиным заинтересовался Авторитет криминальной группировки Писмарь, контролировавший в то время большую часть игорного бизнеса в Новосибирске, и предложил за хорошие "бабки" поработать на его фирму. Игорь опрометчиво отказался: "Я люблю Россию и не хочу, чтобы на ее теле паразитировали блатные пацаны". – "Родину надо любить, а пацанов уважать", – назидательно завершил разговор Писмарь. Через неделю после встречи с Авторитетом на перекрестке улиц Коммунистической и Советской "Москвич", которым управлял Золовкин, был раздавлен угнанным от Центрального рынка КАМАЗом. Началось следствие. Быстро нашли шофера-алкаша, всего за сто долларов угнавшего КАМАЗ и совершившего автокатастрофу. Отыскали посредника, передавшего шоферу валюту, и через него вышли на Писмаря, заказавшего убийство строптивого Игоря. Состоялся суд. На скамье подсудимых, за решеткой, сидели трое… В колонию же на восемь лет отправился только непосредственный исполнитель заказа. Заказчик с посредником остались на свободе. Добиваясь справедливости, овдовевшая Яна несколько месяцев обивала пороги правоохранительных органов, однако все ее старания оказались пустой затеей. Потеряв надежду на правосудие, Золовкина в отчаянии решила расправиться с убийцами мужа сама. Понимая, что экспромтом такую рискованную задумку не осуществить, стала морально и физически готовить себя к преступлению. Чтобы изучить повадки "братвы", поступила на курсы телохранителей. Старалась, как одержимая. Буквально за год выполнила норматив Мастера спорта по стрельбе из боевого пистолета и освоила приемы самообороны до такой степени, что даже занимавшиеся в секции самбо спецназовцы, боясь опозориться, стали избегать с ней схваток на ковре. Дело оставалось за малым: выследить намеченные жертвы. Но тут оказалось, что выслеживать уже некого. Писмаря изрешетил пулями киллер, нанятый конкурирующей группировкой, а посредник залетел в колонию за грабеж.
– Это Бог спас меня от преступления, – завершая "исповедь", невесело сказала Золовкина.
– Посредником в убийстве вашего мужа кто был? – спросил Антон.
– Некто Ширинкин, по прозвищу Максим-толстый.
Бирюков, переглянувшись с Лимакиным, задал еще вопрос: