- Возраст не тот и, как отвечают на суде при разводе, "не сошлись характерами". Здесь легче. - Он покровительственно взглянул на Анатолия. - Здесь я студент прохладной жизни.
- Как-как?
- Студент прохладной жизни, - многозначительно повторил Милич. - Днем я иногда работаю. - Он показал пальцы со следами плохо отмытой краски. - Иногда помогаю предку, а зарабатываю больше средних художников. Впрочем, я принесу справку из артели художников и утру нос директорше.
Вошла классная руководительница - учительница русского языка. Это была Евгения Павловна, уже знакомая Анатолию полная женщина с седыми волосами и строгим розовым лицом. Она объявила, что, прежде чем приступить к уроку на тему "Горький как основоположник пролетарской литературы", надо выбрать старосту, его помощника и объявить распорядок занятий. По ее рекомендации выбрали прежнего старосту - Сергея Зубавина, а помощником - Юлю Короткову.
Начались занятая. Милич не слушал. Он без умолку болтал. Евгения Павловна сделала ему замечание. Милич шепнул: "А ну ее в болото".
- Хватит трепать языком! - прошептал Анатолий.
- Неужели ты собираешься заниматься серьезно?
- Конечно!
Милич снисходительно усмехнулся и сказал, глядя на Анатолия:
- Гомо-сапиенс примигениус.
- А по-русски?
- Первые два слова - зоологическое название человека, а последнее означает - примитивный.
Лекция окончилась. Взрослые ученики обрадовались этому, как дети. Некоторые вышли за учительницей в коридор. Шелгунов и его приятельница остались сидеть и о чем-то шептались. Соня раза два обернулась и посмотрела на Анатолия.
Милич небрежным жестом сунул Анатолию пачку сигарет. Юноша отрицательно покачал головой:
- Неудобно курить в классе.
Милич закурил, удерживая сигарету в кулаке, и пустил дым под парту.
Зубавин открыл окно. Ворвался гул города. Во дворе кричали дети. В раскрытом окне показалась взлохмаченная голова мальчишки, видимо подсаженного приятелями. Звонким голосом он крикнул:
- Дяденьки, сколько будет дважды два?
Со двора донесся громкий смех и свистки.
- Ученики дневной школы приветствуют нас. Потом будут в окна камешки бросать, - сказал кто-то, и тотчас же мелкие камешки защелкали по стеклу.
- Перестаньте! - крикнул Зубавин.
- Здесь курят, - сказала девочка с косичками.
- Что же это вы? - Зубавин обернулся к Анатолию, дым тянулся из-под его парты. - Ведь Татьяна Сергеевна предупредила.
Анатолий мог бы посмотреть на соседа и взглядом дать понять, кто закурил, но удержался и промолчал.
- Мораль читает, - шепнул Милич, - штатный трепач-любитель. Ненавижу нравоучителей и моралите. Я им ни на грош не верю. И вообще я ни во что и ничему не верю. Я негативист.
- Кончай курить, негативист, - тихо сказал Анатолий. - И не вздумай болтать на уроке.
- Наябедничаешь? - Милич затянулся и пустил дым под парту.
Анатолий нащупал под партой его руку, вырвал папиросу и, обжигая пальцы, потушил.
- Ну, ты! Медведь! Осторожнее на поворотах. Нарвешься.
- Я сюда пришел не дурака валять. Катись-ка ты от меня к черту, студент прохладной жизни!
- С полным удовольствием! Еще раньше наметил мордашку… - Милич поднялся и сел рядом с молодой женщиной.
4
Анатолий слушал объяснения учителя невнимательно. Он думал о Шелгунове. Изредка о стекла щелкали камешки. Во время второй перемены за парту к Анатолию подсел невысокий подвижной мужчина лет тридцати, с лысинкой. Он вынул из полевой сумки толстую тетрадь, ручку и попросил Анатолия дать переписать записи предыдущего урока. Анатолий не записывал, чем удивил соседа. Тот взял тетрадь у Зубавина.
- Я всегда и все записываю. Во-первых, это помогает сосредоточиться. Во-вторых, по запискам легче готовить уроки и сдавать экзамены. В-третьих, это средство не заснуть. Своего сынишку я токе приучил записывать.
Лелюкова, - сосед ткнул ручкой в сторону соседки Милича, - все записывает, но учится она с единственной целью помогать дочке хорошо готовить уроки. Так сказать, блюдет авторитет родительницы.
Третий урок Анатолий внимательно записывал, и это помогало ему не отвлекаться.
Когда на перемене в окна снова застучали камешки, Зубавин сказал рослому парню:
- Пойди, Глеб, проведи воспитательную работу, но только осторожно, чтобы синяков у них не было.
Вскоре парень вернулся, и камешки перестали стучать в окна.
- Давайте всегда сидеть вместе, - предложил Анатолий соседу.
Сосед ему понравился. В нем чувствовался энергичный, серьезный и дельный человек.
- В математике я силен и могу вам помогать, - отозвался сосед. - У нас на заводе без математики и шагу не ступишь, а мне, как технику, выполняющему обязанности инженера, диплом десятилетки очень нужен. А вот с русским языком у меня было очень плохо, но выправился. А сейчас плохо с литературой. Вы как?
Анатолий отрицательно покачал головой и рассказал о переэкзаменовке.
- Это хуже, - сознался сосед. - Я бы хотел иметь напарником отличника по этим предметам.
- Могу пересесть… - Анатолий обиделся и выдернул из парты портфель.
Сосед мягко взял его за руку и сказал:
- Моя фамилия Онегин, но я не Евгений, а Петр Петрович. Обижаться на меня не стоит. Дружеская взаимопомощь - наш общий закон. Поэтому я и хотел выяснить ваши данные, с целью, так сказать, кооперирования в учебе. В этом ничего обидного нет.
- А вы мне просто понравились, хотелось с вами на одной парте сидеть, - просто сказал Анатолий и добавил, что он шофер и к тому же слесарь пятого разряда, хочет учиться, чтобы стать инженером-автомехаником.
После третьего урока Анатолий услышал, как Лелюкова громко и сердито выговаривала Миличу за баловство на уроке. К нему подошел Зубавин.
- Вот что, друг, я все видел, ты свои штучки брось.
Если не перестанешь нам мешать заниматься - приструним.
- Бить будете? - насмешливо спросил Милич.
- Прикажешь терпеть твои фокусы? Вышвырнем вон!
Милич пересел к другой девушке. На уроке он что-то шептал ей. У девушки покраснели уши.
На последнем уроке Анатолий почувствовал усталость. Он, возможно, не записывал бы так старательно, если бы рядом не сидел Онегин.
Уроки окончились, и снова все обрадовались этому, как школьники. Онегин жил в Трубниковском переулке. Анатолий пошел вместе с ним и пригласил его к себе.
- Не обижайся, некогда. Работа! Учеба! Сын требует внимания, жена… Дружба - это тоже вопрос времени. А где его взять?
5
Через несколько дней, за ужином, мать попросила:
- Расскажи, Толя, как у тебя на работе? Ведь это первая твоя служба. Как начальство, товарищи?
- Ничего… А в общем - не по душе мне эта артель.
- Нина-то работает там?
- Да она… то ли слепая, то ли я зря пугаюсь… Водится с шикарными кавалерами, вот и весь ее интерес. Ну ее в болото!
- Толя! И это благодарность за помощь?
- Прости. Ладно! Потолкую с ней. Эх, времени мало. Учиться надо, работать надо, комсомольские поручения выполнять надо. А кино? А чтение? А Лика?
- Почему Лика не звонит?
- Да… так… Потом как-нибудь расскажу.
- Повздорили, значит? Жаль… А Лика хорошая. Я ведь людей понимаю. Конечно, молода очень, по книжкам живет. А тебя она по-хорошему жалеет.
- Мне жалости не надо!
- А ты не заносись. Гордец какой! Люди тебя сторониться станут… Я человек маленький, а знаешь, сколько у меня друзей? Не один, не два, а десятки замечательных людей! Разве есть на свете что лучше, чем дружба? Она долговечнее любви.
- У меня тоже есть друзья: и Юра, и Коля, и…-
Анатолий чуть было не сказал Лика, но вспомнил случившееся и замолчал. Коля тоже на него обижается… Вот он бы на его месте сразу бросил артель и Нину заставил уйти. Да, из артели надо обязательно уйти.
Юра все еще "форсирует"… Неопределенность томила Анатолия. Конечно, он мог бы устроиться куда-нибудь шофером. Спрос большой. Но хочется рядом чувствовать локоть друга.
Днем Анатолий работал. В свободные часы, даже сидя в машине, учил уроки. Вечером - в школе.
Дважды заходил он к Пашке Лопухову и не заставал. "Очень нужно было бы зайти к Бобу Троицкому, не могу… Какую же глупость я сделал! Будто кто другой был в тот вечер на лестнице. Конечно, для Лики я больше не существую. И поделом!" Он боялся встретить Лику, и одновременно так тянуло увидеть ее, хотя бы издали.
Анатолий много раз прогуливался возле ее дома. Один раз он увидел Лику с подругами, а второй раз со смуглым парнем в красном шарфе. Он был уверен - заметила! Но даже виду не подала.
Все эти дни ему не давали покоя мысли об артели. Готовил ли Анатолий уроки, сидел ли в школе, отдыхал ли, - он думал об этом. Надо было поскорее все выяснить…
Вот почему после занятий в школе он позвонил Нине. Никто не ответил. Но не в характере Анатолия откладывать дела, тянуть. И, несмотря на поздний час, он поехал к Нине домой. "Дождусь".
- А я к тебе в гости, - с грубоватой фамильярностью сказал он, увидев Нину на пороге.
- Ну что же! Заходи!
На губах Нины не было улыбки, а в голосе приветливости. Нет, не так встречают друзей. Она жестом показала ему кресло, сама опустилась на тахту и, положив руки на колени, выжидательно уставилась на гостя. Анатолий у Нины не бывал и с любопытством разглядывал комнату, тесно уставленную мебелью. В глазах рябило от множества вещей и вещичек: ковриков, абажуров, вазочек, статуэток, подносиков, тарелочек на стенах.
Нина с подчеркнуто озабоченным видом поднесла руку с часами к глазам. Тут только Анатолий заметил ее нарядное платье и лаковые туфли. Она была завита, подкрашена, надушена.
- Я долго не задержу, - предупредил он. - Дело серьезное и для меня и для тебя…
В глазах Нины заиграло любопытство: Анатолий говорит как-то нервно, у него порывистые жесты. Наверное, скажет о чувствах, о своей прежней любви к ней. Некстати это, но все-таки интересно…
- Ты случайно застал меня, я скоро должна уйти. Но минут десять в твоем распоряжении…
- Можно и пять, - отозвался Анатолий.
Нина сразу подобрела.
- Я бы напоила тебя чаем, но мама ушла. Но что чай? После маминого рождения остался коньяк. Вещь!
Нина вынула из буфета и поставила на стол поднос с тяжелым хрустальным графином, двумя тяжелыми стопками и нарезанными ломтиками лимона.
Анатолий хотел было отказаться, но передумал. Зачем обижать?
- За что пьем? - спросила Нина, наливая.
- За настоящую дружбу, за избавление тебя от беды!
- Меня? От беды? Какой? - Нина отпила глоток и по-детски сморщила лицо.
Анатолий подробно рассказал о поездках с Ахметовым, о том, как удирали от милицейской машины, о странных перевозках, о странных разговорах Семсемыча.
- И это все? - Она рассмеялась.
- Я не понимаю твоего смеха.
Нина снисходительно улыбнулась.
- Дурачок! Я, конечно, тронута твоим вниманием, но Семсемыч никогда не "сядет". Понимаешь, ни-ког-да!
- А есть из-за чего сесть?
- Не лови меня на слове, - раздраженно ответила Нина.
- Да ты пойми, я не пугать пришел, а выяснить. Я комсомолец и бригадмилец и не могу быть безразличным к жульническим махинациям, - Ты - бригадмилец? Комсомолец? - Нина недоверчиво и сердито смотрела на Анатолия. - Почему ты не сказал это Семсемычу?
- Ну знаешь… - Перед Анатолием открывалось что-то новое.
Сообразив, что ляпнула что-то не то, Нина мгновенно изменила тон.
- Толик, ты просто прелесть, - обаятельно улыбаясь, шепнула она. - Ты так мило беспокоишься обо мне.
Анатолий начал сердиться.
- Нина, - отозвался он, - ты фальшивишь.
Она покраснела и уже сдержанно и серьезно спросила, глядя в глаза:
- Ты мне веришь?
- Конечно, верю, а сейчас удивляюсь, - ответил Анатолий.
И не его слова, а душевный тон искреннего, дружеского участия тронул ее.
- Ты, Толя, пожалуй, в чем-то прав, - начала она и замолчала. Хотела продолжать и боялась. - Толик, ты ведь можешь молчать?
- Как гроб!
- Дай честное слово, что никому ни слова обо мне.
- Если обещал- выполню! Ну, честное слово!
- Так вот… Не верь ни одному слову Семсемыча. Не говори ему об Ахметове, о своих подозрениях и уходи-ка ты, пока не поздно, из артели.
- Что значит - пока не поздно?
- Ах, я неудачно выразилась. Ведь подвести шофера ничего не стоит. В течение двух недель, пока у тебя испытательный срок, ты можешь уйти когда хочешь.
- А ты тоже уйдешь?
- Уйти? Так сразу?
Она встала с тахты, подошла к Анатолию и сказала:
- Не надо паниковать, а надо обмозговать, как говорит Семсемыч. А он - ух какой дошлый. Я тоже уйду… Позже. Мне ведь там тоже не по себе. Толик, а ведь ты настоящий человек. А я… не надо меня переубеждать, дура и дура. Колеблюсь, колеблюсь: уходить, не уходить? А неизвестно почему. Как я тебе благодарна!
Губы Нины коснулись его щеки.
6
- Нежная картина… ангел и скотина, - раздался насмешливый голос у двери.
Анатолий быстро обернулся. У двери, с перекинутым пальто на левой руке, в длинном розоватом пиджаке и голубых брюках стоял рослый молодой человек с взбитой коком прической и усиками.
Нина отпрянула от Анатолия и, скорее раздраженно, чем смущенно, сказала:
- Здравствуй, Марат.
- Ты готова?
- Вполне. Анатолий Русаков! - объявила она, показывая рукой. - Мой школьный товарищ. Я поздравляла его с освобождением из заключения. Знакомьтесь.
- Ты готова для гопля-ля? - Марат критически оглядел Нину.
- Вполне. Только возьму пальто. - Нина пошла в соседнюю комнату.
- Подобные сцены повторять здесь не советую, молодой человек, а то я тебе нос откушу, - сказал насмешливо Марат, вертя в руке ключ от двери.
- Честное слово, у меня с Ниной ничего нет… Мы старые школьные друзья.
- Ты, может быть, иногда носишь с собой носовой платок?
- Дикий вопрос, - возмутился Анатолий.
- Нет, проверочка культуры. Вытри с левой щечки помаду от губ "школьного друга" и постарайся, чтобы второй раз мне не пришлось такого видеть… Во мне тысяча Отелл и миллионы Каменных гостей, убивающих Дон-Жуанов. Я таких, как ты…
Нина стремительно вошла и внимательно оглядела обоих.
- Извини, Толик, мы потом продолжим разговор, а сейчас я должна ехать…
Марат перебил ее:
- …не к школьной подруге. Ты это хотела сказать?
- Наглец!
- Небольшой прошвыр в большой ресторан-чик-чикчик! Сэр, мы бы вас пригласили, - он застыл в клоунской позе, - но на вас не модная шкура, сэр!
Анатолий промолчал. Он был ошеломлен. Сейчас он презирал Нину. Так презирал, что, выйдя с нею и Маратом на улицу, повернул в другую сторону, хотя ему и было с ними по пути.
…Из первой попавшейся ему телефонной будки он позвонил Семсемычу.
- Товарищ Февральский? Говорит Русаков, Анатолий. Вы слушаете? Так вот… С завтрашнего дня прошу считать меня уволенным.
Семсемыч удивился и раздраженно потребовал объяснения причин. Анатолий не был готов к этому. Он сказал первое, что пришло в голову: сослался на плохое здоровье.
- Ты здоров как бык! В чем дело, я спрашиваю? -
сердито кричал в трубку директор.
- Ну, и по семейным обстоятельствам, учеба… - поправился Анатолий.
Директор фыркнул от ярости. Самолюбие его было уязвлено. Он предпочитал сотрудников с "изъянцем", делавшим их маложелательными для работы в государственных учреждениях, держал их в страхе и повиновении, внушая, что без него им жизни нет, и не скупился на подачки. И вдруг Русаков, человек "с прошлым", заявляет о своем желании уйти, и притом немедленно. В чем тут секрет? Не разгадав его, нельзя было отпускать Русакова.
- Так не уходят из советского учреждения, молодой человек, - возразил он, переходя на сугубо официальный тон. - Даже если я соглашусь, вы обязаны проработать две недели, а самовольный уход - дезертирство! Раньше судили бы за это. Брось, друг, капризничать. И чтобы к восьми ты был на работе. Подумать только: я выдал авансом тысячу, а он устраивает фокус-мокусы. Отставок не принимаю. Вот так. В таком разрезе.
- Да я верну эту тысячу! - закричал Анатолий в трубку.
- Ты что? Пьян?
- Я не пьян, просто хочу уйти!
- Ну вот что, - донесся резкий голос. - Об уходе надо заявлять за две недели. И потом, нужно иметь уважительную причину! - Семсемыч сердился. - Ну почему же ты уходишь? Откровенно!
- Не нравится мне… Еще сядешь вместе с Ахметовым…
- Ага, вот в чем дело! А что ты заметил?
- А он не говорил вам ничего? - спросил Анатолий.
"Ловит он меня", - мелькнуло у Семсемыча.
- О чем?
- Вам лучше знать.
- Ну, вот что. Не хочешь - держать не буду. Шофера найдем, но завтра чтобы явился на работу.
- Ладно. Буду.