- Нет, не понимаю, как ты можешь заниматься этим всю жизнь. Тоже мне работа - с мертвяками возиться.
Джек отхлебнул глоток и хотел сказать что-то вроде: по крайней мере, покойники ни на что не жалуются и лишних трудностей не создают, однако, подумав, ответил:
- Не знаю. Сам не знаю.
Отхлебнул еще глоток, сунул в рот оливку, пожевал, запил очередным глотком. Вот так-то оно лучше.
- Говорят, вы женщин в гроб без трусиков кладете, а?
- Кто тебе сказал?
- Не помню, слыхал где-то.
- Мы одеваем их с головы до пят, вплоть до носков. Обувь по желанию родственников, а все остальное - обязательно.
Марио принял у Джека пустой стакан и сменил подставку под коктейль.
- А вам попадаются роскошные девчонки, я имею в виду фигуристые - ну, ты понимаешь, - с ними вы все то же самое проделываете?
- Это тебе больше пришлось бы по вкусу, а?
- Не, я все равно не стал бы этим заниматься.
- Знаешь, что в нашем ремесле самое скверное? Привозят очередной труп, смотришь на него и видишь - господи боже мой, да это же мой приятель!
- Тут-то тебя и пробирает, верно? Когда видишь знакомого.
- Даже если давно с ним не встречался. Вот как сегодня. Когда я увидел этого парня на столе, глазам своим не поверил. Лежит мертвый, а сам на восемь лет старше, чем когда я видел его в последний раз. Понимаешь? Он словно другим человеком за это время стал. Смотрю на него - его звать Бадди Джаннет - вроде я его знаю, а вроде и нет. Не знаю, где он бывал, что делал.
- От чего он помер?
- Понимаешь, он не просто мой старый друг. Когда я встретился с этим парнем, в первый раз поговорил с ним, это всю мою гребаную жизнь перевернуло.
- Он что, типа священника?
- Нет, он взломщик. Гостиничный вор.
- Вот это да!
- Ты ж знаешь - я сидел.
- Ты как-то говорил. Три года, верно?
- Ну вот, когда я встретил того парня… или нет, погоди, начнем с начала. После школы я работал на "Мезон Бланш", мужской моделью, они публиковали мои фотографии для рекламы. Говорили, у меня идеальный сороковой размер, все пропорции, и зубы отличные, волосы тоже. Но я это бросил, это было такое дерьмо - стоять, позировать, а они юпитерами светят. Так вот, когда я его встретил…
- Этого парня?
- Ну да, восемь лет назад. Мне было тридцать два, я работал на братьев Ривесов, получал пару сотен в неделю - и вся любовь.
- Они тоже сюда заходят, Эмиль с братом.
- Знаю. Они мне дядьями приходятся. Ну вот, в ту ночь я зашел к Феликсу на Ибервилле, пивка выпил, устрицами закусил, выхожу и наталкиваюсь на ту бабу. Она спрашивает, снимался ли я в рекламе. Я говорю: "Да, для "Мезон Бланш", если знаете это место". По ее разговору слышу, что она не из наших мест. Баба говорит - она приехала из Нью-Йорка делать снимки для каталога голландской спортивной одежды. У них еще обязательно тюльпан на рубашке. Она дает мне тысячу баксов за четыре дня съемок. Штуку гарантировано, а может, еще и сверхурочные. И она рассматривает меня, трогает волосы, и я понимаю, что ей надо от меня еще кое-что кроме съемок.
- А собой-то ничего?
- Ничего, стильная такая, в тонированных очках, а кожа белая-белая. Ей было года сорок два - сорок три.
- Это не страшно.
- Звали ее Бетти Барр, менеджер по рекламе. Все модели, и фотограф, и его помощники звали ее "Беттибар" - в одно слово, как имя. Меня это почему-то раздражало, и я вообще никак к ней не обращался. С утра начались съемки, по всему городу - на Джексон-сквер, само собой, в парке Одубон, у маяка на канале, в доках у Лафитт, а там все ловцы креветок сбежались посмотреть на нас. Таращатся, а мы перед ними выставляемся, точно счастливы до усрачки, напялив на себя эту одежку, все эти рубашки для регби, свитера, что там еще… Там был такой парень, Майкл, он со мной и словом не перемолвился, ему вроде до лампочки, как идиотски он выглядит и что эти рыбаки про него между собой говорят. Девчонок это тоже не беспокоило, им и было-то лет по шестнадцать-семнадцать. Ты бы налил мне еще. Водки. - Джек подтолкнул свой стакан бармену.
Марио отошел за бутылкой, а Джек, прикрыв глаза, вспоминал, как вели себя девочки. Они без проблем входили в роль, принимали любую позу, если требовалось - каменное лицо, если надо - улыбочка или такое выражение, будто их что-то удивило. Джека просто поражали их заученные позы, их профессионализм - эти девочки были настоящими моделями, они растворялись в своей работе, забывали о себе, какие они на самом деле. Он их спрашивал: "Ты можешь себе представить, чтобы парень по доброй воле такое надел?", а они отвечали: "Конечно". Симпатичными они казались, только когда позировали, а вот Джек нравился им, когда не работал.
Марио вернулся, налил Джеку водки, и тот продолжал рассказ:
- Мы поехали на улицу Тулане, я надел эти чертовы штаны - зеленые такие, яркие-преяркие, а сверху розовую рубашку с тем самым тюльпаном, и как раз на углу Сент-Чарльз-авеню ребята из тюряги "Саут-Централ" копают траншею. Само собой, они такое зрелище не пропустят, давай орать, кто во что горазд. Я тогда починкой орга́нов занимался, ползал, что твой паук, по органным трубам, та еще работенка. Но не мог же я подойти к этим парням и сказать, что вообще-то я не меньше ихнего вкалываю. В общем, и без того скверно, а тут еще Беттибар идея осенила: взяла и напялила мне на голову соломенную шляпу, этак набекрень. Я ей говорю: "Пардон, конечно, но вы хоть раз видели, чтобы человек шляпу вот так набекрень носил?" А она мне: "Тебе идет".
В воскресенье был последний день. Мы снимались на верхней палубе, нас возили взад-вперед по гавани, а матросы с этого корабля толпились вокруг и нас разглядывали. Смотрю, два парня пьют пиво "Дикси" прямо из бутылок - ну, таких, с длинным горлышком, - и чую: ждут меня неприятности. Точно, подходят они ко мне, а я должен лыбиться перед камерой, весь с ног до головы в белом костюмчике. Они начали этак чмокать и подсюсюкивать и допытываться, нравятся ли мне мальчики. И тут Беттибар подходит ко мне с кепочкой яхтсмена, а я думаю: "Вот дерьмо, теперь точно влип". Она уже было собралась нахлобучить кепку мне на голову, но я говорю ей: "Пардон", поворачиваюсь к этим придуркам с "Дикси" и предупреждаю их: "Скажете еще одно слово - полетите за борт". Беттибар застывает на месте, хмурится и говорит: "Так, на сегодня хватит. Складывайте вещи". И уводит нас всех на нижнюю палубу.
- А те парни что?
- Ничего. Суденышко идет в порт, мы сходим на берег. Вечером мы вместе идем в "Рузвельт", и в баре она спрашивает: "Это было в мою честь?" Типа, что я выставлялся перед ней. Я говорю: "Нет, это касается только меня и этих парней". "Ясно", говорит она. Допивает, что там у нее в стакане было, смотрит на меня и говорит: "Пойдем наверх?"
- Ну и ну, - вставил Марио.
- Мы пошли в ее номер. Номер "люкс".
- Ага.
- Она сама раздела меня.
- Ну и ну.
- И говорит: "Потрясающее тело".
- Да ты что?!
- Мне такого никто раньше не говорил. Я не знал, что ответить насчет ее фигуры. Без одежды она казалась как-то больше, все малость обвисло, а кожа у нее была такая белая, что она выглядела совсем голой, когда разделась, не то что наши девочки с их загаром и вроде как белыми "трусиками". Потом мы занялись делом, и прямо-таки чудно, как она стонала и вскрикивала, такая вся большая, и пахла мылом и пудрой.
- Но тебе было с ней хорошо, да?
- Потрясающе. А после, когда мы лежали рядом, я снова заговорил об этом.
Марио усмехнулся.
- О тех придурках. Почему я должен был разобраться с ними. Она попросила выключить свет. Тут я и говорю: "Ты не понимаешь, каково мне было". А она мне: "Джек, мне наплевать, каково тебе. Если ты терпеть не можешь, чтобы на тебя смотрели, нечего тогда сниматься". Я хотел было объяснить ей: раз эти ребята обнаглели, я должен был укоротить им язык. Знаешь, что она мне на это сказала?
- Что?
- "Только не в рабочее время, будь так добр. А теперь выключи наконец свет".
- Да, крепкая баба.
- Еще какая крепкая. И она была права, черт побери. Если я чувствую себя последней задницей, когда меня снимают, мне не место в рекламе. Но они хорошо платили, и я знал, что она даст мне еще работу. А я жил в крохотной комнатенке на Мазарини, без мебели, я ненавидел свою работу, подумывал о женитьбе. Помнишь Эла, дядю Лео? Нет, ты его не застал. Я хотел жениться на его дочери Морин. - Джек поднял бокал, медленно втянул в себя водку, проглотил. - Хотел было сказать: если б женился на ней, не сидел бы сейчас в этой чертовой погребальной конторе. Но нет, именно тут бы я и оказался. Мне бы пришлось натянуть эти чертовы резиновые перчатки и обряжать покойников. Что в лоб, что по лбу.
- Ты отвлекся. Ты был в постели с той бабой…
- Беттибар. Она похрапывала, а я лежал и думал, что же человеку дороже - чистоган или то, что принимаешь за самоуважение. Я оставил себе лазейку: дескать, может, все дело не в чувстве собственного достоинства, а в ложном самолюбии. Я прикидывал, может, какая-нибудь другая реклама у меня бы пошла, грузовики там, или моторное масло, или жевательный табак, и тут я услышал какой-то звук возле зеркала, где стоял туалетный столик. Подымаю голову - господи, а там какой-то парень стоит. - Джек облизнул губы и снова протянул стакан бармену. - Повтори-ка еще разок.
Марио поспешно налил ему.
- Лед положить?
- Не, сойдет. - Джек отхлебнул глоток. - Я просто глазам своим не поверил: стоит себе у туалетного столика. Потом он пошел в гостиную - я следил за его силуэтом на фоне окна. Я подождал, больше никаких звуков не доносилось. Тогда я вылез из постели, натянул трусы и на цыпочках пошел к двери. Парень включил свет на столе, открыл кейс моей приятельницы и давай потрошить его и складывать, что приглянется, в сумочку, висевшую у него на руке. Я стал незаметно подкрадываться к нему сзади.
- Ну и ну.
- Он был примерно с тебя ростом. В тебе где-то пять футов шесть дюймов?
- Семь дюймов с четвертью.
- Тогда он малость пониже. И весил на вид фунтов сто тридцать.
- Я вешу сто шестьдесят два, - заявил Марио.
- Так что я решил: справлюсь, если только он не прихватил с собой револьвер.
- Ну и как? Не прихватил?
- И тут он оборачивается, и мы смотрим друг на друга глаза в глаза. Этот парень говорит, так спокойненько: "Держу пари, я попал не в тот номер. Это ведь не тысяча пятьсот пятнадцатый?" Я отвечаю: "И близко не лежало". И что бы ты думал? Он усаживается на стул, достает сигарету и спрашивает: "Не возражаете, если я закурю?" Я спрашиваю: "А что, нервишки разгулялись?" А он: "Просто со мной такого еще не случалось". И прикуривает. Я спрашиваю, неужто он ни разу не попадался. Он говорит: "Под следствием был, но ни разу не осужден. А вы?" Я ему рассказал, что однажды меня сцапали, когда я спекулировал билетами на ипподроме, и содрали двести долларов штрафа. Он говорит: "Не хочу ныть, сам терпеть не могу нытиков, но это я в последний раз, я уже собирался завести дело с моим зятем, будем сдавать машины в аренду". И он так это сказал, что я сразу понял: ему совершенно не охота связываться с этим зятем. Штука в том, что мой зять, Лео, уже тогда уговаривал меня работать в его погребальной конторе. Выходит, у нас с ним было кое-что общее.
- С этим парнем?
- Ну да, у нас с Бадди. Это он и был, Бадди Джаннет, который теперь лежит мертвый у нас в конторе.
- Раз он был такой коротышка, что же ты его не связал?
- Зачем?
- Позвал бы копов.
Джек отпил очередной глоток, не торопясь с ответом.
- Так ведь бывает. Впервые встретишься с человеком, и он сразу же придется тебе по душе. Чувствуешь симпатию к нему, вроде как у вас с ним есть что-то общее.
- Да, но он же влез к вам в комнату!
- А разговаривал он так, точно мы с ним спокойно сидели в холле. Это было что-то новое для меня, такая игра: играй, а там видно будет, куда она тебя заведет. Почему бы и нет?
- Он что-нибудь украл у тебя?
- У меня ничего не было. Он сказал, что давно следит за Беттибар - она носила дорогие шмотки и золотишко. Он уже побывал в этом номере днем, приходил на разведку. Я спрашиваю: "Зачем же приходить еще раз ночью?" А он говорит: "Когда люди уходят из номера, они ничего ценного в нем не оставляют. Первый раз приходишь, чтобы осмотреться, запомнить, где мебель стоит. Видишь, сейчас она спит, бумажник и украшения положила на туалетный столик, я их сразу взял, и мне не надо шарить по комнате, натыкаясь на все подряд". Он и про меня знал, что меня наняли уже здесь, а не привезли из Нью-Йорка. И спрашиваю: "Как ты выбираешь своих клиентов, на глазок прикидываешь?" Он говорит: "Нет, я к ним присматриваюсь. В баре, в других местах. Обычно довольно скоро можно понять, у кого что имеется. Эта твоя - пограничный случай, но все же дело того стоило. У нее в бумажнике больше тысячи баксов". Я спросил, как он вошел в комнату. Он сказал, у него есть такой специальный ключ. Показал мне его. Потом спрашивает: "А что, если леди сейчас проснется?" Я говорю: "Тогда тебе хана". Он спрашивает: "А если не проснется?" Я говорю: "Другое дело. Но сперва объясни, что это за волшебный ключик".
- Небось он его у швейцара стянул, - предположил Марио.
- Не-ет. Он действовал так: регистрировался в гостинице, занимал номер, а потом ночью вытаскивал из двери замок, разбирал его и соображал, как должен выглядеть пожарный ключ.
- Что значит "пожарный ключ"?
- То и значит: "пожарный". Универсальный ключ, который открывает все двери в гостинице, если случится пожар или что-то в этом роде и администрации понадобится проверить все комнаты. Этот парень раньше был слесарем. Я его спрашиваю: "Сколько у тебя таких ключей?", а он мне в ответ: "Я бы мог продать такой ключик понимающему человеку штук за пять, а то и дороже". Я говорю: "А можешь и даром отдать человеку, который окажет тебе кое-какую услугу". Он говорит: "Я-то думал, у тебя другое на уме. Ты берешь себе наличные, я - все остальное, а если она заметит, что у тебя в штанах что-то спрятано, скажешь, твоя штука набухла, и повалишь ее на кровать".
Джек ухмыльнулся и покачал головой.
- Вот это был человек! Профессионал высшего класса, в костюме, при галстучке - он выглядел как телезвезда, а разговаривал как самый обычный парень.
- Значит, ты взял у него ключи, - подхватил Марио, - и отпустил его?
Джек жестом остановил его.
- Я сказал ему: "Сперва выкладывай, что утащил". Он опять предлагает: "Оставь себе наличные, а остальное я унесу". Я говорю: "Тогда они впишут мое имя в протокол об ограблении, верно? Один раз попадешь в досье, и твое имя в любой момент может всплыть снова. Нет, мне это не подходит". Бадди говорит: "Да, ты не дурак, может, из тебя что и выйдет. А кишка не тонка зайти в комнату, где спят люди?"
- Я бы не смог, - покачал головой Марио.
- Все-таки это было забавно: он сидит и рассуждает, не тонка ли у меня кишка, при том, что я держу его за яйца. Но я ему не грозил, дескать, отдай ключи или сдам тебя копам. Нет, об этом между нами не было сказано ни слова. Потом, когда мы снова встретились, он сказал, ему понравилось, что я не пытался действовать нахрапом. Он сказал - это высокий класс.
- Господи! - выдохнул Марио.
- А теперь он мертв.
- Еще налить?
- Нет, пока хватит.
Джеку надоело стоять у бара, и он перешел за столик. Огляделся, проверяя, не идет ли Лео, и только теперь заметил, что в баре включили свет. Шел дождь, и сквозь большую стеклянную панель над Кэнэл-стрит небо казалось бледно-зеленым, а все остальное - темным. Вот и Лео. Он на ходу отхлебнул мартини, чтобы не пролить. Редкие волосы прилипли к голове, с плаща течет на пол, лицо напряженное.
- Ты в норме?
"Смотря что считать нормой", - хотел было ответить Джек, но решил не усложнять и сказал попросту:
- Все в порядке, - с такой интонацией, словно этот вопрос его малость удивил. Он чувствовал себя таким живым, тело словно плыло, согретое выпивкой, разум пробудился, в нем теснились образы, слова, воспоминания. - Как там Бадди? - спросил он.
- Готов принимать гостей, - сказал Лео и посмотрел на стакан Джека. - Что ты пьешь?
- "Сэзирак".
- Давно ты перешел на "Сэзирак"?
- С час тому назад. Точно не знаю. Сколько на твоих? Уже стемнело.
- Полшестого, - ответил Лео, аккуратно поставил мартини на стол и сел. - Я еду в Бей, обещал Риджине быть к ужину. - Ты точно в норме? - Вечно он такой серьезный, озабоченный.
- Пока я здесь, со мной ничего не случится, - заверил его Джек. - Вот если выйду из бара, могу и под машину угодить.
- Тебе завтра ехать в Карвиль. Не забыл?
- Жду не дождусь.
- Я подъеду к семи. Будут читать розарий по твоему другу Бадди. Священник из Кеннера, из прихода Божьей Матери Заступницы.
- Об этом он всегда мечтал, - подхватил Джек. - Чтоб розарий читали.
- Да! - спохватился Лео. - Мне еще раз звонила сестра Тереза Виктория из Карвиля. С тобой поедет кое-кто еще, хочет проводить умершую. Составит тебе компанию. Ты же не будешь против, а?
- К черту, Лео! - буркнул Джек. - Ты ведь знаешь, не умею я говорить с родственниками, они же не в себе. Хочешь, чтобы я ехал сто пятьдесят миль и обратно и всю дорогу ломал себе голову, что бы такое сказать в утешение. Господи Иисусе - ни пошутить, ни посмеяться. На кладбище их провожать - еще куда ни шло, тут и говорить ничего не надо. Некоторые родственники к тому времени вроде как даже облегчение испытывают. Вот черт!
Лео отпил из бокала и спросил:
- Ты все сказал? - И отпил еще глоток. - Это не родственница, а сестра, в смысле - монахиня. Она подобрала эту девушку там, в Никарагуа, привезла сюда на лечение. Я как раз возился с твоим приятелем, когда позвонила сестра Тереза Виктория. Она куда-то торопилась, быстро мне все сказала и повесила трубку.
- Так я за монахиней еду? В смысле, померла-то монахиня?
- Слушай внимательно, - повторил Лео. - Умерла молодая женщина из Никарагуа, двадцати трех лет. Я записал ее имя, блокнот лежит на стойке в бальзамировочной. Имя этой монахини, которая поедет с тобой, сестра Люси. Тоже записано. Дошло?
- От чего она умерла?
- От чего бы ни умерла, это не заразно. Ясно тебе? Завтра в час ты заедешь за сестрой Люси в миссию Святого Семейства на Кэмп-стрит. Знаешь, где это?
- Где бесплатная кухня.
- Вот именно. Она тебя ждет.
- Если не о чем будет с ней говорить, почитаем розарий.
- Ради бога. - Лео допил последний глоток. - Ты в норме?
- Полный порядок.
- Не забудь. В час дня.
- Нет проблем.
- Лучше бы тебе посидеть нынче дома.
- Все еще беспокоишься за меня?
- Твой приятель лежит у меня на столе в бальзамировочной, а ты уже допился до чертиков. В честь кого "Сэзирак", в честь Бадди или Хелен?
Джек улыбнулся, расслабленно, успокоенно. Это был его любимый бар, здесь он мог провести остаток дня, потихоньку отхлебывая из бокала. За окном идет дождь, темнеет - можно сказать, созданы все условия.