Закон оказывается бессилен, и защитить молодую девушку, ставшую жертвой тяжкого преступления, может лишь ее родственник, сотрудник уголовного розыска. Рассчитывая только на себя и своего напарника, он добивается цели. Зло наказано. Но за все надо платить, и вскоре уже он сам из охотника превращается в жертву.
Сергей МАЙОРОВ
ОТКАЗНОЙ МАТЕРИАЛ
Автор предупреждает, что все события и персонажи в этой книге вымышлены. Любое совпадение названий улиц, районов, пригородов с действительно существующими является чистой случайностью.
* * *
Перед домом раскинулась детская площадка с поломанными качелями, полуразвалившимися бревенчатыми избушками и на треть ушедшим в землю космическим кораблем из металлических прутьев. В песочнице возились несколько малышей; их мамы, собравшись на скамейке, обсуждали последнюю серию мексиканского телесериала и проблемы воспитания, а пьяный дворник уныло царапал метлой асфальтовую дорожку. Около трансформаторной будки, прямо под угрожающей надписью "Машины не ставить", стояли несколько принадлежащих жильцам дома автомобилей, и заинтересованный наблюдатель с первого взгляда выделил бы среди них темно-зеленую иномарку с плавными очертаниями кузова и тонированными до черноты стеклами. Если бы наблюдатель жил в этом доме, он сразу отметил бы, что эта машина, так же как и замерший неподалеку бежевый седан с красной "кляксой" на заднем крыле, никогда раньше во дворе не появлялась, а подойдя поближе, он, несомненно, уловил бы исходящую от этих машин, как бы скопившуюся в салонах и прорывающуюся наружу ауру враждебности и даже неприкрытой угрозы. Но такого наблюдателя не нашлось, и машины продолжали стоять на своих местах, а сидящие внутри семеро мужчин продолжали делать свое дело, то есть ждать.
Ожидание длилось второй час и начинало тяготить. Сидеть в оборудованном кондиционером и хорошей стереосистемой салоне зеленой машины было намного приятнее, и ее пассажиры - два очень похожих друг на друга молодых человека в спортивных костюмах и пятидесятилетний мужчина с брезгливым выражением лица - реже смотрели на часы, и в их голосах пока еще не было той злости, с которой переговаривались пассажиры менее комфортабельного бежевого седана.
- С-сука, падла рваная, - бормотал взъерошенный парень с обгрызанными грязными ногтями, притулившийся в левом углу заднего сиденья. - Да я его…
Парня никто не слушал. Водитель машины шлепками и резким переключением кнопок пытался наладить заупрямившуюся магнитолу, и бормотание соседа вызывало у него лишь легкую презрительную ухмылку. Двое других пассажиров разговаривали о своем, при этом сидящий на заднем сиденье не спускал глаз с одного из подъездов дома, около которого они стояли, а собеседник, вполоборота развернувшись к нему, периодически поглядывал на зажатую в руке рацию. Обсудив очередную тему, они на какое-то время замолкали, а потом, в который уже раз выматерившись по поводу долгого ожидания и бытовых неудобств, переходили к следующей. В машине было жарко, но из соображений конспирации затемненные боковые стекла не опускали, а в едва приоткрытый люк свежий воздух почти не поступал. К тому же незамолкающий взъерошенный парень накануне хорошо погулял, а поскольку веселился он далеко не в лучших ресторанах города, то выдыхаемый им перегар никак не способствовал оздоровлению Климата.
- Послушай, Чирик, заткнись, а? - не выдержал водитель, но в этот момент стереоколонки, откашлявшись, выдали наконец чистый звук, и его внимание переключилось. - Во, бл…, класс! Слышь, как поет!
Чирик замер с раскрытым ртом, подыскивая достойный, но не слишком дерзкий ответ, а пассажиры "правого борта", на миг прервав диалог, синхронно кивнули бритыми головами и опять вернулись к своему занятию.
Дверь подъезда распахнулась, пропуская молодую пару со сдвоенной детской коляской, с пушечным грохотом встала на место и тут же, удерживаемая петлями, снова отлетела, освобождая дорогу широкоплечему парню в светлых брюках и коричневой шелковой рубашке.
- Вот он, - оборвав свой рассказ, спокойно объявил "правый задний" пассажир седана, а его собеседник, вздрогнув, суетливо поднял рацию и вдавил клавишу режима передачи.
- Внимание всем! Внимание! Объект появился, движется в сторону автостоянки.
Правилам ведения переговоров в радиоэфире его никто никогда не учил, суровую фразу "Внимание всем!" и красивое слово "объект" он запомнил из кинобоевиков и, сказав все это, остался очень доволен собой, а потому прозвучавшая в ответ команда: "Ну так берите его, твою мать!" - заставила его снова вздрогнуть и, в качестве компенсации, рявкнуть на водителя:
- Заводи, бл…, чего встал-то!
Мотор седана работал не в пример лучше магнитолы, и машина мягко покатилась следом за неспешно удаляющимся парнем в шелковой рубашке.
Одновременно с этим зеленая иномарка отъехала от трансформаторной будки, развернулась носом в сторону места предстоящих событий и остановилась, готовая в любой момент сорваться с места. Сидящий на переднем пассажирском сиденье мужчина, по-прежнему брезгливо морщась, положил рацию на торпеду и склонился вперед, почти касаясь лысой головой лобового стекла; один глаз он утратил много лет назад во время драки, а другой, потеряв былую остроту зрения, в последнее время часто подводил своего хозяина.
Когда парень в шелковой рубашке оказался сидящим на заднем сиденье седана, обе машины перекочевали в соседний двор и остановились. Одноглазый опять взял рацию.
- Так, нормально. Теперь заберите у него ключи от квартиры… Нашли? Хорошо! Значит, так - бери Гарика, и вдвоем хорошо обшмонайте хату этого пи…ра. Мы вас ждать не будем, закончите - сами доберетесь, ясно? Если что найдете, сразу звоните мне на трубку, ясно? Все! К вам сейчас Толя-большой подойдет.
Отложив рацию, одноглазый развернулся к сидящему сзади флегматичному атлету с характерно "раздавленными" ушами.
- Все слышал? Давай! Если будет выделываться, сразу гаси, но только так, чтобы он до места доехал. Понял, да?
- Понял.
- Иди!
Атлет перебрался в бежевый седан, а Гарик с напарником, сделав прощальный жест, пошли осматривать квартиру. В тот момент они даже не подозревали, что действительно прощаются с теми, кто остался в машинах, и не представляли, как горячо будут вечером благодарить свою судьбу.
Обе иномарки выехали из двора и двинулись к южному выезду из города. Водитель головной зеленой машины выбирал улицы, где вероятность конфликтов с сотрудниками ГАИ была минимальной, и старался ничем не выделяться из общего транспортного потока.
Но точно так же старался ничем не выделяться и водитель обычной белой "копейки", который видел всю сцену во дворе дома с детской площадки и теперь висел у них на хвосте. Пока атлет переходил из зеленой машины в бежевый седан, а Гарик, радостно скалясь, махал рукой, он успел позвонить по радиотелефону и сейчас "ожидал ответного звонка, после которого можно будет отправиться по своим делам. Слежка его не утомляла и не требовала особых физических и нервных затрат. Наружному наблюдению его учили много лет, он давно постиг все тонкости этого ремесла, а нынешние объекты вели себя с профессиональной точки зрения абсолютно безграмотно и никаких хлопот доставить не могли.
Водитель зеленой иномарки не предполагал, что за ними кто-то может следить, "срубать хвосты" не умел и, посмотрев пару раз в зеркало заднего вида, заинтересовался шедшей прямо за ними черной "Волгой", на переднем пассажирском сиденье которой восседал мужчина с внешностью председателя исполкома. Через несколько кварталов "Волга" ушла в боковой переулок, ее место никто не занял, и он успокоился.
Перед выездом на загородное шоссе ответный звонок наконец поступил.
- Алло, Паша? Это я. Все в порядке?
- Да.
- Отлично! Мы их возьмем за бывшим постом ГАИ.
- Понял. Я тогда уйду на втором километре - раньше поворотов нет.
- Хорошо. Спасибо!
- Да не за что. Удачи!
Миновав заколоченную будку недействующего поста госавтоинспекции, зеленая иномарка, а потом и бежевый седан обогнали белую "шестерку", плетущуюся в крайнем правом ряду. А еще через километр неприметная "копейка", пересекая полосы встречного движения, отделилась от общего потока и запылила по узкой грунтовой дороге, направляясь обратно в город, к деревянным домикам южной окраины.
Монотонность движения в сочетании с удобным креслом и бессонной ночью сделали свое дело, и одноглазый задремал, опустив голову и постепенно кренясь влево. Разбудил его зуммер радиотелефона. Помотав головой, он отцепил от брючного ремня трубку и ответил:
- Слушаю!
- Это Гарик. В общем. Мы квартиру всю обшмонали. Ни хрена тут нету! Только на кухне, в ящике с продуктами, пистолет лежал.
- Хороший?
- Да хрен его знает, я такой и не видел никогда.
- Возьми его себе. Еще раз все посмотрите хорошенько. Если действительно нет ни хрена, то собирайтесь и уходите. Понял?
- Все понятно.
Гарик сказал не всю правду. Кроме пистолета он нашел довольно крупную сумму в валюте и рублях, а также несколько золотых колец. Прежде чем напарник зашел в комнату, Гарик успел сунуть в карман самое толстое кольцо и несколько купюр по сто долларов, после чего сделал невинные глаза и предложил поделить неожиданную добычу честно, то есть пополам. Предложение было принято, так как настоящий хозяин ценностей никаких прав предъявить уже не мог.
Отдав распоряжения, одноглазый повесил радиотелефон обратно на ремень и снова задремал. Проснулся он только тогда, когда колеса машины съехали с ровного асфальта на разбитую проселочную дорогу - даже мощные амортизаторы не могли справиться с неожиданными выбоинами и ухабами.
- Потише веди, - хмуро приказал одноглазый, отстегнул ремень безопасности и, вцепившись одной рукой в подлокотник, другой нашарил в бардачке банку лимонада. - Я говорю, потише езжай!
Банка открылась неудачно: напиток вспенился и брызнул на новую белую рубашку.
Одноглазый выругался:
- Твою мать! Говорил же тебе, не гони!
- И так еле тащимся, - примирительно ответил водитель, на минимальной скорости объезжая яму с водой.
Через несколько минут обе машины съехали с проселка на обширную, поросшую травой и редким кустарником лужайку, описали широкую дугу и остановились перед огромным полуразвалившимся амбаром.
- Приехали, - пробормотал одноглазый, первым выбрался из машины и, потягиваясь, пошел к приоткрытой массивной двери. - Хорошее место. Сейчас пикничок устроим. С шашлыком…
Сзади захлопали дверцы машин. Визгливо матерясь. Чирик ткнул худосочным кулаком в обтянутую коричневой шелковой рубашкой спину парня.
- Иди, иди, сука! Козел вонючий! Я тебе сейчас пасть-то разорву, будешь на меня скалиться!
- Останешься на стреме. Мало ли чего, - приказал одноглазый водителю бежевого седана и первым вошел в амбар.
В это время белая "шестерка" соскочила с асфальтовой ленты шоссе и запрыгала по ухабам проселка, повторяя путь, который перед ней прошли две иномарки.
- Давай побыстрее. Обидно будет, если упустим, - сказал сидевший на переднем пассажирском сиденье худощавый мужчина с напряженным лицом и прищуренными глазами.
- Да уж, их тут упустить - как два пальца обо…ть, - отозвался водитель, невысокий полноватый мужчина лет тридцати. - Машин ведь больше, чем в городе. Смотри лучше, чтоб не выскочить прямо на них… Да и машину жалко: своя ведь все-таки.
- Для хороших людей ничего не жалко, - пробормотал худощавый, всматриваясь в мелькнувшее через деревья полуразрушенное строение. - Притормози… Все, стой! Приехали!
Машина остановилась. Худощавый, сунув в боковой карман куртки трубку радиотелефона, распахнул дверцу.
- Ладно, я пошел. Как приедешь, сразу отзвонись.
- Помню. Может, с тобой все-таки остаться? Потом по телефону позвоним.
- По телефону позвоним - они потом полдня ехать будут и в конце концов дорогу не найдут. Так что езжай, а я здесь позагораю. Давай!
Худощавый вылез из машины, захлопнул дверцу и пошел по тропинке, петляющей между деревьями и выходящей на лужайку, в конце которой, на берегу заросшего камышом озера, стоял амбар. Пройдя несколько метров, мужчина остановился, проводил взглядом удаляющуюся машину, сошел с тропинки и сел на огромный, нагретый солнцем валун. Вздохнув, поднес к глазам бинокль и направил его в сторону амбара.
Вечерело, и с наступлением сумерек пустели улицы города. Затихала жизнь в промышленных и "спальных" районах, и только центральные проспекты, хоть и безлюдные, продолжали сверкать огнями реклам.
В ряду машин, замерших перед светофором на углу набережной Красной речки и проспекта Ударников, своими габаритами и агрессивной мощью выделялся светло-серый джип "ниссан-патруль". Водители соседних машин, скучая в ожидании зеленого сигнала, поглядывали на его угловатый крепкий кузов, большие колеса с мощной резиной и вынесенный далеко вперед бампер, но поспешно отводили глаза, замечая бритые затылки и крепкие плечи троих сидящих в салоне парней. Характерная внешность, излучающая уверенность в собственных силах и безнаказанности, в сочетании со стоимостью автомобиля давали веские основания для неприятного диагноза: бандиты. А потому не стоит пристально смотреть в ту сторону, лучше побыстрее убраться с дороги. Мало ли что, и из ничтожного пустяка родятся большие проблемы. Вон, во всех газетах об этом пишут.
Троица, сидящая в кабине "ниссана", знала о производимом впечатлении и гордилась достигнутым эффектом, считая это явлением закономерным. Чувствовать себя сильным всегда приятно. И вдвойне приятно, когда ощущаешь себя сильным не только физически, но и во всех других отношениях. В частности, в финансовом. Материальное благополучие и независимость, возможность потратить на себя столько, сколько нужно, а не сколько можно, уважение, пусть даже основанное на элементарном страхе, - все это может значить гораздо больше, чем здоровые легкие и массивные бицепсы, и в двадцать с небольшим лет вскружат голову почти любому, поддерживая сладкую иллюзию собственной исключительности.
Впрочем, со здоровьем - физическим - у них все тоже обстояло нормально, несмотря на освобождение от службы в армии в связи с хроническими заболеваниями. Любой командир десантно-штурмового батальона, увидев этих ребят на пляже, без долгих раздумий согласился бы принять их в свое подразделение. Некоторые сомнения могли бы возникнуть только в отношении Вовы, именуемого Толстым. Излишек веса он, несмотря на все усилия, так и не согнал, но прозвище давно перестало быть обидным, равно как и Вова много лет назад перестал быть зубрилой-отличником, которого такие шутки могли задевать. Чистенький и пухленький сынок обеспеченных родителей, умница и будущая опора семьи, он восемь лет собирал сливки на уроках, но после занятий постоять за себя не мог и тихо ненавидел весь мир до тех пор, пока не повстречался с Геной, перешедшим в их школу из соседней, где старших классов не было. Первая встреча была безрадостной для Вовы - пара словесных оскорблений и затрещина в присутствии знакомых девчонок испортили бы настроение кому угодно, но потом все переменилось, и уже через несколько дней Толстый боготворил нового знакомого, а в дальнейшем они так и шли по жизни рука об руку. Отстать было Вове боязно, и постепенно он научился скрывать страх, растопыривать пальцы и отыгрываться на тех, кто ответить не мог.
Мать Гены, в отличие от Вовиных родителей, крупных торговых работников, растила сына одна и, хотя зарабатывала неплохо, удовлетворить всех его потребностей не могла. В десять лет мальчик посмотрел фильм "Бей первым, Фредди!". В сюжет он не врубился, однако название запомнил и принял за основное жизненное правило, которое даже изобразил на самодельном плакате, вывешенном над своей кроватью. Шли годы, плакат желтел, Гена занимался боксом, учился самостоятельно зарабатывать деньги и давно уже мысленно продолжил фразу пожеланием "…и лучше в спину", но писать этого на плакате не стал, предположив, что девочки из хороших семей, которые приходили к нему в гости в отсутствие матери, не поймут. Неприятности обходили Гену стороной. Он не болел, пользовался авторитетом в квартале и уважением в школе, а все знакомство с милицией свелось к посещению в шестнадцать лет паспортного стола - хотя уже в то время его было за что сажать. Банальной хулиганкой или кражами мотоциклов он не занимался. Каждое свое дело планировал тщательно, всегда знал, чего хочет добиться, и тщательно анализировал ошибки. К окончанию школы на его счету было несколько "обнесенных" квартир, с десяток уличных грабежей и две угнанные машины. Вова к участию в этих делах не привлекался; периодически "снаряды рвались очень близко", кого-то из подельников "загребали", и Гена справедливо полагал, что непривычный к жизненным трудностям Толстый легко расколется в застенках УГРО. Он был нужен Гене в качестве оруженосца, ибо не может быть лидера без свиты; в свою очередь, Вова обрел наконец защиту, и был готов на что угодно, лишь бы ее не лишиться.
Закончив десятилетку, Гена не стал ломиться в двери вузов и посвятил лето установлению нужных контактов, используя свои связи по спортивной секции и дворовый авторитет. Вова, чьи родители твердо решили загнать отпрыска в институт, тосковал над учебниками и чувствовал, как жизнь проходит мимо. В сентябре Гена занял место в одной из команд, рэкетирующх кооператоров в центральных районах города, и с велосипедной цепью в кармане вышел на первую рабочую смену, а Вова с новым портфельчиком в пухлой руке и слезами на глазах поплелся на лекции. Для одного время летело стрелой, события наслаивались друг на друга, загулы в центровых кабаках сменялись сидением в ментовском "аквариуме" или воспоминанием о дикой боли на койке в реанимации, похороны товарища - поджогами ларьков. Второй каждое утро вставал как на казнь и после весенней сессии пребывал в тяжелейшей депрессии, излечить которую не смогла даже устроенная родителями поездка в шикарный сочинский пансионат. Но все кончается, прошли и эти времена, беспредельно веселые для одного и невыносимо тяжкие для другого из товарищей. Минуло полтора года, полудикие команды сложились в мощную "центровую" группировку, и Гена занял в ней не последнее место, и вот тогда он призвал к себе оруженосца. Толстый шагнул в новую жизнь с широко открытым сердцем, начхав на просьбы родителей и забросив учебу.
Хотя поначалу и не всё шло гладко, Гена поднимался, и вслед за ним тенью скользил Вова; для посторонних их отношения выглядели как дружеские и равные. За пару лет случилось столько всего, что школьные годы казались бесконечно далекими и нереальными. Мысленно обращаясь назад, Вова видел нелепого паренька, с которым теперь не имел ничего общего, и только в тех случаях, когда удавалось всласть покуражиться над беззащитным, детские комплексы брали свое. Постепенно о Толстом сложилось мнение, что он человек добродушный в кругу своих, но жестокий по отношению к врагам, умеющий отстоять свою позицию. Судьба оберегала Вову, и ситуаций, в которых проявились бы его истинные качества, пока не возникало. Он вернулся в семью и жил с родителями душа в душу, а преподавателям в институте платил столько, что они выставляли ему оценки на год вперед и сами готовили курсовые.