– Запросто. Глеб, наверное, недели две держал у себя мой портативный маг и кассету с этой записью.
– Запись сохранилась?
– Нет. Я на той кассете после телефонные разговоры писал.
– Зачем?
– Просто так, для забавы. Вечерами, бывало, когда делать нечего, врублю маг на прослушивание записи и, как разведчик, получаю полную информацию, кто с кем и о чем болтал без меня по телефону.
– Долго так забавлялся?
– Пока телефон у нас не сняли.
– Разговоры Вараксина попадали на запись?
– Пустяковые. Главным образом ему алкаши звонили.
– Насчет выпивки?
– Конечно. Говорили, примерно, так: "Глеб, ты дома? Есть бутыльброт, желание, но нет друга. Не возражаешь, если зайду?" – "Не возражаю. Шустри по-быстрому!" – "Готовь стаканы". – "Они всегда у меня на боевом дежурстве". – "Зажевать найдется?" – "Ты, блин, жрать идешь или выпить?" – "Понял, курятиной закусим". На закуску у них всегда денег не хватало. Поэтому обходились, в основном, куревом, – Веня снисходительно усмехнулся. – В общем коротко и ясно разговаривали. А вот Глеб несколько раз звонил какой-то женщине и чего-то туманил. Называл ее "мадам" и предлагал ей хорошенько подумать, пока не поздно. Женщина сразу бросала трубку.
– Неужели у тебя не сохранилось хотя бы коротенького отрывка "туманных" записей? – спросил Голубев.
– Я же их не коллекционировал. На одной и той же кассете по-новой писал. Вообще-то, надо посмотреть.
– Будь другом, посмотри.
Веня, чуть подумав, распаковал одну из приготовленных для перевозки коробок. Достал японский магнитофон "Шарп" и десятка полтора портативных кассет к нему. Перебрав кассеты, одну из них вставил в магнитофон и щелкнул клавишей. Под оркестровый аккомпанемент послышался тихий голос певицы: "В заброшенной таверне давно погасли свечи"… Сделав короткую перемотку, Веня вновь включил прослушивание. "И ожидала нас с тобой карета у обочины"… – продолжала та же певица. Веня сделал перемотку подольше. После очередного включения громко плеснул задорный голос певца: "Смеялась Русь и плакала, и пела во все века, на то она и Русь!" Следом за песней без всякого перехода раздался взвинченный женский голос: "…изображаешь мафиозного туза, а сам последняя карта в затасканной колоде! Сейчас же поеду к человеку и закажу, чтобы отправил тебя туда, куда ты, подонок, отправил несчастного…" – "Мадам, не зарывайтесь! Заказывая киллера, заказываешь смерть…" – не дал женщине договорить грубый мужской голос и внезапно оборвался.
– Вот все, что осталось на пленке от последнего разговора Глеба, – остановив магнитофон, сказал Веня.
– Почему запись так неожиданно оборвалась? – спросил Голубев.
– Дедуля хотел послушать свои разговоры, да не на ту клавишу нажал и стер концовку.
– Откуда я знал, какая клавиша на меня работает, – смущенно проговорил старик Окушко. – Потыкал, потыкал пальцем, а он молчит, как рыба.
– Афанасий Иванович, – обратился к нему Слава, – после смерти Вараксина было какое-то следствие?
– Сразу-то большая делегация следователей нагрянула. И прокурор был, и милицейские начальники в погонах с крупными звездами. Считай, всех соседей допросили, да никто из нас ничего не знал. И Венька тогда ясности не мог внести. Ушмыгнул пострел на две недели к родителям.
– Почему? – спросил внука Слава.
– Боялся, что за телефонное подслушивание нагорит, – ответил подросток.
Окушко кашлянул в кулак:
– Вот, значит, сразу-то здорово следователи загоношились, а как только выявилось, что Вараксин сгорел от водки, сразу утихли. Видать, поступили по старой присказке: "Помер Максим, ну и Бог с ним".
По просьбе Голубева Веня прокрутил кассету до конца. Но на ней не было больше ни слова. Оформив свидетельские показания и изъятие кассеты протоколами, Слава направился в рекламно-издательское агентство.
В двухэтажном офисе "Фортуны" царила траурная тишина. Мрачные сотрудники, словно сговорившись, на все вопросы лишь пожимали плечами. Убийство шефа для них оказалось полной неожиданностью. С чем это связано, даже предположительно никто не знал.
Обойдя впустую несколько кабинетов, Голубев решил обстоятельно поговорить с секретаршей Надежницкого. В роскошной директорской приемной Славу неожиданно встретила высокая молодая брюнетка, одетая по формуле "ноги секретарши – лицо фирмы". Поначалу девушка тоже отвечала пожатием плеч, но, когда Слава попросил ее вспомнить посетителей, побывавших на приеме у директора в последние дни, задумалась. Чтобы облегчить задачу, Голубев разложил на столе набор фотографий:
– Вот из этих никто с глазу на глаз не беседовал с Надежницким в его кабинете?
Секретарша внимательно оглядела все лица и длинным наманикюренным пальцем ткнула в фото Шерстобоева:
– За неделю до гибели Юрия Денисовича вот этот парень назвался представителем банка "Феникс" и минут десять пробыл в директорском кабинете один на один с Надежницким. После его ухода Юрий Денисович сразу пригласил меня и строго предупредил, чтобы я больше никогда ни под каким предлогом "этого хмыря", как он выразился, к нему в кабинет не впускала.
– Если оформлю ваши показания протоколом, не откажетесь подписать? – спросил Слава.
– Естественно, не откажусь, – не раздумывая, ответила секретарша.
Заклубившиеся утром над головой ярыгинского телохранителя предгрозовые облака сгустились в тучу к полудню, когда из Приднестровья поступил ответ на запрос военной прокуратуры. В нем сообщалось, что сержант Шерстобоев и рядовые Вараксин с Копалкиным полгода служили вместе именно в той роте, которой командовал еще не разжалованный в ту пору майор Пеликанов. Вечером этого же дня с санкции прокурора Бирюкова Тимофей Шерстобоев был арестован.
Глава XXIII
На выяснение всех обстоятельств сложного преступления, где густо переплелось множество человеческих пороков, ушло немало времени. Поиски свидетелей и вещественных доказательств, оформление различных справок и экспертиз, допросы и очные ставки безжалостно глотали день за днем. Прижатый неопровержимыми фактами, первым стал давать правдивые показания телохранитель Шерстобоев. После очной ставки с ним вразумительно заговорил и "адъютант" Копалкин.
Как и предполагал Антон Бирюков, начальным импульсом, повлекшим за собой длинную цепочку смертей, послужила любовь Лины Ярыгиной и Николая Соторова. Строптивая нравом Зинаида Валерьевна, сама вышедшая в молодости замуж по расчету за невзрачного с виду, но перспективного финансиста, не допускала и мысли, что сердечные чувства могут играть главную роль в супружеской жизни. Убедившись, что мирным путем уговорить дочь не удастся, мама решила откупиться от будущего зятя. К ее огорчению, тот оказался неподкупным. Уступать и мириться с обстоятельствами было не в характере Зинаиды Валерьевны. Наслышавшись и начитавшись в газетах о безнаказанности заказных убийств, она стала просить Тимофея Шерстобоева "за хорошее вознаграждение избавить Лину от назойливого жениха". Шерстобоев, хорошо зная бескомпромиссность Соторова, увильнул от щекотливого "заработка" и, чтобы не обидеть супругу шефа, у которого уже служил телохранителем, посоветовал ей переговорить на эту тему с Глебом Вараксиным. В январе, спустя неделю после загадочной гибели Николая Соторова, Вараксин внезапно заявился домой к Шерстобоеву. Вначале сказал, что по собственному желанию уволился из ОМОНа и теперь подыскивает хорошо оплачиваемую работу. Потом вдруг попросил:
– Тимофей, помоги мне сберечь пятнадцать "лимонов".
– От какой сырости они у тебя завелись? – усмехнулся Шерстобоев.
– Ну, как от какой… За Чечню полный расчет сделали да выходное пособие. Вот и набралось. Сам-то я не уберегу их. Или пропью, или на девочек фукну. Ты же мужик экономный. Не пьешь, не куришь, на девок не тратишься. Положи мои бабки в банк на себя. Сделай доброе дело, очень прошу. Навар будем делить пополам. Сколько, по-твоему, набежит за месяц на пятнадцать "лимонов"?
"Феникс" для своих сотрудников начислял по депозитам с ежемесячной выплатой дохода девять процентов, однако Шерстобоев из коммерческих соображений почти наполовину занизил "навар":
– Тысяч шестьсот накрутится.
Вараксин вздохнул:
– Маловато, но с паршивой козы хоть шерсти клок. Значит, так: триста пятьдесят кусков – мне, остальное – тебе. Согласен?
Тимофей догадался, что "заработал" Глеб на Соторове и опасается при открытии счета на свое имя "засветиться". Поначалу хотел наотрез отказаться от сделки, но не устоял перед соблазном ежемесячно наваривать на халяву в свой карман по миллиону рублей. Игра стоила свеч. Одного не учел Шерстобоев: непредсказуемого поведения Вараксина при запое.
Неприятности начались сразу, как только Исаева выгнала загулявшего Глеба с работы. Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что угрожающие телефонные звонки Азе Ильиничне – проделка Вараксина. Выследив Глеба, когда тот с магнитофоном в руке вышел из кабины телефона-автомата, Шерстобоев сурово спросил, с какой целью он затеял этот шантаж.
– Чтобы поняла красотка, что без телохранителя ей не прожить, – наивно ответил Вараксин. – Ты вот пасешь шефа и каждый месяц, считай, за безделье хапаешь по два "лимона". Я тоже хочу работать мало – получать много.
– Считаешь, Аза возьмет тебя в охранники?
– А куда она на хрен денется. Если наймет другого, буду до той поры долбить ей мозги, пока не сообразит, что без Вараксина – труба. Ильинична баба умная. Догадается, как жизнь сохранить.
– Смотри, не заиграйся.
– Ничего, поиграю, пока молодой. – Вараксин прищурился. – Чего за нее дерешь задницу?
– Хочу, чтобы ты хоть немного поумнел.
– Не всем же быть таким умником, как ваша светлость. Мне еще надо с тобой разобраться. Имею сведения, будто ты каждый месяц отрываешь от моего дохода по "лимону". Признайся, Тэтэ, ловчишь?..
Шерстобоев нахмурился:
– Могу сегодня вернуть твои "лимоны", но учти, что дело Соторова в архив еще не списано.
– А при чем тут я? – будто удивился Глеб.
– Не изображай незнайку. Для ясности замнем. Когда тебе вернуть бабки?
– Не петушись. Пусть полежат.
– Пусть, – согласился Шерстобоев. – Но если еще хоть раз о них вякнешь, молчать не стану. И вообще по-хорошему тебе советую: имея замаранные кровью руки, не лезь на рожон. Иначе плохо кончишь…
Вараксин совету не внял. Угрожающие телефонные звонки к Исаевой не прекратились. Более того, вскоре взвинченная до крайности Зинаида Валерьевна Ярыгина пожаловалась Шерстобоеву, что Глеб нахально набивается к ней в телохранители. Говорит, будто какие-то бандиты уже разработали план захвата ее в заложницы, чтобы сорвать с Михаила Арнольдовича пятнадцать миллионов выкупа.
– Пошлите его подальше, – сказал Шерстобоев.
– Посылала! Не идет и продолжает третировать телефонными звонками, – нервно ответила супруга банкира.
– Тогда припугните покрепче.
– А ты можешь по-свойски с ним поговорить?
– Попробую…
Несколько раз Шерстобоев встречался с Вараксиным, но Глеб был в таком опьянении, что вести с ним какие-либо разговоры не имело смысла. В начале апреля, сопровождая шефа на одной из презентаций, Тимофей Шерстобоев неожиданно встретился с бывшим сослуживцем по Приднестровью Федором Копалкиным, который сопровождал представительного полковника авиации с множеством орденских колодочек и звездой Героя Советского Союза. От нечего делать разговорились. Федор похвастался, что служит теперь шофером у командира войсковой части, а денежное довольствие получает как адъютант в звании лейтенанта.
– Давно в Новосибирске? – спросил Шерстобоев.
– С неделю уже в гостинице "Обь" живем. Командир выясняет в областной администрации вопросы насчет продажи автотехники. Я от безделья вчера у Вараксина в гостях побывал. Спивается Глеб капитально. На этой почве у него, кажется, крыша начинает набекрень ползти. После третьей рюмки расплакался, зубами заскрипел и стал костерить себя на чем свет стоит. Мол, за пятнадцать лимонов продал душу дьяволу, а теперь от угрызения совести места не нахожу. Жаловался, что даже водка не приносит, как прежде, душевного облегчения.
– На меня телегу не катил?
– Нет. Наоборот, сказал, будто каждый месяц выручаешь его деньгами. Но черная зависть к тебе, по-моему, у Глеба копошится. Дескать, вот Тэтэ устроился охранять банкира и с чистой совестью живет разлюли-малина. О себе говорил, что рассчитывает охмурить какую-то банкиршу или жену банковского воротилы и тогда, мол, тоже заживу припеваючи. Короче, нес откровенный бред.
– О других приднестровских сослуживцах что-нибудь знаешь? – поддерживая разговор, спросил Шерстобоев.
– Недавно в Барнауле встретил командира роты Пеликанова.
– Чего занесло его в Барнаул? Он же тираспольский.
– По-моему, майор сменил профессию. Встретились мы случайно в ресторане. Он был в компании крутых парней, промышляющих заказными убийствами. Похоже, пользуется у них авторитетом. Увидев меня, обрадовался. Обнял как родного брата. Минут десять посидели вдвоем, по рюмахе выпили. Поинтересовался, нет ли у меня на примете состоятельного туза, которому позарез надо ликвидировать конкурента. Если, мол, такой заказчик появится, звони немедленно. И номер телефона дал.
– Гибнут люди.
– Что поделаешь… Как говорит Глеб, тоска зеленая…
Через неделю после этого разговора "зеленая тоска" Вараксина завершилась гибелью Зинаиды Валерьевны и смертью самого "тоскующего". Спустя несколько дней к Шерстобоеву приехал Копалкин. Мельком упомянув о последней встрече с Глебом, Федор попросил Тимофея подыскать покупателя, чтобы по дешевке сплавить автомат Калашникова.
– Я, Федя, оружием не торгую, – ответил Шерстобоев. – Какая вожжа Глебу под хвост попала?
– Да мы с ним виделись не дольше пяти минут. Глеб был в глубоком трансе. Едва я поставил на стол литровый пузырь водки, он сразу налил полный стакан и залпом оприходовал. После этого сказал, что около часа гонялся на "Джипе" за стервой, которая хотела нанять киллера, чтобы укокошить его. Потом вздохнул: "Передай Тэтэ, если загнусь, пусть отдаст все мои бабки родителям Коли Соторова и поставит в церкви свечку за упокой раба божьего Глеба. А ты, Федюня, хватай из-под койки свою клюку и уметайся подальше, пока не поздно". Вот, дословно. На кой черт я забрал у него автомат, сам теперь не пойму…
Тихо и незаметно замелькали весенние деньки. Похоронив супругу, Михаил Арнольдович Ярыгин с головой ушел в банковские дела и вроде бы успокоился. Первые признаки тревоги на лице шефа Шерстобоев заметил в конце мая. Утром шеф стал приезжать на работу с отечными, словно от постоянного недосыпания, глазами. Часто совал под язык таблетку валидола. Иногда, будто задумавшись, отвечал невпопад.
– Вам, Михаил Арнольдович, не мешало бы на курорт съездить, – сказал однажды Шерстобоев.
Ярыгин грустно усмехнулся:
– Курорт мне не поможет.
– Ну, почему же…
– Потому, Тимофей, что с дочерью у меня назревает беда, – не дал договорить шеф и посмотрел Шерстобоеву в глаза. – Скажи честно, можешь выполнить очень важную мою просьбу так, чтобы об этом никто из сотрудников банка не узнал?
– Конечно, могу.
Ярыгин, вроде смущаясь, отвел взгляд в сторону:
– Повстречайся с директором рекламного агентства "Фортуна" Юрием Денисовичем Надежницким и попробуй его убедить, чтобы оставил Лину в покое. Если ему нужен выгодный кредит или наличные деньги, пусть скажет свои условия. Я за ценой не постою. Судьба дочери для меня дороже денег.
– Может, Аза Ильинична лучше такое поручение выполнит? – заколебался Шерстобоев. – Она искусная дипломатка.
– Не хочу, Тимофей, впутывать Исаеву в свои семейные дела. Попытай удачу ты. Не получится, винить не буду.
– Ладно, Михаил Арнольдович, попытаюсь…
Надежницкий принял представителя банка "Феникс" любезно. Внимательно выслушав Шерстобоева, улыбнулся:
– Интересная ситуация. Обычно женихи выкупают у родителей невесту, а тут родитель хочет откупиться от жениха. Смешно, правда?
– Для вас, может быть, а для Ярыгина грустно.
– Сколько он готов заплатить за свою дочь?
– Сказал, за ценой не постоит.
– Смотри, как легко можно разбогатеть. Жаль, что я не бедняк… – Надежницкий посерьезнел. – К сожалению, вынужден огорчить Михаила Арнольдовича. В Лину я влюбился по-настоящему, без всякой корысти, и откупиться от меня не удастся.
– Вы ведь в два раза старше Лины.
– Любви все возрасты покорны.
– Хотите сказать, что и Лина в вас влюблена?
– Искренне и пылко.
– Не ошибаетесь?
– Опыт общения с дамами разных возрастов не позволяет мне ошибаться. Так что, мой друг, предлагаю прекратить пустой разговор и на прощанье пожать руки.
– Зря торопитесь.
– Время нынче не застойное.
– Что передать Михаилу Арнольдовичу?
– Пламенный привет и массу наилучших пожеланий. Скажи, что скоро он станет моим тестем. На днях мы с Линой зарегистрируем брак, и она уйдет из родительского дома ко мне.
Самоуверенный бодрый тон Надежницкого глубоко задел самолюбие Шерстобоева.
– До регистрации надо еще дожить, – с намеком сказал Тимофей.
Надежницкий нахмурился:
– Вот это, мой друг, уже лишнее. Угроз я не терплю, а при крутых разборках всегда стреляю первым и без промаха. Прошу покинуть кабинет.
– Зачем вам окружать себя врагами… – пошел на попятную Шерстобоев.
– В детстве я закончил суворовское училище и на всю жизнь усвоил афоризм великого полководца: "Избавь меня Бог от друзей. От врагов я сам избавлюсь". – Надежницкий хлопнул ладонью по столу. – Все! Мотай отсюда подобру-поздорову и чтоб твоего духа здесь больше не было!..
Из офиса "Фортуны" Шерстобоев вышел словно оплеванный. Сев за руль своего "Рено", так рванул с места, что на сером асфальте остались две черных полосы от пробуксовавших колес. Ярыгин выслушал телохранителя молча. Положил под язык таблетку валидола, потер ладонями бледное лицо и тихо спросил:
– Что будем делать, Тимофей?
– Не знаю.
– Неужели нет выхода?
– Выход только один, если нанять ребят…
– Это палка о двух концах.
– Тогда – безысходность.
Михаил Арнольдович с закрытыми глазами откинулся на спинку кресла и сложил на груди руки. Долго думал. Наконец спросил:
– До регистрации брака ребята успеют?
– За срочность возьмут больше.
– Сколько?
Шерстобоев замялся:
– Миллионов двадцать.
– Всего?
– Да.
– Сегодня же перечислю на твой счет двадцать пять. Постарайся опередить "фортунщика", – решительно сказал Ярыгин и с болезненной гримасой добавил: – Мы сами копаем могилу себе…