Утром к девяти подъехал к отелю. Застал ставленника Китайца со своими бугаями. Сёма то ли успел соскучиться по управлению, то ли вдохновлённый наставлениями своего шефа на этот раз нисколько не щадил, по-прежнему в его лексике Глиста. Довёл его уж точно до полуобморочного состояния. Увидев его, даже бугаи, плюнув на все инструкции, подскочили ко входу, где тот стоял качаясь, пытаясь собрать остатки разума, подхватили его и почти на руках донесли до машины. Удовлетворённый разгоном, Сёма принялся рулить доверенным хозяйством. Этому делу он отдался со всей страстностью своей души и, надо сказать, как всегда умело, находчиво. В одиннадцать болееменее удовлетворённый проделанным, направился в администрацию, где с полчаса побеседовал с Ольгой Владимировной, поставил её в известность о намерении Петра Тимофеевича и поехал в центральную больницу. Глав врач которой, Шалом Исаакович был взят буквально железной рукою и потрепыхавшись в этой руке, выписал все необходимые бумаги по болезни и лечению Петра Тимофеевичу. Причём Сёма, похоже, диктовал диагноз по бумажке, которую ему передал лечащий врач хозяина. Сие мероприятие заняло у него чуть более часа. Довольный он вернулся в администрацию, передал эти бумаги по назначению, выслушав положенные в этом случае сочувствие от служивых. Покончив с этим делом, видимо "накаченный" вчера своим хозяином, взялся за ЖКХ, юриста. довёл их обоих почти до прединфарктного состояния, предупредил:
– Завтра снова будет спрашивать, такова воля хозяина, если график работ не нагонят, то пусть пеняют на себя, Пётр Тимофеевич, они прекрасно знают об этом, такого не прощает. С чувством выполненного долга он помчался в свою штаб квартиру, где с удовольствием отдался тем немногочисленным плотским радостям, которые, как всегда были приготовлены для него. Никакими делами он больше не занимался, да и никто его не беспокоил, так сказать не отрывал от личных дел. Провожать сего дельца до его дома Егор не стал, а поехал домой, где повторил свой обычный распорядок. Утром он встал с радостным ощущением, что наконец-то настал конец его копаниям в "мерзопакостных" делах властителей этого города, ну или не конец, то по крайней мере передышка для него. Он вдруг вспомнил вопрос командира:
– Мы вот накупим в детский дом всякой техники электро, бытовой, сантехники, а подключать-то есть где? Ты вот Егор, сам говорил ни сантехник, ни электрик уже год туда ни ногою. Надо бы заранее разузнать, да подготовиться, а то как бы не получилось конфуза. Вспомнил и тут же решил:
– Всё, еду.
Он возбуждённый от одной только мысли увидеть Катю, быстро собрался и помчался к ней, как на свет маяка. Через двадцать минут, объехав "обшарпанное" здание с фанерой вместо стекол в ряде нижних окон. Поставил машину у подъезда и пошёл с радостным волнением в здание. Его снова встретила, так поразившая его в прошлый раз, тишина. Ни шума беготни детворы, ни звонких голосов детей не было слышно, только поскрипывали под его шагами доски пола, да сами шаги как то гулко раздавались в длинном коридоре. Пахло какими-то кислыми щами и ещё чем-то. Он поднялся на второй этаж, направился к кабинету Кати. Здесь жизнь ещё как-то проявлялась, из секретарской доносились голоса, стук пишущей машинки, скрип половиц, стук дверей. Проходя по коридору мимо приёмной, увидел там Катю. Она о чём-то оживлённо беседовала со средних лет, приятной с виду женщиной. Та, увидев его, удивлённо уставилась с немым вопросом. А Катя, заметив перемену в её лице, проследила за её взглядом, для чего ей пришлось развернуться. Развернулась и "вспыхнула", как вспыхивает лампочка в серый вечер в ещё незаполненной тьмою комнате. Первой её реакцией был порыв! порыв безотчётный, всесокрушающий, движимый только эмоцией, биением сердца. Но, видимо в последнюю секунду она сумела обуздать эти эмоции, "взять себя в руки" и стояла прижав сжатые в кулачки руки к своей груди. Стояла вся светящаяся от нахлынувшего на неё, как ураган, тайфун чувств, с подрагивающими плечами и расползающейся на личике глуповатой улыбки, откровенной радости и счастья. Егор тоже невольно поддался своему вспыхнувшему и в нём чувства счастья. Они стояли смотрели друг другу в глаза и улыбались, наслаждаясь видом друг друга. Женщина внимательно понаблюдавшей за их неприкрытой радостной встречею, усмехнулась:
– Катерина Ивановна, я вижу Вы уже знакомы с этим господином? Полагаю, он пришёл с новостями к нам?
– Да, Наталия Васильевна, это Егор, он от людей, взявшихся нам помочь.
– Очень хорошо Катерина Ивановна, сегодня у нас замечательный день. "Гора наконец-то двинулась к Магомету". Нам погасили ЖКХшные долги и должны сегодня выплатить всю зарплату, включая и задолженность, а тут ещё и спонсоры. Так что Вы хотели узнать помимо смотрин Катерины Ивановны? Егор слегка запинаясь, от ещё не прошедшего волнения и лицезрения светящейся от радости Кати, произнёс:
– Нам следует узнать состояние электропроводки и сантехники. Мы подготовили Вам много техники и встаёт вопрос, а можно ли всё подключить. Женщина покачала головою:
– Вот загвоздка Егор, действительно всё пришло в негодность, ни электрики, ни сантехники к нам не ходят уже второй год. Мы сами женщины своими силами кое-как исправляем, чиним, где нам по силам, где это возможно, но конечно всё должно быть исправлено специалистами этого дела. Вон сегодня на кухне кран вырвало, хорошо наша повариха Степановна была рядом, заткнула пробкой деревянной, а то бы пришлось перекрывать всю воду. Правда, на этот раз сантехник согласился придти. Но Вы же знаете, придёт поругается, заменит пробку и уйдёт. Им похоже чем хуже у нас, тем лучше им. – Она вздохнула, подумала и предложила:
– Вот что, Егор. Вы походите, посмотрите, подумайте, как быть с подключением. Катерина Ивановна Вас поводит и покажет. Так Катенька? Покажите? Та, покраснев, кивнула головою:
– Ну вот и отлично, а я, прощаюсь с Вами. Мне надо уехать по делам. Катерина Ивановна остаётся за меня. С этими словами Наталия Владимировна развернулась и ушла в кабинет.
Катя взяла Егорову руку тёплой ладошкой и потянула за собою. Там, в своём кабинете, уже не сдерживаясь, прильнула к нему. Да и у Егора всё на свете, кроме неё, вот такой прекрасной, светящейся от счастья, исчезло разом! Сильные руки приподняли её, прижали, а губы стали исступленно целовать её глаза, щёчки, губки. Вскоре желание "пожаром" покатилось по ним. И вот уже эти руки такие сильные, жёсткие, вдруг стали нежными, ласковыми и тёплыми. И столько в них было теплоты, ласки, что она невольно, да что невольно? С большой радостью отдалась им. А они уже вовсю ласкали её тело, "гуляли" под халатиком. И такая мука, истома от этих сладостных ласк охватила её, что она невольно застонала и судорожными движениями стала помогать. Помогать им нежным тёплым поглаживаниям, прикосновениям. А вскоре, вообще, они не зная как это получилось, оказались на её девичьей кушетке, которая невольно заскрипела, грозя рассыпаться. Ведь чего там говорить то, этот "лежак" был рассчитан на детское тело, ну, в крайнем случае, на Катино, а не на такого вот молодца. Но, ни Катя, ни Егор уже ничего не осознавали, кроме вот друг друга. Жажда наслаждения полностью овладела ими. И вновь его Катенька испытала два величайших пика бабьего счастья, когда она получала свои оргазмы, упоительные по силе воздействия, буйства красок, торжества музыки, ощущению лёгкости полёта. А когда она в минуту наивысшего наслаждения вдруг ощутила в себе, там где-то в самом источнике безумства горячие частички самого Егора, всё в ней буквально взорвалось. Как и прежде торжество женщины победительницы охватило её, гордость за себя, за весь женский род буквально переполняли её. Что и говорить она была просто счастлива. Вот её мужчина, такой сильный, а перед нею он просто ребёнок, ласковый, покорный! Весь отдавшийся ей, слабой, хрупкой женщине! Внезапно, она вдруг вздрогнула, насторожилась, в то время, как он истинный боец, натренированный на любую опасность, неожиданность, натренированный буквально до инстинктов, весь расслабленный лежал, поглощённый до остатка пережитым. Катенька быстрым движением выскользнула из под него, вскочила, несколькими вращениями рук, кистей подтянула бельё, оправила одежду и после этого направилась к двери. И только тогда он очнулся от гипноза полного слияния сердец душ с этой прекрасной, самой лучшей для него женщиной. Но он сразу же "пришёл в себя", как и учили, натаскивали. Вскочил, метнулся к двери, на ходу приводя в порядок свою одежду. Катерина была уже за дверью. Прислушавшись, услышал:
– Катерина Ивановна, пришёл сантехник, ругается, грозится. Егор скользнул за дверь. Растерянная, ещё не до конца избавившаяся от пережитого, она стояла перед грузной женщиной в грязном переднике и халате. Катя умоляюще посмотрела на него, затем на женщину. Егор шагнул, взял Катеньку за руку и обращаясь к женщине, сказал:
– Ведите, я сам с ним разберусь! Женщина облегчённо вздохнула:
– И то дело! Мужчина, а то что одни женщины, вот он и выдрючивается. Они привели Егора, как он понял, на кухню. Тут была большая газовая плита вся заставленная пищевыми баками. Около большой мойки стоял ещё сравнительно молодой мужчина, что-то около тридцати. Точнее определить на взгляд было не возможно из-за явных следов протекшей жизни и избранной им профессии. На нём была вязаная шапочка, надвинутая на рыжеватые волосы, грязноватый бушлат, брюки непонятного цвета, заправленные в сапоги со свёрнутыми почти стопы голенищами. Он нагло, уверенно посмотрел на вошедших, выпучив окаймлёнными рыжими ресницами тёмно карие глаза. Посмотрев пренебрежительно, произнёс:
– Зовут тут всякие. Их пацаны скручивают кранты, а мне чинить. А где кранты-то для Вас взять? "Начённик" не даёт, говорит всё равно пацаны сорвут… Мне что ли за свои бабки Вам покупать? Нет у меня для Вас крантов хуть режь, а "начённик" всё равно не даст. Заменю вот Вашу деревянную затычку на бронзовую заглушку и пущай таперича стоит, Будете знать как скручивать. Егор быстро сориентировавшийся в ситуации, приказал женщинам:
– Выйдите, я сам с ним решу этот вопрос. – Помявшись, они нерешительно вышли. Егор подступил поближе:
– Это кто же тебя, паразита обучал обижать беззащитных женщин и детей. У тебя, что матери не было? Тот нагло забурчал:
– А ты, мужик не лезь. Не твоё это дело, хочешь сам ремонтируй, а мне не приказывай. У меня своих "наченников" полно, их приходится слушать. Сильный удар потряс мужика. Тот стал беззвучно разевать и закрывать рот. Второй удар свалил его на пол. Но ему не дали валяться. Сильная рука за шиворот буквально вздёрнула его на ноги:
– Что же ты шкура делаешь? Хочешь оставить детишек без воды? Пользуешься подлюга что они маленькие, беззащитные? Так? Сантехник быстро пришёл в себя и заныл:
– Ты чаво руки-то распускаешь? Лучше бей "начёнников", они это приказывают здесь не надо ремонтировать! Мне и самому это паскудно тута без ремонта. Но он "начённик" ничего не даёт, ни прокладок, ни крантов, ни пакли. Егор прервал его нытьё, сильно тряхнув за шиворот:
– Кончай ныть, говори толком.
– А говорить-то, и так всё сказано. Уж я не зная чаво "сёдне" то заявку диспетчерская приняла, а то вообще как "начённик" приказал, так и не записывала ихние заявки. А ты ещё дерёшься, вот уйду и гори всё синим пламенем, мне что? Больше всех надыть?
– Стой, не скули, никуда пока не пойдёшь. Ты мне, друг ситный, скажи, сколько вот таких здоровенных дармоедов в Вашем ДЭЗе?
– Мы не дармоеды, мы свое дело туго знаем и делаем, где "начённик" прикажет. А ежели он не велит, то бейся с ним, а не с нами.
– Ты не ной, а отвечай на вопросы.
– Ну я, Михалыч, Степаныч, Лёха Крутило, Владимир Иванович.
– Так, теперь ясно. Вас пять мастеров умельцев, правильно?
– Ну так и есть пять.
– А помощники у Вас есть?
– А как же, они те же мастера, просто "начённик" штаты сократил и перевёл их в энти, как их подмастерье что ли. Ранее все работали. Ещё в ЖЭКе. И ничего, народ был довольный. Никаких тебе жалоб и этих как их рекламаций не было. Как Егорыч был, все в порядке кранты, ежели, где потекли сразу ремонтировали и батареи и унитазы. Всё делали, как положено. Егорыч был справедлив. Ежели виноват, то даст, как следует, но без свидетелей, без синяков. А зарплату не трогал:
– У Вас семьи, их кормить надо. Вот каков был "начённик". Все его уважали, никто не забижался, если что… А этот, нынешний как пришёл, так и начал. Вот и перевёл кое кого в подмастерья. А куды им деваться-то сейчас? Работы-то нет? кормиться-то надо. А он сука такая, вместо них каких-то дармоедов набрал, родственники они ему. А чаво они у нас делают, никто не понимает.
– Понятно, тебя как зовут?
– Петюней меня в бригаде кличут, а так Пётр Фёдорович я.
– Хорошо, Пётр Фёдорович, скажи ка мне, вот если Вы все вместе мастера и подмастерья вместе начнёте делать, то за сколько времени отремонтируете систему водопровода, канализации и отопления?
– Да здесь мужик, ремонтировать то нечего! Менять всё надо! Почитай три года вообще ничего не делалось. Тута столько всего надыть.
– Это Пётр Фёдорович, не твоя забота. Ты мне всё-таки скажи, по приказу Вашего начальства, со всеми запчастями Вы все вместе со своими подмастерьями за хороший магарыч по десять бутылок на мастера, по пять на подмастерья, за какое время всё сделаете? Петюня зачесал свою голову, начал усиленно размышлять:
– Так, ежели трубы дюймовки и три четверти дюйма будут, стояки они чугунные, их менять не надыть будут, то… Тут он буквально "заскрипел мозгами"
– Почитай часа за три три с половиной уложимся. Но, конечно магарыч уж точно должен быть, сам понимаешь, делов то сколько.
– Ясно, Пётр Фёдорович. Ты мне можешь сейчас назвать все нужные запчасти?
– У Петюни тревожно забегали глаза:
– Этоть Вам, мужик, лучше у Владимира Ивановича спросить. У ево глаз верный. Считает как Архимед какой, не ошибётся, проверено не раз.
– Так теперь понятно. Вот что, ты сейчас позвонишь своему начальнику и передашь сказанное мною. Да ты, Пётр Фёдорович не бойся, я тебя не подставлю, гарантирую, прибежит он, прибежит, да ещё прикажет всех сюда срочно скликать, глядишь и на квартальную премию раскошелится!
– Как же раскошелится? Да он сука рваная, нам второй месяц ещё не платит. А семью как кормить? А он смеётся… Заработайте, магарыч не берите, а только деньгами. Вот ведь сука. Знает же, что народ обнищал, у самих есть нечего, какой тут магарыч?
– Ничего Пётр Фёдорович на таких, как он у меня хорошее убеждение есть. После разговора со мною и моего объяснения и всё оплатит, и премию выпишет. Я умею убеждать. – Тот недоверчиво посмотрел, почесал затылок и протянул:
– А чаво ему сказать?
– Пошли к телефону, там и объясню. – Они вышли. Катя и женщина растерянно, но в то же время вопрошающе смотрели на них.
– Катерина Ивановна, нам нужно срочно связаться с начальником ДЭЗа. откуда можно позвонить? Та, как куропатка, засуетилась:
– Можно из моего кабинета, а можно из кабинета директора.
– Ну тогда лучше из Вашего, пошли Пётр Фёдорович. Они прошли втроём. Там мастеря явно оробел, увидев всякие медицинские штучки. Осторожно, стараясь ничего не испачкать и не поломать, уселся на краешек стула.
– Катя, у тебя граммов пятьдесят спирта найдётся? А то у Петра Фёдоровича грудь прихватило. Та засуетилась, принялась вытаскивать стетоскоп, прибор для измерения давления, градусник. Но Егор остановил:
– Как полагаешь Пётр Фёдорович, после такого лекарства твоя грудь пройдёт, полегчает? – Тот улыбнулся:
– Точно полегчает. В самый раз лекарство то будет… Не сумлевайтесь. – Катя взглянув на них, махнула рукою, открыла сейф и из колбы налила в мензурку граммов семьдесят. Протянула её мастеру, затем налила в стакан воды из графина и тоже протянула. Тот удивлённо посмотрел на воду, но взял.
– Катенька, а теперь оставь нас. Как только этот хмырь начальник ДЭЗа приедет, сразу же проводи его в кабинет и не о чём с ним не говори. В кабинет проводишь только его одного, другие если кто с ним будет, пусть ждут в приёмной. Как только проводишь, тут же позовёшь меня. Всё понятно? Она ничего не понимая, но тем не менее пожала плечами и вышла.
– Ну вот Петюня, без женщин сделаем как положено. Сначала прими этот дар Катеньки, что бы грудь не болела. – Тот одним махом плеснул спирт в широко разинутый рот, пошлёпал губами, понюхал свой кулак, аккуратно поставил на стол стакан и мензурку, ещё раз пошлёпал губами, вытер рукавом рот. Егор внимательно наблюдал за ним.
– Слушай, чего будешь говорить начальнику. Сейчас в детском доме вовсю орудует какая-то комиссия из самого центра, их допекла пресса, так как он, Ваш начальник сживает детишек детского дома, держит их без воды, света, тепла и канализации. Эта комиссия вовсю составляет разные акты, грозятся отвезти их в прокуратуру, но не нашему города, а в самый центр. Тебя тоже сильно ругают. Но ты человек маленький, если тебе сказали не ремонтировать и запчасти не дают, то ты и не делаешь здесь, выполняешь его приказ. Вот пусть эта комиссия и разбирается с тем, кто такой приказ издаёт. Понял? Тот зачесал голову…
– Н-да, дела. Задумался.
– А что? Ведь испугается, как пить дать испугается, когда про свой приказ услышит. Точно! Ведь это же какое поганое дело дитёв беззащитных морить. Это же какой сукой надыть быть, чтобы такое творить? Нет, точно, испугается. Прибежит глаза заливать. Этому он гад где-то хорошо обучился. Ладна… Давай сюда трубку. Не сомневайся, всё в точности передам, что бы знал сука, давно пора таких, а то. Тут он обиженно шмыгнул носом:
– Меня принялся колотить словно грушу какую.
– Ты уж не обижайся Пётр Фёдорович, обидел ты меня с детишками тогда, своим нежеланием помочь им. Да и ты бы на моём месте разве бы не вступился за них? Да не поверю в это никогда. Это только потом я понял, кто же виноват на самом деле.
– Да я не серчаю, сам виноват. надо было не "сквалыжничать", а по порядку рассказать.
Егор набрал названный ему Катенькой номер, протянул трубку, подмигнул, похлопал по плечу.
– Говори смелее, не бойся. Теперь он должен бояться да так, что понос может прошибить. И Вашу зарплату всю отдаст до копеечки и ещё квартальную – обещаю! Мастер, поминутно откашливаясь и добавляя повсюду "это самое", почёсываясь, поведал своему начальству. Тот начал было задавать вопросы, пытаясь уточнить детали, мастер Петюня принялся было путано отвечать, но увидев кулак Егора, силу которого он на себе испытал, поначалу засуетился, но потом вдруг осмелел: