- Так я, что ли, украл? - с угрозой в голосе повторил парень и добавил: - Кричит: "украли, украли", а спроси, и сказать не сможет, сколько у него пропало монет.
- Ну, нет! Я своим деньгам счет знаю! Семь сотенных и одна двадцатипятирублевка! И еще была облигация золотого займа - тысячу рублей выиграла! - с обидой в голосе отозвался пострадавший.
Анатолий даже поморщился от досады. "Ну и дурак! - подумал он. - Если бы у вора перед обыском спросили, сколько у него денег, он бы не смог точно ответить и на этом попался, а теперь…"
- На! Обыскивай! Найдешь - твои! - насмешливо крикнул парень, демонстративно поднимая руки.
Пострадавший неумело водил дрожащими пальцами по тельняшке, плотно облегавшей тело парня.
- Разве так обыскивают? - сказал мужчина в галифе, выходя из толпы. Он быстро извлек из брючных карманов "отпускника" паспорт, начатую пачку папирос, спички и несколько пятирублевок. Бумажника не было.
Анатолий только взглянул на паренька в "лондонке", как "отпускник" мгновенно перехватил этот взгляд и весело крикнул:
- Давай жми! - При этом он подмигнул толпе и кивнул на обыскивающего, чтобы не было сомнений, к кому относятся эти слова.
Мальчишка в "лондонке" чуть попятился и со скучающим видом, волоча ноги, пошел в потоке пассажиров к выходу, никого не обгоняя, но и не отставая.
- Вам чего? - нетерпеливо спросила буфетчица. Анатолий не отвечал, провожая взглядом паренька.
"Сейчас, или будет поздно, - пронеслась мысль. - Паренек выйдет, деньги возьмет, а бумажник выбросит. Пока еще можно задержать… Но ведь дал себе твердый зарок - не вмешиваться…" И все же молодой человек еще раз взглянул на пострадавшего, чтобы окончательно решить, стоит ли за него вступаться. Жирный, круглый, в дорогом костюме, на руке блестят часы в толстой золотой браслетке и золотой перстень. Этот пассажир будто сошел со страниц "Крокодила" и вызывал чувство острой неприязни.
Прозвучал жестяной голос дикторши, объявившей об отходе поезда через две минуты. Отбежав от прилавка с бутылками в руках, Анатолий чуть не наскочил на милиционера. Перелистывая паспорт "отпускника", милиционер задавал ему вопрос, чтобы поймать на неточности: как фамилия, где паспорт выдан?
"Тебе бы газированной водой торговать, а не воров ловить", - подумал Анатолий. Сказалась былая неприязнь к милиции, воспитанная с детства, когда его пугали: "Вот придет милиционер и унесет тебя, баловника, в черном мешке".
Милиционер делал то, что положено, и если бы Анатолий сказал ему о мальчишке в "лондонке", то и разговор с "отпускником" был бы иным и в ином месте.
2
Ловко вскочив на подножку вагона уже двинувшегося поезда, Анатолий прошел в свое купе, испытывая почти спортивную радость оттого, что успел все-таки раздобыть воду. Он лихо, одним движением, поставил на стол четыре бутылки фруктовой:
- Прошу!
- Как… Это вы для нас? - с изумлением спросила соседка по купе, и довольная улыбка расплылась на ее полном, раскрасневшемся, потном лице.
- Вижу, мучаетесь, а дочь послать боитесь, как бы не отстала от поезда… Ну, и я… - Молодой человек не закончил и смутился под благодарными взглядами матери и ее семнадцатилетней дочери.
- Да вы просто прелесть! - восторженно воскликнула женщина. - Совершенно незнакомый человек - и так любезен! - Назидательно подняв пухлый палец, она продолжала:
- В чем, собственно, заключается основная черта воспитанности? В том, чтобы делать приятное каждому, кто заслуживает этого.
- Кто же заслуживает? - спросил насмешливый голос с верхней полки.
- Каждый, кто не доказал обратного, - бойко ответила она, и все засмеялись.
Засмеялся и спросивший, человек с проседью, лежавший наверху с книгой.
- Об этом мой муж читает лекции, - продолжала дама. - Публика его обожает… Налейте, пожалуйста, лимонной! Его лучшая лекция - "Об основах морали и этики советского человека". Тема, на первый взгляд, скучная, но он умеет так живо ее преподнести, так живо… Чудесная вода. Неужели в Орле такую делают?.. Поверите ли, на его лекции столько публики набивается, что даже в проходах стоят. Как он красиво говорит о рыцарском отношении к женщинам! Да… А этого, к сожалению, так не хватает нашей молодежи… Ах, наша молодежь! Горе! Налейте еще немного. Ох, африканская жара! Невозможно…
Пассажирка выпила два стакана воды и, откинувшись на подушки, принялась обмахиваться платочком.
- Я вам очень советую послушать лекцию мужа. Конечно, не с воспитательной целью… Вы достаточно воспитанный юноша, а из интереса. Скучать не будете. Вы надолго в Москву?
- Теперь надолго. - Юноша сел на край полки.
- Теперь? Откуда же вы едете?
- Из колонии. Возвращаюсь домой.
- Что? Что вы сказали? Из… из колонии? И вы… так спокойно об этом? - Женщина смешалась. - Нет, вы шутите! - пролепетала она.
- Какие тут шутки! - усмехнулся молодой человек
- А за что вас? - невольно вырвалось у девушки.
- Лика! - возмущенно воскликнула мать.
- Я, право, не хотела… я думала… - пробормотала девушка. - Простите!
- Другие скрывают, а мне… зачем же врать? Ну, был осужден за разбой по Указу сорок седьмого года. Ну, ко мне, как к несовершеннолетнему, применили смягчающую статью, потому и срок определили в восемь лет. Отбыл четыре года и еду, - строго, почти официально сказал Анатолий, глядя прямо перед собой.
- За разбой?! - воскликнула девушка. Пристальный взгляд ее широко открытых глаз выражал и затаенный страх и любопытство.
- Да, осудили за разбой, но ведь я сам был в этом виноват. Никого не виню. И не жалуюсь. - Молодой человек с вызовом посмотрел на нее. Он был готов ответить на любой ее вопрос, если даже он коснется самого сокровенного из его недавнего прошлого.
- Прошел один по делу? Взял "мокрое дело" на себя? - раздался голос сверху. Спрашивал пассажир с проседью, который почти всю дорогу молча лежал на полке с книгой в руках.
- Могу рассказать, - предложил Анатолий, прямо глядя на мать с дочерью.
- Ни в коем случае! Что вы! О разбоях? Кровавые подробности при девочке… Нет, нет! Даже и не думайте! - На лице пожилой женщины появилось непритворное выражение ужаса. Она даже вскинула руку, будто хотела закрыть рот юноше.
- Как хотите! - буркнул Анатолий и, помолчав, добавил - Есть восточная поговорка: "Умный человек не споткнется дважды об один и тот же камень". Сам виноват во всей этой истории. Глуп был. - Он неловко улыбнулся пассажирам.
Старушка с боковой полки, ее муж, строгай худой старик, и еще трое скучающих, заглядывавших из купе справа, неприязненно и сурово смотрели на него. Улыбка медленно сошла с лица Анатолия Русакова.
* * *
- "Отпускник"! - вдруг громко и язвительно бросил мужчина с одутловатым, рыхлым лицом и белесыми глазами, прислонившийся к вагонной стойке.
Пассажиры переглянулись.
- Никакой я не "отпускник". - Анатолий покраснел. - С меня судимость снята, - тихо объяснил он.
- Знаем мы вас! - зло крикнул стоявший в проходе.
На его голос подошли еще несколько любопытных.
Вверху будто грохнул выстрел. Это пожилой пассажир захлопнул книгу, спрыгнул с полки и сел рядом с Анатолием. Быстрыми насмешливыми глазами он оглядел собравшихся пассажиров. Анатолий не мог отвести взгляда от руки этого человека, вернее, от силуэта церкви, вытатуированного на его руке повыше локтя. Он-то понимал, что это значит. Понимал и молчал, мысленно, в который уже раз, повторяя себе: "Никогда, нигде, ни по какому поводу не связывайся с ворами, с блатными, даже с близкими к ним, даже в случайном разговоре, и ни во что не вмешивайся. Сторонись…"
- Ишь прикидывается агнцем! - злорадно сказал мужчина, назвавший Анатолия "отпускником". - Теперь, граждане, берегите свои вещички и карманы…
И тут Анатолий промолчал. Но человек с книгой зло посмотрел на говорившего и, четко выговаривая каждое слово, сказал:
- Уходите-ка, гражданин хороший, на свое местечко и парня не обижайте. Что он вам плохого сделал? Украл у вас? Оскорбил?
- Так он же сам признался…
- Вот именно! Это понимать надо! Тот, кто замыслил плохое, о себе такого никогда не скажет. Зачем возбуждать недоверие?
- Я знаю случаи…
- Случаи? - воскликнул пассажир с книгой. - Их немало, не только плохих, а и хороших. Я сам - случай.
И со мной когда-то случилось… - Он показал на татуировку выше локтя.
- Вот и защищаешь…
- Вот и защищаю, потому что вижу цену человеку. Ежели уж парень так говорит, не ловчит перед народом, не валит вину на Сашку да Машку - значит, хоть топило его и ломало, да не сломало и не утопило. Выбрался… Человеком хочет стать. И нечего всяким горлопанам мутить душу его, сбивать с веры в себя…
- Это я горлопан?
- Не позволю обижать, травить парня, ставшего на правильный путь. Когда я после лагеря устраивался на работу, нашлись такие, вроде тебя, недоумки, ставшие поперек пути в правильную жизнь. Ну, свет не без умных людей. А то бывает и так: сам тихий ворюга, нахапает, дачку из ворованного и на ворованное себе построит, и сам же орет: "Берегись вора!"
- Позвольте…
- Не позволю! Тоже придумал потеху! Как не стыдно!
В словах этого человека было столько твердого сознания правоты и справедливости, что любопытные разошлись, испытывая неловкость. В купе вошел молодой человек и обратился к нему:
- А мы вас давно ждем, Николай Иванович!
Пассажир встал и негромко сказал Анатолию:
- Не будь овцой, а то волки съедят. Ежели кто к тебе привяжется - дай мне знать. Я буду в крайнем купе направо.
Он быстро двинулся из купе. Молодой человек задержался, уступая ему дорогу. Мужчина с одутловатым лицом, все еще стоявший у косяка, тронул его за плечо и шепотом спросил:
- Этот - кто такой?
- Николай Иванович Семахов, - ответил молодой человек таким тоном, будто это все объясняло. И, так как рыхлый пассажир все еще удерживал его, добавил: - Сталевар! Вы что? Газет не читаете?
Пассажир что-то проворчал и ушел.
В купе наступила тишина. Все молчали.
""Не будь овцой, а то волки съедят", - мысленно повторил Анатолий. - А как же с решением ни во что не вмешиваться, никогда не ввязываться?"
3
Девушка негромко проговорила:
- Ну, зачем вы сказали о… - Она запнулась. Не хотелось произносить такие страшные слова, как "разбой, грабеж".
- Как - зачем? - нахмурился Анатолий. - Обещал говорить только правду и говорю. А сейчас вижу, что это не легко…
Мать девушки насторожилась.
"Этот пусть раскаявшийся, но все равно преступный тип, - беспокойно думала она, - своей искренностью, конечно показной, хочет вызвать сочувствие Лики. А она очень отзывчива, ее подкупают честность, благородная поза. Надо сейчас же прекратить это знакомство".
И Агния Львовна с подчеркнутой сухостью спросила:
- Сколько я вам должна за две бутылки воды?
- Да ничего! Я ведь так… угостил, - смущенно пробормотал Анатолий.
- В мои принципы, - заявила Агния Львовна, - не входит принимать угощение от незнакомых лиц. Так сколько же?
- Я не знаю… Да не надо! Мелочь… Не возьму.
- Повторяю, это вопрос принципа! Сколько же?
- Не помню, - резко ответил молодой человек.
Агния Львовна подсчитала сама и протянула деньги.
Они так и остались лежать на столике. Анатолий отвернулся и, почти уткнувшись лбом в стекло, стал смотреть в окно.
Вдруг девушка порывисто встала.
- Лика! - громко, даже несколько вызывающе сказала она и протянула руку юноше.
В этом жесте было все: и протест против мнения большинства, и стремление показать, что она, Лика, совсем не такая, как другие, и утверждение своей самостоятельности, и осуждение матери.
Анатолий был самолюбив, как и большинство молодых людей. Встретив такое враждебное отношение к себе попутчиков, он ни за что не стал бы добиваться их расположения. Но девушка смотрела на него с таким искренним доброжелательством, без малейшего намека на оскорбительную жалость, смотрела так открыто и прямо! Он поспешно вскочил, задев плечом верхнюю полку, и порывисто сжал девичью руку. Ведь это была рука первого человека "на воле", протянутая ему в знак доверия. И он постарался вложить в рукопожатие и во взгляд всю силу своей благодарности.
- Анатолий Русаков, - четко назвался он, глядя в большие карие глаза этой смуглой стройной девушки. Он стоял, не выпуская ее руки, и вопросительно смотрел на Агнию Львовну. Та подчеркнуто резко отвернулась к окну. Девушка искоса взглянула на мать и сердито сжала пухлые, почти ребячьи губы.
- Лика - это Елена. Елена Троицкая, - добавила она, отнимая руку, и, чтобы сгладить неловкость, заговорила быстро, почти скороговоркой: - Вы были в Крыму? Не были! Ах, как там хорошо, изумительно! Море синее-синее, как на детской картинке. А кругом зеленые горы и серые скалы. И внизу, у моря, золотая полосочка пляжа. Я в первый же день обгорела на солнце, и мама три дня мазала меня кислым молоком и не позволяла выходить. Но потом я наверстала. Видите, как загорела?
Девушка приподняла темно-золотистые обнаженные руки.
"Красивые руки", - подумал Анатолий, но сказал:
- Красивый загар!
Лика принялась рассказывать о походах и поездках по Крыму - о вершине Четырдага, где их застал туман, об олене в заповеднике, о летучих мышах в пещерах и о ядовитых сколопендрах.
- Нет, вы обязательно побывайте в Крыму!
- Клянусь! - с шутливой торжественностью провозгласил Анатолий и усмехнулся чуть снисходительной улыбкой взрослого, порядком уставшего человека, странно мелькнувшей на его мальчишеском лице.
- Вы чего посмеиваетесь? Я серьезно говорю! - горячилась Лика. - Лучше всего начать с поездки на теплоходе "Россия", от Одессы до Ялты. Почему вы улыбаетесь?
- Почему я улыбаюсь? - переспросил юноша. - Да так… Вот вы говорите: "Крым, море, горы, теплоход…" Сами радуетесь и обязательно хотите, чтобы все люди кругом также радовались. Вы… ну, в общем, славная, очень хорошего людям хотите…
- Приятно слышать! Вы, оказывается, мастер на комплименты. Поздравляю! - Девушка кокетливо поправила волосы.
Анатолий смешался, насупился и с нарочитой грубоватостью пробасил:
- Где уж нам, виноватым да сероватым, деликатесы разводить… Значит, на теплоходе "Россия" вдоль Крыма путешествовать советуете? Только у меня на это монет нет, да и некогда. У меня делов, - он так и сказал "делов", - полон рот.
Теперь Лика смутилась так, что даже сквозь плотный коричневый загар пробился румянец и залил все ее лицо и тонкую шею. Она взлохматила только что охорошенную головку и, не зная, что сказать, пробормотала:
- У моих друзей-студентов тоже было маловато денег, они по туристским путевкам поехали… А я… я в Крыму не бездельничала, я собирала образцы окаменелостей из юрских отложений…
- Вы студентка? - миролюбиво спросил Анатолий после минутной паузы.
- Я выдержала экзамены в МГУ, - обрадовалась Лика. - Мы будем заниматься в новом здании на Ленинских горах. Вы там были?
- Когда же? Показывали кинохронику в колонии.
- Ах, да! - Лика снова так покраснела, что даже росинки пота проступили на висках. "Дура бестактная, - мысленно ругала она себя. - Лошадь!"
Анатолий, будто ничего не замечая, продолжал:
- Я, знаете, всерьез метил в путешественники. Бывало, вернется мой дядя, штурман дальнего плавания, из рейса и столько порасскажет! Подарил он мне книгу Дарвина "Путешествие на корабле "Бигль"". Я ее раза три прочитал. Разложу на полу большую карту мира, на нее книгу, сам тут же растянусь и путешествую… И твердо решил: объезжу все океаны! Потом читал книгу о путешествиях Пржевальского, "В сердце Азии", и захотелось стать таким, как он. Потом решил пойти по маршрутам Арсеньева. Дядя взял меня с собой на охоту. Ну, уж тут я твердо надумал стать следопытом-охотником и на всю жизнь уехать на Север. Книги об охотниках и путешественниках помогали мне в самые трудные и скверные дни даже в колонии…
- А я бы не могла убивать птичек.
- А волки, лисы, медведи? Да разве в добыче дело?
Важно другое: лес, реки, болота, утренние зори… Соревнование с птицей и зверем в зоркости, ловкости, выдержке. Это мировецкий спорт, больше чем спорт.
- Значит, вы изменили науке и решили стать охотником?
- Охотился-то я всего два раза, дядя редко бывал в Москве. А путешествовать и вовсе не пришлось. Разве что ночью убежим из пионерского лагеря, лазаем по кручам и бродим в лесах, ориентируясь по звездам. А то форсируем реку и построим шалаш на острове, разведем костер, наловим рыбы, сварим уху. А сейчас я люблю автомобиль. - Анатолий блаженно улыбнулся. - Сядешь за баранку и весь мир забудешь. Я бы такой вездеход построил, чтобы летать мог. Сел бы на такой- это получше теплохода "Россия" - и подался в дальние края!
- На великие свершения! - воскликнула Лика, и нельзя было понять: то ли всерьез, то ли это был иронический возглас.
- Какие уж там "великие свершения", - отрезал Анатолий. - Мне бы десятый класс окончить… А потом, может, удастся в автомеханический институт поступить.
Он поймал чей-то любопытный, насмешливый взгляд, и ему расхотелось откровенничать.
- Вы будете геологом, - переменил тему Анатолий, - это тоже здорово интересно. Один бывший колонист, он теперь геолог, рассказывал нам, как ищут полезные ископаемые с самолета. Вот здорово! Летает человек над горами, над тайгой, смотрит в аппарат и узнаёт, что таится глубоко в земле.
- Я буду географом, - поправила Лика. - Я хотела на геологоразведочный, да мама запретила.
- Это не женское дело, - не поворачивая головы, заметила Агния Львовна, Она была очень недовольна поведением дочери и с нетерпением ждала малейшего предлога, чтобы прервать разговор молодых людей. "Нет, как он втирается в доверие девчонки! А смотрит, будто объясняется глазами в любви, И следит, следит за собой, - ни одного грубого словца. Ох, волк в овечьей шкуре… А моя-то дурища совсем размякла, - зло размышляла мать, - все принимает за чистую монету, восхищена раскаявшимся грешником". Нет! Ее, Агнию Львовну, на мякине не проведешь.
Но она не дура, чтобы искать с ним ссоры. Это надо кончить как-нибудь иначе.
Агния Львовна дорого бы дала за то, чтобы "этот тип" сорвался в разговоре, позволил бы себе двусмысленность или словцо из Боровского лексикона. Вот тут и был бы конец знакомству. Лика этого не стерпела бы.