- Ничего, ничего… Я хочу слышать ее голос. Ну, пойми!
- А-а! - В голосе Юры послышалось разочарование. - Любовь сильнее дружбы. Понятно. Принято!
Через час послышался негромкий звук зуммера. Анатолий торопливо нажал кнопку и оглянулся - ведь в палате, кроме него, было еще пятеро. Но вдруг не оказалось у него тех слов, в которые он хотел вложить всю свою нежность, и он только неловко спросил:
- Лика, как жизнь?
А Лика, с другого конца города, тоже как-то деревянно сказала:
- Спасибо! Как ты?
- Ничего! Прыгаю… То есть лежу. Записку, шоколад получил. Спасибо, вкусные. - Он чувствовал, что слова его нелепы, но не мог найти других.
- И это все, что ты хочешь сказать мне? - спросила Лика. - Ведь я… я с ума сходила, когда тебя увезли. Толька, говори другое. Пр-рием.
Это звучало требовательно.
- Я не один.
- Эх ты, трусишка! Я ведь тоже сейчас не одна. Я и маме сказала, что люблю тебя. А ты? Прием!
И Анатолий закричал на всю палату:
- Лика! Я люблю тебя, Лика! И ты это знаешь. Я всегда думаю о тебе. Всегда!
Теплая волна подхватила Анатолия. Он кричал:
- Лика, они делают вид, что не слышат. А мне не стыдно! Я люблю тебя, Лика!
Соседи повернулись к Анатолию.
- Посмотреть бы на эту Лику! - восхищенно сказал каменщик.
- Увидишь.
- А мне бы другое посмотреть, - сказал старик священник, которого ударил по голове кусок обвалившейся штукатурки. - Штучку эту позвольте. Прямо с больничного одра беседовать можно? Умудрил же господь!
- Не господь, а электроника.
Радиофон переходил из рук в руки. Соседи шумно говорили о нем, задавали вопросы Анатолию, но он не слышал их.
Лежат артезианские воды глубоко под землей, а освободите их, и бурный, неистощимый поток вырвется на поверхность. Молодости свойственны глубокие порывы. Она ненавидит ложь и фальшь. Она способна на подвиг во имя высоких, больших чувств. Но молодости свойственна и стыдливость. Анатолию иногда казалось, будто в нем уживаются два различных человека. Первый - чуткий, смелый, искренний, застенчивый, чуть излишне гордый. Второй - слабохарактерный, грубоватый, мнительный. Порой его мучили эти противоречия. И вот сейчас, когда он говорил в порыве большой искренности, видимо, то хорошее, что хранил он от людских глаз и стыдился проявлять, считая это признаком слабости, прорвалось в половодье чувств.
15
В дверях появился Корсаков в коротком белом халате. Он приветственно взмахнул рукой, сказал: "Пойду организую комнату" - и исчез.
Анатолий тотчас вызвал Лику, сказал, что на часок связь прерывает и будет "зуммерить" ей домой: "Попроси Юру, пусть он оставит тебе радиофон на два-три дня".
Лика торопливо спросила:
- Можно добиться, чтобы Боба отпустили домой? Мама плачет.
- Я выясню…
- Пожалуйста! А я пойду в вечернюю школу и передам, что ты в больнице. Хлопунов уже знает.
- Он что-нибудь передавал мне?
- Привет и еще беспокоится о Витяке. Мать его в долгой поездке, поехала с автоколонной в Харьков. Витяка один. Я обещала зайти к нему.
- Нет, не надо, - чуть подумав, ответил Анатолий. - Понимаешь, Витяка колючий паренек. Если явится девушка, это заденет его самолюбие. А дружки этим воспользуются, засмеют. Пусть лучше Ушков зайдет к нему. Запиши адрес Ушкова. Зайди к нему, передай, что я прошу. Пусть привезет Витяку ко мне.
- А меня ты не зовешь?
- Лика!
Лика засмеялась, а потом озабоченно спросила:
- Но что же в конце концов будет с Бобом? Мама места себе не находит!
- Лика, я думаю, что Боба надо направить на время в колонию. Он очень неустойчив и лжив. И нельзя сказать, что с ним будет завтра.
- Толя, это ужасно! Неужели нет другого выхода? Неужели теперь, когда злые силы за решеткой, ты, я, мы все не сможем перевоспитать его?
- Что ж, попробуем. Я поговорю. Когда ты будешь дома?
- Через час. А как быть с Ниной? Она звонила Ольге Петровне и очень просила устроить встречу с тобой.
Вошел Корсаков, а с ним два санитара, кативших постель на колесах. Анатолия перевезли в свободный кабинет. Там ждал следователь, чтобы получить свидетельские показания. На предварительном допросе Чума полностью отрицал свое соучастие в убийстве и показал, что оно было совершено вором, по кличке "Огурец". Тот признал себя виновным. Хозяин подтвердил показания Огурца - часть вины он берет на себя.
- Оба лгут, - горячо возразил Анатолий. - Они выгораживают Чуму и сами думают отделаться десятью годами. Не должен Чума выскочить из этого дела!
Анатолий так разволновался, что его заставили выпить валерьянки. Вопросов у следователя было много, начиная с подробностей нападения в подъезде, кончая событиями в парке. Было записано и о "визите" Марата к Нине.
- Но чего добивается Чума? - спросил Анатолий.
Не в обычае следователей отвечать на вопросы свидетелей. Однако Русаков был свидетелем особого порядка. Он помогал раскрыть тяжелое преступление, он ставил свою жизнь под удар, и следователь сказал:
- Чума утверждает, что в третьем часу ночи его еще не было в парке. А когда его принесли, он нашел на лужайке убитого человека и вас.
- А очевидцы что говорят?
- Подтверждают показания Чумы. Русаков, я вам сообщаю это не для того, чтобы вы рассказывали другим.
- Все понятно. Нет, никому не скажу. Хитро подстроено.
- Да, хитро. Это чувствуется. Но свидетели говорят, что Чума не имеет отношения к убийству Шелгунова.
- Это не свидетели, а бандиты. Есть и другие свидетели против него.
- Кто?
- Боб Троицкий и еще двое парнишек. Они видели Чуму в парке, видели с первой минуты.
И снова Анатолий мысленно обратился к брату Лики. "Боб, - говорил он ему, - если даже сейчас ты не станешь человеком…"
- Все же мне неясно… Можете ли вы ответить на один вопрос, - обратился Анатолий к следователю.
- Какой?
- Почему с такой настойчивостью и дотошностью вы стараетесь установить точное время, часы и даже минуты, когда был убит Антон Шелгунов? Какое это имеет значение? Ну убили на час раньше или на час позже. Ведь убили же! А время ничего не меняет!
- Ошибаетесь, теперь, когда вы уже дали показания, как свидетель, могу ответить. Опубликован Указ о введении смертной казни для злостных убийц. Если убийство совершено хотя бы на одну минуту после двадцати четырех часов, Ляксин, он же Чума, будет отвечать за содеянное по новому Указу.
- Правильно! - воскликнул Анатолий.
Корсаков протянул ему вчерашний номер газеты с опубликованным Указом.
- Читал? - спросил он.
- Не успел.
- Я просил больных в вашей палате не напоминать об этом Указе, - сказал следователь, - чтобы это не повлияло на ваши показания, а теперь можете читать.
- Принято не только это решение, но и другие, очень важные. Как мне известно, письмо Кленова - Русакова очень помогло этому. Поздравляю! - Корсаков крепко пожал руку Анатолию.
16
Нина заплакала, как только вошла к Анатолию. Несмотря на то что девушка была искренне огорчена, она, как и всегда, оделась с шиком.
- Толечка… - начала Нина и опять заплакала. - Какой ужас, что это случилось в моем доме… Марат, этот негодяй, не случайно заглянул ко мне в тот вечер. Я уверена, Марата бандиты послали на разведку. Не вини меня, я в отчаянии…
- Я тебя и не виню. Но одного не понимаю - как ты могла дружить с таким подлецом? - сказал Анатолий. - Ведь за километр видно, кто он такой.
- Я запуталась, Толя. Я так несчастна, так несчастна… Помоги мне, Толя. Посоветуй. Тогда, при Лике, мне неудобно было откровенно говорить с тобой обо всем.
- Но что я должен сделать?
Нина вынула из сумочки два исписанных листа бумаги. Это было ее заявление, длинное и довольно бестолковое, о темных делах в артели.
- Я через несколько дней понял, что там творится. А ты работала долго и ничего не замечала? Нет, Нина, ты знала, но легкомысленно относилась к этому.
Нина снова заплакала.
- Ладно, - нахмурился Анатолий. - Не теперь об этом говорить. Выйду - встретимся, подумаем о твоей жизни, о работе. А это заявление правильное. Немедленно пошли его.
На следующий день к Анатолию пришла Людмила Зубавина. Рассказала о делах в школе. С Соней, после убийства Шелгунова, очень плохо.
- Соня просила разрешить ей зайти. Она хочет знать все о последних часах Антона. Кроме того, она вас тогда оскорбила и мучается… хочет извиниться. Я думаю, ей это нужно и для себя самой.
В палате появился Леонид Ушков с Витякой. Витяка был чисто одет, он сел возле кровати, взял ладонь Анатолия в свои руки и с восхищением молча смотрел на него. За Витяку можно не беспокоиться! Теперь никакой Хозяин его не собьет!
Визиты не прекращались. Старшая сестра возмущалась, но главврач разрешил… Явился и Мечик Колосовский. Он был немного смущен тем, что рапортовать не о чем, происшествий в последние дни не было. Просто пришел. Говорят, что Анатолий выдержал бой с пятью бандитами, дрался приемами самбо. Пусть Анатолий расскажет, все мальчишки с их улицы просят…
Шли дни. Через три недели Анатолий был уже дома. Из больницы он ехал с Ликой и Юрой. А дома он застал празднично накрытый стол, мать, дядю, Кленовых, Леонида Ушкова и Корсаковых.
Анатолий считал себя человеком с "железной выдержкой", но тут на глазах его показались слезы.
Начался шумный и веселый разговор. В эту минуту Анатолий с грустью вспомнил об Иване Игнатьевиче. Как не хватало здесь его, человека, который вывел Анатолия на правильную дорогу. Ведь если бы не было такого мудрого воспитателя…
Последнее письмо Ивана Игнатьевича сильно взволновало Анатолия и требовало ответа.
"…На мой вопрос, - писал Иван Игнатьевич, - правильно ли я понял твое предыдущее письмо, что судьба малолетних правонарушителей интересует тебя не меньше, чем автомобили или создание моторов и ракет, ты ответил: "Само собой разумеется!"
Я замечал, что поступки, интересы людей, явления жизни, которые, казалось бы, сами собой разумеются, как ни странно, не всегда оцениваются по большому счету теми, кто имеет к ним непосредственное отношение.
Будто стоит такой у самого подножия горы и видит перед собой лишь грязные пятна, лишайники, ползущих насекомых. Не видит он, такой, романтики своей профессии. А отойди от горы подальше, и откроются все красоты этой великолепной громады с ее зелеными лесами, бурными горными реками, неповторимыми очертаниями скал и сверкающей снежной вершиной.
Учись видеть исторический смысл в своей повседневной деятельности. Почему бы тебе, призывающему "не проходить мимо", не взяться за перевоспитание малолетних правонарушителей? Я не призываю тебя стать зауряд воспитателем, отрабатывающим положенное количество часов, а таким, как Макаренко. Обычаи, сноровку, психологию преступной среды ты знаешь. И к душе малолетнего правонарушителя ты находишь ключ. Я тому свидетель. Еще Дзержинский назначал воспитателями чекистов или педагогов из кристально честных. Хорошо, если бы ты окончил педагогический институт и начал работать воспитателем. А педагог, да еще слесарь, и к тому же увлекающийся новейшей техникой, это же клад для политехнического образования.
Я понимаю и другое. Нелегко вот так, сразу, да еще после стольких лет, проведенных в колонии с мечтой о свободном полете, снова ориентироваться на колонию.
Но я тебя хорошо знаю. Ты активно непримирим к нарушителям советского образа жизни. И чем дальше, тем активнее ты будешь бороться за социальную справедливость. На своем опыте ты понял, как нелегко бывает колонистам, возвращающимся к трудовой жизни. Организовал бы ты им широкую помощь. Не в устройстве на работу. Их устроят. Им необходима регулярная дружеская поддержка, духовная помощь. Какая - сам знаешь. А колонии - возможно, что колонии вообще через двадцать лет перестанут существовать. Они будут не нужны. Общество не даст подросткам свихнуться".
Анатолий задумался. "Если он и не станет таким, как Иван Игнатьевич или Макаренко, то, уж конечно, будет помогать хлопцам стать на правильный путь. Как же организовать такое шефство над возвращающимися?"
17
В газете "Вечерняя Москва" появилась заметка, набранная мелким шрифтом о том, что органами милиции захвачена шайка преступников. Шайкой руководил рецидивист Л. С. Ляксин, по кличке "Чума". В шайку входили: М. К. Рыжевич, по кличке "Огурец", С. М. Ханшин, по кличке "Цыган", Г. Н. Санькин, по кличке "Хозяин", и еще семь человек.
Эта шайка в последние месяцы совершила несколько вооруженных грабежей, три убийства. Сейчас следствие закончено, и в ближайшие дни преступники предстанут перед судом.
Июньским утром, в десять часов, начался процесс над шайкой Чумы. Анатолий Русаков был вызван в качестве свидетеля обвинения.
Зал затих, все повернули голову в сторону преступников, которых ввели под конвоем. Они заняли свои места, а затем исподлобья, зло и вызывающе оглядывали публику, стараясь опознать "своих". Милиционеры не сводили глаз с подсудимых, и на это были причины. Ведь первое заседание суда было сорвано преступниками.
В самом начале следствия преступники решительно отрицали всё. Чума и его сообщники "темнили", путали, отмалчивались. Все они придерживались одной и той же версии: никакой шайки нет, Антона Шелгунова Чума не убивал. Огурец - Рыжевич взял убийство Шелгунова на себя. Все преступники дружно выгораживали Чуму, словно в этом заключался их шанс на спасение. Уличенные свидетелями и экспертами во лжи и обмане, они были преисполнены решимости защищаться.
После показаний Русакова следователь предъявил Рыжевичу - Огурцу, упрямому тупому малому, Указ о новом законе, карающем злостных убийц смертью. Огурец сначала не поверил, а поверив, испугался и, спасая себя, подтвердил показания Русакова. Да, Чума ударил Шелгунова ножом в грудь. А после него ударили другие.
С признания Огурца и началось разоблачение всей шайки. Хозяин тоже отрекся от Чумы, а за ним и остальные. Круговая порука распалась.
Зная, что виновность их установлена, но, будучи, как все воры, суеверными, они все еще надеялись на счастье.
В первое судебное заседание Чума вдруг запел "В лесу родилась елочка". Он приплясывал, хлопал в такт ладонями и бубнил: "Ладушки, ладушки, где были? У бабушки…" Огурец грохнулся на пол, закатил глаза, скрежетал зубами, пускал пену, колотился головой. Хозяин вел себя, как шизофреник. Адвокат Чумы потребовал медицинского освидетельствования. Суд прервал заседание до получения медицинского заключения.
В клинике, куда его поместили, Чума пытался подкупить санитара, суля деньги, и грозил местью тем, кто ему не поможет.
Теперь, когда все преступники, кроме Чумы, во многом сознались, прерванный было суд продолжался.
…В зале душно. Неторопливо задавались вопросы. Буднично, даже скучно отвечают подсудимые. Яркие дорожки солнечного света наполнены медленно двигающимися пылинками.
Но вот суд вызвал свидетеля Анатолия Русакова. Его показания нарушили неторопливый ход судебного заседания. Преступники заволновались. Чума не мог удержаться от яростных выкриков. Судья то и дело призывал его соблюдать порядок.
Показания Русакова были страшны для подсудимых. Свидетельствовал человек, который, ссылаясь на личное знакомство с деятельностью Чумы, шаг за шагом разоблачал его. Этот человек был очевидцем зверского убийства Антона Шелгунова.
Как свидетель, Анатолий в начале суда не присутствовал в зале. Накануне суда он получил анонимное письмо: ему грозили расправой, если он хоть одним словом упомянет о тех, кто не привлечен по делу. Анатолий догадывался, что авторы этого письма Марат и Рудя. Они после первых допросов у следователя вышли было сухими из воды. В каком соучастии можно было их обвинить? В том, что они угнали машину Троицких? Борис Троицкий показал на следствии, что Рудя ездил на "Победе" с его, Боба, согласия. Связь Марата и Руди с ворами отрицали Чума, Цыган и Хозяин. То ли они хотели сохранить на свободе своих холопов, то ли боялись, как бы Марат и Рудя с перепугу не наговорили лишнего.
Суд длился два дня. На третий день выступил прокурор.
- Товарищи судьи! Три дня со всей тщательностью вы исследовали улики и доказательства, направленные против сидящих здесь на скамье подсудимых людей, обвиняемых в совершении тягчайших преступных деяний, совершенных умышленно, по корыстным мотивам. Корни преступной деятельности бандита Ляксина уходят в дореволюционное прошлое.