3
Леня Чума, главарь шайки, всегда умел ловко подставить вместо себя другого. И все же попал в тюрьму. Теперь воры готовили ему побег. Чума намеревался прихватить с собой и Анатолия. Паренек был с "душком", он быстро запоминал воровские законы, усваивал обычаи, привычки, был настойчив и физически ловок.
Правда, насмешливое выражение на лице Анатолия, когда Чума учил его воровским словечкам, раздражало "учителя", но он не давал воли рукам. А скучающий парнишка то насмешливо, то с любопытством тешился этими "уроками", как игрой. Он и не подозревал, как прилипчива и ядовита эта забава. Большинство воров рецидивистов тоже начинало так, "ради потехи". Кто из них "забавлялся" ножичком, кого "пятачок подвел", а кто, в шутку затвердив "науку", до того распускался, что уже не хотел стать иным.
Чуме нужны были помощники. Для него наступило трудное время: часть его шайки выловлена уголовным розыском, некоторые, испугавшись, бросили воровство и сами пришли с повинной. Надо было держать в страхе остальных и жестоко мстить отступникам.
Чума намеревался со временем немало заработать на Анатолии Русакове, заставив его "работать" на себя. О своих планах Чума, конечно, помалкивал. Два дня он рассказывал Анатолию об "интересной житухе", которая его ожидает. В эти дни был жестоко избит Апельсин, который назвал Леню не Авторитетным, а Чумой. У Апельсина были отобраны продукты, которые он купил в тюремной лавке на деньги, полученные с воли.
Ложась спать, Анатолий спросил Апельсина, почему тот назвал Леню Чумой. Верзила долго сопел, молчал, а потом прошептал:
- Чума он и есть… Хуже холеры… Еще молодым, при царизме, его Чумой прозвали. Когда постарше стал, силу заимел, то запретил так называть себя, а только Авторитетным. Будешь с ним работать, сам про себя Чумой называть его станешь. Ух и вредный, дьявол! Но если передашь ему мои слова - голову оторву!
- Я не доносчик! - отозвался Анатолий.
Чума рассказывал Анатолию о похождениях легендарной воровки Соньки - Золотой ручки, о воровской удачливости Червонных валетов. Получалось так: если уж кто стал вором, то нет ему и детям его иной судьбы, кроме воровской, "урканской". И ловкость рук, и сноровка передавались из рода в род, от отца к сыну.
- А ты женатый? Дети есть? - как-то спросил Анатолий.
- Ты штё? - Чума дико посмотрел на Анатолия. - Меня ничто не связывает. Захотел погулять - гуляю, была бы монета в кармане. Еще раз запомни: настоящий вор - урка, деляга - плюет на всякое там ученье. И читать газеты ему ни к чему. Расслабляет… И всякие там хоровые и прочие кружки не положены… Портят характер. Смотри не поддавайся там, в колонии, на все эти крючки да удочки.
Рассказы о проделках воров и бандитов были рассчитаны на то, чтобы увлечь слушателя, восхитить его ловким авантюризмом, научить, как воровать, как держаться и действовать в опасных и сложных обстоятельствах: иногда убегать, иногда прикидываться припадочным, скрежетать зубами и биться о мостовую, разбивая голову до крови. Припадочным прощается сопротивление милиции. Чума учил, как давать взятки, клянчить и плакать, чтобы разжалобить, как угрожать, "брать нахрапом", а если поймали и бьют, не защищаться, а давать себя бить, учил воровской наглости и осторожности…
Да, не случайно уголовники на своем воровском жаргоне зовут тюрьму не только тюрягой, но и более многозначительно - академией…
По вечерам Чума пел бандитские песни, заставляя Анатолия подпевать. Он втягивал его в картежную игру, чтобы привить ему дух игрока, азартность, веру в случайную удачу.
Держать карты в тюрьме и играть строго запрещалось. Поэтому в ходу были самодельные карты из листков бумаги, склеенных черным хлебом. Карты часто отбирали. Делали новые.
Анатолий проиграл все, что имел, - одежду и паек. Чума сказал: "Отыгрывайся! Поверю в долг".
И мальчик проиграл почти сто тысяч несуществующих для него денег. Чума стал учить его подтасовывать карты, мошенничать.
В камере появилась водка. Каким путем она проникла сюда - Анатолий не уследил. Но Чума удостоил его чести - пригласил выпить. Апельсину тоже перепало два-три шкалика. Выдано было и Патриарху, старому вору, доживавшему свой век в тюрьме. Выпив, Чума приказал Патриарху снять рубаху. На дряблом стариковском теле Анатолий увидел целую картинную галерею: тут были и якоря, и зелено-красные удавы, опоясывающие всю его руку, затейливые драконы на груди, русалки с зелеными волосами, сердца, пронзенные стрелами, гроб, черти, вензеля с инициалами и на пояснице два боксера. Все это теснилось на жалком теле. Анатолию стало противно, он отвел глаза.
Чума рассердился:
- Эх, дура, фофан! Красоту понимать надо! В Сан Франциско делали, большие мастера… Патриарх на этом деле тоже набил руку. Эй, Патриарх, сделай пацану отметочку!
Анатолий вскочил:
- Не надо, Леня, не надо…
Пьяный Чума подмигнул Апельсину. Тот с готовностью набросился на Анатолия, ловко свалил его на нары, прижал твердым коленом. Впрочем, опьяневший Анатолий не очень сопротивлялся.
Чума, смилостивившись, миролюбиво спросил:
- Что будем выводить?
После недолгих споров решили: якорь, буквы "А. Р." и две руки в рукопожатии. Подвыпивший Чума загоготал:
- Знак дружбы! Рука руку моет… Понял, шкет?
Анатолий хотел, чтобы якорь обрамляли слова "Граф Монте-Кристо", но Чума решительно забраковал эту затею.
Старик притащил из своего угла мешочек с инструментом, который загадочным путем оказался в камере. Началась мучительная операция татуировки. На следующее утро рука распухла и потом долго болела.
Однажды утром дверь камеры открылась. Русакову предложили собираться. Его отправляли в трудовую воспитательную колонию, что находилась южнее Харькова.
Анатолий не хотел расставаться с Леней Чумой. Он протестовал, не шел, грубо ругался, старался вести себя, как заправский вор. "Школа" Хозяина и "академия" Чумы сделали свое дело…
Глава V
На полпути от самого себя
1
К приемнику колонии почти одновременно подъехали два закрытых автобуса. Анатолий вышел из второго и услышал:
- Привет ворам от Франца Красавчика!
Он даже опешил. Ну, кто бы мог подумать, что это выкрикнул выскочивший из первой машины рослый юноша в чистеньком костюмчике, с девичьим румянцем на щеках и взглядом невинных синих глаз!
Колонисты, наблюдавшие приезд новеньких, понимающе переглянулись. Один из встречавших - худощавый, смуглый, стриженный ежиком - в тон красавцу выкрикнул:
- Конец ворам, да здравствуют активисты!
И сейчас же получил замечание от мужчины в форменной одежде.
- Никто, - сказал воспитатель, обращаясь к прибывшим, - не будет вам напоминать о прошлом. То, что было, - сплыло, осталось там, за порогом. А теперь, ребята, начинайте новую жизнь, Анатолий с неприязнью смотрел на этого невысокого худощавого человека: ведь Чума предупреждал, что воспитатели - гады и мучители. И вместе с тем им овладело ощущение робости, которую непонятно чем вызвал этот воспитатель. Он не кричал, говорил неторопливо, твердо и просто, совсем не начальственно.
- Я в зону не пойду! - заявил Красавчик. - Все равно учиться и работать не буду! - С наглостью, сквозившей в жестах, взглядах и манере говорить, он оглядел прибывших с ним ребят и добавил:
- Пусть другие на меня ишачат! - Обратившись к воспитателю, он вызывающе дерзко спросил:
- И что вы на меня смотрите? Вы знаете, за что Каин убил Авеля? За то, что Авель смотрел на Каина, как шакал на зайца. То, что мне положено, я все равно буду получать. - Красавчик явно хулиганил, рисовался перед другими подростками.
- А ты, парень, не форси! Поговорим с тобой потом. А вы, новенькие, запомните: с блатными законами надо кончать, здесь мы никому, - в голосе воспитателя послышался металл, - никому не позволим тиранить слабых. Господ и рабов, как это бывает у воров, здесь нет. Некоторые из прибывших неуверенно улыбнулись, другие испытующе смотрели на Красавчика в чистеньком костюме. А тот начал ругаться, требовал, чтобы его сейчас же перевели в другую колонию, иначе он искалечит себя, и, наконец, крикнул прибывшим:
- Неужели среди вас нет ни одного стоящего?
И на призыв к "стоящим" откликнулся Анатолий. Вспомнив поучения Лени Чумы, он тоже начал истерично ругаться, дергаться, тоже требовал перевести его, Мамону, в другую колонию.
Остальные прибывшие отнеслись ко всему этому, как посторонние зрители, и на призывы Красавчика "шумнуть" даже не отозвались, чем привели его в ярость.
- Шумим, браток, шумим? - спросил воспитатель, усмехнувшись. - Ну, а теперь хватит симулировать психов. Останетесь у нас!
После регистрации их отвели в карантин для вновь прибывающих. Как только воспитатель вышел, Красавчик набросился с кулаками на новеньких, чтобы, как он кричал, проучить "слабаков", но неожиданно встретил дружный отпор. Тогда он позвал Анатолия на помощь.
Через десять минут оба оказались в штрафном изоляторе. Красавчик сразу же перестал изображать разъяренного льва и насмешливо сказал, кривя губы:
- Занавес опущен. Зрители разошлись. Кассир подсчитывает выручку. Сальдо не в нашу пользу. Как тебя?
- Мамона! Я же - Анатолий…
- А я Франц, прозываюсь Красавчик. Так вот, Мамона, надо показать, что ребята мы отчаянные, неисправимые, одним словом - оторви да брось! И лучше для здешних начальников сплавить нас в другое место. Вот и будем колесить, пока не попадем туда, где всех под себя поставим. Пятки нам чесать будут! Ты меня слушай, не пропадешь!
- Я и без тебя не пропаду. Ты для меня не авторитет. Знаешь, кто я такой? Слыхал про Леню Авторитетного, Чуму?
- А как же! - соврал Франц.
- Так мы с ним на пару, кореши, - объявил Анатолий и, чтобы утереть нос Красавчику, принялся впервые в жизни отчаянно врать, выдавая себя за участника тех страшных похождений, о которых слышал от Чумы.
- Это что, - презрительно кривя губы, отозвался Франц, - вот я… - И он тоже принялся вдохновенно врать. Потом, подзуживая друг друга, они принялись колотить в дверь ногами, требуя, чтобы их выпустили.
* * *
Русакова привели к тому воспитателю, который встречал их. Анатолий опять попытался кривляться и хамить, чтобы создать впечатление, что парень он отпетый, неисправимый и лучше от него отделаться. Ничего не помогло. Все понимал этот воспитатель, видел, что паренек напялил на себя чужую маску. Он знал, что ведет борьбу не с Анатолием, а с тем невидимым врагом, кто подчинил себе подростка. Влияние этого врага надо было побороть, да так, чтобы паренек содрогнулся от отвращения, увидев своего "бога" во всей его грязи, лжи и ничтожестве при свете ясного дня.
Чем больше неистовствовал Анатолий, тем спокойнее и даже веселее становился воспитатель. Раза два он почему-то, как показалось Анатолию, насмешливо хмыкнул про себя. Это злило и удивляло. Когда же Анатолий притих, воспитатель чуть насмешливо сказал:
- Не робей, воробей, и не таких людьми делали… - И он хлопнул его по плечу.
- Я отчаянный!
- Врешь. И никакой ты не вор!
- Как так? - Анатолий растерянно смотрел на воспитателя.
- А вот так! Вора, брат, за километр даже со спины узнать можно. Вор - он трус, хотя и наглый. Он все время трясется за свою шкуру, он боится, поэтому для храбрости и бахвалится перед такими пацанами. Ходит он не так, как все, а настороженно, оглядывается по-особому, вот так… - Воспитатель показал. - И взгляд у него особенный. А у тебя походка не та, взгляд не тот, все не воровское. Повторяешь ты, как попка, чужие слова.
Анатолий выругался для престижа.
- Да-а-а… Видать, воры изрядно оболванили твои мозги, замусорили. Но меня ты не обманешь. Мы продуем твои мозги свежим ветерком, и весь мусор слетит! Давай знакомиться: зовут меня Иван Игнатьевич.
- А я Мамона! - упрямо ответил Анатолий. Он растерялся, но сдаваться не хотел.
2
Он упорствовал уже несколько месяцев. Это стало для него своеобразным спортом. Кто кого? Азарт сопротивления! Стоять на своем - и не сдаваться!
В детстве он играл в путешественников, много читал об экспедициях и мечтал, когда вырастет, стать знаменитым путешественником-океанографом. Именно это и толкнуло Анатолия на ночные походы в пионерском лагере, за что и отослали его домой. Когда же он был осужден и ему показалось, что решетка отрезала его от заветной мечты навсегда, то новая игра в борьбу и сопротивление - потребность периода возмужания - помогала ему преодолеть мучительную пору душевного смятения. Уродливая, изломанная, но все же это была форма самоутверждения личности.
К невеселому, болезненному наигрышу Анатолия толкала и обида на судей, на "дружков", порой - на весь мир. Самолюбивый и гордый, даже разоткровенничавшись с Красавчиком, он ничего не сказал ему о своей обиде. Иногда Анатолий так раздувал в себе тлевший под спудом пожар, что он превращался в пожар верховой. Тогда Анатолий неистовствовал и совершал дикие поступки.
"Вы меня посчитали подлецом, виноватым во всех грехах, так нате вам! Смотрите! Я еще хуже, чем вы думаете! Пусть мне, назло вам, будет плохо, пусть я буду мучиться, но никогда не стану на колени и не начну бить поклоны, чтобы меня пожалели. Не нужны мне ни ваша жалость, ни внимание!" Так можно было бы определить буйное поведение Анатолия, мучившего самого себя.
Тогда, в их первую встречу, воспитатель не стал больше с ним спорить.
- На, держи! - весело воскликнул он. - Твоя?
Анатолий увидел свою записную книжку. Как она оказалась у воспитателя?
- Да!
Анатолий почти вырвал книжку из рук Ивана Игнатьевича, единственное, что осталось у него из дома.
- То-то! А говоришь - опытный, отчаянный. Учил, брат, урок, да не выучил… Одна теория, а практики нет. Это хорошо, очень хорошо. - Иван Игнатьевич засмеялся и легонько подтолкнул его к двери в свой кабинет. - Отчаянный вор! А где же твоя воровская наблюдательность, если ты не заметил, как я у тебя вытащил книжку из кармана? В книжке есть выписки. Ты что же, собираешься стать путешественником?
- Ну и что? - вызывающе спросил Анатолий.
- А вот если бы тебя выбросили на необитаемый остров, как ту четверку ученых, которая в конце концов встретила капитана Немо, забыл, как называется…
- "Таинственный остров" Жюля Верна.
- Ага. Они имели знания и потому многое смогли сами сделать. А если бы выбросило тебя? Ну, на что бы ты годился, не умея держать в руках ни топора, ни молотка?
- А я все равно работать не буду…
Иван Игнатьевич засмеялся.
- А все-таки что бы ты делал на острове?
- Ну, я, как Робинзон Крузо…
- Завел бы себе Пятницу? Раба? Да, каждый уголовник-рецидивист имеет привычку заводить себе Пятниц. Ты и сейчас Пятница у Франца.
- Хотите поссорить нас?
- А вы и так поссоритесь. Не такой у тебя характер, чтобы тобой помыкал этот Красавчик.
Анатолий нахмурился и промолчал. Ему казалось, что Иван Игнатьевич знает о нем что-то такое, чего он сам о себе не знает.
Потом Иван Игнатьевич вызвал Франца.
- Что вы на меня тогда так смотрели? - спросил Красавчик.
- Ты в театре играл?
- Я артист на сцене жизни! Мой предок, тот артист знаменитый. А что?
- Да просто пожалел, Артистические способности зря пропадают.
- На дешевку хотите взять? Я в самодеятельности участвовать не буду. Зря стараетесь.
- Характер у тебя… Небось учился на двойках, изводил преподавателей, тиранил малышей и знал, что ничего за это не будет? Мать заступится, а если надо, то и отец…
- Ну и что! Он и сейчас за меня хлопочет.
- Мать, наверное, давала много денег. Самому тратить скучно, завелась компания, рестораны, девушки, подарки… Маминых денег стало не хватать, ну и начал красть? А краденое - надо продавать. Связался с перекупщиками краденого. Ну и пошло… Правильно?
- Вы же сами обещали, что о прошлом никто напоминать не будет.
- Верно! Напоминать не будем, если сам постараешься забыть прошлое и покончить с ним. Если перестанешь ломаться и, как все люди, будешь работать, учиться. Приезжал твой отец. Но учти: до тех пор пока не возьмешься за работу и учебу, я запретил передавать тебе сладкое.
- Значит, предок появлялся? - воскликнул Франц. - Я не могу без сладкого. Это безобразие! - Нижняя губа у Франца загнулась влево, уродуя лицо. - Вы не имеете права задерживать передачи!
- Заруби себе твердо: бездельничать и жрать пышки на чужой счет - не позволим. Ты не болонка… Будешь учиться, овладевать ремеслом - все будет.
- А зачем мне ремесло, я же буду артистом.
- А это тоже труд, да еще какой!
- А я не ишак. У артиста не труд, а вдохновение.
- Ишь ты! - рассердился наконец Иван Игнатьевич. - А я ведь думал, что парень ты калеченый, но неглупый… Да знаешь ли ты, умная голова, каким упорным трудом пришли великие люди искусства к вершинам своего мастерства, сколько трудового пота пролили Шаляпин и Собинов, Качалов и Ермолова, Чаплин и даже хоть не великий, но любимый тобою Дуглас Фербенкс? А читал ли ты когда-нибудь книгу о гениальном скрипаче Паганини? А знаешь ли ты, по скольку часов в день работал и до скольких лет учился Репин? "Вдохновение"! Ты что же, думаешь, без вдохновения воздвигнуты высочайшие здания, перекинуты мосты через реки, построены электростанции, созданы самолеты? "Артист"! А хорошую обувь, красивую мебель, фотоаппараты "ФЭД", автомобили - разве все это не создали артисты своего дела?
Франц молчал.
- Ты понимаешь, кто ты?
- Я? Я же сказал - артист на сцене жизни.
- Ты бездельник по убеждению, игрок по характеру, иждивенец по образу жизни, молодой вор по профессии. А в целом - очередная жертва воров-рецидивистов, отравивших твое сознание. Вошь укусит - человек заболевает тифом. Вот и у тебя тиф от яда паразитов, только тиф моральный, нравственный. И нам выпала нелегкая задача не дать тебе погибнуть.
Франц слушал, опустив голову.
Зато, когда он опять очутился в штрафном изоляторе, чего только не наплел Анатолию о том, как ловко он "посадил в калошу" воспитателя. Анатолий не отставал от него.
Затем они принялись мечтать о побеге и пришли к заключению, что дело это безнадежное. А если прикинуться раскаявшимися? Ведь пускают же активистов в город. Лишь бы пустили, а там - поминай как звали! Но, чтобы посчитали раскаявшимися, надо и учиться и работать лучше, чем другие. Нет, так не пойдет! Решили держаться непримиримо, но все же так, чтобы не попадать в штрафной изолятор. Ну его к черту. Скучища - подохнуть можно. Да и кормят голодно, на обед одно блюдо…