Кто зону топтал, тот много видал. Алексей Кондратьев видал действительно много: Афган, смерть жены и сына, бандитские "наезды", уголовные разборки на зоне. Все выдержал боевой офицер, но не потому, что цеплялся за жизнь, а потому, что хотел отомстить тем, кто его подставил. Волчьи законы зоны позади, впереди волчьи законы воли. Одинокий волк выходит на охоту…
Содержание:
-
Пролог 1
-
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ - САМОЕ СТРАШНОЕ - ЭТО ЖИЗНЬ 3
-
ЧАСТЬ ВТОРАЯ - САМОЕ СЛАДКОЕ - ЭТО МЕСТЬ 37
-
Эпилог 72
Григорий Стернин, Сергей Рокотов
Мне тебя заказали
Человеческий век измеряется не временем, а поступками.
Пролог
Шёл конец августа, и в городе стояла изнурительная жара. Температура порой приближалась к сорока, и лишь к вечеру становилось немного легче дышать.
Но не только жара и духота висели в воздухе, ощущалось нечто другое… И было непонятно, что это. Все вроде бы то же самое: среднеазиатский город, пыль, грязь, марево, загорелые чумазые бритые наголо ребятишки, кто в трусах, кто и вовсе без трусов, гомон, ленивое перекрикивание на родном языке…
Около здания душанбинского вокзала шла оживлённая торговля арбузами и дынями. Прямо на земле сидел продавец в грязном халате и гнусавым голосом зазывал покупателей, предлагая им баснословно дешёвый товар. Вокруг него роилась туча мух, ос и шершней, на которых он никакого внимания не обращал. Слева, еле волоча ноги, прошёл несчастный облезлый ишак. Откуда-то справа из кустов пахнуло характерным смачным запахом анаши. Переговаривались на местном языке три мужских голоса.
Жара, духота, марево, скука… Но что-то ещё, что-то ещё… Все это было и раньше, но что-то новое появилось в воздухе… И Алексей Кондратьев остро ощущал это… Нарастающая тревога все глубже и глубже проникала в его сердце… Ему отчего-то было страшно. А ведь он считал, что давно позабыл это понятие "страх", ещё там, в Афганистане, особенно после того, как увидел обугленный труп своего заместителя лейтенанта Звягина, заживо сгоревшего в танке. Казалось, что он тогда отучился бояться, а тут… Откуда он взялся, этот страх? Он и сам не понимал этого, стоя на перроне и куря сигарету за сигаретой. В нескольких метрах от него молча стояла жена Лена, а шестилетний Митя бегал туда-сюда по перрону и то и дело задавал отцу и матери вопросы, сверкая весёленькими глазёнками.
- Пап, а что слаще, арбуз или дыня? - спросил он, проглатывая букву "р".
- А тебе-то самому что больше нравится?
- Я люблю яблоки!
- Яблок ты теперь наешься, сынок, у бабушки такой замечательный сад в Белгороде.
- А мы долго будем ехать до Белгорода?
- Долго, сыночек, наберись терпения. Сначала более двух суток до Москвы, потом ещё одна ночь до Белгорода. Но ничего, ты уже большой, ты же мужчина, ты должен поддерживать маму… Я могу тебе доверять?
- Да!!! - закричал Митька, засмеялся и побежал по перрону, махая длинной палкой от оторванного сачка. Поодаль, около чемоданов и сумок стоял долговязый шофёр Коля и покуривал, глядя в сторону, не желая мешать прощанию командира с женой.
Алексей смотрел вслед бегущему по перрону сыну, и отчего-то это чувство тревоги стало совсем уже гнетущим. Закурил очередную сигарету, тяжело закашлялся.
- Дай и мне, что ли, - тихо попросила Лена, подойдя к мужу.
- Зачем?
- Хочется, - мрачно ответила она.
- Да приди же ты в себя, наконец, что с тобой? - взял её за руку повыше локтя Алексей. - Что такого страшного происходит? Поживёте пока у твоей матери, а там…
- А там пройдёт полгода, год, два, потом потихоньку пройдёт жизнь, я состарюсь, и во что, позволь тебя спросить, превратится моя жизнь? Что я вообще видела в жизни, ты когда-нибудь об этом задумывался? Что видел наш Митька? Ишаков? Верблюдов? Скрипучие качели в гарнизоне? Ему ведь скоро в школу! А он совершенно неразвит… Он же полным идиотом вырастет от такой собачьей жизни… Ты-то не уделяешь сыну ни малейшего внимания. Он же не танк, с ним возиться не надо, и так как-нибудь вырастет… Кем только?
- Неужели тебе больше нечего мне сказать перед долгим расставанием? - сглотнул слюну Алексей. - Разве сейчас время обо всем этом говорить?
- Именно время. Как раз сейчас самое время обо всем этом говорить! Дай же ты сигарету, наконец! Я давно тебя попросила, а ты словно не слышишь!
Алексей протянул ей пачку "Родопи". Лена вытащила сигарету, сунула в рот, Алексей чиркнул спичкой. Лена неумело затянулась.
- Меня скоро переведут служить в Среднюю Россию, я уже говорил с командиром полка, - неуверенно произнёс Алексей.
- Я знаю, год назад ты с ним говорил или ещё раньше, - Лена сделала подряд несколько глубоких затяжек. - Вернее, это ты мне говорил, что с ним говорил…
- Лена, скоро поезд, так нельзя расставаться, - досадливо махнул рукой Алексей. - Нельзя так, - повторил он.
- Нельзя, нельзя, - согласилась Лена. - А жить так можно? Нет, ты мне скажи, можно жить так, как мы живём? В каких условиях мы жили в этом проклятом месте? Это разве жизнь? Разве этого я хотела, когда выходила за тебя замуж?
- А чего ты хотела? - помрачнел Алексей, пристально глядя на неё.
- Чего хотела? - сузив глаза, переспросила Лена. - Не знаю, Алёша. Наверное, того же, чего и все женщины, выходящие замуж. Счастья…
- А разве мы с тобой не были счастливы? - почувствовав подступившую к горлу обиду, прохрипел Алексей.
- Может, и были… Месяца два перед женитьбой. Да ещё, когда я была беременна и когда Митька родился. А так… Переезды, ожидания, война в Афганистане.. Твоё ранение… Нет! - вдруг крикнула она, схватив мужа за рукав и сверкнув голубыми большими глазами. - Я была счастлива, была, когда ты вернулся оттуда живым… Раненым, но живым… Счастлива, когда встречала тебя на вокзале в Белгороде… А потом… - опустила она руку и снова понизила голос. - Потом все постепенно стало как-то обыденно, скучно, пусто… Эти гарнизоны, казённые квартиры с убогой мебелью… Эта жара, пыль, ишаки… Эти люди вокруг… Скучные грубые солдафоны, мещанки жены. Они со всем примирились. Им все хорошо, никаких требований к жизни. А мне плохо, понимаешь ты, плохо… И я ненавижу эту Азию, эту жару, пыль эту, мух этих проклятых… Этот махровый национализм… Я по свежей траве соскучилась, по берёзкам, по ёлочкам, соснам… Я просто не выношу всего этого, меня душит эта обстановка… И я работать хочу, зачем я бросила пединститут?! Как я теперь жалею об этом, локти кусаю, до того жалко…
- Ну… А если бы я… если бы мы… жили вместе… Если бы меня перевели служить куда-нибудь в Среднюю Россию, если бы служил в Москве или вообще демобилизовался, тогда бы ты была счастлива?
- Тогда бы… Не знаю. Не знаю, Алёша. Мне порой кажется, что я… Не знаю, - отвела взгляд Лена. - Не знаю, будет ли нам вообще когда-нибудь хорошо вместе…
- Что тебе кажется?! - крепко сжал её руку повыше локтя Алексей, грозно глядя на неё.
Какой-то холодок был между ними в последнее время. Он все время старался как-то подбодрить унывающую жену, то шуткой, то каким-нибудь подарком и постоянной нежностью и вниманием, но с отчаянием видел, что его попытки получались весьма жалкими. Голубые глаза Лены сделались какими-то пустыми и обречёнными, она практически перестала улыбаться, а в её словах постоянно проскальзывали язвительные нотки, постоянная насмешка над всем тем, что делал Алексей.
Их разговор прервал подбежавший Митька.
- Папа, жарко, мороженого хочу, - улыбнулся он и дотронулся своей пухлой загорелой ручкой до отцовских форменных брюк. И тут Алексей почувствовал такой прилив нежности к этому родному маленькому существу в голубенькой кепочке, что на глаза навернулись слезы.
До Алексея дошло, что через час он останется совсем один, войдёт в свою опустевшую квартиру, в которой уже не будет слышаться звонкий голосок Митьки. "Ничего, зато они будут в безопасности, - успокоил себя Алексей. - Главное, они будут в безопасности, а все остальное ерунда".
- Папа, мороженого хочу, - повторил Митя, схватил с земли свою палку от сачка и, размахивая ею, побежал по перрону.
- Ладно, Лён, - пробасил Алексей. - Все образуется. Пойду мороженого куплю. Тебе купить?
- Нет, не хочу, - еле слышно ответила Лена. - Мы пойдём посидим в здании, здесь так печёт. Коля! - окликнула она шофёра. - Постой с вещами, мы с Митей пойдём внутрь, а то меня солнечный удар хватит. Митя! Иди сюда, сынок!
- Я не хочу туда! - закричал Митька, размахивая палкой.
- Пошли, говорю! Будешь ты меня слушаться или нет?! Если не пойдёшь, папа тебе не купит мороженого! Иди же сюда, наконец!
Малыш нехотя подошёл к матери.
- И опусти эту дурацкую палку, - раздражённо сказала Лена. - Ещё ткнёшь ею мне в глаз…
Она взяла сына за руку, и они вошли в здание вокзала. За ними шагал Алексей. Коля подошёл к чемоданам.
- Пойдём туда, там хоть более-менее чисто, - сказала Лена и повела сына к скамейке слева. Там сидели двое прилично одетых мужчин в одинаковых белых рубашках и галстуках и о чем-то неторопливо беседовали.
- Я не хочу здесь сидеть, сама сиди, - захныкал Митя, надув губки. - Я с папой пойду за мороженым…
- Нечего тебе туда идти! - ещё более раздражённо произнесла Лена. - Папа сам сходит. Посмотри, какой ты грязный, рубашка опять вся в пыли, на тебя не настираешься. Господи, какой же все это кошмар! И двое с лишним суток ещё ехать… А потом ещё до Белгорода… Как только я все это вынесу?
- Я с папой хочу, - упрямо повторял малыш, протягивая пухлую ручку к отцу.
- Нет, останешься здесь, - не уступала Лена.
- Ничего, Дмитрий, я быстро, - сказал Алексей и направился на вокзальную площадь. Там находился единственный ларёк, где продавалось мороженое. Алексей поморщился, увидев длинную очередь. Ему очень не хотелось стоять в этой очереди, он собирался сказать какие-то важные слова Лене, но отказать перед расставанием сыну он тоже не мог…
- Разрешите мне без очереди? - попросил Алексей стоявших впереди. - Жена с сыном уезжают, вот… жарко, понимаете ли…
Толстая тётка с насурьмлёнными бровями, стоявшая в очереди первой, набычилась и мрачно глядела на Алексея.
- Тут все уезжают, - пробубнил с сильным акцентом какой-то невзрачный человечек, несмотря на жару, одетый в чёрный костюм и широченный цветастый галстук. - И у всех дети…
- Да пропустите его, - вмешалась девушка в ситцевом платье. - Он же офицер, у него времени нет…
- Вот и пусть едет в свою Россию, там его без очереди и пропустят, - злобно проговорил человечек, теснее придвигаясь к безразмерной заднице стоявшей впереди тётки, чтобы Алексей не сумел втиснуться туда.
Алексей хотел было что-то ответить, но только махнул рукой, не желая вступать в беспредметный спор. Такими разговорами его было не удивить. А Лена их слышала в городе постоянно. А в последнее время все чаще и чаще… Особенно после августовского путча, когда дело запахло развалом огромной страны. Местные жители почувствовали запах призрачной свободы. Правда, свободы от чего именно, они и сами толком не знали, всем казалось, что грядущие перемены сразу ощутимо улучшат их жизнь…
Отстояв минут десять, он купил мороженого сыну и себе. Быстро шагал к вокзалу. Увидел приближающийся слева состав. "Все, - подумал он. - Слава богу, хоть не задерживается… Посажу их, дождусь отправления и успокоюсь душой… А то тут в последнее время всякое бывает… Два месяца назад в центре города…"
Но не успел он это подумать, как оглушительный взрыв потряс площадь. Полетели стекла из здания вокзала, раздался многоголосый душераздирающий крик. Алексей похолодел и почувствовал, что волосы зашевелились у него на голове. Ноги стали словно ватные, а во рту пересохло. Продолжая держать в обеих руках стаканчики с мороженым, на подкашивающихся ногах он шёл к вокзалу. Здание вокзала гудело словно улей, все шевелилось, как разворошённый гигантский муравейник. Нараставшая тревога разразилась молнией… Вот что э т о было… Это было марево перед грозой, перед страшной, уничтожающей все живое грозой….
Навстречу Алексею бежали люди, обезумевшие от ужаса, окровавленные, растерзанные, размахивающие руками…. Продираясь сквозь толпу, он вошёл в здание вокзала.
"…Там… вон там они остались, на ту скамейку они сели… М-м-ми…. - извергалось из пересохшего рта Алексея. - Л-л-ле… Нет, - пытался он успокоить себя. - Да, это взрыв, такой же, какой был в центре города два месяца назад, это трагедия, но они-то живы… Они живы… Ведь не может такого быть, чтобы… Не может такого быть…"
На него налетел какой-то обезумевший человек в тюбетейке, с окровавленным лицом. Он махал руками и истошно кричал что-то по-таджикски… Алексей инстинктивно отшатнулся от него.
- Оцепить вокзал! - раздался откуда-то справа властный голос. - Рахимов, к тому выходу, Джурабеков - к этому!
- Погиб Джаббаров! Джаббаров погиб! - раздался голос в глубине вокзала. - Вот его тело. - Голос говорил по-таджикски, но Алексей понимал этот язык.
- Перекройте выходы! Немедленно! - крикнул властный голос слева.
Алексей хотел было повернуться направо и что-то посоветовать этому человеку. Но… голова его инстинктивно повернулась влево…
Лицо Алексея исказилось страшной гримасой. Он увидел на полу голубенькую кепочку Митьки… И палку от сачка, которой он только что так весело размахивал… А рядом… А рядом… Что-то жидкое, кровавое, красное… А вот… чёрная лакированная босоножка… Эти босоножки он купил Лене позавчера в центральном универмаге… Она ещё долго мерила их, никак не могли подобрать нужный размер… Ему так хотелось сделать жене приятное… Босоножки импортные, немецкие…
- Оцепить вокзал! - ещё раз крикнул справа властный бас.
Алексей хотел тоже что-то крикнуть, но почувствовал, что лишился дара речи. Спазмы в горле мешали ему говорить. Он словно рыба открывал рот и делал странные конвульсивные движения всем телом.
- Что с вами, товарищ капитан? - спросил его бас.
Алексей повернул голову и увидел черноволосого милиционера с капитанскими погонами. Он поднял дрожавшую правую руку с зажатым в ней вафельным стаканчиком и показал туда, где лежали в луже кровавого месива кепочка и босоножка. При этом сделал резкий шаг к милиционеру, продолжая сжимать в обеих руках стаканчики с мороженым, причём так сильно, что белая сладкая жижа потекла у него по рукам. Но он отчего-то не бросал эти стаканчики, продолжал сжимать все сильнее и сильнее. Капитан милиции сделал непроизвольный шаг назад, словно испугавшись Алексея, его жуткого выражения лица.
- Товарищ капитан… - пробормотал милиционер, как-то весь сжимаясь и поводя широкими плечами.
Алексей отвернулся от него и сделал несколько маленьких шажков вперёд. Он уже почти ничего вокруг не видел, ничего не соображал. Понимал он одно - от его жены Лены и сына Митеньки осталось то, что под ногами… И больше ничего… Ничего…
- Граждане, соблюдайте спокойствие! - раздался голос из репродуктора. - На вокзале произошёл взрыв. Вокзал оцеплен. Соблюдайте спокойствие, не поддавайтесь панике. Сейчас всем раненым будет оказана медицинская помощь. Оставайтесь на своих местах!
- Может быть, ваши близкие все-таки живы, - пробормотал капитан милиции, слегка дотрагиваясь до плеча Алексея.
- Н-н-н, - мычал Алексей, указывая на кепочку и босоножку.
- Вы собирались уезжать? - спросил милиционер, чтобы хоть что-то сказать.
- П-п-провожал… Там жена… там…. М-м-мии….
Он не мог оторвать глаз от кровавого месива на полу вокзала.
- Товарищ капитан! - подбежал к нему шофёр Коля. - Вы живы?
- Я да… - еле слышным шёпотом ответил Алексей.
- А Елена Павловна? А Митя? Где они?
И похолодел, увидев странную блуждающую улыбку капитана. Алексей стоял и качал головой в разные стороны с этой жуткой улыбкой-гримасой на сером лице.
- Вы солдат из его части? - спросил Колю милиционер. - Надо его увести отсюда. Нельзя ему тут…
Слева стоял отчаянно рыдающий черномазый мальчуган лет восьми и размахивал руками. Алексей вздрогнул и машинально сунул ему в обе руки вафельные стаканчики с мороженым. Тот так же машинально стал лизать языком таявшее мороженое.
- Алишер! - раздался рядом истошный женский крик. И тут же ребёнок был взят на руки. Мать трясла мальчугана, глотавшего мороженое, и рыдала от счастья, бесконечно говоря что-то по-таджикски…
Она неистово покрывала загорелое чумазое лицо ребёнка поцелуями, а Алексей с блаженной улыбкой наблюдал за этой сценой, наблюдал за тем, как в здании вокзала появились многочисленные милиционеры и крепкие ребята в штатском, как они стали проверять документы у пассажиров.
Подошли и к нему. Он дрожащей, испачканной мороженым рукой протянул удостоверение. Человек в штатском посмотрел и протянул обратно.
- Пойдёмте, товарищ капитан, - пробормотал Коля, преодолевая комок в горле. Горе капитана Кондратьева было так безмерно, что утешить его было нечем.
Алексея повели к выходу Коля и капитан милиции. Он брёл медленно, еле волоча онемевшие подкашивающиеся ноги. Но дойдя до выхода, он неожиданно оттолкнул сопровождающих его и ринулся назад.
- Что вы?! - закричал он, бросаясь к крепкому лысоватому человеку в штатском, явно главному в группе. - Что вы медлите? Ловите их!!! Что вы их не ловите? Они же уйдут! Кто? Кто сделал это?!! Кто?!!!
Рука его потянулась к кобуре с пистолетом. Двое мужчин крепко схватили его за руки.
- У него только что погибли жена и сын, - шепнул Коля.
- Проводите его домой, - посоветовал лысый. - А то он тут ещё дел натворит… Товарищ Джаббаров погиб, и Юнусов вместе с ним, - сообщил он шёпотом капитану. - Вышли из депутатского зала, Джаббаров хотел отдать какие-то распоряжения, сели на скамейку и…
Алексей обмяк и стал оседать на пол, почти ничего уже не соображая.
"Я с папой пойду за мороженым, я с папой хочу, я с папой хочу, я с папой хочу", - словно шептал ему в уши голос оставшегося навечно шестилетним Митьки.
- Да почему же я не взял его с собой?! - закричал Кондратьев, схватившись обеими руками за голову.
Капитан милиции и Коля вывели его из здания вокзала и повели к "уазику", стоявшему слева. Алексей повернул голову и увидел бегущего к вокзалу того мужчину в чёрном пиджаке и цветном галстуке из очереди, который не пропустил его. Сделал было резкое движение по направлению к нему, но его держали крепкие руки. Алексей отвернулся. "А ведь этот человек, сам того не желая, спас мне жизнь, - неожиданно подумал он. - Только зачем мне теперь жизнь? Какой в ней смысл?"
- Садитесь, Алексей Николаевич, - произнёс Коля, подсаживая командира в машину. - Поедем домой…
- Вещи не заберёте? - шепнул капитан милиции шофёру, но Алексей услышал эти слова.
- Не надо! - закричал он. - Ничего не надо! Поехали отсюда! Поехали!!! Гады, - процедил он сквозь зубы. - Гады… Зачем, зачем они это сделали?…