– Ничего. Я разговаривал сам с собой. Вы что-то сказали? Извините, я тогда не расслышал.
– Я спросила, что вы сейчас будете делать?– произнесла она тревожным и жалким голосом.
– Задам вам дополнительно несколько вопросов.
– Я все вам сказала.
– Все равно. Дело детектива задавать вопросы.
– Я не убивала Кабироля.
– Знаю. Знаю также, что это не вы меня оглушили.
– Что дальше?
– Давайте посмотрим… Когда вы первый раз вышли от Кабироля, отбившись от его ухаживаний…
Смешно! Но ведь наверняка он за ней ухаживал тем или иным способом, старый пройдоха!
– …сколько вам понадобилось времени, чтобы спуститься по лестнице и едва не попасть в мои объятия? Кстати, это был ваш день попадать в объятия.
– Я не знаю. Вы хотите, чтобы я все это помнила?
– Вы спускались без остановки? Одним махом?
"Одним махом". Любимое словечко Кабироля. Память об этом типе пристала, как липучка для мух.
– Ну, можно сказать… я могла остановиться этажом ниже… перевести дух, успокоиться немного… возможно…
– Хорошо. Вернемся назад. Вы входите первый раз. Первый раз в этот день к Кабиролю. Дверь была открыта или закрыта? Я не имею в виду, что она была полуоткрыта.
– Отперта, как всегда. Поворачиваете ручку и входите.
– Вы уверены в этом?
Где-то здесь не сходились концы с концами.
– Дверь была не заперта.
– Хорошо. Вы вошли. Он был на месте или в одном из задних помещений?
– Мне показалось, что он вышел из другого помещения.
– Очень хорошо. Было похоже, что ваш визит не доставил ему удовольствия, не правда ли?
– Это была просто комедия. Он…
– Это не комедия. Вы ему помешали. Он был не один. Он вел переговоры, если можно так выразиться, и нервничал по их поводу. И хотел успокоить свои нервы при вашей помощи. Знаете, в конце концов он не пошел бы дальше этого поцелуя. Обстановка не позволяла.
– Не понимаю.
– Возможно, вы знаете Кабироля уже давно, но вам наверняка неизвестен один особый аспект его деятельности. Во всяком случае, я надеюсь, что это так.
– Особый аспект? Ах да! Я понимаю. Он давал взаймы и безусловно немного занимался ростовщичеством. Они все такие.
– А также еще немного и скупщик краденого. Имел связи с преступным миром. Легавые нашли у него отпечатки пальцев настоящего преступника-рецидивиста, убежавшего из тюрьмы.
Она поднесла руку ко рту.
– Боже мой! Как вы все это узнали?
– А вы поработайте вашей головкой. Я же детектив… Итак, Кабироль занят беседой, а вы его отвлекаете. Если он не запер дверь, то это значит, что ему наплевать на обычных клиентов, что бы там они ни видели и что бы там ни думали об увиденном. У клиентов Кабироля всего лишь одно право: принять смехотворную сумму в обмен на ценную вещь, считать себя осчастливленным и держать рот на замке. И большинство клиентов больше ничего и не требовало. Их заботы делали их слепыми. Клиент этой категории Кабиролю не помешал бы. С вами другой разговор. Поскольку он друг вашей семьи…
– Не преувеличивайте,– запротестовала она.– С тех пор как папа умер, мы видим его очень редко.
– Я стараюсь объяснить его поведение. Есть вещи, которые он старается от вас скрыть. Он боялся, как бы вы не стали свидетелем его общения с типом, от которого за версту несет блатным миром. Как я предполагаю, он боялся, что беглый бандит появится в комнате, и вы догадаетесь о содержании их разговора. Он… да, так оно и было. Знаете, он совсем не хотел вас изнасиловать.
– Вам обязательно употреблять вот такие прямые выражения?
– Я называю вещи своими именами. Он, безусловно, говорил правду, утверждая, что у него нет под рукой той вещи, отданной вами в залог… Да, кстати, это украшение?
– Господи! С того дня у меня было столько других серьезных забот. Эта вещь, где была, там и осталась. И я не пойду ее искать.
– А если ваша мать заметит пропажу?
– Да ну, э… К счастью, она не держит свои вещи в большом порядке. Может быть, она и заметит пропажу когда-нибудь. А может, и нет. Но это было бы слишком прекрасно. Если не смогу сделать иначе, то я, естественно, признаюсь ей во всем. Это будет мне менее неприятно, чем признаться в… в другом.
– Вы ей ничего не сказали?
– Нет.
– Хорошо. То есть я хочу сказать: вернемся к Кабиролю. Очень похоже, что он не лгал, говоря о невозможности тут же вернуть вам ваш залог, и, обнимая вас, он хотел прекратить всякую дискуссию, которая рисковала затянуться надолго, а также принудить вас уйти как можно быстрее. Он побежал за вами?
– Нет.
– Вот видите, он спешил вас прогнать, чтобы вернуться к своему гостю в другой комнате. Думаю, что ему не следовало проявлять такую поспешность, но что поделаешь, произошло то, что должно было произойти.
– И это… это тот человек…
– Который его убил, да.
Я отхлебнул глоток коньяка. Моя законная очередь. У меня вырисовалась теория, которой я любезно поделился с Одеттой.
– …Убил из корыстных соображений, немножко от страха, а также из мести, пользуясь удобным случаем. По мнению легавых, ростовщик-скупщик краденого также служил камерой хранения для некоторых преступников, сидящих в тюрьме. Он хранил их деньги до окончания тюремного срока. Парень, который был у него позавчера, бежал из тюрьмы, полиция за ним охотится, и ему нужны деньги. Можно допустить, что с деньгами, сданными на хранение бандитом, было то же самое, что и с вашим залогом: Кабироль не имел их под рукой и не мог их тут же вернуть… потому что они слишком долго находились в его распоряжении. Подобные вещи – это всегда плохо. Провоцируют споры, которые плохо кончаются. Собеседники ругаются, угрожают друг другу… Думаю, что не будет клеветой с моей стороны, если скажу, Кабироль – настоящий человек-оркестр, ко всему прочему он был еще и немножко стукачом. Он не только не хотел или не мог вернуть добро, сданное на хранение, но еще и пригрозил сдать того, другого, легавым, если он не отстанет. Итак, Латюи решает использовать обстановку. Кабироль спорит с прекрасной блондинкой (невидимый вами бандит присутствовал при этой сцене), он обнимает ее так крепко, что у него остается аромат и следы губной помады на губах. Если повезет немного, то прежде всего заподозрят женщину, а это позволит выиграть время. Но можно сказать, ему не повезло. Эта история с губной помадой сыграла против нашего типа. Он относится к категории людей так называемого сомнительного поведения, которое я бы назвал наоборот – вполне определенным. Вы не полностью стерли губную помаду, мадемуазель Ларшо. Осталось достаточно, чтобы доставить удовольствие лабораторным мальчикам из Островерхой Башни, которые тоже немного со сдвигом в своем роде – страдают пристрастием ко всякой похабщине Губная помада на трупе и отпечатки пальцев беглого "голубого" арестанта легко привели их к определенному заключению.
– И чего только вы не знаете! – воскликнула она голосом, где страх соседствовал с уважением.
– Я делаю много предположений, это часть моей профессии. Я тоже предполагаю, что он убил Кабироля сразу же после вашего ухода, а также то, что я появился там до того, как он успел удрать. Он спрятался где-нибудь в углу, а потом оглушил меня.
– Из каких соображений?
– По привычке, или что-нибудь в этом роде.
Сказав это, я понял, что был не прав. Ему просто-напросто надо было уйти, а ключ от двери находился в моем кармане. Теперь я понял причину этого смутного чувства, подсказывавшего мне, что я что-то забыл, в то время, когда покидал те нездоровые места. Все это пришло мне в голову, когда я слушал рассказ девушки. Ведь я запер дверь, в общем сам не зная зачем, а когда уходил, дверь была отперта. Это послужило сигналом для моего подсознания, но удар по голове возымел свое действие, и дело не пошло дальше смутного чувства: что-то здесь не так… Латюи оказался взаперти. Ему надо было меня оглушить, чтобы взять ключ и смыться. Что он и сделал. Он не счел нужным запереть за собой дверь, благодаря чему я смог беспрепятственно уйти. Когда Одетта Ларшо вернулась в квартиру, для нее также путь был открыт.
– Вот такие дела,– заключил я,– а сейчас я себя спрашиваю, зачем все это вам рассказываю. Ну конечно! Для того, чтобы загладить свою вину перед вами. Я подозревал вас в целой куче ужасных дел. Ну ладно, не будем больше об этом. Счастливый случай, что мы с вами встретились. Meня ничуть не волнует, что Кабироля убрали, но все же терзала бы мысль, что вы были инструментом этого неотвратимого наказания. Поговорим о другом… Меня интересует личность Мориса Баду. Вы знаете, кто это, не правда ли?
Блондинка наморщила лобик.
– Морис Баду?
– Свидетель, который обнаружил – официально – труп Кабироля и сообщил об этом полиции. Не рассказывайте, что вы с тех пор не читали газет. В вашей ситуации это было бы из ряда вон выходящим фактом.
– Более чем читала. Я их глотала, заучивала наизусть, Да, Морис Баду, сту…
Внезапно она замолчала и прикусила губу. Ее чертова помада, которая липла повсюду, оставила след у нее на зубах. Она взглянула на меня, и по глазам было видно: она вдруг поняла, что дала себя купить.
– Газеты! – воскликнула она.
И топнула ногой.
– Какая же я потрясающая идиотка, не правда ли?
– Почему же?
– Да потому что обалдела от вашей таблички на дверях… О! – продолжала она, жестикулируя.– Я не сожалею, что сперва приняла вас за…
– За исповедника?
Она пожала плечами.
– Это облегчило мне душу. Но, признайтесь, что все же вы исповедник особого рода, нет? Не понимаю, по какому праву вы заставили меня говорить. А в общем и целом мы друг друга стоим, не так ли, месье Бюрма?
Она робко улыбнулась и взглянула на меня с видом сообщницы.
– Если я скрыла свое присутствие там, то весьма похоже, что и вы скрыли свое. Газеты о вас ведь не упоминали. И вы предоставили другому, этому самому Баду, поставить полицию в известность.
Я рассмеялся.
– Попали в точку! Действительно, я отказался от такой рекламы по доброй воле.
– Почему?
– По причине моей репутации.
– А зачем пошли к Кабиролю?
– Та… та… та… Теперь похоже, что вы меня допрашиваете?
– А мы на равных!
Я помотал головой, выражая сомнение.
– Не согласен, но это ничего не значит. Как вы думаете, зачем приходят к человеку, который ссужает деньги под залог?
– Не хотите же вы сказать, что…
– Почему что? Я хотел заложить кое-какие побрякушки.
– Нет!
– Да.
– Ну, это, право, слишком смешно…
Она нервно хохотнула.
– Значит, вы на мели?
– Такое тоже случается… Гм… А вот насчет этого Баду… если вам не претит, я вернусь к этой теме. Это один из ваших знакомых?
– Нет.
– Вы не знаете, что за отношения были между ним и Кабиролем?
– Нет… Этот студент… тоже был на мели?
Она говорила степенно, вежливо-скучающим тоном.
– Газеты пишут…
– Я точно не знаю, что он из себя представляет,– вздохнул я,– да ладно, все равно…
Я посмотрел на часы и встал.
– Вон там найдете туалетную комнату. Наводите красоту и бегите.
После секундного колебания она тоже встала.
– Я… Вы хотите сказать, что…
– А что, я должен держать вас здесь до скончания века?
– Что вы сейчас сделаете? Сообщите полиции о нашем разговоре?
– Нет.
– Значит, все, что я вам сказала, останется между нами? Мой жених и моя мать не узнают, что…
– У меня нет причин болтать. Я вас… ну, исповедовал, как вы выразились, в своих личных целях… для повышения квалификации. И мне абсолютно начхать на судьбу Кабироля.
Она посмотрела на меня с признательностью.
– Спасибо, месье Бюрма. Так где же здесь туалетная комната?
Я ей показал, и она пошла восстанавливать свой макияж.
Оставшись один, я натянул плащ, пятерней пригладил волосы, надел шляпу и перешел в комнату Элен.
– Я вам еще нужна? – иронически спросила она.
– Нет. Теперь я могу уладить все сам. От Заваттера ничего нового?
– Нет.
– Гм… У меня впечатление, что он не больно старается. У него что, душа не лежит к этому делу? У вас нет такого же впечатления, Элен?
– Не замечала.
– Хорошо. Вы замечательная девушка. Такой на свете больше нет. Наверное, все дело в бабках.
– Каких бабках?
– Вы не понимаете, что я имею в виду?
– Возможно.
В этот момент Одетта Ларшо, прелестно одетая, хорошенькая до невозможности, с признаками усталости под глазами,– но от этого они стали еще привлекательнее,– вошла и прервала наш разговор.
– А вот и я,– сказала она,– мне… мне остается только сказать вам: до свидания, месье Бюрма.
Она послала обворожительную улыбку Элен и протянула мне руку, которую я не взял.
– Вы отправляетесь домой?
– Да.
– Хочу составить вам компанию. Я подумал, что ваша мать наверняка знала Кабироля лучше вас и, возможно, даст мне какие-нибудь сведения об этом Морисе Баду, который меня заинтересовал.
Она вся напряглась.
– Не думаю, что мама сможет вам чем-нибудь помочь.
– Но все же можно попробовать.
– Естественно,– отпарировала она,– а заодно проверить, что я живу именно там, где вам сказала, и данные, которые я сообщила вам о себе, соответствуют действительности.
– А вы еще обзывали себя идиоткой! – со смехом отметил я.
Чтобы не потерять лицо, она любезно рассмеялась.
Глава VII
ЛИТЕЙЩИКИ
Мадам Эрнестина Жакье уже перешагнула пятидесятилетний рубеж, но была еще весьма крепкой женщиной и сохранила следы былой красоты. Ее хорошо ухоженные седые волосы были немного подкрашены голубым. Глаза и нос такие же, как и у дочки, а кожа создавала впечатление добротной упругости. Тем не менее с макияжем она несколько перестаралась, и это немного смущало. Нельзя было назвать ее элегантной. Было в ней что-то кричащее, что-то такое, что гармонировало со слишком ярким макияжем, с манерой одеваться – отголоски двадцатых годов, когда она, совсем юная, блистала и производила фурор под звуки первых джазовых оркестров. Я много слышал о буржуа из района Марэ, возможно, она относилась к этой категории, но не имела той чопорной изысканности, которую – справедливо или нет – я приписывал ее представителям. Но следует сразу сказать, что именно поэтому в моих глазах она выглядела только симпатичнее и ничуть не казалась сложной. Взаимные представления произошли по-свойски, прямо на улице, без всяких светских фокусов.
Мы с Одеттой Ларшо взяли такси до улицы Ториньи, но доступ на нее был забит машинами, пробка казалась вечной, поэтому я попросил шофера остановиться на улице Перль.
Мы вышли из машины, и в то время, когда я расплачивался с таксистом, сзади нас раздался возглас:
– Вот те раз! Добрый вечер, дочка!
Одетта, которая уже отошла на несколько шагов, ответила:
– Добрый вечер, мама!
Я быстро обернулся.
Мадам Жакье с любопытством разглядывала меня, пока я приближался к ней. Тут я подумал, что она, вероятно, так же смотрела на всех и вся, включая людей и предметы, которые ей хорошо известны. Это было естественное свойство ее взгляда. На юге Франции его называют "восхищенными глазами".
– Моя мать, месье Нестор Бюрма,– сказала Одетта без особой уверенности. Можно было подумать, что она представляет мне ее под фальшивым именем.
Я выпустил свою шевелюру на свежий воздух и с поклоном пожал протянутую мне руку мадам Жакье.
– Очень приятно, мадам,– сказал я,– Одетта часто говорила мне о вас.
– Очень любезно с ее стороны,– иронически и жеманно ответила она,– и неожиданно: – Никогда бы не подумала, что вне дома она вспоминает о моем существовании… Вы давно друг друга знаете?
– Довольно давно. Но мы потеряли друг друга на долгое время, а сегодня совершенно случайно встретились вновь.
– Ты никогда не рассказывала мне о месье,– сказала она, обращаясь к дочери.
И, не ожидая ответа на свой упрек, опять обернулась ко мне:
– Месье… простите, как?
– Бюрма,– ответил я,– Нестор Бюрма.
Она прикусила губу.
– Это имя мне что-то напоминает.
– Хозяин ювелирных магазинов на Елисейских Полях и Больших Бульварах носит то же имя.
– Это вы?
– Увы! Нет.
– А имя того тоже Нестор?
– Не думаю.
Она захохотала без видимой причины. Смех был довольно глупый.
– Вы мне нравитесь,– сказала она,– я не знаю всех друзей моей дочери… теперешние дети не откровенничают со своими родителями, но из тех, кого я знаю, вы мне симпатичнее всех остальных.
Она пожала плечами.
– Да ладно, теперь она выйдет замуж, и всякие глупости закончатся, если не считать, что и женитьба эта тоже одна из них. Когда посмотришь, что из этого иногда получается… О! Боже мой!
У нее был вид, будто она оставила кастрюлю с молоком на огне или что-то в этом роде, и вдруг это ей стукнуло в голову. Это была женщина именно такого рода. Еще в такси Одетта заставила меня поклясться, что я ничего не скажу матери о ее походе к Кабиролю. Теперь я считал все эти предосторожности абсолютно излишними. Она прекрасно могла рассказать своей мамаше обо всем вдоль, поперек, по диагонали, и что вошло в ее ухо, тут же с ходу вылетело бы из другого, не задерживаясь в пустынном пространстве посредине.
– Кстати…
Она повернулась к дочери:
– Жан создал новую модель пингвина, который может служить цоколем для лампы. Посмотришь, это очень красиво. Именно поэтому я и была в мастерской. А кроме всего прочего, у меня что-то зашалили нервы, надо было прогуляться…
Она указала рукой на темный коридор, образовавшийся между двумя лавками, откуда, очевидно, только что вышла. Это был совершенно ненужный жест, не сообщивший ничего нового ее дочери, поскольку та давным-давно знала, что здесь находится "СТАРАЯ ЛИТЕЙНАЯ МАСТЕРСКАЯ РАЙОНА МАРЭ ВИКТОРА ЛАРШО", как явствовало из надписи на эмалевой табличке над входом в коридор.
– Жан был очень недоволен тем, что не нашел тебя,– продолжала мадам Жакье.– Жан – мой будущий зять,– сочла она нужным пояснить,– месье… месье…
Она нервно цокнула языком. Это было не очень изысканно, но зато хорошо передавало ее душевное состояние.
– Определенно никак не могу запомнить ваше имя, хотя оно и кажется мне таким знакомым…
– Нестор Бюрма.
На сей раз это даже не достигло ее слуха. Вдруг посерьезнев, она задумалась.
– О! Что мы здесь стоим?– вдруг заметила она, как бы движимая каким-то капризом.– Ты пойдешь посмотреть на эту новую модель, Одетта?
– Нет,– ответила блондинка слабым смущенным голосом,– я устала.
Мадам Жакье была безусловно славной дамой, но довольно эксцентричной и, пожалуй, странноватой. Возможно, дочь немного стыдилась своей матери, сама себе не признаваясь в этом.
– Вы пойдете, месье Бюрма?
– Браво, мадам.
– Почему "браво"?
– Вы так легко произнесли мое имя…