Признанная королева кинематографа, Нина строила карьеру, жертвуя всем - любовью, семьей, детьми. Она завоевала долгожданное благополучие, а ее дочери пришлось изведать и взлеты и падения. Внучке Ларе повезло больше: волею случая она вознеслась к вершинам власти. Но повезло ли?.. Юная и неопытная Лара еще не знает, что во все времена и на всех материках королеву играет свита…
Светлана УСПЕНСКАЯ
КОРОЛЕВУ ИГРАЕТ СВИТА
Любое сходство героев романа и его обстоятельств с реально существующими людьми и событиями является случайным.
* * *
Прибытие спецрейса из Луанги ожидалось в тринадцать тридцать.
Уже за полчаса до этого времени на летном поле наметилось некоторое оживление. Мелькали одинаковолицые неприметные личности в серых, шитых по единой мерке костюмах. У въезда на аэродром толпились машины со спецсигналом, невдалеке сверкал трубами военный оркестр. Червонное золото духовых инструментов приятно разнообразило серый денек.
Из башни аэропорта авиадиспетчеры расчищали трассу для самолета, готового совершить посадку. Механики грудились возле трапа, служители в серой униформе собирались раскатать ковровую дорожку, предназначенную для торжественных случаев. Судя по всему, во Внукове ожидали правительственную делегацию.
Спешащий к аэропорту вишневый лимузин, требовательно мигая фарами, выжимал с левой, скоростной, полосы попутные машины. Его номер, включавший буквы "ООО", так называемые "три Ольги", свидетельствовал о принадлежности автомобиля одному из сильных мира сего.
В салоне лимузина было тихо. Бронированное звуконепроницаемое стекло отделяло пассажиров от водителя, мешая тому слушать чужие разговоры.
На заднем сиденье пожилая женщина лет шестидесяти, с властным лицом и остро сверкающим взглядом что-то говорила холеной блондинке с равнодушной гримасой признанной красавицы. Внешнее сходство двух женщин - крупных черт лица, гладко зачесанных на затылке волос (пепельно-русых у младшей и седовато-русых у старшей) - позволяло предположить их близкое родство.
- Не понимаю, почему я обязана это делать? С какой стати? Я отложила поездку на фестиваль, оставила съемки… И все из-за… О Господи, когда же наконец меня оставят в покое! - В голосе говорившей бурлило раздражение.
Холеная блондинка пристально разглядывала свои полированные ногти безупречной формы. При виде отслоившегося на кончике мизинца розового лака светленькие брови озабоченно сошлись на переносице.
- Опять налетят журналисты, начнутся бесконечные вопросы… Опять станут плясать на моих костях. И на костях Вани тоже! - Заметив, что ее не слушают, женщина нервно повысила голос:
- Даша, ну что ты молчишь? Такое впечатление, что тебя все это не касается! Неужели тебя устраивает, когда газеты перетряхивают грязное белье нашей семьи?
Блондинка наконец оторвалась от созерцания собственного мизинца и меланхолично промурлыкала:
- Мам, ну что ты кричишь? Звонок из администрации президента так много для нас значит.
- Они рассчитывают меня запугать! - клокотал гневный голос матери. - Они думают, что я испугалась. Ну уж нет! Я еду потому, что мне самой любопытно - и все!
- Мам, ну что говорить, - почти простонала Дарья. Вместо тяжелого разговора она предпочла бы молча любоваться осенним пейзажем за окном. - Наверное, это просто наш долг…
- Долг! Я никому ничего не должна, - перебила ее мать. - Запомни!
Никому и ничего! И ты тоже! Мы - Тарабрины, и это кое-что значит. Это нам все должны! Это у них всех неоплатный долг перед памятью твоего отца, перед его загубленным гением!
Непонятно, кого "их всех" она имела в виду, и выяснить это не было времени - лимузин уже плавно подкатил к въезду на летное поле. По мановению невидимой руки шлагбаум беззвучно поднялся, машина выехала на простор аэродрома и остановилась возле группы одетых в серое людей.
К дверце автомобиля подскочил суетливый кучерявый тип лет пятидесяти. У него было обрюзгшее лицо и сальные, глубоко спрятанные в подушечках щек глазки.
- Прекраснейшая! Целую ручку! - с пришепетыванием просюсюкал он. - Ниночка свет Николаевна… Заждались… Не чаяли… Думали, не приедете уж. Что ж так поздно?
Из теплого сумрака лимузина показалась крепкая нога в ботинке, красиво облегавшем щиколотку, зашелестел душистый соболиный мех. Не отвечая на приветствие, появилась старшая Тарабрина. Ее глаза, полные холодного бешенства, глядели твердо и зло, ноздри гневно трепетали.
Несмотря на седьмой десяток, несмотря на неотвратимо надвигающуюся полноту и проволочную седину в волосах, она все еще была красива. Большие серые глаза, окруженные сеточкой морщин, взирали на мир со спокойным достоинством и привычной властностью, крупные черты лица были идеально правильны, а кожа, хоть и несколько увядшая, все еще светилась характерной прозрачной белизной, свойственной только северным женщинам. Правильной формы рот, несмотря на опущенные книзу углы губ и обмякший от возраста подбородок, вызывающе выделялся на лице ярким рубиновым пятном, полноватая фигура только подчеркивала несгибаемую осанку. Тарабриной было шестьдесят с лишком, и отсутствие в ее облике попыток спрятать, замаскировать свой возраст вызывало невольное уважение ее завистников и нескрываемое восхищение поклонников.
Репортеры с мощными фотоаппаратами и переносными кинокамерами сразу же направили любопытные объективы на ее осанистую фигуру.
На ходу запахивая легкомысленный норковый свингер, хорошенькая Дарья изящно выпорхнула из машины. Через секунду она уже смеялась над злыми шутками шепелявого толстячка.
- Уйди, Макс, надоел, - улыбнулась она, и ослепительная ледяная вспышка осветила красивое лицо, делая его еще красивее и еще холоднее.
- Цветочек небесный, - защебетал Макс, нарочито подсюсюкивая, - пичужка моя кроткая, ангельчик среброкрылый… Когда же, сладкая моя, ты станешь хоть чуточку менее прекрасной? Ослепляешь даже меня, старого дурака. И как земля такое совершенство носит, Господи?!
Небрежным жестом Дарья откинула назад длинные прямые волосы, бросила нелюбопытный взгляд в сторону шушукавшейся поодаль толпы, дежурно растянула губы при вспышке фотокамеры (способность улыбаться репортерам развилась в ней на уровне врожденных рефлексов).
- Брось, Макс! - оборвала она поток комплиментов и доверительно наклонилась к собеседнику. - Скажи, Ира приехала?
- Здесь. - Макс заговорщически кивнул и угодливо согнул руку калачиком.
- Со своим новым пошла в бар кофе пить. Сбежала от репортеров. Ты же знаешь, она этого не любит…
- Как она? - насторожилась блондинка.
- Ангельчик мой, здесь лужица, не наступи ботиночком… Дрянь, сучка эта Ирка, сволочь! Ну ты же знаешь, она всегда была на ее стороне.
- А что они про эту говорят? - Идеальной формы подбородок неопределенно дернулся по направлению к поднебесью, откуда должен был появиться прибывающий самолет.
- Что говорят… Президентша, мать ее! Почести - что твоей королеве.
Хоть и черномазая, а глава государства, против этого не попрешь. Вот и организуют императорские почести, суки. Ублюдки все, лизоблюды… Репортеры, гниды нераздавленные, поналезли, шепчут… Сейчас премьер-министр будет. А вот и он… Собака, с мигалками едет, гаденыш… Ангельчик мой, шубку-то поплотнее запахни, ветерком обдует. Носик перчаточкой прикрой, солнышко мое… Ну и холодно сегодня!.. О, волшебница!.. Я на минутку…
И, мелко поддавая задом, Макс поспешил по направлению к старшей Тарабриной - чтобы наушничать, сплетничать, непрерывно трещать комплименты и поливать грязью весь подлунный мир.
Ровный гул двигателей действовал усыпляюще. Если бы не этот высокий назойливый звук, если бы не круглые иллюминаторы по бокам, где клочьями грязной ваты проплывали набухшие дождем облака, уютный салон самолета походил бы скорее на комнату в старинном английском замке. Одна стена его представляла собой зеркальную дверь, зрительно увеличивавшую пространство, мягкая мебель персиковых тонов создавала атмосферу неги и комфорта, тускло светился кубик телевизора под потолком, на журнальном столике возвышалась откупоренная бутылка вина. Рубиновая жидкость чуть заметно подрагивала в полупустом бокале.
На диване, поджав ноги, сидела чернокожая девушка в белом английском костюме с темной меховой отделкой по воротнику. Курчавые смоляные волосы были собраны на затылке в аккуратный пучок, большие продолговатые глаза густого агатового цвета красиво поднимались к вискам, а высокие скулы с туго натянутой кожей цвета лучшего молочного шоколада скульптурно выделялись на лице. Контуры тела, подчеркнутые одеждой, были не по-европейски округлы и плавны, а сама поза сидящей отличалась своеобразной кошачьей грацией. На вид ей можно было дать и пятнадцать, и двадцать пять лет. На самом деле ей было двадцать.
Послышался легкий стук. В ответ хозяйка салона негромко произнесла на португальском:
- Войдите!
Зеркальная дверь салона бесшумно растворилась, в проеме появился чернокожий стюард в синей форменной одежде.
- Ваше превосходительство, самолет начинает снижение, - почтительно проговорил он, склонив в знак уважения голову. Эбонитового цвета блестящее лицо с расплющенным носом и толстыми припухшими губами, статная фигура выдавали в нем принадлежность к народности вачокве из восточных районов Нголы. - Пора пристегнуть ремни.
Смуглые кисти со светлыми ладонями щелкнули пряжкой ремня, и стюард беззвучно исчез.
Когда же завершится этот бесконечный перелет? Когда наконец прервется ровная пелена облаков под брюхом лайнера и в просветах туч покажется серо-коричневая осенняя земля, ее родная земля? При мысли о том, что через несколько минут она вновь увидит свою давно оставленную родину, невольно навернулись на глаза слезы.
Сейчас ноябрь, самое скверное время года в России. Желтые леса уже облетели, ковер влажной порыжелой листвы устилает землю. В воздухе носится прохладный упругий ветер, такой непохожий на раскаленный пряный дух саванны.
Пахнет прелью и горьковатым запахом костров - дворники жгут опавшую, листву. А может быть, уже выпал снег и землю покрывает блестящий ковер? Снежинки искрятся на солнце, как бриллианты, добытые в копях Катоки, в ее владениях.
В лицо повеяло ледяным зимним воздухом, легкий озноб защекотал кожу. В памяти невольно всплыл зимний день тринадцатилетней давности…
Декабрь. Сойдя с трапа самолета, она впервые увидела снег и удивилась.
Протянула руку и схватила целую горсть рассыпанных по земле чудесных алмазов - а они неожиданно растаяли, превратившись в ладошке в хлюпающую противную влагу.
- Это снег, - произнесла мама.
- Сне-ег, - удивилась она и тут же отдернула руку.
И вдруг стало невыносимо холодно. Ледяная искрящаяся синь окутала ее со всех сторон, морозный ветер гнал по асфальту сухую поземку. Они с мамой стояли в легких ситцевых шортах на летном поле, ежась от недоуменных взглядов служителей аэропорта, встречавших экстренный рейс из Нголы.
Что прошлое ворошить… Нельзя предаваться сантиментам в такой важный день. Сегодня ей предстоит сделать первый шаг на внешнеполитической арене. Ее ждет беседа с премьер-министром России и деловой обед с президентом. Она прибыла сюда не для того, чтобы предаваться ненужным воспоминаниям и переживать. Усилием воли нужно отбросить мучительные раздумья о прошлом. Ее ждут дела. Важные государственные дела. Президентские дела.
Она вдавила указательным пальцем кнопку вызова. В дверях возник Фернандо с блокнотом - ее правая рука, незаменимый советчик. И совсем недавно и недолго - любимый… Только он об этом так никогда и не узнал.
Фернандо был высоким стройным мужчиной с африканскими чертами лица и горделивой посадкой головы. Он происходил из семьи нгольской аристократии, владевшей приисками в алмазоносных районах. Богатство семьи помогло ему закончить Оксфорд, получить диплом инженера-геолога и позволило бы безбедно существовать дальше, если бы не гражданская война. Но, если бы не война, Ларе вовек не занять тот высокий пост, на который она сейчас вознесена волею случая.
Или чьей-то волей?
Фернандо был близким другом ее мужа, они вместе учились в Англии. Лара доверяла ему безоговорочно. Порой ей казалось, что он единственный, кому еще можно верить. Она слишком хорошо знала свою страну. Любой из тех, кто нынче склоняется перед ней в угодливых поклонах, может оказаться предателем, тайным шпионом повстанцев, иудой.
- Волнуешься? - участливо спросил Фернандо. Когда они оставались с глазу на глаз, он мог позволить себе неофициальный дружеский тон. - Боишься, что… - Он не договорил.
- Нет, не боюсь, - упрямо встряхнула головой Лара, окончательно отгоняя от себя обрывки докучливых мыслей. - Знаешь, мне в голову пришла важная идея…
Раскрыв блокнот, Фернандо приготовился записывать.
- Пока просто выслушай меня… Ты знаешь, что из-за международных санкций мы лишены возможности торговать алмазами на мировом рынке. А ведь нам так нужны автоматы, танки, самолеты для победы в войне!.. Я хочу предложить русским необработанные алмазы за четверть их истинной стоимости. Они продадут их картелю "Де Бирс" под видом собственных камней, а в обмен мы получим вооружение. Таким образом можно обойти международные санкции. Сделка будет строго конфиденциальной, никто о ней не узнает. Как ты думаешь, русские согласятся?
Фернандо чуть заметно покачал головой.
- Они-то согласятся, - печально усмехнулся он. - Разве что немного поторгуются из-за условий. А вот "Де Бирс" - не думаю!
- Почему? Ведь все будет сделано тайно. Наши алмазы разойдутся под видом русских камней, и никто не узнает о сделке. Правительственной армии так нужно оружие! Солдаты воюют проржавевшими автоматами, боеприпасов нет.
Последний раз оружие закупалось двенадцать лет назад.
- "Де Бирс" - мировой монополист в торговле алмазами. Во всем мире ни одна компания, ни одна страна не решится выступить против решений этого транснационального монстра. Без санкции "Де Бирс" ни один продавец не сможет сбыть свои камни - их просто никто не купит. Русские не захотят ссориться с концерном. Неужели ты думаешь, что специалисты не смогут отличить русские алмазы от нгольских? Русские камни меньше, мутнее, у них специфические особенности строения кристаллической решетки, особая цветовая гамма.
Специалисту, чтобы понять это, достаточно лишь взглянуть на партию камней одним глазком, и он тут же назовет тебе и месторождение, и год добычи, и прииск…
Лара расстроенно откинулась в кресле. Маленькая африканская страна, богатая природными ископаемыми, десятилетиями варится в котле междоусобной войны, томится в тисках международных санкций. Ей нужны зерно, продукты, медикаменты, учебные пособия. Ее дети умирают от болезней в глинобитных стенах душных домов, так и не узнав ни единой буквы, ее женщины уже в тридцать выглядят древними старухами, а мужчины погибают от пуль, от ран или от венерических болезней, не достигнув даже совершеннолетия. Да, стране нужны зерно, продукты, медикаменты, учебные пособия… Но в первую очередь ей нужно оружие, чтобы силой прекратить междоусобицу! Правительство слабое, войска дезорганизованы - в этих условиях только сильная личная власть способна сплотить страну. По курьезу судьбы эта власть досталась слабой женщине. Ей, Ларе…
Пол салона чуть заметно накренился, возникло обманчивое ощущение легкости, заложило уши - самолет пошел на снижение. В иллюминаторе точно разлили молоко - лайнер носом пробил плотную облачность, внизу показалась земля, окутанная туманной моросью. Коричневые поля, желтоватые перелески, низко нависшее над холмами дождливое небо - как она хотела увидеть этот пейзаж, как мечтала вернуться сюда!
Лара выпрямилась в кресле, возвращаясь к разговору.
- Я понимаю твои опасения, Фернандо, - кивнула она. - Но все же я думаю, что моя идея не так уж плоха. Ведь есть еще внутренние рынки, рынок граненых камней… Посмотрим, что можно сделать в этом направлении.
- Как вам будет угодно, госпожа президент. - Фернандо почтительно склонил черную голову, но в его церемонности ощущалась едва заметная дружеская насмешка.
Самолет тряхнуло, ускорение повлекло тела вперед - самолет коснулся посадочной полосы.
- Я обязательно что-нибудь придумаю, - задумчиво проговорила Лара.
"Я должна сделать все возможное и невозможное для своего народа", - подумала она, и сердце ее испуганно сжалось. Сможет ли она, сумеет ли? Ведь она у власти всего-то какие-нибудь два месяца. И ровно столько же - вдова. У нее нет ни образования, ни опыта. У нее есть только чувство долга и страстное желание сделать что-то полезное для своей разоренной страны.
Лара отстегнула ремень безопасности.
- Вставайте, госпожа президент, вас ждут великие дела! - проговорила она сама себе. Ей предстоит очень трудный день.
Едва "Ил-62" вынырнул из-за туч и, стремительно спускаясь, коснулся посадочной полосы, на поле показались три автомобиля - премьерский "мерседес" и два джипа охраны.
На флагштоке торжественно взметнулся в небо российский "бесик". Рядом трепетал на ветру нгольский красно-черный флаг, на котором был изображен нож-мачете для рубки сахарного тростника, до войны - основного экспортного продукта страны.
Посол Нголы в России, господин Гонсалвиш, седой массивный африканец, закованный в партикулярное серое пальто, заметно волновался. Про нынешнюю главу страны он слышал так много противоречивых мнений, что это внушало ему некоторые опасения. Посол был абсолютно доволен своей должностью и не желал от жизни ничего большего. За время службы в Москве он привык к снежной холодной России, привык к своему дому в уютной тиши Замоскворечья, к размеренной налаженной жизни, тихой и сытной. Ему совершенно не хотелось возвращаться на родину, где сейчас грохотала междоусобная война. Да и зачем ему было возвращаться? Нет, здесь, в России, куда лучше!
За девять лет жизни здесь Гонсалвиш выучился неплохо говорить по-русски, обрусел, полюбил местную кухню (русские блюда он обычно приправлял немыслимым количеством острого перца) и местных людей, внешне суетливых и озабоченных, но внутренне, по своей сути, столь же ленивых, как и африканцы.
Его дети учились в московских вузах, жена умело торговалась на рынке с азербайджанцами в мясных рядах, а сам он очень любил холодным зимним вечером нежиться в жарко натопленной комнате с газетой на коленях и рюмкой дорогого коньяка в руке…
Лайнер торжественно замер, подали трап. Встречающие выстроились вдоль ковровой дорожки. Духовой оркестр застыл в напряжении, готовясь грянуть государственный гимн.
- Божественная Ниночка Николаевна! - нарочито сладко лепетал Макс, мелким бесом подскакивая к предмету своего обожания. - Чудненько, чудненько выглядите, дайте ручку поцеловать… А я с вами обратно на вашем лимузинчике, а? Подбросите, а? Несравненная!
- Не мельтеши! - в сердцах бросила Нина Николаевна назойливому прилипале. Было видно, что она волнуется и старается это скрыть.
- Что знаю, что скажу! - заворковал Макс. - Ирочка-то, Ира…
- Что Ира? - нахмурилась царственная Нина Николаевна.