Макс и я на цыпочках пробрались в коридор. Мы остановились и стали слушать. Некоторое время из-под лестницы доносился только шепот. Потом снова начался ритмичный шорох и тяжелое дыхание, и мы с Максом потихоньку стали подбираться ближе, пока не оказались прямо над тесно обнявшейся парой.
Макси громко сказал:
- Привет, Пегги!
Я никогда не думал, что двое людей так быстро могут отпрянуть друг от друга. Настала наша очередь удивиться. В тусклом свете мы узнали партнера Пегги - это был Уайти, коп, наш участковый! Мы стояли все вчетвером, разинув друг на друга рты. Пегги пришла в себя первая.
Она сказала вполне естественным тоном:
- Уайти, это мои друзья. Познакомься с Макси и Лапшой.
Она подтянула свои трусики и опустила платье. Уайти застегнул ширинку.
Он был раздражен.
- Какого дьявола вы здесь вынюхиваете? Что вам тут нужно в такое время?
Макси нагло спросил:
- А что вы делали под лестницей вместе с Пегги? Завершали свой ночной обход?
Уайги не знал, прийти ли ему в ярость или принять вопрос Макси за шутку. В конце концов на его лице появилась усмешка, которая превратилась сначала в широкую улыбку, потом в смешок, а затем в громоподобный смех. По его щекам текли слезы.
- Да, детки, вы застали меня со спущенными штанами, ну и дела.
Он пытался подавить истерический смех. Пегги тоже боролась со смехом. Копу не хватало дыхания, он хватал ртом воздух. Мы оставили их вдвоем.
В нескольких кварталах от дома на Хестер-стрит возле кондитерской Снивака мы увидели три пачки газет. Подошли ближе. Каждый из нас взял по пачке и взвалил ее на плечо.
Когда мы торопливо направлялись к Джелли, Макси заметил:
- Это единственный раз, когда нам не надо заботиться об Уайти. Мы точно знаем, где он сейчас.
Я добавил:
- Не только в этот раз, но и во все другие. Мы застали Уайти с поличным и теперь держим его на крючке. С этой минуты во время его дежурства мы можем делать все, что угодно.
Макси посмотрел на меня радостно и возбужденно:
- Черт, ты нрав, Лапша, мы держим его за яйца. Пегги - несовершеннолетняя; это уголовное дело. Господи, мы можем его засадить!
Мы оставили пачки газет у дверей Джелли.
- Давай зайдем к Сэму и выпьем по чашке кофе, пока Джелли не открылся, - сказал Макси.
Я замялся:
- У меня ни цента, Макс. Я оставил все деньги дома, своей семье.
- Ну и что? О чем ты волнуешься? У меня-то они есть. - Макс беспечно хлопнул меня по плечу.
У ночного кафе Сэма на Деланси-стрит стоял "форд" с шашечками такси.
Макси сказал:
- Похоже, эта тачка принадлежит брату Косого.
Внутри кафе на высоком стуле перед стойкой мы увидели Крючка Саймона, брата Косого Хайми, который читал газету и ел яйца с ветчиной.
Макс крикнул ему:
- Как дела. Крючок?
Тот поднял голову, кивнул нам и вернулся к газете и еде. Мы сели на дальнем конце стойки и заказали кофе. Мы запустили руки в корзину с горячими бубликами. Мы сидели, макая в кофе бублики.
Макси прошептал:
- Посмотри-ка, кто идет.
Это был Уайти, коп. Он нас не заметил. Он сел рядом с Саймоном и стал к нему прикалываться.
- Будь осторожней, Крючок, а то проткнешь яйцо своим длинным носом.
Саймон оторвал голову от газеты и проворчал:
- А, самый паршивый полицейский во всем Нью-Йорке. Почему ты не на дежурстве и не следишь за порядком на улице?
- Почему я не на дежурстве? В это утро у меня были дела получше. - Он довольно рассмеялся. - Дела, после которых я чувствую себя голодным. - Уайти посмотрел в тарелку Саймона. Коп подозвал Сэма, стоявшего за стойкой: - Принеси мне то же самое, что и Крючку: яиц и ветчины. - Он подтолкнул Саймона локтем. - Скажи, Крючок, как ты можешь есть яйца с ветчиной? Или это кошерная ветчина, и свинья тоже была кошерная?
Саймон раздраженно отложил газету:
- Почему бы тебе отсюда не убраться, пока тебя не застукал сержант?
Но Уайти наслаждался своим юмором.
- Эй, Крючок, а что скажет твой рабби? Он знает, что ты ешь ветчину?
Саймон пробормотал:
- Ладно, ты дождешься, что тебя арестуют. Вот придурок. Ты что, все рассказываешь своему священнику на исповеди?
Макси отозвался эхом, точно голос совести:
- Да, Уайти, ты все рассказываешь на исповеди?
Я прибавил:
- Да, Уайти, ты собираешься рассказать священнику - сам знаешь о чем? - Я подмигнул ему.
Он вздрогнул и взглянул на нас. Мы холодно смотрели на него. В этом безмолвном обмене взглядами мы достигли полного взаимопонимания. Он опустил глаза; ему стало ясно, что мы держим его в руках.
Сэм подошел и убрал со стойки корзинку с бубликами.
- Сколько можно брать на пять центов, детки? Вы уже съели каждый по шесть штук.
Мы допили остатки кофе. С наглой улыбкой я сказал:
- Эй, Уайти, заплати за нас.
Макс взглянул на меня с восхищенным изумлением.
Озадаченный Сэм протянул Уайти его ветчину и яйца.
- Ну и детки пошли, просто сил нет. Что скажешь. Уайти?
Коп пробормотал:
- Ладно, все в порядке.
Сэм стал вытирать стойку, бурча себе под нос и качая головой:
- Ты собираешься заплатить за двенадцать бубликов, двенадцать бубликов и две чашки кофе? Двадцать центов? За этих сопляков?
Уайти мрачно кивнул.
Мы сказали "пока" и со смехом вышли на улицу.
Мы пошли по тротуару, высматривая бычки. Макс заметил довольно крупный окурок сигары с сохранившейся фирменной наклейкой. Он прикурил и несколько раз пыхнул дымом, с видом знатока разглядывая сигарную рубашку.
- Классное зелье, Лапша, попробуй. - Перед тем, как протянуть мне окурок, посмотрел на наклейку. - А, это "Корона Корона". Когда разбогатею, буду курить только такие.
Я несколько раз пыхнул сигарой.
- Ну как, нравится, Лапша?
- Сигара отличная, особенно если учесть, что ее нашли на Деланси-стрит, - прокомментировал я.
Макс рассмеялся:
- Сегодня сходим в финансовый квартал и поищем там еще "Корону".
- И возьмем Федеральный резервный банк. Макси?
- Не шути над Федеральным банком, Лапша. Вот увидишь, когда-нибудь мы его возьмем, надо только поднабраться опыта. - Он смотрел на меня серьезно.
Мы пришли к Джелли. Тот резал бечевку на пачках газет, чтобы выставить их для посетителей. Он дал нам по пятнадцать центов каждому.
- А как насчет коктейлей и пирожных? - спросил Макс.
Я подошел к Джелли ближе и грубо сказал:
- Сделка есть сделка.
- Ладно, ладно, я сделаю коктейли. - Джелли запустил машину. - Возьмите каждый по пирожному. Зачем спорить? - Он пожал плечами и повторил: - Зачем спорить?
- Может быть, добавите еще яйцо? - сказал Макс.
- Еще яйцо? Хорошо, я положу еще яйцо. Зачем спорить?
Джелли разбил яйцо и добавил его в вертящуюся смесь.
Когда он повернулся к нам спиной, Макси стянул со стойки батончик "Херши". Джелли наполнил нам два больших стакана. Мы сидели, не спеша потягивая коктейль. Макси невозмутимо развернул батончик "Херши" и отломил мне половину. Мы откусывали шоколад и запивали его коктейлем.
Джелли увидел шоколадный батончик.
- Где вы взяли этот шоколад? - спросил он сурово.
Макс ответил преувеличенно обиженным тоном:
- А в чем дело, мистер Джелли? Мы купили его у Спивака, когда брали там газеты.
- Да, - ответил я, передразнивая Джелли. - Зачем спорить? Мы его купили.
- Вы купили его у Спивака? Вы далеко пойдете, два шельмеца, вот что. - Он смотрел на нас в праведном негодовании.
- Как тебе это нравится? Он назвали нас шельмецами, - насмешливо произнес Макси.
- А как насчет вас самих, мистер Джелли? Вы что, так законопослушны? - спросил я.
- Законопослушен? - переспросил он.
- Я хочу сказать - вы сами так честны, что можете называть нас шельмецами?
- Так ты это имеешь в виду, говоря "законопослушен"?
- Да, я это имею в виду, говоря "законопослушен".
- Значит, я законопослушен?
- Нет, вы, как и все остальные, преступник.
- Преступник? Что это значит - преступник?
- Это значит - вор, мошенник, шельма.
- Вы воруете, а меня, честного человека, который не ворует, который ходит в синагогу, называете шельмой? Преступником? Почему? За что? - Он возмущенно смотрел на нас.
- Мы украли для вас газеты, это вы нас послали. Вы покупаете то, что мы воруем, выходит, вы такой же, как мы, то есть преступник, - объяснил я.
- Значит, ты думаешь, ты очень умный. Переворачиваешь все с ног на голову, так что я выхожу шельмой, а вы не шельмы. - Он хихикнул. - Ладно, ладно. - Джелли воздел руки кверху, делая вид, что ничего не понял. - Пусть я буду преступник, а вы хорошие ребята. - Он засмеялся. - Ты все переворачиваешь наоборот; ты - умный паренек. Ты работаешь своей башкой, да, Лапша?
- Да, я работаю своей башкой, и вы прекрасно поняли, что я хотел сказать, - вы… вы…
Я уже хотел сказать "шмак", но потом вспомнил о Долорес. Этот шмак в один прекрасный день мог стать моим тестем.
Макс попытался ему объяснить:
- Слушайте, Джелли, Лапша хочет сказать, что, когда вы у себя в задней комнате устраиваете игорный притон, это незаконно.
- Незаконно? Даже если я плачу за разрешение Уайти, копу, десять процентов с прибыли? - Один глаз у Джелли был хитро прищурен. Он просто разыгрывал дурачка. - А как насчет моих конкурентов за углом? Как ты назовешь их, мой умный Лапша? Тоже преступниками?
- О чем это вы? - спросил я.
- О церкви за углом. У них в подвале тоже играют в азартные игры. Два или три раза в неделю. Они играют в бинго. Это азартная игра, и они ничего не платят Уайти, копу. - Джелли засмеялся. - Они делают хороший бизнес, как ты думаешь, умник? Ведь так, Лапша? Ты тоже назовешь их преступниками? Или нет?
- Да, - ответил я, пожав плечами. - Именно так я на это и смотрю. Вы - преступник, Уайти, кон, преступник и ваши конкуренты за углом - преступники.
Старик Джелли хихикнул-:
- Выходит, все преступники?
- Да, - буркнул я, - все преступники.
Глава 4
В кондитерской появился Косой. Мы прервали разговор. Он сказан:
- Всем привет, ребята. - Косой выглядел преувеличенно веселым. - Как дела? Что-нибудь случилось?
- Случилось? - саркастически повторил Макс. - Думаешь, ты где - на Диком Западе с бандой Джесси Джеймса? В Ист-Сайде ничего не случается.
- Господи, Макс, долго ты еще будешь это вспоминать? - Все веселье Косого сразу улетучилось. - Я просто пошутил насчет Джесси Джеймса.
- Ладно, Косой, забудем. Я скажу тебе, что нужно сделать. Пойди разбуди Патси и Доминика и скажи им, чтобы приходили к нам в школу.
- Где вы будете, в гимнастическом зале?
- Боже! О боже! - Макс в отчаянии хлопнул себя по лбу. - Где же еще мы можем быть в субботу? В классе, изучать историю?
- Отец Доминика устроит большой шум, если я постучу к ним в дверь, - пробормотал Косой, направляясь на выход.
Макс и я перелезли через пики школьной ограды. Мы углядели, что одно из задних окон в подвале открыто, и спрыгнули в гимнастический зал с высоты пять футов. Там мы сняли с себя всю одежду, за исключением нижнего белья. Мы стали босиком бегать по залу, пока не почувствовали, что вспотели. Макс расстелил на полу мат. Из кармана пиджака он достал бумажную брошюрку с руководством по борьбе джиу-джитсу. Мы отрабатывали друг на друге разные приемы, пока Макс чуть не вывихнул мне руку. Я сразу вышел из себя и ударил его ногой в пах.
Несмотря на боль, он с энтузиазмом крикнул:
- Отлично, Лапша, будем драться всерьез!
Мы сцепились в яростной и бестолковой схватке, злобно пиная и молотя друг друга кулаками. Макси сделал захват сзади, запрокинув мне голову и сдавив, как клещами, горло. Я начал задыхаться, и перед глазами у меня поплыли черные круги.
Я был рад услышать, как наверху открылось окно. Макс выпустил меня из рук. Патси и Косой спрыгнули в гимнастический зал.
Макс похлопал меня по спине.
- Ты делаешь успехи, Лапша. - Повернувшись к Косому, он спросил: - А где Доминик?
Ответил Патси:
- Ему пришлось пойти в церковь, в библейский класс.
- В церковь, - фыркнул Макси. - Пустая трата времени. Ладно, снимайте одежду, ребята.
Под руководством Макса мы приступили к нашим обычным упражнениям, состоявшим из поднятия тяжестей, подтягиваний и кувырков на перекладине. Потом он дал нам немного передохнуть, заполнив время чтением своей книжки по борьбе. Мы провели несколько часов, практикуясь в джиу-джитсу и обычных схватках. Последние пятнадцать минут мы яростно колотили по боксерской груше.
Косой ушел первым. Он сказал, что торопится домой на обед. Стянув майки, мы вытерли с себя грязь и пот. Надели остальную одежду и, помогая друг другу, вылезли в открытое окно.
Макс, Пат и я отправились в кулинарию Каца на Хьюстон-стрит. Когда мы вошли, в нос нам ударил умопомрачительный запах солонины и пастрами, выставленных на прилавках магазина. Одурманенные этим ароматом, мы стояли, как трое алчущих зверей, жадно принюхиваясь и глазея на горячее мясо. Мы трепетали в экстазе. Мы решили взять три сандвича с солониной и еще три - с пастрами под маринадом. Я отдал Максу пятнадцать центов, которые получил от старика Джелли. Он прибавил к ним свои пятнадцать центов, выложил их на прилавок и сказал внушительным тоном:
- Положите на хлеб побольше мяса.
Затаив дыхание, высунув языки и роняя слюну, мы в шесть голодных глаз следили за каждым движением продавца.
С величайшей осторожностью, словно несли самую хрупкую и драгоценную вещь на свете, мы протолкались с тарелками сквозь толпу и сели к ближайшему столу. Мы ели с обдуманной неторопливостью, стараясь получить удовольствие от каждой минуты. Мы не разговаривали. Мы только откусывали кусок за куском. Мы чмокали губами и издавали все звуки, какие делают голодные животные. Два моих сандвича кончились слишком быстро. Я сидел, собирая с тарелки волокна мяса и хлебные крошки. Я облизывал испачканные в горчице пальцы. Я отдал бы пять лет жизни еще за пару сандвичей. Мы с завистью смотрели на посетителя, сидевшего за соседним столом: перед ним лежали три больших сандвича с солониной, книш, кусок твердой салями, жареный картофель по-французски и бутылка с сельдерейным тоником "Доктор Браун".
Макс толкнул меня локтем:
- Когда-нибудь мы будем есть так же, как этот парень.
Я решил не говорить вслух, что думаю о Максе и его обещаниях.
Мы с неохотой покинули заведение Каца и пошли по улице, оглядывая тротуар в поисках окурков. На сигаретные бычки мы внимания не обращали. Наконец Макс нагнулся и поднял окурок сигары. Однако, понюхав, выбросил его вон.
- Дешевый табачишко, - сказал он.
Подходя к Джелли, мы все уже дымили сигарами разных марок и сортов. Косой и Доминик стояли у дверей, разговаривая с Долорес. В первый раз в жизни я почувствовал, как я грязен и обношен. Доминик, Косой и Долорес были в своих лучших субботних нарядах, особенно Доминик, одетый в новенькие длинные брюки, в которых он ходил в церковь. Я почувствовал себя неловко в коротких штанах, тесных и обтрепанных. Я ощутил свой грязный, вытертый воротник рубашки и подумал, что прореха в старом пиджаке моего отца должна быть хорошо видна. Покраснев, я стоял безмолвный и охваченный стыдом, глядя на носки собственных обшарпанных ботинок. В первый раз в жизни я почувствовал, как я одет.
Я взглянул на Макса, у которого козырек на кепке был оторван и нелепо висел набок. Он выглядел не лучше, чем я. И Пат тоже. Это меня немного успокоило. Потом я подумал о наступающих холодах, о ледяном ветре, который будет дуть по Деланси-стрит. Мне стало себя жалко. Неужели опять придется подкладывать под пиджак газеты, чтобы защититься от пронизывающего ветра, и засовывать картон под стельки ботинок? Я был уверен, что мой старик не найдет работы и у нас не будет угля, чтобы топить печь. Я мог поспорить, что в конце концов отморожу себе яйца; снова буду кашлять и чихать всю зиму и заработаю хронический насморк. Да, я мог поспорить, что мой тюфяк папаша не найдет работы и ублюдок домохозяин выкинет нас на улицу! И если он так и сделает, я перережу глотку этому козлу с цветочком! Только толку от того не будет никакого; мне надо шевелиться, я должен найти работу. Я должен зарабатывать деньги.
В этот момент Долорес обдала меня холодным взглядом и повернулась спиной. Мне стало не по себе. Если бы я только мог куда-нибудь исчезнуть вместе со своей грязью и поношенной одеждой. Если бы я мог провалиться сквозь тротуар!
Меня охватило отчаяние. Жизнь была дерьмом. Что толку жить? У меня в горле застрял ком. Огромным усилием удалось сдержать слезы. Я испытывал к себе позорную жалость. Сам не заметив как, я отделился от всей компании. Я бесцельно побрел по улице, чувствуя себя мрачным и униженным, полный сожаления к самому себе. Я прошел весь путь до вест-сайдских доков. Я увидел темную, холодную, блестящую воду Гудзона. Потом я направился в Чайнатаун. Так я бродил несколько часов. Стало уже поздно. Я был усталым, голодным и несчастным.
Я обнаружил себя под грохочущей подвесной дорогой. Это был район Бауэри. На улице валялись или бродили, пошатываясь, пьяные. Я подумал о Трубе, ловко и хладнокровно обшаривающем карманы пьяного. Это хорошая идея. Я тоже ограблю пьяного. Если он станет выступать, у меня есть нож.
Я внимательно оглядел всю улицу и переметнулся на другую сторону дороги. Я перевернул лежавшего навзничь дурно пахнущего пьяного и обыскал его карманы. Они были пусты. Даже ботинки с него уже сняли. Тогда я вспомнил замечание опытного Трубы: "Кто лежит в отключке у подъезда, тот всегда уже обчищен. С таких даже пенни не возьмешь. Бери тех, кто еще держится на ногах".
Как шакал, я пустился вслед за большим пьянчугой, который шаткой походкой брел по улице. Меня колотила дрожь: я был возбужден. Может, у него найдется толстая пачка зелени? Он тяжело привалился к стене. В этот момент, откуда ни возьмись, на него накинулся сутулый пожилой мужчина. Я был слишком поражен, чтобы что-то сделать. Я только в изумлении смотрел со стороны. Сутулый быстро и умело обыскал упавшего пьянчугу. Он что-то нашел и положил к себе в карман. Потом ловко стянул с него ботинки и бросился бежать, чтобы продать их на рынке краденого на Байард-стрит. Меня облапошили. Я почувствовал разочарование и презрение к себе. Этот пьяница должен был стать моим. Я первый его увидел. Вот так поступают все люди. Они тащат, тащат вещи прямо у тебя из-под носа. Я поклялся, что больше этого не повторится. Я был зол на себя.
- Ты шмак, - сказал я себе, - ты должен грабить, и грабить быстро, или тебя опередят другие. Наплюй на всех; грабь, грабь и грабь.