Глава 4. УЖЕ ПРЕСЛЕДОВАТЕЛЬ.
Утро было такое же унылое и хмурое, как вчера. Дождь мелко барабанил по оконному стеклу.
Свое старое тренировочное кимоно и макивару и я с трудом нашла на антресолях в коридоре - в том месте, куда я их засунула года полтора назад, когда бросила тренировки. И бросила я их, честно говоря, не из-за хронической нехватки времени, а скорее просто из-за лени-матушки. Теперь я решила слегка припомнить подзабытое. Хотя в глубине души я надеялась, что эти навыки мне не пригодится.
Натянув кимоно, я отжималась на кулаках от пола, считая вслух:
- Пятнадцать… шестнадцать… семнадцать…
Капли пота падали со лба и кончика носа на паркет.
На двадцатом отжимании я заставила себя не просто встать, а вскочить - именно так, как меня учили. Сделала упражнение для восстановления дыхания.
Подошла к макиваре, повешенной на глухую стену кабинета, встала в боевую стойку и начала, ритмично выдыхая воздух, наносить по ней удары. Каждый удар отдавался болью в костяшках кулаков, но я продолжала по ней лупить, что было силы. Это было хорошо, потому что я не думала ни о чем, кроме того, как правильно ударить. Неважно кого - лишь бы точно и сильно.
Спустя пол-часа я закончила, содрала с себя мокрое от пота кимоно и прошлепала в ванную.
Я только и успела, что включить воду, как услышала звонок телефона. Чертыхнувшись, я вылезла из ванной и побежала в комнату, оставляя на паркете мокрые следы. Схватила трубку и сказала, слегка задыхаясь:
- Я слушаю.
- Можно Ольгу Матвеевну Драгомирову? - послышался незнакомый мужской голос.
Я насторожилась.
- А кто это? - поинтересовалась я.
- Это говорит старший оперуполномоченный уголовного розыска. Моя фамилия Дементьев. Так можно Ольгу Матвеевну?
Выругавшись про себя, я сказала:
- Я вас слушаю.
- Ольга Матвеевна, мне необходимо сегодня с вами встретиться.
- Зачем? - спросила я, заранее все зная.
- По известному вам делу, - голос его был серьезен.
Началось.
Я молчала. "По известному делу" - славная формулировка. Но все это начинается слишком рано, слишком в неподходящий для меня и того, что я задумала, момент. И судя по всему, к этому приложил руку Сережа. Или Виталик. Или оба вместе, старые дружки-приятели.
- Вы меня слышите? - спросил он.
- Что? - я старалась выиграть время. - Говорите, пожалуйста громче, что-то я вас плохо стала слышать.
В трубке что-то щелкнуло и его голос действительно стал слышен яснее.
- Мне необходимо с вами встретиться. Сегодня. Сейчас вы меня слышите?
- Да.
- Вы не могли бы сегодня зайти к нам, в районное управление внутренних дел?
- Это обязательно?
- Мне бы хотелось увидеться с вами сегодня.
- Сегодня я не могу, - отрезала я. - Завтра я, пожалуй, смогла бы выкроить время.
Он помолчал, а потом спросил:
- Завтра в девять вас устроит?
- Лучше позже. У меня очень много дел с утра.
- Хорошо. Тогда в двенадцать?
- Да. Подходит.
- Моя комната номер десять. На втором этаже. Я буду ждать вас, Ольга Матвеевна. Вы знаете, где мы находимся?
- Кто ж не знает, - ухмыльнулась я.
- Тогда до встречи, Ольга Матвеевна. Всего доброго.
- До свидания.
Я нажала кнопку отбоя.
Я не могла понять - правильно ли я сделала, что согласилась на эту встречу, или мне надо было его сразу послать куда подальше. Дескать, знать ничего не знаю и ведать не ведаю. Как это говорят - "уйти в несознанку", во-во. Ладно, с этим я решу попозже. До завтра еще есть время.
Прислушиваясь, как в ванной из душа хлещет вода, я по памяти быстро набрала ее номер. Прозвучало несколько длинных гудков и сонный голос этой сучки вяло пропел:
- Алле-е-о?..
Я молчала.
- Алле-е-о?.. Говорите же, я не слышу вас… Лешик, это ты, птенчик? Ну что за дурацкие шуточки с утра? Я же знаю, что это ты… Лешик! Я еще сплю. Алле-е-о?..
Я нажала кнопку. Голос умолк. Она была дома. И она была одна. Это было все, что мне требовалось узнать.
* * *
Я была у нее через минут тридцать. Я припарковалась, не доезжая пол-квартала до ее дома. Вылезла из своей новенькой двухдверной "хонды" с левосторонним, европейским расположением руля, включила сигнализацию и через арку пошла пустынными проходными дворами к ее дому.
Она жила на Большой Посадской.
Я специально надела неприметную заношенную куртку, джинсы и - главное: мои любимые старые кроссовки "Reebok" на мягкой подошве. Воротник куртки я подняла так, что он почти скрывал мое лицо. А если еще учесть надвинутый на брови берет, вряд ли кто мог хорошо разглядеть мое лицо - уж это-то мне было совсем ни к чему.
Открыв тяжелую дверь, я со двора проскользнула в подъезд, прислушалась: было тихо. Мои ноги в кроссовках ступали совершенно бесшумно.
Поднявшись на третий этаж, я подошла к ее двери и приникла к ней ухом. За дверью было тихо. На лестничную площадку падали цветные пятна от чудом сохранившегося дореволюционного витража в арочном высоком окне.
Я несколько раз глубоко вздохнула. Вытянула перед собой руки в тонких кожаных перчатках и растопырила пальцы. Они не дрожали. Я не удивилась этому - так и должно было быть.
Я позвонила. Раз, потом другой. За дверью прошаркали шаги и она спросила:
- Кто там?
Слава Богу, что эта сучка была ленива от рождения - глазок в двери она так и не удосужилась сделать, сколько бы я ей об этом не талдычила. Я прикрыла рот рукой и ответила нагловатым уверенным баском:
- Гражданка Чекалина? Откройте, гражданка, вам срочная телеграмма из Пороховца, Владимирской.
Пороховец - родина этой сучки. Она столько мне рассказывала про этот маленький городишко, стоящий на речке с былинным названием Лух или Лук где-то на границе Владимирской и Нижегородской губерний, про тамошнюю непролазную осеннюю грязь, про полуразрушенные церкви и покосившиеся подслеповатые деревянные домишки, про поголовное, перешедшее по наследству пьянство и скучное, скорее по привычке, чем от страсти повальное блядство, - столько рассказывала, когда вечерами мы сидели и болтали, не торопясь уничтожая под сурдинку коньячок или какой другой согревающий душу напиток.
Она рассказывала о своем пороховецком периоде жизни с такой злобой и ненавистью, во всю используя в своих байках о тамошней тоске и безысходности великий и могучий русский мат, что иногда меня захлестывало странное ощущение, что я сама родилась и выросла в этом Богом забытом месте и мне в такие минуты, минуты ее рассказов, тоже хотелось завыть от этих ее-моих воспоминаний в голос. Я ее понимала. Хотя толком даже не представляла, где он находится, этот городок: так - где-то очень далеко в России.
Вот она и сбежала оттуда, чтобы в Питере, закончив какое-то там училище, стать полупортнихой, - прекрасной, кстати, - полусодержанкой. Тоже, наверное, неплохой, судя по ее обмолвкам.
Но как бы она не поливала - искренне, или не очень - свой город, все равно она была оттуда родом: там жили - по крайней мере она это утверждала - ее родители и когда Светочка надиралась, в голосе ее при слове "Пороховец" проскальзывала с трудом сдерживаемая сентиментальная нотка.
В общем, она должна была купиться на мою примитивную ложь. И она, дурища, купилась.
Защелкал замок. Дверь приоткрылась вовнутрь и в проеме натянулась цепочка, за которой проявилось заспанное лицо этой сучки. То, что дверь могла быть закрыта на цепочку, не явилась для меня откровением.
Но я уже говорила - эта дрянь к тому же еще и ленивая до беспамятства. И хотя цепочку - отличную финскую цепочку она поставила полгода тому назад именно по моему совету, но вызвать хорошего мастера поленилась. И присобачила ее в свободную минутку сама. На соплях.
Поэтому я не раздумывая, наклонила корпус в сторону и вниз и что есть силы ударила ребром стопы ноги в дверь как раз на уровне цепочки. Ударила так, как меня до седьмого пота заставлял бить сэнсей на тренировках. Мелькнули щепки, треск эхом прокатился по лестничной клетке и затих где-то там, внизу, в нежилой пустоте подъезда. Цепочка отлетела и со звоном треснулась о стену. Следующим ударом ноги я распахнула дверь настежь. Дверь мгновенно сшибла эту сучку с ног: шелковый красный халат с золотыми драконами распахнулся, открывая непропорционально большие загорелые груди с коричневыми пятнами сосков.
Она всегда загорала голяком, нимфоманка сраная, и гордилась своей псевдораскрепощенностью - хотя и слов-то таких наверняка не знала, - до посинения.
Я ввалилась в квартиру и с грохотом захлопнула за собой дверь. Наклонилась над ней. Она замотала головой, приходя в себя. Я схватила ее за отворот халата левой рукой, а правой тут же врезала по морде так, что у нее лязгнули зубы. Вздернула и мгновенно потащила в глубину квартиры. Все же во мне почти шестьдесят, а в ней едва бы набралось килограммов сорок пять. Да и выше я ее почти на голову.
Она не издала ни звука. Ее порочно-красивое, кукольное личико было искажено животным ужасом. Я проволокла ее по коридору, втолкнула в комнату и швырнула в кресло рядом с полированным обеденным столом. И еще раз хлестнула по морде рукой - для вящего эффекта. Теперь точно по носу. У нее сразу же тонкой струйкой потекла кровь. Она, даже не смея шевельнуться, смотрела на меня выпученными глазами. Губы у нее прыгали.
- Я пришла с тобой побеседовать по душам, сучка, - прошипела я, нависая над ней. - Ты будешь вести себя тихо, как ангел, и говорить только тогда, когда я тебе разрешу. Поняла? Говори!
- Да… - прошептала она.
Я достала из кармана куртки большой медицинский пузырек с широким горлышком. Он был полон прозрачной жидкости. Я открыла плотно притертую стеклянную пробку. Очень осторожно.
- Слушай меня внимательно, гнида, - я сунула пузырек поближе к ее лицу. - В этой склянке - двести граммов концентрированной серной кислоты. Если я плесну это тебе в лицо, у тебя не останется ни кожи, ни глаз. Ничего. Только обугленные кости. Может быть, ты и выживешь, хотя и это будет весьма проблематично. Может быть, если тебя спасут и ты проведешь полгода на больничной койке, завывая от боли двадцать четыре часа в сутки - ты выживешь. Но ты уже не будешь женщиной. Никогда. Ты станешь уродом. Мерзким уродом с изъеденной язвами образиной. У тебя вылезут волосы и брови. Про ресницы я уж и не говорю. Людей будет тошнить от одного взгляда на то, что когда-то было твоим лицом. Ты меня слышишь, Светочка? Ты понимаешь, что будет? Для тебя все будет кончено в твои двадцать три года. Ты понимаешь?..
Она быстро-быстро закивала, не сводя глаз с пузырька. Она вжималась все глубже и глубже в кресло. Надеюсь, она верила в то, что я сейчас ей говорила. Сама-то я еще не знала толком - действительно ли хватит ли у меня решимости сделать такое со Светочкой.
Я по-прежнему нависала над ней:
- А меня, когда я это с тобой сделаю, оправдает любой суд. Подумают-подумают и решат, что я, бедная несчастная жертва, действовала в состоянии аффекта, изуродовав соучастницу преступления. А на хорошего адвоката я уж не поскуплюсь, поверь мне.
- Я не со… Не со…участница, - наконец еле слышно пролепетала она.
- Я не разрешала тебе говорить, сучка!
Я хлестнула ее по щеке. Она сжалась.
- Ты будешь соучастницей, если не сделаешь все, что я тебе прикажу, - безжизненным голосом сказала я. - Слепой соучастницей. Без лица.
Свободной рукой я достала из кармана блокнот и шариковую ручку. Положила на стол перед ней.
- Ты ведь всех их хорошо знаешь, Светочка, не правда ли? Это же твои старые дружки, да?.. Ты ведь не в первый раз к ним ездила? На эту дачу - ты ведь мне давно пела песни про их милую интеллигентную компанию, а? Новые видеоленты, милые беседы у камелька?.. Ездила потрахаться сразу со всеми или по очереди с каждым? Да, я права? И поставляла им таких же поблядушек, как ты, да? Говори, ездила? Возила девок? Говори, сучка поганая!
- Я не виновата, - прошептала почти беззвучно она. - Я не хотела, Оля… Правда… Я не думала, что они с тобой так… Я просила их…
- Не ври, сволочь, - перебила я ее.
Я наклонила пузырек. И расчетливо-точным движением плеснула кислотой на стол. Темно-ореховая лакированная поверхность стола там, где кислота попала на дерево, зашипела и задымилась. И на глазах начала образовываться широкая обугленная прогалина не правильной формы. По комнате поплыл тошнотворный запах - он мгновенно вернул меня на школьные уроки химии - пробирки, мензурки, валентность и мой сосед по парте, толстый очкастый отличник Леша, который, помогая делать мне опыт, всегда ненароком старался коснуться носом моих волос. Я делала вид, что не замечаю этого: в конце концов он и контрольные писал за меня.
Я смотрела на обугливающееся пятно. Как же звали нашу химичку?.. Рыжую сухопарую даму лет сорока… Антонина Ивановна - почему я вспомнила не сразу?
У Светочки из широко раскрытых глаз скатились две крупные слезы. Они сползли по щекам на подбородок и смешались с кровью, по-прежнему текущей из носа.
- Сейчас ты напишешь мне имена, фамилии, адреса всех четверых. - сказала я. - Телефоны - домашние и рабочие. И все про них. Подробно и тщательно. Кто где работает. Кем работает. Поняла? Говори, поняла?
- Да, поняла, поняла…
- Пиши, - сказала я, сунув ручку ей в пальцы.
Я подтянула себе ногой стул, села рядом с ней. Поставила пузырек на стол - неподалеку от себя, но так, чтобы она не могла до него дотянуться. Хотя вряд ли она бы осмелилась сделать это. Достала сигареты и неторопливо прикурила от бесцветного в дневном свете огонька зажигалки.
Светочка, косясь время от времени то на меня, то на пузырек, стала быстро писать. Ручка прыгала у нее в руке. Строчки кривыми тропками ложились на бумагу.
- Пиши разборчивей. Не торопись, у тебя пока что есть время, - сказала я, пуская струю дыма ей в лицо.
Она ниже склонилась над блокнотом. Я смотрела на ее темя, на волосы, разделенные аккуратным девичьим пробором и мне хотелось ее убить. Вернее - убивать. Долго и сладко. Чем-нибудь тяжелым, - молотком или медным пестиком, - кстати, именно такой я видела как-то у нее на кухне. Подходящая в данную минуту для меня вещь.
Светочка подняла на меня умоляющие глаза.
- Оля, прости, а как правильно писать: "менеджер" или "мениджир"? - тихо спросила она.
- Все равно. Давай, пиши.
Я сидела и ждала. В комнате было тихо, только слышно было время от времени, как она шмыгает носом, пытаясь остановить кровавые сопли.
Она дописала последнюю строчку.
- Все, - пробормотала она.
- Ты что - нарочно? - рявкнула я. - Где их телефоны? Забыла написать? Так я тебе быстро напомню! Пиши - домашние и рабочие. Каждого из четверых.
- Я не помню на память, Оля, честно! - зачастила она, непроизвольно отодвигаясь от меня. - Можно я посмотрю в своей записной книжке?
- Где она?
- В сумочке, вон там, - кивнула она головой на столик у окна.
- Возьми ее. Но только смотри, без фокусов.
- Конечно, конечно, Оля.
Она юркнула к столику. Дрожащими руками открыла сумочку и, достав потрепанную записную книжку, вернулась на свое место за столом.
Снова наклонилась над блокнотом, начала писать, сверяясь со страничками записной книжки. С подбородка у нее сорвалась капля крови и шмякнулась на бумагу. Она быстро затерла ее пальцем.
Я равнодушно загасила сигарету прямо о стол. Пятном больше, пятном меньше - какая разница. Все равно его теперь либо на помойку, либо реставрировать. Достала из пачки новую сигарету. Щелкнула зажигалкой. Она закончила царапать ручкой и робко пододвинула блокнот ко мне.
Я взяла блокнот. Быстро просмотрела листы, исписанные корявым полудетским почерком. Я перевернула страницу, открыв чистый лист. Подтолкнула блокнот к ней.
- А теперь пиши под мою диктовку.
- Что?
- Пиши. Я, такая-то - фамилия, имя, отчество, заранее сговорившись с такими-то, - перечисляй их фамилии и имена…
Она писала, стараясь успеть за моими словами. Я замолчала, наблюдая за тем, как она пишет их фамилии.
- Шестнадцатого октября…такого-то года, - продолжала я. - Обманным способом завлекла свою знакомую Драгомирову Ольгу Матвеевну на дачу, принадлежащую…
Я диктовала ей пустые суконные фразы, которые не могли передать и тысячную долю того ужаса, что случился со мной в прошедшую субботу, - а она послушно писала и писала. В какой-то момент я почувствовала полную нереальность происходящего, - неужели это я сижу здесь и как автомат сухо перечисляю порядок событий? Это сбило меня, Светочка подняла голову и вопросительно уставилась на меня; я опомнилась и додиктовала ей все до конца.
- А теперь распишись внизу, - сказала я. - И поставь сегодняшнее число.
Она расписалась. Я закрыла блокнот и наклонилась к ней. Она дернулась назад.
- Учти, меня сегодня вызвал к себе следователь. - Я смотрела ей прямо в расширенные зрачки. - И я пойду к нему, потому что мне терять уже нечего. Пойду подавать заявление о том, что случилось. А если ты хоть заикнешься своим дружкам о том, что я приходила, то я положу на стол следователя этот милый рассказ, написанный твоей рукой. И ты мгновенно сядешь вместе с ними. Или они сами с тобой разберутся. За то, что ты их заложила. А ты только что именно это и сделала. Но если ты будешь молчать и во всем подчиняться мне, я ничего не расскажу в милиции про тебя и про твои милые выходки. И никто никогда не увидит этой бумаги. Так что не делай лишних телодвижений. Ты меня поняла?..
Она молча кивнула.
- Ну, вот и хорошо. Но ты мне еще понадобишься, учти. И наверное, не раз. Так что не вздумай куда-нибудь исчезнуть, даже не пытайся.
Она вздрогнула.
- Я тебя из-под земли вырою, - спокойно продолжала говорить я. - И уложу в ванную с серной кислотой. Связанную, но еще живую… Но это я так, для твоего сведения… Ты ведь не думаешь сбежать от меня?
Она замотала головой, по-прежнему не поднимая глаз.
Я придвинулась к ней ближе. От нее волнами шел острый запах страха - мускусный, потный, липкий. И я чувствовала, что она целиком в моей власти, что она сейчас, в эту минуту сделает все, что я бы ей ни приказала. Если я вдруг скажу: прыгай в окно - она прыгнет, обязательно прыгнет, потому что эта быстрая смерть для нее будет легче того, что я пообещала с ней сделать.
Я улыбнулась - надеюсь, моя улыбка действительно была похожа на оскал убийцы.
- А теперь ты мне расскажешь все, что о них знаешь. Все подробности их жизни, до самой мельчайшей: характеры, привычки, слабости, семьи… Все. Все, о чем ты знаешь и даже о том, чего не знаешь, а только догадываешься.
Я вытащила из кармана диктофон. Поставила перед ней на стол и включила на запись.
- Говори.