Хрена с два у него, дурака подмосковного, что-нибудь получилось бы. Знаний у него для поступления в вуз даже сразу после школы никаких не было. А уж потом, после армии, и подавно. Морды бить, правда, научили неплохо, машину водить тоже, стрелять более-менее. Но с такими знаниями надо либо в менты, либо в бандиты, а ему ни туда, ни туда не хотелось. Вот и пристроился в частную охрану - землячок подсказал. Работа хорошая, сутки-трое, деньги как часы платят, на "шестерку" уже накопил, чтоб из-под Дмитрова на электричке не маяться. Здесь, под домом, гараж подземный, пока дежуришь, стоит в тепле, и не свинтят ничего - там тоже сторож есть. Нет уж, от добра добра не ищут.
Прошло минут двадцать. На дворе зафырчало. Сквозь стекла Егор увидел "Скорую" с надписью "Ambulance" на передке. Из нее вышли трое: молодая баба-врачиха с чемоданчиком и два крупных паренька с каталкой. Врачиха уверенно набрала код, как видно, те, кто "Скорую" вызывал, сообщили, открыла и придержала, пока парни вкатывали в подъезд каталку. Тут для удобства был специальный слип наклонный сделан, по которому детские или инвалидные коляски можно было к лифту подвозить. Ну, и каталки больничные тоже. Все удобнее, чем с носилками корячиться.
Егор, конечно, должен был кое-какие формальности соблюсти. Он вылез из будки и строго спросил у медиков:
- Вы к кому, господа?
- К Семеновой Антонине Ильиничне, в 32-ю квартиру. Сердечный приступ, - быстро протараторила врачиха, поглядев в записную книжечку.
- Извините, но по инструкции я должен подтверждение от квартиры получить, - корректно произнес Егор, которому приятно было ощущать себя хоть чуточку начальником.
- Хорошо, хорошо, только быстрее, пожалуйста… Но не успел Егор снять трубку, как двери лифта распахнулись и к будке подскочила взлохмаченная, размазанная, не шибко юная блондинка. В домашних шлепанцах и халате. Точно, из тридцать второй квартиры. Ну да, домофон у нее зазвонил, небось сразу догадалась, что "Скорая" пришла, раз вызывали.
- Это ко мне, ко мне! - взволнованно забормотала баба со слезами на глазах. - Надо скорее, маме плохо…
Понятное дело, разве Егор против? Отошел в сторону, баба из 32-й и медики с каталкой поспешили к грузовой кабине, поехали.
Эту, из тридцать второй, Егор знал похуже, чем Марью и ее семейство.
Потому что она появилась в доме месяца полтора назад, когда настоящий хозяин квартиры со своим семейством уехал в загранку вроде бы на Кипр куда-то. Судя по всему, надолго, и не просто отдыхать, а работать. Ольгу, бабу эту, он нанял, чтоб та присматривала за квартирой и порядок поддерживала. А заодно разрешил ей и мамашу свою деревенскую поселить. Ольге этой лет тридцать пять, не больше, а мамаше уже под семьдесят, здоровье никудышное, и в селе родни не осталось чтоб за ней ухаживать. Ольга молодец, что мать не забывает, и босс у нее, видать, человек с понятием.
Консьерж ждал, что вот-вот из лифта каталка появится - торопились же, медики! ан нет, уже полчаса - и ни фига. Только голос Альмы сверху долетел - чужих небось почуяла! Громко гавкает, сучара! Но лай быстро прекратился.
Наверно, Степан унял, чтоб медицине не мешала. Не иначе они пытаются на месте что-то сделать, прежде чем везти. Видать, крепко схватило бабулю. Вот уж не знаешь, где найдешь, где потеряешь… Может, жила бы бабка в деревне, на свежем воздухе, так и не было б ничего такого.
Тут у Егора совесть заговорила. А что, если из-за той минуты, на которую он бригаду задержал, беда стряслась? Начальника решил изобразить, инструкцию вспомнил… Может, там всего-навсего один укол требовалось сделать, но вовремя. Пришли бы на минуту раньше - успели бы.
Кое-как консьерж себя успокоил: нечего паниковать зря, покуда ничего не известно. Но с этого момента почему-то к судьбе этой чужой старухи у него уже не было равнодушия. Прямо как за мать переживал, хотя мать у него еще два года назад померла от рака. И не старая, всего сорок шесть было…
Наконец в лифте загудело. Кабина шла вниз, встала. Дверь с рокотом разошлась, и оттуда неторопливо - это сразу навело Егора на грустные мысли! - выкатили каталку, на которой лежало тело, с головой укрытое простыней. Санитары в полном молчании потянули тележку к слипу, а врачиха поддерживала под руку рыдающую Ольгу. Она успела переодеться в темное платье и даже косынку черную повязала. При этом Ольга несла с собой довольно большую, но, как видно, не тяжелую хозяйственную сумку. Не иначе, прихватила смертное, чтоб обрядить мать-покойницу в последний путь…
Егору так жутко стало, что он аж похолодел изнутри. Не успели, не отводились с бабкой - и он тому причиной! Задержал на чуть-чуть, называется!
Растерянно встав с места, он в полном молчании проводил взглядом печальную процессию. Выходить не решился, побоялся, что врачиха скажет: "Молодой человек, если б мы пришли на минуту раньше…" Посмотрел только через стекло двери, как санитары тело задвигают внутрь "Скорой", помогают Ольге влезть в машину, садятся сами и уезжают. Все! Вот и пожила бабка в городской квартире с заботливой дочкой!
Полчаса после этого никто мимо Егора не проходил, и слава богу, потому что все это время парень совестью маялся, уперев голову в ладони. Даже слезы наворачивались и злость на самого себя разыгралась. Тошно, очень тошно ему было.
Когда эти полчаса истекли, защелкали кнопки. На экранчике видеодомофона Егор увидел лицо Галины - домработницы Климковых. Крепкая такая баба, как гриб-боровик, возрастом за тридцать, чернявая и бойкая. Гыкает, правда, заметно, потому что не то хохлушка, не то казачка кубанская. Ну, и словечки изредка проскакивают: "трохи", "треба", "нехай" и прочие. Опять е пуха над верхней губой до фига. Почти что усы натуральные.
Галина втащила в подъезд две тяжеленные сумки, затаренные продуктами.
Шумно выдохнула, утерла со лба пот.
- Уф-ф! Еле доперла! - сообщила она. - Одной фрукты пять кило набрала.
Пришли мои?
- Пришли, - вяло отозвался консьерж. - Уж больше часа, как дома.
- Ну и добре. А ты чего невеселый, Егор?
- Бабка из тридцать второй померла, -Сообщил Егор. - Ольгина мать.
- Ой, лышенько! - нахмурилась Галя. - Она ж вроде не совсем старая была… И отчего?
- Сердце схватило. "Скорая" приехала, да поздно.
- Погано, - вздохнула домработница. - Не нравилась мне эта Оля, шибко много любопытничала, но зла я ей не желала. Мать есть мать, она одна…
- Это точно, - вздохнул Егор.
- Видела я эту "Скорую", - припомнила Галя. - Когда она уезжала. Только не подумала, что ее в наш подъезд вызывали. Да и не до того мне было. И без того напугалась…
- Чего?
- А я, блин, сегодня чуть в ментуру не попала! - сообщила Галина. - И знаешь где? Почти что у входа во двор. Я ведь могла бы намного быстрее прийти.
Иду себе с сумками, никого не трогаю - и тут они, родимые. Документы спрашивают. "Опять, - думаю, - за чеченку приняли!" Уж один раз попадала так, после взрывов. Теперь всю дорогу с паспортом хожу. Подаю этим паспорт, они его и так, и эдак глядят, и супорот-напупорот. Нашли регистрацию, поглядели и говорят: "Что-то ваша отметка у нас сомнения вызывает! Наверно, надо в отделение пройти, для выяснения". Чи я не знаю, что все в порядке, га? Просто им охота в отмаз стольник загрести. Ясно, что иногородняя, не москвичка - вот и придрались. Ну, да не на ту напали! Короче, отвязались…
- Помочь сумки до лифта донести? - предложил Егор, которому Галькина жизнерадостность немного поправила настроение.
- Будь ласка! - стрельнула глазами знойная южанка. Нет, если б не казачьи усищи этой девахи, Егор точно бы роман с ней закрутил, а может, и женился бы. Правда, она малость постарше и бездетная разведенка, кажется, но хозяйственная до ужаса. Конечно, она эти сумки и сама донесла бы до лифта - пять метров не расстояние. Но знак внимания есть знак внимания. Доброе слово и кошке приятно…
Галька уехала наверх, Егор вернулся в будку. Прошло еще минут десять, может, пятнадцать, и тут до ушей консьержа через несколько этажей долетел пронзительный бабий визг…
ПРИЯТНЫЙ СЮРПРИЗ
В нескольких сотнях километров от Москвы, на улице одного из областных центров, стоял отреставрированный особнячок, до 1918 года принадлежавший известному на всю губернию купцу, потомственному почетному гражданину и поставщику Двора Его Императорского Величества. Купец маленько пережил государя, примерно на пару месяцев. Выражаясь по-современному, он "спонсировал" в городе правоэсеровский мятеж, совпавший по времени с выстрелами Каплан в товарища Ленина. Мятеж этот провалился, на белый террор ответили красным, похватав и расстреляв по ходу дела несколько сот буржуев, офицеров и контрреволюционных интеллигентов. Впрочем, расстреляли не всех, некоторых отпустили и определили на обязательные общественные работы - чистить сортиры.
Кто там был прав, а кто виноват - теперь хрен поймешь, но, как ни странно, "железная лапа Чека" до главного "спонсора" не дотянулась. Купец вовремя смылся и, прихватив пару чемоданов с ценностями, добежал аж до Украины, пытаясь спрятаться под защитой кайзеровских штыков. Однако, кроме немцев, на Украине имелись еще и махновцы, которые, отловив буржуя, порубали его шашками и реквизировали чемоданы в пользу "вильного селянства".
Чудом пережив все события бурной советской истории, в том числе Великую Отечественную, когда город сперва немцы бомбили и обстреливали, а потом наши, когда выбивали немцев, особняк использовался и как жилой дом, и как учреждение, пока, наконец, не приплыл в частную собственность акционерного общества "Кентавр", занимавшегося оптовой торговлей продовольственными товарами. Оно, конечно, среди "поставщиков Двора" покамест не числилось, но деньгами ворочало немалыми и очень неплохо отреставрировало особняк, даже лифт соорудило, которого при купце не было.
Рабочий день в офисе близился к концу, хотя по комнатам метились экраны компьютеров, жужжали принтеры и ксероксы. Покойный купчина, во времена которого даже арифмометр и пишущая машинка считались чудом XX века, поди-ка сильно порадовался бы за новое поколение российских капиталистов.
Впрочем, бывший "поставщик Двора", наверно, сильно прибалдел бы от вида внутренних помещений офиса, точнее, от того, что висело на стенах и лежало под стеклами на рабочих столах сотрудников. Конечно, его порадовали бы иконы и портреты государей, начиная с Петра Великого и кончая Николаем II. На огромный плакат, изображавший полуголую Мадонну, купеза небось посмотрел бы не без удовольствия, плотоядно шмыгнув носом, но все же повелел бы убрать от греха. А вот от алого вымпела с надписью "Победителю социалистического соревнования" или большого портрета товарища Сталина, украшавших стену в одном из отделов, он точно выпал бы в осадок.
Еще пуще напугался бы купец, угодив на третий этаж, в 38-ю комнату, в приемнувэ зам. генерального директора "Кентавра". Там в углу, позади столика секретарши, стояло в развернутом виде темно-красное бархатное знамя, на полотнище которого золотом было вышито: "Лучшему коллективу управления торговли в ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина".
А в 39-й комнате, на двери которой висела табличка "Зам. гендиректора Максимов К.П.", воскресший капиталист и вовсе опешил бы, обнаружив, что на сейфе возвышается полуметровая чугунная копия памятника Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому. Того самого, которого обалдевшие от восторга демократы своротили с пьедестала 23 августа 1991 года. Примерно такую же копию, только из папье-маше и размером побольше, депутат-демократ Немцов подарил полковнику госбезопасности и по совместительству депутату-аграрию Харитонову на заседании Госдумы.
Однако здесь же, в этом кабинете, на стене висел большой фотографический портрет самого убиенного купца, сделанный в 1915 году неким местным мастером, якобы учившимся в Питере у знаменитого Буллы. Причем, что особо удивительно, сидевший за письменным столом вполне живой и очень представительный господин в сером современном костюме несомненно имел с этим портретом ощутимое сходство. Впору было подумать, что какому-то медицинскому гению удалось реанимировать покойного купца и 83 года спустя после реквизиции вернуть ему его недвижимость.
Но купчину, конечно, реанимировать уже никому не удалось бы. И даже клонировать, поди, не сумели бы, потому что по-шинковавшие купца анархисты не стали хоронить то, что осталось, с воинскими почестями и воздвигать памятник с надписью "Пламенному контрреволюционеру, неутомимому борцу за денежные знаки".
Так что весь генетический материал, скорее всего, перекочевал в желудки степных волков, а потом пошел на удобрение Черноземья. Бессмертная душа российского капиталиста второго поколения - купецкое звание выслужил только папаша покойного, а дед, по слухам, разбоем промышлял! - пребывала ныне в одном из известных загробных ведомств. В каком именно - тут могут быть разные мнения.
Стоит отметить, впрочем, что столь же несомненное сходство здешний зам. генерального имел и с портретом пожилого Эрнеста Хемингуэя, висевшем в простенке между двумя окнами. Возможно, что господину Максимову просто нравились портреты похожих на него типов.
Рабочий день, как уже говорилось, подходил к неизбежному концу. В кондуите зам. гендиректора, где он записывал все неотложные дела, которые требовалось сделать сегодня, против всех позиций стояли галочки, означавшие, что сие уже выполнено, а на следующей страничке ежедневника уже выстроился список из полутора десятка пунктов, намеченых к исполнению на завтра. Максимов вывел на монитор компьютера старую добрую программу CHESS, установил 4-й уровень сложности и принялся сражаться с машиной в шахматы, рассчитывая заполнить тем остаток трудового дня. Ибо никаких звонков, срочных сообщений и иных вводных на сегодня не ожидалось. Конечно, можно было бы и просто уйти домой - понадобился бы, разыскали! - но Максимов предпочитал сидеть в офисе ровно до 18.00. Он не нарушал своих собственных, лично для себя придуманных, обычаев.
На тридцатом ходу стало ясно, что машина побеждает - у нее оказалась лишняя пешка, к тому же на шестой горизонтали. Через два хода эта ничтожная, казалось бы, фигурка должна стать ферзем. Максимов мог не допустить этого, но только потерял последнего слона. После этого неприятельский слон без проблем мог собрать с доски всю оставшуюся у зам.гендиректора "пехоту". Дальше машина неизбежно навязала бы размен ладей и уже совсем беспрепятственно провела в ферзи одну или даже две пешки. В общем, игра потеряла перспективу, пора было прекращать борьбу и начинать новую партию.
Но Максимов не успел нажать на соответствующую клавишу, потому что в приемной раздался телефонный звонок, а затем из переговорника на столе послышался голосок секретарши:
- Трубочку снимите, Кирилл Петрович! Дочка звонит. Максимов снял трубку и сказал:
- Слушаю! Маша, это ты?
- Да, папа, - голос был знакомый и принадлежал, несомненно, Марье Кирилловне. Но звучание у него было какое-то странное, непривычное.
- Что случилось? - спросил Максимов как можно беззаботней, хотя настроение дочери ему сильно не понравилось. - С Гришкой поссорилась?
- Нет, - отозвалась Маша, - но у меня большие неприятности. Очень большие, понимаешь?
- Какие именно? С Женькой что-нибудь?
- Нет, пока ничего, - промямлила Маша, заметно проакцентировав "пока".
После этого из трубки некоторое время ничего не слышалось, почти минуту, наверно. Затем Маша произнесла:
- Нужно, чтоб ты приехал в ресторан "Маргарита". Как можно скорее!
- Ты что, в городе? - нервно спросил Максимов, но в ответ из трубки пропищали короткие гудки.
Кирилл Петрович выглянул в приемную, спросил у секретарши:
- Наташа, глянь на определитель, откуда звонили?
- Там только восьмерка, а остальное прочерки… Максимов вернулся в кабинет, закурил, глубоко затянулся, чуть ли не всю сигарету зараз в пепел перевел.
Похоже, Машка звонила из Москвы, раз восьмерка обозначилась. Во всяком случае, не из этого города. Тут телефонов, начинающихся на "8", вообще нет, кажется. Почему же тогда в "Маргариту" приглашала? И голос какой-то не такой…
Неужели под контролем говорила? Но кто ж ее мог зацапать, при Степане, Гальке, Егоре и Альме? Подъезд охраняется, двор контролируется, со двора она не выходит. Ладно, в этом надо позже разбираться. Сейчас главное - понять, зачем в "Маргариту" пригласили.
Вариантов могло быть два. Первый - переговоры. Объяснят, что захватили Машку и, возможно, Женьку, а потом начнут условия ставить. Это приемлемо. За дочку и внука ему денег не жалко, если не запросят слишком много. Но может быть и второй вариант - просто-напросто решили выманить под выстрел. Одному ехать не стоит. Надо звонить Генриху. И Максимов набрал нужный номерок.
- Птицын, - прогудела трубка.
- Мне подстраховка нужна. Пару тачек обеспечишь?
- В "Кентавр"?
- Нет, в район "Маргариты". Посмотрите, как там и что. Связь на моей волне. - Понял. Через полчаса будут. Жди доклада.
Максимов вынул из стола УКВ-рацию, включил. Потом набрал три цифры на внутреннем телефоне.
- Машину и двух "антаресов". Готовность полчаса, - голос у него звучал по-военному. Здорово удивился бы консьерж Егор, если б сейчас услышал его!
Полчаса тянулись до ужаса медленно, да и когда истекли, рация ничего, кроме писков-хрюков, еще пять минут не издавала. Максимов за это время не одну сигарету выкурил. И немало чего передумал, конечно. Во-первых, над тем, кто ему такую пакость решил организовать, а во-вторых, что собираются потребовать, если речь идет все-таки о переговорах. Ведь с такого человека, как Кирилл Петрович, можно не только деньги срубить, но и кое-какие услуги. Тоже очень солидные, которые, вообще-то, стоят прилично.
Наконец из рации послышалось:
- Кент, я - Мама, ответь, - Максимов сразу узнал голос капитана Ляпунова.
- Слышу тебя, я - Кент, как дела?
- Вышли на точки. Пока все чисто.
- Снаружи и внутри?
- Внутри тоже. Наблюдаем дальше.
- Выезжаю.
Максимов проверил, хорошо ли вынимается "ПСМ" из подщечной кобуры, подцепил рацию левой рукой за петельку и вышел из кабинета.
- Так. Я уехал, - сообщил он Наташе-секретарше. - Проверишь все, обесточишь, опечатаешь - и свободна.
- Поняла, Кирилл Петрович, - кивнула девица, и босс покинул 38-ю комнату, вошел в лифт и спустился в подземный гараж. Там уже стояла под парами "Ауди" и дожидались три крупных молодца в пиджаках - шофер и два охранника из ЧОП "Антарес".
- В "Маргариту", - велел шоферу Максимов, когда все расселись по местам.
Ехать пришлось недалеко и недолго - минут десять. Тачки, присланные Птицыным, в глаза не бросались и стояли довольно далеко от входа в ресторан.
Если б Кирилл Петрович не знал их, то и не заметил бы.
- Бдите, "мамы"? - спросил Максимов в рацию.
- Бдим, - ответил Ляпунов. - Приглядитесь к "бээмвухе" справа от входа.
Как понял, Кент?
- Понял, вижу. Других нет?
- Не думаю.