– Очень хорошо, – тихо сказал Маркус. – Что случилось после того, как ты сказал Марии-Терезе, что не женишься на ней?
Поль Рено тяжело вздохнул.
– Как я понимаю, ты уже все знаешь… Маркус ничего не ответил, и Поль Рено спросил:
– Ты требуешь, чтобы я сам сказал? Инспектор ждал.
– Она покончила жизнь самоубийством!
7
– Каким образом она это сделала? – спросил Маркус.
– Открыла газовый кран.
– А где в это время находился ребенок?
– У той самой женщины, в ее квартире. Он оставался у нее какое-то время, а потом она отдала его в сиротский дом.
– Родители девушки не захотели его оставить у себя?
– Я не знаю…
– И ты ни разу не возвращался туда после самоубийства?
– Нет… Я был потрясен… Ужасная история… Полагаю, теперь вы знаете все. Нет ли у вас сигареты?
– Это действительно все, Поль? – спросил Маркус.
Поль Рено взглянул на него с испугом.
– Что такое?! Да, она открыла газовый кран, и все было кончено. Что было потом, мне неизвестно.
– Она сама открыла кран?
– Конечно. Что тут непонятного?
– Есть и другое мнение…
– Что за другое мнение? – Вне себя от страха и ярости, Поль закричал: – Надеюсь, вы не думаете, что кран открыл я? Я не делал этого!
– Как я уже говорил, существует и другое мнение…
– Марк, ты не можешь мне не верить! Нет, не можешь! Ты можешь учитывать все точки зрения как инспектор полиции, но в глубине души ты не можешь верить, что я способен на такое!
Маркус снова взял со стола досье и раскрыл его. Бригадир Крик, который все это время сидел в углу комнаты, прислонясь к стене, подошел и сел за стол, пододвинув к себе пишущую машинку.
– Седьмого июня, девять лет тому назад, – читал Маркус, держа перед собой листок, – в Бурже, на улице Бабурже, дом сорок шесть, родился ребенок мужского пола. Мать: Мария-Тереза Сенье, не замужем, манекенщица. Отец: Пьер Леруа, неизвестен.
– Это имя, которое я ей назвал, – сказал Поль Рено, окончательно растерявшись.
– Признаешь ли ты себя отцом ребенка? – спросил Маркус.
Поль Рено, помедлив немного, нехотя выдавил из себя:
– Да, безусловно… Пишущая машинка стучала.
– Ребенок был зарегистрирован в Бюро записи гражданского состояния только семнадцатого июня, то есть спустя десять дней после рождения…
– Мария-Тереза нарочно медлила с регистрацией, она надеялась, что я появлюсь, и тогда… В общем, она не хотела давать ребенку свое имя, потому что тогда он будет признан незаконнорожденным. Она хотела дать ему мою фамилию, но появился полицейский чиновник, и ей ничего иного не оставалось, как записать ребенка под своей фамилией.
– Это произошло до того, как ты к ней заявился?
– Да. Она была очень несчастна. "Мальчик носит мое имя, – сказала она, – но это можно исправить. Если мы поженимся и ты признаешь ребенка, фамилию можно изменить". И тогда я заявил, что об этом не может быть и речи.
– Что она ответила тебе?
– Стала плакать. Она уверяла меня, что сразу после регистрации брака подаст на развод, только бы ребенок получил мою фамилию… Она очень страдала из-за того, что мальчик будет незаконнорожденным. Она все время рыдала и умоляла меня: всю жизнь окружающие будут попрекать его, высмеивать и унижать…
– Что потом?
– Я ушел.
– В котором часу?
– В пять… или в шесть.
– Так в пять или в шесть часов?
– Скорее, в пять.
– Какой день это был?
– Не помню.
– Может быть, это было воскресенье или?.. – Нет, пятница. Это была пятница.
– Пятница, двадцать первого июня.
– Может быть. Сейчас уже не могу сказать точно. Маркус вытащил из папки другой листок.
– Это акт о смерти. Согласно записи, Мария-Тереза умерла в пятницу, двадцать первого июня, отравившись газом. Между семью и восемью часами вечера.
Поль Рено, опустив плечи, скорчился на стуле. От его былой элегантности не осталось и следа.
– Я спрашиваю себя, была ли какая-то связь между моим посещением и самоубийством. Наверное, да. Девушка покончила с собой, потому что я расстался с ней.
– Возможно… – процедил Маркус. Он достал еще одну бумагу.
– Это заявление консьержки дома, где жила девушка. Знаешь ли ты эту женщину?
– Нет, не думаю, чтобы я когда-нибудь ее видел.
– Ты сам снимал эту квартиру? Я имею в виду: ты предварительно осматривал ее?
– Да. Но контракт был составлен на имя Марии-Терезы.
– В таком случае ты должен был видеть консьержку.
– Возможно. Я встречал там разных людей. Я ездил туда с представителем агентства, которому принадлежал этот дом, у него был ключ, и он показал мне квартиру.
– Эта женщина свидетельствует о том, что видела тебя там два раза: первый раз, когда ты приехал посмотреть квартиру…
– Может быть, она и была среди людей, мелькавших там… Я не обратил на нее внимания.
– …И второй раз – в пятницу, двадцать первого июня.
– Возможно.
– Женщина говорит, что в тот день, двадцать первого июня, ты был у Марии-Терезы и выбежал от нее как сумасшедший. Шум твоих шагов привлек ее, и она посмотрела в окошечко, в которое и увидела тебя. Почему у тебя был такой вид?
– Каждый человек кажется сумасшедшим в такой ситуации. Я же рассказывал тебе, что она без конца рыдала и все повторяла, что ребенок станет незаконнорожденным, из-за чего они оба будут всю жизнь страдать.
– Я допускаю, что тебе было не по себе, когда ты уходил от нее. Но почему ты так мчался?
– Мчался… Эта женщина преувеличивает. Маркус, держа бумагу перед собой, начал читать:
– "Он промчался через вестибюль, волосы у него были растрепаны, глаза дикие, заметив меня в окошечке, он очень испугался и выбежал на улицу".
– Хватит, хватит! Эта женщина нагородила Бог знает чего!
– Ты что-то темнишь, – сказал Маркус. – Сначала по собственной воле приходишь к девушке, а потом мчишься от нее со всех ног. Когда ты к ней шел, ты ведь мог заранее представить, что тебя ждет. Ты понимал, что она заговорит о женитьбе, и уже знал, что ты ей ответишь: ты на ней не женишься и ребенок будет записан внебрачным. Ты знал все, так что для тебя в тот день не было ничего неожиданного. Что же заставило тебя так поспешно ретироваться? Меня не покидает мысль о том, что случилось нечто необычное, чего ты не ожидал. Тут было совсем не то, к чему ты был готов, а что-то другое. Хотел бы я знать, что именно…
– Марк, уж не думаешь ли ты, что я убил ее? Ведь ты именно к этому клонишь…
На лбу у Поля Рено выступил пот.
– Прошу тебя! – умолял он. – Поверь мне! У твоих подозрений нет никакой почвы! Зачем мне надо было говорить девушке, что я на ней не женюсь, если я задумал ее убить?
– Какая чепуха!
– Почему?
– Откуда мы знаем, сказал ли ты девушке, что не женишься на ней…
– Но я сказал ей об этом!
– Это ты так говоришь!
– Да, пожалуй, ты прав, – прошептал Поль Рено.
– Я полагаю, в комнате не было свидетелей, которые могли бы подтвердить твои слова?
– Нет. Мы были одни.
– По словам консьержки, она видела тебя внизу около половины седьмого.
– Нет, неправда!
– Откуда ты это знаешь?
– Я хотел сказать… я не думаю, что было так поздно. И откуда эта женщина могла так точно знать время? И помнить все спустя девять лет? – спросил он недоверчиво.
– А ее не сейчас спрашивали.
– Когда же?
– Девять лет назад.
– Я не знал, что тогда велось судебное расследование…
– Ты уверен, что тебе нечего больше добавить, Поль?
– Абсолютно ничего! Я все сказал. Я поговорил с Марией-Терезой и ушел, а она после моего ухода покончила жизнь самоубийством. У вас есть какие-то сомнения?
– Есть сомнения в том, покончила ли она в действительности самоубийством.
– Что ты хочешь этим сказать? Она умерла от отравления газом, – твердо сказал Поль Рено. – Открыла газовый кран.
– Кто-то открыл газовый кран, это верно.
– Кто-то?! Она сама!
– Как я уже говорил, по этому поводу существуют разные мнения.
– Какие?
– Например, что эта девушка вовсе не кончала жизнь самоубийством.
– Что такое?
– Дело в том, что Мария-Тереза после родов была парализована.
– Парализована?
– А ты не знал этого?
– Нет… – Меня впустила в дом консьержка, я поднялся наверх и позвонил. Мария-Тереза спросила, кто там, я отозвался, и она крикнула, чтобы я вошел.
– Значит, не она сама тебе открыла?
– Нет, дверь была незаперта.
– Тебе не показалось странным, что она сама не подошла к двери?
– В первый момент – да, но потом я увидел ее, лежащую в кровати, и она сказала, что родился ребенок.
– Она не сообщила тебе, что парализована?
– Нет… А ты уверен в том, что она была парализована? – спросил Поль Рено. Он бросил беспокойный взгляд на Пьера Сакса.
– Мы знаем это точно, – ответил Маркус. – Есть свидетель, который присутствовал при родах. Он письменно свидетельствует, что двадцать первого июня утром, в день смерти Марии-Терезы, он был у нее и она не могла подняться с постели.
– Ну и что же? Что это доказывает?
– У нее была крошечная квартирка. Кровать находилась в жилой комнате, кухня – в нише, которую отделяла от комнаты занавеска. Кровать, встроенная в стену, находилась в пяти метрах от газовой плиты. Доктор официально заявил: девушка не могла без посторонней помощи преодолеть это расстояние.
– Заявление это доктор сделал сейчас? Оно основано на сегодняшней планировке квартиры? Но ведь ее за это время могли перестроить!
– Нет, доктор сделал это заявление сразу после смерти девушки, и сделано оно было в комнате, где все это произошло. В той самой комнате, где она погибла…
– Ты говоришь, "погибла", как будто установлено, что не она сама покончила жизнь самоубийством…
– Практически это установлено. Она не покончила жизнь самоубийством.
Маркус увидел, как лицо Поля Рено исказилось от ужаса.
– Марк, – сказал Поль Рено, – ты же не веришь, что это мог сделать я. Я поступил с ней непорядочно, согласен. Но не я первый, не я последний. В мире полно мужчин, которые вот так же попадают в постель к женщинам и не все они из-за этого совершают убийства.
Маркус вынул из папки очередной листок.
– Это заявление, сделанное мужчиной по имени Жан Нойон. Допускаю, что это имя тебе ни о чем не говорит.
– Абсолютно ни о чем!
– Естественно. Этот господин жил на одном этаже с девушкой, он говорит, что видел, как ты выходил из квартиры в тот вечер. Он поднялся наверх и вышел из лифта как раз в тот момент, когда ты выходил из квартиры. Ты это помнишь?
– Нет.
– Ну, разумеется, ведь ты стоял к нему спиной. Этот господин заявил: я видел, как незнакомец вышел и, стоя в дверях, послал кому-то воздушный поцелуй.
– Вот этого я совершенно точно не делал! – воскликнул Поль Рено. – Да и как это могло быть? Я же перед этим заявил ей, что не женюсь на ней!
– Поль, должен тебе напомнить, что ты единственный человек, который утверждает, будто ты сказал об этом девушке.
– Я закрыл за собой дверь и тут же вошел в лифт.
– Внизу консьержка видела, как ты выбежал, а сосед наверху наблюдал, как ты спокойно и даже весело вышел из квартиры. Сопоставь все это и получишь превосходно разыгранный спектакль.
– Этот господин лжет!
Поль Рено в бешенстве ударил кулаком по колену.
– В этот день я окончательно порвал с ней. Я сказал Марии-Терезе, что не женюсь на ней и больше туда никогда не приду. В таких случаях не посылают воздушный поцелуй и не улыбаются!
– В таких случаях – нет, – согласился Маркус.
– Что ты имеешь в виду?
– Если ты дружески с ней попрощался, как ты говоришь: с улыбкой, это означает, что ты не сообщил ей никаких плохих вестей, поэтому у нее не было причин для отчаяния, а значит не было и причин покончить с собой. Другими словами, мы имеем два доказательства того, что она не покончила жизнь самоубийством: во-первых, она была физически не в состоянии это сделать, а во-вторых, у нее не было для этого оснований.
Поль Рено глядел на Маркуса с испугом.
– Итак, налицо два факта, – резюмировал Маркус. – Наверху, в открытую дверь квартиры видели, как ты, улыбаясь, послал воздушный поцелуй девушке, лежащей в кровати. А внизу видели, что ты, как загнанный зверь, пронесся через вестибюль. Странное несоответствие в поведении одного и того же человека.
– Заявление этого господина – ложь! – вскричал Поль.
– Мы изъяли его из судебного досье, которое было составлено в день смерти девушки, потом это дело отложили, ибо следствию не удалось установить личность неизвестного мужчины, посетившего погибшую в тот день.
Маркус вплотную приблизился к Полю Рено.
– Ты понимаешь, что здесь не совпадают детали? Если ты на третьем этаже улыбаешься и посылаешь воздушный поцелуй, почему ты после этого несешься через вестибюль, как загнанный зверь? Если ты действительно сказал девушке, что бросаешь ее на произвол судьбы, то твое поведение внизу в какой-то мере понятно, хотя для тебя не было никаких неожиданностей в этой встрече. Ваш разговор расстроил девушку, и ты бежал. Но как нам тогда истолковать улыбку и поцелуй, посланный наверху? Одно с другим совершенно не вяжется! Однако все становится на свои места, если допустить, что ты что-то совсем другое сказал девушке.
– Что же? – холодно спросил Поль Рено.
– Что ты на ней женишься. Что все будет в порядке, и она ни о чем не должна беспокоиться. Пусть отдохнет, немного поспит, а потом ты вернешься и все устроишь. На пороге квартиры ты ей улыбаешься и посылаешь воздушный поцелуй. А внизу, где она тебя уже не видит, стремглав выбегаешь из дома. Но до того, как послать свой воздушный поцелуй, ты сделал кое-что еще! – И прежде чем Поль смог ответить, Маркус в бешенстве закричал: – Ты тайно открыл кран газовой плиты! А перед этим плотно затворил окно!
– Это неправда! – возмущенно воскликнул Поль Рено. – Что ты городишь?
– Час спустя после того, как ты ушел, вниз спустилась женщина с ребенком, которая жила этажом выше. Она открыла дверь в квартиру девушки и обнаружила, что та полна газа. Женщина бросилась к себе наверх, оставила там ребенка, потом снова спустилась этажом ниже, и, обмотав лицо полотенцем, распахнула окно. Спасти девушку не удалось: она была мертва. Но женщина вспомнила, что окно этой квартиры целый день было открыто, ведь это был теплый июньский день. Она свидетельствует: "Я очень хорошо помню, что окно было распахнуто, когда я уходила". Девушка не могла сама закрыть окно, она была парализована и лежала в кровати, находившейся в нескольких метрах от окна.
– Но ведь женщина, обслуживающая больную, могла прийти и закрыть окно…
– Соседка уверяла: окно было широко открыто, когда она выходила.
– Может быть, ей кажется, что когда она выходила в первый раз, окно было открыто, но ведь после этого кто-нибудь мог войти в комнату и закрыть окно. Да, да, как можно утверждать с уверенностью, что никто за это время не входил в квартиру?
– Консьержка никого не впускала, а девушка сама не могла спуститься вниз, чтобы открыть дверь.
– А может быть, дверь в вестибюле была открыта?
– Ты же сам сказал, что консьержка тебя впустила, так как дверь была заперта.
– Однако дверь потом могла остаться открытой…
– Исключено! Ее не надо закрывать, она захлопывается сама. Только ты один был там! И когда ты ушел, окно оказалось закрытым. Час спустя комната наполнилась газом, и девушку нашли мертвой в постели. Ты даже позаботился о мелочах: газовый кран был лишь немного приоткрыт. В таких случаях газ смешивается с воздухом постепенно, и поэтому запах вначале не чувствуется, просто начинает болеть голова, появляется вялость и желание уснуть. Почему бы и не забыться спокойным сном, если до этого тебе улыбались, посылали воздушный поцелуй и говорили, что все будет хорошо?
Поль Рено встал. Он был бледен.
– Я ничего этого не признаю, – сказал он. – Слышишь? Я не признаю!
– Зачем ты это сделал, Поль? – тихо спросил Маркус.
– Я не делал ничего подобного! Это чьи-то козни!
– Ты говорил: многие из мужчин попадают в постель к женщинам, но это вовсе не значит, что все они их убивают. Почему же ты сделал это?
– Ты не смеешь меня обвинять в этом, Марк! Ты представил все так, будто это дело уже закончено и доказана моя вина. Но это же не так! Почему все они вдруг стали свидетельствовать против меня? Почему это всплыло только сейчас, а не раньше?
– Свидетели знали все! – сказал Маркус.
– Ах, так?
– Они знали, что Марию-Терезу убил ты. Я хочу сказать, что это сделал Пьер Леруа, любовник Марии-Терезы и отец ее ребенка. Но они не могли найти Пьера Леруа, этот тип оказался достаточно сообразительным, чтобы больше не показываться в Бурже. Здесь его знали в лицо и могли арестовать. Но ни его имя, ни адрес не были известны. Просто несколько человек видели его и могли узнать. Именно поэтому ты после смерти девушки отказался от должности юриста на местной фабрике. И даже продал акции этого предприятия. Ты сделал это, чтобы никогда больше не показываться в Бурже.
– Кто сказал, что я вручил прошение об отставке Совету директоров? Я имею в виду: кто докажет, что я подал в отставку именно в эти дни и именно по этой причине?
– Мы звонили в Бурже, – сказал Маркус, – завтра они сообщат нам точную дату твоего увольнения. Но мы уже знаем, что это было приблизительно в те дни.
Поль Рено повернулся к Пьеру Саксу.
– И все это подстроил ты? Ты же сказал, что уничтожишь меня…
– Я не хотел этого, – сказал Пьер Сакс, – но, как я уже говорил, готовя статью, я вдруг стал обнаруживать факты, о которых не мог молчать, не подвергая себя опасности попасть в жуткую историю. Я собирался написать репортаж в нескольких частях с продолжением о неземной любви известного политика. Читатели любят такие сентиментальные сказочки. Однако совершенно неожиданно для самого себя я фактически стал писать историю убийства.
– Но почему вы так уверены, что это сделал я? Кто вам сказал, что девушка не могла сама открыть кран и пустить газ? Человек в состоянии отчаяния способен на многое. Она могла сползти с кровати.
– Да, могла, – подтвердил Маркус, – и возможно, могла даже доползти до плиты. Доктор утверждает, что она не в силах была это сделать, но допустим, что это не так… Тогда какой смысл был снова, ценой невероятных, нечеловеческих усилий добираться опять до кровати? Ведь ее нашли лежащей в кровати! Предположим, она смогла доползти до газовой плиты, зачем же она добиралась обратно, к кровати?
Лицо Поля Рено блестело от пота.
– В комнате мог побывать еще кто-то, кто пришел после меня. Консьержка говорит, что она никого не впускала, что у двери автоматический замок, но он мог не сработать на этот раз, ведь так бывает! Дверь закрывается, но в последний момент что-то заедает. Это же возможно! Даже очень возможно!