- Эти ненавистные компрадоры через своего агента, осужденного при советской власти врага народа Ивана Дица, установили связь с определенными силами в США и других странах НАТО, преследуя цель дальнейшего бесконтрольного обогащения. Для распродажи последних, еще сохранившихся ресурсов зоны ими, в нарушение всех законов и правил внутреннего распорядка, была организована преступная акция по доставке на наш режимный объект американского гражданина США господина Дица, - не отрываясь от бумаги, Софрон кивнул в сторону Адриана, - близкого родственника вышеупомянутого врага народа. Ни на минуту не сомневаясь, что присутствие здесь этого господина только ускорит процесс окончательного ограбления трудящихся масс, мы требуем. Первое. Восстановить ленинские нормы и принципы. Второе. Вернуться к социалистическим принципам распределения. Кто не работает - тот не ест. Третье. Решительно защитить права трудящихся. Четвертое. Гласно и открыто осветить цель приезда господина Дица и обеспечить участие масс в принятии ключевых решений. Уполномочен заявить, что при невыполнении этих требований в течение двадцати четырех часов будет создан военно-революционный комитет со всеми вытекающими последствиями.
Софрон положил ультиматум перед Таранцом, встал, просверлил взглядом Адриана и с достоинством удалился.
- Ну что, Денис? - с подковыркой поинтересовался полковник. - А это тебе как? С военно-революционным комитетом не хочешь поторговаться? Короче, так. Идите, братцы, ночевать. Утро вечера мудренее. Может, надумаете чего.
Но тут дверь кабинета снова открылась.
- Товарищ полковник, - обратился явно взволнованный сержант. - В бараках буза. Требуют выдать им американца для разговора. Какие приказания будут?
Глава 49
Буза
Сквозь перекрещенные решетками окна видны были качающиеся огни факелов. С улицы доносился неровный гул толпы, временами перекрывающий командные выкрики полковника Таранца. Стоящий у стены Денис сосредоточенно рассматривал ногти и о чем-то размышлял. Потом выругался тихо, но злобно.
- Денис, - сказал сидящий на полу у окна Адриан. - Расскажи мне. Зачем меня сюда привезли?
Денис покосился на американца.
- Что значит привезли? Ты ж сюда сам хотел. Всю Россию-матушку пропахал, чтобы сюда попасть. Разве нет?
- Нет. То есть да. Но я не хотел так. Я хотел сам. А меня захватили в машине и били. Потом, уже здесь, тоже били. И потом. Тот старый человек. Я не понял, что он говорил. Но он мне не понравился. Он страшный. И вот эти люди за окном. Они тоже что-то от меня хотят. Я не понимаю, Денис.
Денис вздохнул:
- Чего тут понимать-то? Ты сюда заявился, чтобы свои бумажки забрать, так? Ты мне можешь не лепить, что да к чему, я и сам понимаю. Небось, не пальцем деланный. Ежели кто из Америки в Кандым за таким барахлом едет, так точно уж не зря. Значит, эти бумажки чего-то да стоят. Небось, немало. Потому тебя сюда и допустили. А так бы ты и до Урала не доехал.
- Кто допустил?
- Кто, кто… Кому надо, тот и допустил.
- Ты хочешь сказать… Господин Крякин? Да? А зачем это ему?
- А тебе зачем?
Адриан помолчал, водя пальцем по полу, потом признался нехотя:
- Это наше имущество. Собственность. Принадлежит нашей семье. Вот зачем.
Денис присел на корточки.
- Ты это имущество хоть раз видел? Знаешь, сколько оно весит? А сколько оно места занимает? Его в Россию на большом корабле привезли. А потом сюда КРАЗами перетаскивали. Доставишь ты его домой - где держать будешь? А? В доме оно у тебя точно не поместится. Это что значит? А это, братан, значит, что ты его не на добрую долгую память везешь, а потому как оно денег стоит. А это уже наш вопрос. Понял? И ты тут можешь сколько угодно вякать, что это твое, а по-нашему - это наше. И никто тебе эти бумажки так просто не отдаст. Понял?
- Нет. Не понял. Ты хочешь сказать, что я должен заплатить деньги?
Денис снова вздохнул.
- Дурень ты, прости Господи. С тебя кто-нибудь деньги требовал? Не заплатить, а честно поделиться. Знаешь, что такое доля? Вот пока Кондрат долю не получит, хрен ты свои бумажки увидишь.
- А почему мне про это господин Крякин не сказал в Москве? Почему ты мне про это только сейчас сказал?
- Да потому, что в Москве ты бы сразу побежал папаше в Америку звонить, на наши порядки жаловаться. В посольство… А отсюда ты ни до какой своей ООН в жизни не дозвонишься.
- Это рэкет, - решительно сказал Адриан. Денис пожал плечами.
- Я же говорю - дурак ты. А если ты про рэкет интересуешься, так это сколько угодно. Вон тот чмырь в погонах - это рэкет. Софрон - рэкет. Крикуны на улице - рэкет.
- А старый человек? У которого мы были?
- Это хозяин. Он как скажет, так и будет.
- Он сказал, что я должен его слушаться.
- Имеет право. Без его разрешения отсюда никто не уйдет. Ни ты, ни я.
- А почему тогда еще есть рэкет? Этот господин Софрон? И полковник?
- Потому что воля у нас, - объяснил Денис. - Знаешь такое слово?
- Да. Знаю. Это свобода. Президент Горбачев. Президент Ельцин. Перестройка.
Денис застонал, как от зубной боли.
- Свобода - это когда ты из зоны за проволоку выходишь. Вот тогда свобода. А воля - она везде воля. Воля, - он со странной гордостью хлопнул себя по груди, - вот где воля. Понял?
Адриан помотал головой.
- Нет. Не понял.
- Ну, возьми, к примеру, Африку какую-нибудь. Лев. Царь зверей. Знаешь, почему он царь? Потому что вольный. Захотел - налево пошел, захотел - направо. Жрать захотелось - поймал кого-нибудь в кустах и порвал в клочья. И нет над ним никакой власти. Он сам себе власть. Теперь понял?
Адриан задумался, потом спросил:
- А если какой-нибудь другой зверь? Он тоже бывает вольный?
Денис серьезно озадачился.
- Какой еще другой зверь? Козел, что ли, какой-нибудь? Так он на то и козел, что для него никакой воли не бывает. Свобода вполне даже может быть. Легко. Свобода - это для козлов. Ее спокойно отнять можно. Посади козла в клетку - он уже не свободный. Выпусти - он опять свободный. А лев - он без воли не может. Это для него как воздух.
- А если льва посадить в клетку?
Денис серьезно поводил перед лицом Адриана пальцем.
- Для львов клеток нет. Нельзя для льва клетку сделать. Убить можно. Запереть нельзя. Лев - везде лев.
Адриан не сдавался.
- Хорошо. Вот мы здесь. Это тюрьма. Да? Вот этот старый человек, у которого мы были. Ты хочешь сказать…
- А ты что, сам не видишь? Он палец поднимет - вся зона в снег ляжет. И без разницы ему, есть кругом колючка или нет. Потому что не существует для него закона, кроме того, который он сам для себя признает. Для вольного человека, как для того льва, есть только собственный закон. А на остальное он чихать хотел. С водокачки.
Философскую дискуссию прервал вошедший в дверь полковник Таранец. Он был заметно встревожен.
- Плохо дело, хлопцы, - сообщил он. - Большая буза. Три барака уже подтянулись, да еще Софрон со своими крикунами. Надо что-то делать. Денис, беги в седьмой. Если Кондрат не наведет порядок, с минуты на минуту сюда войдут. Караул их не сдержит.
Глава 50
Капитуляция полковника
Заполнившие полковничий кабинет люди не обращали на Адриана никакого внимания. Они всего лишь пристроили его в угол, где рядом с американцем уселись на корточки два очень сильно небритых человека с крючковатыми носами. Они внимательно следили за происходящим, время от времени перебрасываясь гортанными репликами на неизвестном Адриану языке. А вокруг разряжалась накаленная вначале обстановка. Уже успели съездить по физиономии неистовому Софрону, требующему немедленно передать американца и принадлежащие ему несметные сокровища ограбленному ворами народу. Уже сцепились у двери двое, и выбитый из руки одного из них нож сиротливо валялся посреди комнаты. Табельный пистолет Таранца, выхваченный им при появлении в кабинете гостей, был возвращен в кобуру, которая переместилась на оконный шпингалет, вне пределов прямой досягаемости. Куривший у двери Семен Огонек время от времени высовывался наружу и что-то выкрикивал. Доносившийся с улицы гул сотен голосов от этих выкрикиваний то затихал, то, напротив, перерастал в грозный рев.
- Господин полковник, - вкрадчиво говорил невероятно худой человек, протягивая к Таранцу покрытые синей вязью татуировки руки, - господин полковник, мы же не просто так, мы с понятием. Давайте посчитаем бараки. Давайте прибавим ваших. - Он загнул еще один палец. - Видите, сколько получилось. И все хотят кушать…
- Товарищи! - снова взвился побитый Софрон. - Товарищи! Не слушайте его! Надо не бараки считать, надо людей считать. В котельной тыщи людей на полу валяются, как скотина, а в московском бараке всего шестьдесят два жируют. И опять сколько им, столько и нам? До каких пор Москва будет всех грабить?
Татуированный повернул голову и брезгливо поморщился.
- Еще вякнешь, Софрон, вышибу отсюда. Тут серьезный разговор. А ты крысятничаешь. Что про нас господин полковник подумает? - В голосе его проявилась чуть заметная усмешка. - Подумает, что мы базарить пришли? А мы пришли серьезно перетереть. Договориться по понятиям. Ты, Софрон, все рвешься делить. А мы пока что только складываем. Правильно мы складываем, господин полковник?
- Когда ты, Веревкин, - мрачно произнес Таранец, - толкался тут насчет шанцевого инструмента, ты тоже вот так складывал. Я тогда тебе объяснил вроде, что инструмент - он все же государственный, и за так просто никто тебя к нему допустить не может. И ты тогда хоть и орал, как резаный, и ножками сучил, и пену изо рта пускал, а все же, в конце концов, сложил правильно. Только от твоего сложения никакого результата я не увидел. Как пайки и другое всякое довольствие за якобы аренду теперь уже твоего инструмента получать - так ты тут как тут. А вот почему после всех твоих сложений это самое довольствие неизвестно кому достается, это вопросик такой, Веревкин. Я что-то не вижу, чтобы из твоих правильных сложений потом правильное деление получалось. Да и самого инструмента я давненько в зоне не наблюдаю. Куда-то он подевался странным образом.
- Показать? - истерично выкрикнул Веревкин. - Показать? Показать тебе, господин полковник, шанцевый инструмент?
Он рванулся было к столу Таранца, но был перехвачен несколькими парами рук и затих у стенки. Его место в центре комнаты занял другой, с обвислыми рыжими усами и блестящей в свете лампы лысиной.
- Мы, гражданин начальник, - заворковал лысый, проглатывая окончания слов, - просто поговорить пришли. Потому как народ, - он кивнул за окно, - шибко сильно взволновался. Опасается народ. Зима наступила, время холодное и голодное. Для пополнения сил народу бацилл не хватает. Шамовки в смысле. А тут, гражданин начальник, параша прошла, что кое-каким имуществом нашим…
Упоминание об имуществе полковнику явно не понравилось, и он перебил лысого:
- Это где же здесь твое имущество, Коновалов? Твоего имущества - нары да ватник. Да полтонны металлолома в промзоне. А больше я твоего имущества что-то не упомню. Нету больше у тебя никакого имущества. Склад - он пока что государственный. Хоть ты на него и косился.
- …Параша прошла, что кое-каким имуществом нашим, - продолжил Коновалов, проигнорировав вмешательство Таранца, - хотят попользоваться. Американец, - он мотнул головой в сторону Адриана, - специально приехал. И у нас шибко большое беспокойство есть. Как бы тут за нашей спиной кто-нибудь не попользовался. Митя вон уже складывать нацелился. А я бы так хотел, чтобы вы, гражданин начальник, нам растолковали - что к чему. Зачем эти бумажки понадобились, да для чего такого особенного. Может, мы зря тут шум устроили. Может, они и не стоят ничего. Тогда мы выйдем к народу, растолкуем - так, мол, и так, расходитесь, братцы, ловить нечего. Только с нами шуточки шутить не надо. А то ежели народ сейчас разойдется, а потом окажется, что ошибочка вышла, нам же придется отвечать. И Мите, и мне. Да и Софрону может боком выйти. Чтобы мы потом к вам, гражданин начальник, не заходили лишний раз, не тревожили без нужды. Стрелки-то перевести - большого ума не надо, а не хотелось бы. Вот такая у нас, гражданин начальник, есть к вам очень большая просьба, и шибко хочется услышать ваши, гражданин начальник, ответственные слова.
По всему было видно, как не хочет полковник Таранец признаваться, что в загадочной истории с бумагами понимает никак не больше любого самого дурного зэка. Первым делом потому, что негоже вот так уж ронять авторитет руководства. А во-вторых, потому, что никто из собравшихся в кабинете этому в жизни не поверил бы. И явная несознанка могла бы привести к очень и очень нежелательному личному результату. Но при этом Таранец отчетливо осознавал, что любая выданная на публику брехня неминуемо повлечет за собой совершенно конкретные действия, последствия которых придется потом долго расхлебывать. Он с сожалением покосился на висящую на шпингалете кобуру и сказал:
- Как раз вот… перед тем, как вы беспорядки устроили… мы и выясняли… чтобы с полной ясностью. Поняли меня?
- Нет, - честно признался лысый Коновалов. - Не поняли. Ты яйца-то не крути, начальник. Выкладывай начистоту.
- Да что ты с ним мнешься, Валек! - рванулся вперед татуированный Митя. - Давай его наружу выведем. Сейчас запоет, как Иоська Кобзон.
- Погоди! - Лысый поднял руку. - Ну так что, начальник? Расскажешь? Или как?
Таранец шумно выдохнул и произнес жалобно:
- Ну что наезжаете? Вот американец сидит. Как раз я у него и выспрашивал - что к чему. А тут вы влетели. Он и рот раскрыть не успел.
Головы присутствующих медленно повернулись к Адриану. На лицах выразилось радостное любопытство, ничего хорошего не сулившее. Но тут в дверь влетели двое - Денис и желтоглазый Зяма. Даже не успевший как следует испугаться Адриан, мгновенно отгороженный от аудитории широкой спиной Дениса, услышал, как гомон на улице перешел в рев, перемежающийся звуками ударов и воинственными кликами.
Глава 51
Черный передел
Если честно, то Адриан так и не понял, что его больше напугало - следы побоища, учиненного у комендантского коттеджа, или ленивая скука, с которой старик выслушивал последние новости, поочередно переводя взгляд с Таранца на Дениса и обратно. Зяму Кондрат вроде бы и не замечал, отчего тот чувствовал себя весьма неуютно.
- Оклад жалованья, - заикался полковник, - последний раз выдавали четыре месяца назад, это раз, - он загибал палец на правой руке, - за позапрошлый год. Это два. Теперь три. Вещевое довольствие опять же. А у меня коллектив. Это четыре. Работающий в тяжелых условиях заполярного Севера. Это пять.
- Твои спиногрызы, - пробормотал старик, взглянув на Таранца с гадливостью, - только и умеют, что пайки на дерьмо перерабатывать. Про оклады свои ты мне не гони. Ты не на тех работаешь, а на меня. И все твои на меня работают. Только вот как-то плохо. Я тебе еще вчера приказал, чтобы у склада дополнительную охрану поставили. Ну и что? Поставили?
- Так я же…
- Вот ты же и ответишь. Фитиль тебе объявляю. И всей твоей хевре. Теперь, - это Денису, - ты. Я тебе что сказал? Американца беречь. Если б его эти волки порвали, ты бы куда пошел? Дружкам своим новым жаловаться? А ну как не дошел бы? Подойди. Вот так. Пригнись.
Старик ухватил скрюченными пальцами ухо нагнувшегося Дениса и злобно дернул. Денис со свистом втянул воздух.
- Покойник ты, - объявил Кондрат. - Могилкой от тебя воняет. Смердишь. А все о денежках думаешь, о благах мирских. А думать ты должен о том, как бы так сделать, чтобы я про тебя не вспоминал больше. Как я с тобой разберусь, еще не решил. Покамест. Так что делай, как приказано было. Оступишься еще раз, я про тебя вспомню.
Старик отпустил Дениса и поднял к потолку слезящиеся коричневые глаза.
- Испокон веков, - нараспев произнес он, - испокон веков суки и сявки ходили под ворами. Никогда на памяти моей не было по-другому. Может, время поменялось? Что-то я не понимаю. Как же это такое могло случиться, чтобы вор сказал вот так, а получилось совсем по-другому? Расскажи мне, милый человек, что же это такое невиданное в моей зоне приключилось?
Зяма начал сбивчиво пересказывать события последних часов. Еще до того, как американец зашел к полковнику Таранцу, отборная полусотня вооруженных пиками и заточками воров окружила склад, усилив выставленный руководством взвод автоматчиков. На гвалт в административной части зоны охрана склада не реагировала, хотя это и беспокоило. А потом прибежал взмыленный Денис и закричал, что американца выдают в зону. Тогда он, Зяма, перебросил полусотню к комендантскому бараку, где она разметала толпу, положив троих, и вызволила пленного. Тут кто-то заорал, что мужики вскрыли склад и делят бумажки, за которыми приехал иностранный гость. Полусотня переглянулась и растворилась в темноте. За ними рванули все, кто еще находился в административной части, а Зяма, Денис и Таранец остались с американцем наедине. После минутной растерянности Зяма побежал к складу посмотреть, что там творится, и успел как раз к завершению шапочного разбора.
- Там контейнеры, - сумрачно завершил он. - Тонн тридцать. Все в минуту размели. Софрон митинг устроил. Бумажками машет, орет про справедливость. Человек сколько-то стоят, слушают. Которые поумнее, те по баракам разбежались, захоронки делают. Теперь эти бумажки ни с каким шмоном не найдешь. А что я мог сделать?
- С тобой понятно, - подвел итог старик. - Разберусь. Значит, картина такая. Бумажки в зоне. Верно?
- Верно.
- Скажи-ка мне, как тебя? - Кондрат поманил Адриана пальцем. - Вот ты мне что скажи. Эти бумажки твои сколько стоят? Только не ври, если жить хочешь.
Врать Адриан и не собирался. С той самой минуты, как он узнал, что колчаковские деньги разлетелись по зоне, он испытал странное чувство облегчения. Отцовский проект, будь он неладен, можно с чистой совестью считать законченным. Можно было выбираться из этого проклятого места, где его били и где ему было страшно. А то, что зима и нет дорог, это не так уж и важно. Как нибудь - только домой.
- Я точно не знаю, - сказал он. - Может быть, семьдесят миллионов. Может, даже больше.
- Рублей?
- Долларов. Но только если я их все привезу домой. В Соединенные Штаты. Здесь они ничего не стоят.
- Да я! Да мы! - взорвался Таранец. - Кондрат, ты это… ты только моргни… Я сейчас всех под ружье! К утру все будет собрано, бля буду!
- Будешь, будешь, - заверил его старик. - Я не для того зону под себя строил, чтобы ты тут беспредел наводил. Так они тебе и отдадут. Зяма! Подойди.
Проштрафившийся Зяма осторожно подошел и нагнулся, не ожидая указаний. Старик схватил его за хрящеватое ухо.